[Frei ~Seigyoku~]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сказочка дес.

[Sotha Sil]

Написано в рамках фестиваля, который проходит на сообществе "Все о капитане Укитаке", посвященного дню рождения сообщества.

Название: «Герда»
Автор: Saito Sigure
Бета: Esmy
Рейтинг: G
Размер: мини
Пейринг: Кьераку/Укитаке
Жанр: романс с элементами ангста (не удержался).
Статус: закончен
Саммари: Сказки меняют нашу жизнь.
Дисклеймер: В голубых мечтах мне грезится, как Кубо Тайто умоляет меня принять в дар Сейрейтей с его обитателями. К сожалению, только в мечтах. А по сему, не мое. Сказка «Снежная королева» принадлежит перу Г.Х. Андерсена.
Предупреждения: АУ. Время действия – детство капитанов и самое начало Академии. Автор в курсе, что Андерсен жил гораздо позже того, как Шунсуй был ребенком, но намеренно допускает расхождение во времени – мама маленького Кьераку читает ему «Снежную Королеву». Гайдзинские «варежки» происходят оттуда же.
От автора: Большая благодарность Хоакину и Ри-тяну, которые поддерживали меня во время всего написания, и не давали пойти на попятную. А первому еще и за многочасовое обсуждение буддийских коанов. Воистину, философия бессмертна.

***
За окном стояла зима. Впервые в Сейрейтее мело так, что приходилось зажигать припрятанные масляные лампы, укутываться в косоде с ватной подбивкой и лишний раз не высовываться на улицу – самой маленькой щелки было достаточно, чтобы выстудить весь дом в пару минут. Кьераку-старший уже устал ворчать и серьезно задумался – а не заставить ли прислугу пошить теплой гайдзинской одежды из толстого серого меха, купленного на прошлых торгах. Традиции традициями, а семья мерзла; средний сын, вон уже успел простыть – лежал, маялся жаром и отлынивал от учебы. Жена вечера напролет читала ему сказки. Жалела. А то, что мальцу в его шесть зим пора было за «Историю Сейрейтея» браться вместо рассказов о колдунах и королевах – это как-то в снежной кутерьме забылось.

В маленькой комнате с низким потолком стоял вечерний приглушенный полумрак. Тени неохотно расползались в стороны от неяркого желтого светильника, бумажного, с нарисованными журавлями. Около светильника, на футоне, завернутый в несколько слоев одеяла, лежал растрепанный черноволосый мальчик. Глаза его были прикрыты, он тяжело и жарко дышал, молча сминая пальцами простыни. Сердце мальчика стучало неровно и гулко, высокая температура не давала подняться. Ему очень хотелось пить, но он мужественно терпел и не говорил ни слова. Рядом с футоном на коленях замерла утонченной красоты женщина. Она была одета в домашнее теплое кимоно, волосы беспорядочной волной закрывали лопатки, в глазах отражались теплые блики света. Женщина едва заметно улыбалась, и негромким мелодичным голосом читала своему больному сыну сказку про такую же, как у них, зиму, только в другой, далекой-далекой стране.

- Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого, — поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его стало куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть ведь такая игра — складывание фигур из деревянных дощечек, которая называется «китайскою головоломкою». Кай тоже складывал разные затейливые фигуры из льдин, и это называлось «ледяной игрой разума».

Мальчику нравилась сказка. Он терялся в ней, как теряются утром в тумане, мысленно хватался за странные, непривычные образы, а они глушили жар и заставляли забыть про жажду, про воющий за окном ветер, про строгого отца, которому все хотелось поскорее сделать из сына взрослого. Снежные комья царапались в тонкие, почти картонные стены, как кошки, просящиеся погреться у очага. И казалось, что там, во дворе бродит кто-то страшный, нездешний… Караулит нечаянных прохожих.

- О-каа-сама… А это правда все? Про Снежную Королеву? Она действительно ворует детей и превращает их в ледяных они? – мальчик слегка приподнялся на локте. Это было очень трудно сделать, но ему почему-то вдруг захотелось прильнуть к матери, почувствовать живое человеческое тепло, вдохнуть знакомый сладковатый запах, который будто нарочно поселился в длинных темных волосах. Женщина отложила свиток с историей в сторону и потянулась к сыну, обняла его за плечи и целомудренно поцеловала в лоб.
- Не совсем так, Шунсуй. Представь, что Снежная королева – это несчастья, боль и смерть. Они рано или поздно приходят за всеми, - ее лицо сделалось печальным, но улыбка не пропала – просто стала чуточку горше. Мальчик увидел это и, что было сил, вжался носом в обернутые синей фланелью колени. – Смерть уносит дорогих нам людей. Пусть медленно, но даже живущие в Обществе душ старятся, а потом уходят в Генсей, чтобы снова родиться.
- Другими?
- Другими. Но это не плохо. Жизнь бесконечна, сынок. Никто не исчезает бесследно.
- Не хочу стать другим! Я буду всегда-всегда, и не умру, и ты не умрешь, мы с папой тебя защитим!

Маленький Шунсуй свел коричневые брови и сжал губы в полоску – он знал, что настоящие мужчины не плачут. А раз так, то и он не станет, ни за что – ни за что! Кьераку-сама растроганно прижала лохматую голову ребенка к груди и принялась гладить спутанные непослушные вихры. В воздухе повисла болезненно тонкая, натянутая, звенящая тишина, в которой не было слышно даже обозлившейся ночной метели. Бледные пальцы размеренно просеивали короткие кудряшки, то и дело щекоча детскую щеку, ласково, благодарно, утешающе.

- Ты у меня очень хороший, Шунсуй. Даже если Снежная Королева придет за тобой, маленькая Герда не даст тебя в обиду.
- Герда-тян? – мальчик поднял лицо и поймал мягкий, мудрый взгляд карих глаз – не обманывают ли его?
- Герда-тян, - женщина улыбнулась и покачала головой, мол, нет, я не вру, можешь не сомневаться. – У каждого мальчика, у каждого мужчины и самурая обязательно есть своя Герда. И когда ему больно, или плохо, когда он один и не может больше следовать своему пути, когда сомневается – она приходит, чтобы спасти его. А Снежная Королева пугается и улетает обратно на север, в свой ледяной замок. Вот так. Смерть не властна там, где есть тепло, любовь и память.

Мальчик задумался, приложив указательный палец ко рту, а потом вдруг хмыкнул и лукаво глянул на мать.

- Значит, ты папина Герда? – осторожно спросил Шунсуй и замер, обрадованный своей догадкой. Захотелось громко рассмеяться, выгоняя прочь темноту из углов. Это ведь так хорошо, что мама с папой всегда будут вместе… а потом, кто знает, может и у него появится та, кто никогда-никогда не бросит, не обидит и не будет ругать. Под ложечкой сладко заныло, часто-часто забилось встревоженное сердце. Мальчугану даже показалось, что лоб перестал гореть, а болезненная ломота, которая до сих пор не давала спать, вдруг прошла.
- Ну, раз ты так говоришь… - Кьераку-сама сделала загадочное лицо, и вдруг щелкнула сынишку прямо по самому кончику любопытного носа. Нос тут же наморщился, а на смуглых щеках выступили две аккуратные ямочки. – Я смотрю, тебе лучше?
- Угу, - важно отозвался маленький больной. – Давай самое интересное завтра дочитаем, а то я уже прямо слышу, как папа на тебя ворчит: «Чикако, опять ты его балуешь! Так нельзя, Шунсуй должен вырасти мужчиной!».

Кьераку-младший усиленно насупился, свел брови, поджал губы и вскинул подбородок, при этом настолько точно изобразив своего родителя, что сама Чикако не смогла удержаться и легко, по-девичьи расхохоталась, прикрыв лицо длинным синим рукавом. На улице отозвалась обиженная вьюга, швырнув в стену очередную охапку маленьких колючих ледышек, но пробраться внутрь непогоде не удалось. Шунсуй же, слушая, как веселится мать, чувствовал невероятную гордость.

Наконец, отсмеявшись, она промокнула фланелью уголки глаз, склонила голову и шутливо погрозила сыну пальцем.

- Нельзя передразнивать! Папа увидит – будет сердиться.
- Да ну, мы ему не скажем, правда ведь? – он принял самый, что ни на есть, невинный вид.
- Хитрюга, - мать разлохматила Шунсуеву торчащую челку. – Смотри у меня.

Она поднялась с колен, дунула в лампу – мальчику всегда казалось, будто от этого дуновения нарисованные журавли складывают крылья, чтобы камнем упасть вниз – и велела сыну заворачиваться потеплее в одеяло. На дворе уже стояла глубокая ночь, ветер возмущенно шумел и гнул голые ветви то в одну, то в другую сторону, а иногда и вовсе гонял их по кругу. От этого движения на стены ложились длинные мечущиеся тени, но Шунсую было спокойно. Он больше не боялся того, кто сейчас совершенно точно бродит по снегу и скрипит большущими подошвами. Демоны-они в дом не заберутся.

- Оясуми-насай. Выздоравливай, - негромко проговорила Чикако. Потом, тихо ступая, перешагнула порог и уже взялась, было, за край фусума, но мальчик окликнул ее.
- О-каа-сама… А Герда… она у меня тоже будет? - в торопливом шепоте звучала неприкрытая тревога – вдруг то самое существо, которое даже Смерть прогнать властно, к нему не придет? Что тогда?
- Обязательно будет, не бойся, - заверила мать Кьераку-младшего. – Ты ее узнаешь сразу, как увидишь. Обещаю.
- Точно?
- Точно. Спи.

И Чикако вышла, осторожно задвинув за собой разрисованную пионами перегородку. Шунсуй улегся на бок, зарывшись носом в одеяло, и уставился на бегающие друг за другом желтые полосы света – на улице, в саду мигал фонарь. В наблюдении за беспокойными бликами была своя прелесть – рано или поздно их неровные края сливались со стеной, и перед глазами рисовалась уже совсем другая картина. Мальчик не знал, почему так происходит – может, нужно, всего лишь, поглядеть под другим углом… Но, как бы то ни было, стена то становилась вдруг большим широким полем, зеленым и необъятным, то превращалась в место битвы, про которую недавно рассказывал дед… А сейчас перед Шунсуем сквозь нарисованные пионы бежала игривая узкая тропка. И в конце тропы, почти на горизонте стояла маленькая, едва видимая человеческая фигурка. Стояла, закрываясь ладонью от солнца - ждала его, младшего Кьераку. И никого другого. А звали эту фигурку Гердой.

Шунсуй улыбнулся, сам не замечая, что засыпает. Почему-то мальчику казалось, что глаза его Герды непременно будут, как у мамы – добрые, карие, с притаившимся где-то в глубине мягким светом бумажной лампы. И челочка на лбу тоже будет – с челочкой все девочки милее. Белого такого цвета, как отражающееся от снега зимнее, яркое солнце.

***
С той ночи прошел почти месяц. Вьюги отшумели, и зима потекла куда более привычным чередом – сугробы исчезли, оставив вместо себя легкую морозную вуаль: на деревьях, на аккуратных разлетах пагод, в садах и просто под ногами. На чердаках высоких домов, под самой крышей копошились сонные птицы. Холод их уже не пугал, но и песен слышно не было – до весны оставалось совсем чуть-чуть, но она пока не торопилась вступать в свои права. Поэтому серые пернатые комки шебуршали, переругивались вполголоса и стучали маленькими коготками по карнизам. Видимо, выжидали момент, чтобы слететь вниз и стащить что-нибудь съестное у растяпы-прохожего. Времени едва-едва перевалило за полдень. Круглый, почти белый солнечный диск завис высоко-высоко в небе над несколькими крепко сбитыми облачками и светил изо всех сил, но растопить снег пока не мог.

Шунсуй брел по безлюдной улице, сердито пиная перед собой найденный у дороги камень. Мальчик был зол и разочарован. Он досадливо дергал лямку холщевого мешка со свитками, хотя больше всего на свете ему хотелось выбросить эти свитки в ближайший овраг, или, еще лучше в выгребную яму. Раньше все проблемы юного Кьераку сводились к одному – к «Истории Сейрейтея», которую настоятельно вдалбливали в курчавую голову отец и сенсей, теперь же дела обстояли куда хуже. В жизнеописании самых разных «великих», по крайней мере, все было написано прямым текстом. А теперь учителю возьми, да и приди на ум, что Шунсую нужна более трудная задача... И теперь из раза в раз ему подсовывали коаны – загадки, в которых сам Будда ногу сломит!

- Хорошо, если только одну ногу, - пробурчал мальчик в шерстяной шарф и от всей своей метущейся души пнул камень. Тот улетел далеко вперед, с глухим звуком ударился о чей-то расписной забор, отскочил в сторону, да так и остался лежать на дороге, едва заметно покачиваясь.

«Все знают хлопок двух ладоней. А как звучит хлопок одной ладони?»

Перед этой коротенькой фразой с большим, как горы, вопросом, Шунсуй терялся. Он никогда не отступал, если отцу вдруг приходило в голову устроить для старших детей тренировку на бокенах. Он даже не особо расстраивался, если ему на этой тренировке попадало так, что потом два дня дышать было боязно… А теперь вот одна-единственная задачка заставляла мальчика чувствовать себя настолько беспомощным, что ему становилось противно. А что самое отвратительное – коан никак не шел из головы, то и дело, давя на совесть. «Нет ничего хуже неуспокоенной совести» - единственный урок, который смог извлечь для себя Шунсуй. Ветер трепал складки черных зимних хакама, и ему совершенно не было никакого дела ни до Будды, ни до дзэна, ни до так и не найденного ответа.

Кьераку-младший, почти усилием воли передвигая ноги – усталость после тяжелой умственной работы брала свое – добрался до поваленного грозой дерева, которое так и не убрали с улицы, и со вздохом плюхнулся на холодный шершавый ствол. Дома уже наверняка ждали, но мальчику была ненавистна сама мысль вернуться к прямо к обеду. Снова ерзать и давиться маминой стряпней под внимательным и изучающим взглядом отца – что может быть хуже?

«Пережду», - решил Шунсуй, как будто нарочно игнорируя тоскливое бурчание в животе. На голодный желудок думалось плохо, да и то, что приходило в голову, звучало как-то очень уж пессимистично. Попросить о-каа-сама подсказать ответ? Все равно, что сдаться. Даже хуже. Прочитать где-нибудь? Негде, просто потому, что хитрые учителя отгадок на коаны в книгах не пишут. Специально, чтобы другие помучались. И мучаются ведь…

Юный горе-философ уже почти достиг точки кипения, и готов был действительно запустить сумкой куда подальше, когда произошло то странное, что Шунсуй запомнил надолго. За своим возмущенным пыхтением, мальчик не услышал приближающихся негромких шагов, а поэтому чуть не подпрыгнул на месте, когда на плечо легла чья-то легкая, в пушистой гайдзинской варежке, рука. Он мгновенно вскочил с дерева, скидывая с плеча чужую ладонь, и резко развернулся, досадуя на несчастные загадки, которые помогли застать его врасплох… Но вместо ожидаемой уличной шпаны рядом с поваленным стволом замерло маленькое, меньше него самого, существо, по уши завернутое в теплую белую накидку. На лице существа читалась крайняя степень недоумения и зарождающаяся обида – темные бровки сошлись на переносице, уголки бледных губ опустились. По всему выходило, что незнакомец готовился оскорбиться в лучших чувствах оттого, что его так грубо оттолкнули. Шунсуй открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но существо его опередило. И не просто опередило, а одной-единственной фразой вогнало Кьераку-младшего в состояние шока.

- Я моти принес, а ты драться лезешь…

Повисла пауза. В кудрявую голову пришла одна-единственная мысль «Э-э-э…», но озвучивать ее мальчик побоялся – вдруг незнакомец еще что-нибудь не то про него подумает? Вместо этого он попытался усилием воли закрыть рот, который от удивления приоткрылся сам собой без помощи со стороны хозяина. Попытки со второй рот закрылся и Шунсуй перевел дух – не хватало еще дураком показаться, мало кому-то нерешенных загадок…

- М-м-м… Извини? – паренек осторожно шагнул к существу, ловя себя на мысли, что какое-то оно странное, очень тоненькое и белое, как будто с картинки прямо в снег спрыгнуло. Из рукавов теплой тяжелой хламиды, которая доставала почти до земли, виднелись маленькие вязаные варежки – как в гайдзинских сказках. В одной варежке был зажат кулек с моти, второй незнакомец теребил край своего шарфа. На голове у него темнела серая пушистая шерстяная полоса, похожая на те, что носили воины зимой – волосы не мешаются и уши от ветра прикрыты. Сами же волосы вызывали невольную ассоциацию с той самой метелью, которая случилась неожиданно для всего Сейрейтея несколько недель назад – белые, как будто в мелу, выпирающие из-под повязки тонкими инистыми лучиками, лезущие в глаза и заставляющие хозяина постоянно жмуриться или возить варежкой по лбу – убирать. Почему-то этот жест Шунсуя развеселил. Он ухмыльнулся мальчику и распрямил плечи – рядом с таким птенцом Кьераку-младший чувствовал себя неожиданно большим и сильным. Пьянящее ощущение.

А извинение, похоже, подействовало – существо склонило голову на бок и улыбнулось, причем так, что вместе с этой смущенной улыбкой зацвела вся улица – от вертящегося на далекой-далекой крыше флюгера до голых, вывороченных из земли древесных корней. Умом Шунсуй понимал, что ему это только кажется, что он начитался сказок, а загадки сенсея и вовсе отняли у него способность думать… Но из под маленьких дзори упрямо лезли на свет одному Кьераку видимые зеленые стрелки травы и снег разбегался в стороны, как будто его кто-то топил огнем.

- Я за тобой уже две улицы иду, - доверчиво призналось существо, потом лукаво посмотрело на собеседника и протянуло ему кулек с угощением. – Ты так плелся, как будто мешки с сахарной свеклой таскал… Я думал, упадешь.

Шунсуй проследил движение маленькой ручки и подумал, что сегодня, определенно пойдет красный снег. Слишком невероятной казалась ситуация – незнакомый мальчик, которого, собственно, мальчиком можно было назвать лишь с большой натяжкой, моти, и тонкие, дрожащие на ветру стебли травы, которые почему-то не исчезали из-под ног, а наоборот, настойчиво расползались по мерзлой мостовой. Вопреки всем уважаемым наукам.

- Спасибо, - кое-как промямлил Кьераку, усилием воли заставил себя улыбнуться и, испытывая почти болезненное благоговение, взял из кулька еще теплую рисовую булочку. – А у тебя откуда?
- На кухне попросил, - пожал плечами младший мальчик и, осторожно держа угощение на весу, взгромоздился на поваленный ствол. Расправил складки своей необъятной накидки и похлопал ладошкой рядом с собой, мол, садись, стоя есть вредно. Шунсуй быстро проглотил первый кусок ароматного теста, ногой отодвинул сумку со свитками и уселся рядом с существом.
- А тебя не заругают? – в семье Кьераку считалось неприличным выпрашивать еду на кухне, и когда дети попадались на этом, их непременно отчитывали. Собственно, отчитывал отец и бабушка. Мама предпочитала молчать и только хмурилась, да головой качала – на младших или на старших – непонятно.
- Нет, что ты, - отмахнулось существо. – Дома только радуются, если я есть прошу. Улыбаются и говорят, что оживаю.
- Оживаешь?
- Ага. Понятия не имею, что они под этим под… под…ра-зу-ме-ва-ют… Вот, – он удовлетворенно кивнул, выговорив взрослое слово. - Наверное, что в меня много не лезет.
- Есть надо, как следует. Особенно тебе – ты вон, какой маленький, - авторитетно заявил Шунсуй. Существо ему определенно нравилось. Мальчику хотелось посидеть с ним рядом подольше. Тем более что даритель сладкого, судя по расслабленной позе и по теплым искоркам в глазах, был вовсе даже не против его, Кьераку, компании. Зеленая весенняя травка, тем временем, вьюнком заползала на старый засохший ствол, да и само дерево будто задышало, расправило ветви, стало похоже не на мертвеца, как раньше, а на прилегшего отдохнуть старика.
- Я не маленький, я нормальный! – возразило существо, слегка нахмурилось, но разглядывать своего нового знакомого не перестало. Этот любопытный взгляд был так не похож на все остальные, что Шунсую казалось, будто кто-то нашел внутри него невидимую нитку, и дергает за нее, а от этого сердце страшно колотится и горло жмет. Так случалось только тогда, когда мама, невзирая на отцовские упреки, усаживала его к себе на колени и молча обнимала.
- Неправда. Маленький. Спорим, я тебя подниму? – Кьераку дожевал последний кусок хлебного донышка и гордо расправил плечи. Силы прибывало, да и хотелось как-то отблагодарить мальчонку в накидке – не каждый, увидев за забором едва передвигающего ноги незнакомца, побежит просить еду у взрослых, а потом будет догонять его несколько улиц подряд.

«Отблагодарить… На спине покатать, например».

- Спорим! – отважно кивнул юный доброжелатель и сжал кулачки. Видимо, он был настроен всеми силами доказать свою весомость. Причем килограммы тут казались всего лишь предлогом. Шунсуй усмехнулся, поднялся со ствола и шагнул навстречу чудному белому существу.
- Ну, тогда хватайся. И держись крепко, а не то свалишься, - он развернулся, подставляя спину.
- Не свалюсь! – пообещало существо и, что было духу, вцепилось руками-ногами в Кьераку. Духу оказалось немного, но старший мальчишка подхватил младшего под худые коленки, встряхнул, чтобы усадить поудобнее и, скомандовав «на старт, внимание, марш!», пустился бегом вдоль забора. Ветер рванулся в лицо, обдал двоих ребят прозрачной стремительной струей воздуха, и принялся ерошить черные вихры вперемешку с непослушными белыми прядками. Над ухом сдавленно выдохнули – очевидно, маленький храбрец и вправду не ожидал, что его на самом деле поднимут, да еще и верхом прокатят. Шунсуй, услышав этот вздох, самодовольно ухмыльнулся, мол, «не зря меня столько времени по тренировкам гоняли – сильный стал, как раз таких вот мелочей таскать». Потом резко развернулся и понесся в другую сторону, пару раз сделав вид, что вот-вот упадет – для пущего эффекта.

Если кому-то из них и было до этого холодно, то сейчас оба моментально согрелись – быстрый бег разогнал кровь по жилам, да и солнце, разгорелось так, что казалось, вот-вот растопит прилипший к крышам снег. Воздух едва заметно потеплел, в нем вдруг появилось то неуловимое, чему никто до сих пор не подобрал подходящего определения… В таких случаях говорят «весной пахнет», и все сразу начинают представлять начало этой самой весны. И у каждого выходит по-своему.

Неожиданно Шунсуй дернулся и с гиканьем рухнул в мокрый снег, повалив следом свою охнувшую от неожиданности ношу. Мальчишки пропахали носами пушистое белое покрывало, да так и остались лежать на земле – оба смеясь и пытаясь отдышаться. Кьераку поднял голову и весело фыркнул – у его все еще безымянного товарища съехала набекрень меховая повязка, челка растрепалась и встала торчком, припорошенная крупными снежинками. Накидка задралась, открывая любопытному глазу светлые хакама. Картина получилась комичной и какой-то легкой, по-домашнему уютной, теплой. Живой. Кьераку почувствовал, как где-то внутри дрогнула натянутая струна, а в голове появился отголосок мысли, внезапной и важной… Но мысль не успела оформиться во что-то определенное - скрылась, махнув хвостом, как лиса-кицунэ, и залегла глубоко-глубоко среди остальных себе подобных. Очевидно, притаилась до поры, до времени.

Кьераку тряхнул головой, поднялся и протянул руку сидящему в снегу мальчугану. Тот ответил теплой благодарной улыбкой и охотно вложил в нее свою ладошку со сползшей до самых пальцев варежкой. Второй он отчаянно пытался натянуть обратно повязку, но та отказывалась натягиваться, как следует. В результате одна половина челки осталась стоять всклокоченным домиком, а вторая – лезла в глаза. Шунсуй поцокал языком, мол, нехорошо, стянул с мальчугана шерстяную полосу, пригладил пушистые пряди и завязал головной убор по новой, как положено. Белобрысое существо такое поползновение в свой адрес охотно стерпело, а потом важно ответило:

- Спасибо.

Кьераку усмехнулся и кивнул. Молча огляделся. Оказалось, что они сами не заметили, как вернулись к заскучавшему без детей дереву, с брошенными у его корней свитками и аккуратно запутанным в ветвях кульком моти. Можно было перевести дух. Мальчик плюхнулся прямо на мостовую около ствола, дождался, пока его спутник усядется на свое место повыше, а потом разворошил остатки булочек – одну взял себе, а вторую сунул своему новому другу.

- Меня Шунсуй зовут. «Шун», как «хару» - весна; «суи», как «мицу». Вода, - он откинулся головой на коричневый ствол и вопросительно поглядел на спутника, вокруг которого уже опять, знай себе, покачивались призрачные зеленые стебельки.
- Красивое имя, - похвалил тот. – А я Джууширо. «Джу» и «йон», вместе «четырнадцать». «Ро» - мужчина. Не смейся, я сам не знаю, зачем меня так назвали… - мальчуган заметно сник и уставился взглядом в колени. Кьераку аж губу закусил, чтобы не расхохотаться – настолько забавно сейчас выглядел его товарищ. Но засмеяться – означало бы обидеть это такое трогательное в своем недовольстве существо…
- Я буду звать тебя Джуу-тян. Договорились?
- Так только девочек зовут! – вспыхнул Джууширо и поднял отчаянные светло-карие глаза на Шунсуя. Впрочем, возмущение адресата не достигло – Кьераку уже вовсю жевал моти, и вид имел предельно хитрый. Сразу становилось понятно – он уже все давным-давно решил, и воевать с ним бесполезно. Блондин вздохнул. – Ну и ладно. Спорить – все равно, что коаны разгадывать – долго, тяжело и не всегда оно того стоит.

Шунсуй чуть булкой не подавился.

- Ты умеешь разгадывать коаны???

В ответ хмыкнули:

- Никто не умеет. На самом деле ответ у каждого свой. Ну… я так думаю. Понимаешь, там очень неточные фор… формули… ровки, - Джууширо, хмурясь на свое косноязычие, выговорил еще одно взрослое слово. – Смотри, нас с тобой просят представить себе яблоко. Ты больше любишь красные, полосатые, и чтобы листик на черенке. Вот такое ты и представишь. А мне нравятся зеленые, гладкие, немного кислые… У меня перед глазами оно и появится.
- Ну и ну… - Шунсуй чуть руками не развел. – Это что же получается… Я тут перед сенсеем веревкой завиваюсь, чтобы правильный ответ подобрать, он меня носом в сутры тычет и говорит, что неверно, а на самом деле там у каждого все по-своему? Ну, я ему покажу «подумай еще, Кьераку-кун»!

Мальчик яростно сжал кулаки. Выходило, что все его мучения, все бессонные ночи, проведенные за разгадыванием головоломки были потрачены впустую… Сколько раз он сидел перед свитками до самого рассвета? Сколько раз приходил домой красный от стыда за собственную недогадливость? В груди родился и заворочался горький шершавый комок – обида на отца и на учителя, которые под умным предлогом знай только, издевались. Если у каждого свой ответ, то никто не имеет права говорить «неверно», так ведь?

- Ну, это ты горячишься, - Джууширо сполз с дерева, и присел на корточки перед Шунсуем, который готов был с радостью заблудиться в дебрях собственной досады и разочарования. – Если ты один за другим называешь несколько разных ответов, то любой подумает, что ты не уверен ни в одном. Тот, кто точно определился, никогда не станет подбирать другие варианты.

Он тихонько взял надувшегося Кьераку за руку и едва ощутимо сжал холодные пальцы. Того почти затрясло – настолько сильно сцепились у него внутри разросшаяся с Императорскую Пагоду обида и такая же странная, безграничная благодарность. Ладонь без варежки, лежащая на его собственной выглядела безумно маленькой и тонкой, как у куклы, но в ней чувствовалась такая молчаливая твердость и значимость, такое спокойствие, что Шунсую просто не верилось – как это возможно?

- А если я не уверен ни в одном?
- Тогда скажи «не знаю». Это будет верный ответ. Самое главное, чтобы он не стал постоянным.

Повисло молчание. В тишине слышался тихий пересвист птиц, забравшихся на голое вишневое дерево и, по-видимому, решающих, стоит ли попытаться оторвать от ветки черную сморщенную ягоду, или ее уже нельзя есть… Тихо шелестела на ветру рисовая бумага, в которую еще недавно были завернуты теплые сладкие шарики. Покачивался на столбе круглый фонарь – тоже бумажный; он то и дело задевал узорчатым боком мертвую древесину и от этого рождался такой звук, как будто некто пересыпал мелкую крупу из одной глиняной пиалы в другую. Где-то вдалеке, у входа в дом, стукались друг о друга подвешенные под потолок тонкие бамбуковые палочки.

Шунсуй поднял голову и встретил мягкий, почти ласковый карий взгляд, от которого на душе стало тихо, тревожно и ясно. В этом взгляде была неожиданная для такого хрупкого существа стойкость и непоколебимая уверенность, в том, что у него, у Кьераку, все получится. Непременно. Ни тени… ни отголоска сомнения. Мальчик взял холодную ладошку, переплел свои пальцы с бледными пальцами Джууширо – так теплее – и улыбнулся.

- Кажется, я понял.

Ответить ему не успели. На соседней улице раздалось протяжное «Джууширо-са-а-ама-а-а!.. Где вы-ы-ы?». Зов эхом отскочил от угла чьего-то забора, потом от следующего и заметался, как воздушный змей на веревочке, а во взгляде младшего мальчугана как будто что-то погасло. Только недавно было, живое, радостное, а тут вдруг - раз, и нет его. Исчезло.

- Джуу-тян? Это тебя? – переполошился Кьераку, который уже давным-давно потерял счет времени. Лишь сейчас пришло осознание - у него дома наверняка тоже волнуются, и не миновать ему очередной воспитательной лекции от отца… Но все это казалось каким-то мелким и неважным. Гораздо важнее было то, что вот это маленькое странное существо сейчас уйдет и неизвестно, когда они снова встретятся.
- Да. Катсуо-сан, он наш слуга. Наверняка его отец или мама отправили… Я так быстро выбежал, что не успел им сказать, куда иду.

Джууширо нахмурился, встал и снова принялся теребить край шарфа, как в самом начале их знакомства. Теперь Шунсуй понимал - это от волнения.

- Мне лучше пойти, иначе нам обоим влетит… - мальчик нервно переступил с ноги на ногу и виновато посмотрел на друга. Уходить ему не хотелось, особенно зная, что отпускать его тоже не горят желанием, но густой мужской голос звучал все громче, а перспектива получить выговор из призрачной превращалась во вполне реальную. К тому же, Джууширо совершенно не желал подводить под родительский гнев еще и Шунсуя. Поэтому он тяжело вздохнул, выдавил из себя глухое короткое «пока», а потом, резко развернувшись, почти бегом направился на зов. По неровному шагу, по сжатым кулачкам было видно, что он сильно раздосадован. Кьераку-младший, глядя в укутанную белой накидкой спину, почему-то слишком четко представлял себе опущенные уголки тонких губ, и бледное печальное лицо со сведенными бровями.

Когда маленькая фигурка уже почти добежала до угла, Шунсуй вдруг опомнился, замахал руками и во весь голос закричал ей вслед:

- Джуу-тян!!! Приходи сюда! Если меня не будет, оставь записку!..

Фигурка едва различимо кивнула и скрылась за поворотом.

Примерно с минуту Кьераку стоял в снегу, как-то потерянно глядя на просыпающуюся после долгой зимы улицу. Вдалеке залаяла собака, из-за забора раздался приглушенный женский голос, тренькнул сямисэн, потом еще раз, очень неуверенно, как будто кто-то брал уроки музыки… Но никогда еще происходящее вокруг не казалось мальчику настолько мимолетным. Он вдруг поверил, что раньше и мама и отец, и бабушка с дедушкой – все были маленькими, даже меньше него самого… Если время летит так быстро, то почему нет? До сегодняшнего дня он не мог себе этого представить, а теперь вдруг оказалось, что в мире столько вещей… странных, непонятных, ненужных. И еще он совершенно точно знал, как звучит хлопок одной ладони. Как пощечина.

Шунсуй нахмурился, развернулся на пятках, чтобы подобрать с земли свои вещи, но так и не сделал этого – мысль, та самая, которая притворялась лисой-кицунэ и казалась неуловимой до сих пор, вдруг обрела четкую формулировку. Мысль была кристально чистой, ясной, но облегчения не принесла. Наоборот. Кьераку показалось, что он запнулся о воздух.

«Герда. Кто сказал, что Герда – девочка?»

Никогда еще Шунсуй не чувствовал себя настолько глупо и беспомощно. Он замер, то и дело, прокручивая в памяти те моменты, когда они с Джууширо оказывались почти нос к носу, когда имелась прекрасная возможность разглядеть его. И приходил к выводу, что никакой ошибки – теплые, карие, как у мамы, глаза, лохматые солнечно-зимние стрелки волос… Пушистые. И челочка. «С челочкой все девочки милее», - вспомнилась вдруг собственная шаловливая мыслишка, и от нее стало так горько, что захотелось провалиться сквозь землю. Как он мог не узнать?.. Ну, как? Нужно было догадаться, непременно нужно было! И сказать этому белобрысому существу, что он – Герда, и наплевать, что это звучит странно! Ведь если Джууширо – Герда, то ни одна живая душа не имеет права его у Шунсуя забирать, правильно?

«Нужно их догнать!», - подумал Кьераку. Он сорвался с места и во весь дух понесся вдоль по улице. Ветер снова бил в лицо, но теперь это казалось препятствием. Собака все лаяла, и сямисэн выводил высокие ноты все дальше, а Шунсуй бежал и понимал, что не успеет. Мальчик свернул за угол, увидел пустую улицу, но что такое пустая улица?.. Джууширо же говорил, что живет через две! От быстрого бега и от страха внутри все свернулось в тугой узел, но Кьераку запретил себе поддаваться слабости. Он не заметил, как преодолел расстояние до следующего поворота, на ходу пролетел последние несколько метров... Но и там никого не было.

- Не успел, - одними губами прошептал мальчик и зажмурился. На душе стало отчаянно и гадко. Он даже фамилию у Джууширо не спросил – так бы можно было посмотреть по табличкам, висящим у каждых ворот, найти и постучать.

«Дурак. Полный и бесповоротный», - подвел он неутешительный итог.

Шунсуй повернулся спиной к аккуратным игрушечным домам и на негнущихся ногах поплелся назад. Теперь две улицы казались страшно длинными, чужими и незнакомыми. Захотелось сесть прямо в снег и зареветь, как маленькому, но он знал, что мужчины не плачут.

Кьераку-младший уныло подошел к лежащему стволу, на котором вопреки любым законам логики, все еще виднелось что-то зеленое и растущее. Он собрал с мостовой рассыпавшиеся свитки, не глядя, сунул их в мешок и неожиданно заметил в поникших ветвях кусок смятой рисовой бумаги. Мальчик взял бумагу, бережно расправил и медленно, глубоко вдохнул ее запах – сладковатый, все еще теплый, знакомый.

- Завтра. Ты обещал, что придешь, помнишь? – спросил Шунсуй у ребристого, в складках и вмятинах листа. Потом сложил его вчетверо и спрятал за пазуху. Пора было возвращаться домой – получать нагоняй и ждать завтрашнего дня. Мальчик вздохнул, подобрал упавший на землю мешок, повесил его на плечо и неохотно направился в сторону поместья клана Кьераку.



***
Ночью Шунсуй никак не мог найти себе места. Он ворочался с боку на бок, мысленно ругал мятые простыни, слишком большое одеяло, в котором путались ноги и неудобную подушку. Под раздачу попали и злополучные свитки, и журавли на лампе, и засвистевшие в саду птицы, и монотонный треск факелов… Каким-то шестым чувством мальчик понимал, что все это, на самом деле ни при чем. Ему просто нужен был предлог, чтобы выплеснуть накопившуюся за день горечь. Сначала неудачные попытки разгадать хитрый коан и ненормальная, затягивающая беспомощность. Позже - случайная встреча. Хрупкая, как ледяные фигуры, радость… Потом слишком внезапное и от этого неожиданно тяжелое расставание. Снова беспомощность. И под конец, апогей злоключений – двухчасовая трепка от отца, которая – странно – прошла мимо сознания Шунсуя, как будто все это было во сне.

На следующий день Кьераку-младший несказанно удивил сенсея синеватыми мешками под глазами, дурным настроением и тяжелым, однозначным ответом на загадку, который он произнес хриплым недетским басом. Учитель внимательно вгляделся в мальчика – спутанные волосы, кое-как завязанный оби, лихорадочно блестящие глаза и выражение лица, как будто Шунсуй на самом деле не сидит перед ним, а находится где-то далеко-далеко отсюда. И там вдалеке - то, ради чего живет этот маленький, непривычно серьезный человек. Впервые за все их знакомство сенсей не стал говорить ненавистное слово «неправильно». Ему показалось, что шестилетний ребенок начал, наконец, взрослеть.

На самом деле Кьераку кое-как досидел до конца занятий. Он то беспокойно ерзал на месте, то проваливался куда-то глубоко в себя, где все еще царил вчерашний день - самая его середина – солнечная, быстрая, как горная речка весной и вселяющая неоправданную, почти мистическую надежду. И только среди монотонных звуков частной школы послышалось долгожданное «До завтра, Кьераку-кун», как мальчик вскочил с места, заметался по классной комнате маленьким черным ураганом, собрал вещи, в одно слово бегло попрощался с учителем и на предельной скорости вылетел вон, оставив после себя распахнутые сёдзи и застывшее в воздухе изумление. Он, забыв завязать теплое короткое хаори, привидением мчался по людной улице, то и дело, натыкаясь на прохожих. Уважаемые господа и их степенные жены – сливки Сейрейтейской аристократии, прогуливающиеся по центральной площади – бросали на него недовольные взгляды, а случайные прохожие, сбитые с ног, и вовсе кричали вслед что-то оскорбительное... пока не узнавали наглеца в лицо. Но возмущенные окрики проносились мимо мальчишеских ушей. Шунсуй бежал в жилые районы, в сторону тех тихих улиц, где нет толпы, где аккуратными рядами греются на солнце пагоды поместий, негромко звенят бамбуковые палочки и ворочается на столбе яркий бумажный фонарь. Где лежит у чьего-то безымянного забора толстое поваленное грозой дерево.

Шунсуй не считал преодоленных поворотов. Он даже дороги под ногами толком не видел, в голове металась одна-единственная мысль – скорее, добежать скорее, иначе Джууширо может прийти и не дождаться, или его опять уведут домой строгие слуги, или он, не дай Ками, простынет, сидя в одиночку на холодном стволе. Последний перекресток показался мальчику благословлением свыше. Он, не сбавляя скорости, вылетел на нужную улицу, остановился, и попытался отдышаться, уперевшись ладонями в колени. Воздух холодной волной рвался в легкие, заставляя кровь стучать в висках, потом течь в уши и шуметь там, как шумят рваные морские волны. Мальчик сглотнул противную горечь и поднял голову. Вокруг не было ни души. Улица молча смотрела на него рядами незнакомых оград с резными воротами и деревянными табличками. Стояла непроницаемая тишина. Кьераку-младшему показалось, будто сердце вдруг дернулось, подпрыгнуло и застучало - быстро, взволнованно, почти больно.

«Это только пока», - произнес Шунсуй про себя, отмечая, что слова больше похожи на мантру.

«Он придет».

Мальчик, поправив мешок с вещами, зашагал вдоль домов, по направлению к их с Джууширо дереву, на ходу успокаивая сбившееся дыхание. Сегодня он непременно дождется это странное белое существо и скажет, что оно – Герда. И возражений слушать не станет, ни в какую. А когда скажет… когда скажет, никто больше не посмеет кричать на Джуу-тяна и уводить его силой – пусть только попробуют! Уж Шунсуй им покажет, почем фунт лиха!

Кьераку-младший, вдохновленный этой мыслью, бодро дошагал до места, по привычке скинул мешок у спутанных торчащих корней и принялся обследовать ствол на предмет записок. Вдруг Джууширо уже приходил раньше? Он же кивнул, там, на углу, когда услышал просьбу написать… Но записок не было. Шунсуй, слегка нахмурился, но тут же отогнал пораженческие мысли, с нежностью провел ладонью по тому месту, где вчера зеленели призрачные побеги, и уселся верхом на дерево. Если нужно ждать, то он подождет.

Минуты медленно складывались в часы. Солнце кое-как ползло сквозь потяжелевшие облака и грело землю уже по-весеннему, но все еще неохотно. Воздух пах влагой, мокрой древесиной и пряностями – кто-то из домов по соседству, очевидно, занимался приготовлением пищи. Шунсуй сидел, уперевшись ладонями в коричневую шершавую кору, смотрел в грязно-голубое, неприветливое небо и пытался угадать, как бы его Герда ответила на коан про хлопок. В голову лезли десятки вариантов, но Кьераку не нравился ни один. Холодный воздух тонкими струйками заползал ему под хакама, мальчик то и дело вздрагивал, но не отступался. Здесь, в том самом месте, где еще вчера так сильно щемило сердце от радости, было теперь одиноко, неуютно и пусто.

Когда над крышами заалели первые предзакатные полосы, окрашивая улицу в бледно-розовый цвет, Шунсуй, наконец, понял, что Джууширо не придет. Осознание нахлынуло внезапно. Кьераку показалось, что кто-то неловкий вылил ему за шиворот кружку студеной воды.

«Его нет».

Мальчик с неведомым доселе остервенением сжал зубы, вырвал из свитка большой клок и трясущимися от холода и расстройства руками вывел на нем: «Джуу-тян, приходи в поместье Кьераку и спроси Шунсуя. Тебя пустят. Только обязательно приходи!». Написав, он свернул бумагу в трубочку и сунул ее в темную древесную трещину. Теперь, если Герда вдруг вырвется из под надзора родителей, она будет знать, что делать. Оставалось только ждать.

Темнело. На Общество Душ, с его маленькими домиками, сонными после зимы садами, площадями и башнями опускался фиолетовый февральский вечер. До весны оставалось меньше недели. Все вокруг замерло в предвкушении первых дней мартовской оттепели. И только Шунсуй медленной грустной тенью брел домой навстречу укоризненным взглядам и отцовскому гневу.


***
Так повторялось день за днем. Сразу после занятий Кьераку-младший, к неудовольствию почтенных старцев, сенсея, отца и попадавшихся на пути прохожих, стрелой мчался к условленному месту. Каждый раз, как в тяжелом кошмаре, из разряда тех, в которых человека заставляют проживать один и тот же день, пока он, наконец, не сойдет с ума, мальчик видел лишь пустую улицу. Он, уже сам ни во что не веря, подходил к дереву, чтобы выяснить, на месте ли записка. Записка сиротливо торчала из щели, бумага уже успела несколько раз промокнуть и столько же раз высохнуть. Чернила поплыли от влаги, но неровные, выведенные в спешке иероглифы были еще различимы. Джууширо не приходил.

Примерно через неделю, проведенную, словно в забытьи, Шунсуй решил попросить помощи у матери. Если Джуу-тян живет в поместье, и у их семьи есть слуги, значит, они тоже аристократы. А, следовательно, Чикако должна была их знать. Конечно, ввести в курс дела кого-то третьего – означало, по мнению мальчика, засомневаться в обещании маленького белобрысого существа, но Шунсуй уже просто физически не мог терпеть. Он стал ловить себя на мысли, что все перевернулось с ног на голову, время потекло как-то не так – стало медленным и тягучим, словно рыбий клей. Даже сказки, которые теперь приходилось читать самому, больше не радовали. И загадочные картины на задвинутых фусума подстегнутое фонарными бликами воображение рисовать перестало. Так, утром последнего зимнего дня Кьераку-младший, замученный мыслями и бессонницей, поймал мать за шитьем и поинтересовался:

- О-каа-сама… Ты не знаешь мальчика по имени Джууширо? Я тут… играл с ним во дворе, а теперь он больше не приходит, - Шунсуй замер на пороге комнаты маленьким изваянием, исполненный решимости, во что бы то ни стало добиться ответа. В круглое окно щедро лился золотисто-желтый свет, оставляя на тонкой циновке большую яркую кляксу. Казалось, кто-то спрятал под полом солнце, и оно теперь светит снизу, само по себе, и совсем не нуждается в небе. Чикако оторвалась от шитья, подняла голову и удивленно посмотрела на сына.
- Уж не поэтому ли ты в последние несколько дней сам не свой? Папа очень переживает, Шунсуй. Ты стал убегать из дому… Нам всем за тебя страшно.

Мальчик виновато опустил голову и уставился в пол.
- Мне жаль. Я только хотел его найти. Мы подружились и теперь без него очень скучно.

Ему действительно было скучно. Но он не сказал матери всего. Как признаться, что Джууширо – его Герда? Теперь Кьераку-младший уверился в этом совершенно точно. У человека двадцать пальцев: по пять на каждой руке и ноге, а у него глубоко-глубоко внутри пушистым зверьком живет осознание, что он в этом мире не один. Правда, сейчас зверек шипит и царапается. И безумно страшно, что когда-нибудь… его не станет.

Чикако задумалась.

- Я знаю только одного мальчика с таким именем. Он из клана Укитаке – младшая аристократия. Но ты вряд ли мог вот так запросто встретить его на улице. Дело в том, что тот Джууширо болен туберкулезом и родители практически не выпускают мальчика из дома. Он сидит целыми днями за книгами - бедный ребенок, - женщина печально вздохнула и покачала головой. Шунсуй вздрогнул… Болен? Его Джуу-тян, его Герда?..
- О-каа-сама, а ты когда-нибудь видела этого мальчика? Как он выглядит?
- Ну… Маленький такой, худенький, бледный. В чем только душа держится?.. Волосы, правда, у него интересные. Очень белые. Говорят, это седина, только вот я не знаю, как так… Он ведь чуть младше тебя.

Шунсуй почувствовал, что дрожит. У него появилось странное, гнетущее ощущение, что ему вдруг вручили чью-то жизнь, а он не смог удержать, и она медленно, капля за каплей, неотвратимо утекает сквозь пальцы. Захотелось сесть, прямо на пороге, но вместо этого он вцепился в приоткрытые фусума. Крепко. Так, что онемели ладони. Кьераку-сама пристально вгляделась в сына, и взгляд ее был странным, словно мать заново узнает своего ребенка.

- Это он? – осторожно поинтересовалась она.
- Да, это он. Скажи… туберкулез лечится?
- Понимаешь, сынок, все очень сложно. Люди от него умирают, но мы не люди. Мы – часть Общества Душ, у нас другие законы. Порой случается так, что возникает ситуация, в которой наша наука бессильна. Джууширо… я слышала, его мать говорила, что болезнь для нас не заразна. Смертельно ли это – никто не знает. Конечно, доктора пытаются его лечить, но, к сожалению, я не могу сказать, есть ли какие-то результаты.
- Он… увидел, как я иду от сенсея… Подумал, что мне плохо и выбежал на улицу. Сладкого мне принес, - не своим голосом выговорил мальчик, у которого внутри что-то будто падало и разбивалось вдребезги.
- Джууширо очень добрый ребенок. Все говорят. Хочешь, мы будем молиться Ками, чтобы он поправился? – похоже, Чикако поняла терзания сына и попыталась его утешить.
- Хочу.

Они замолчали. Потом Шунсуй все-таки не вытерпел, опустился на пол и уставился в ближайший угол, где стояла высокая ваза с икебаной.

- Поэтому он не приходит, да? Его не пускают?
- Боюсь, все не совсем так. Вчера заходил Накаго-сенсей, доктор - ты его знаешь - занес мази для отца… он обмолвился, что в семье Укитаке опять несчастье. Джууширо простудился, где-то с неделю назад, от этого у него случился приступ. Он просто не мог прийти к тебе, сынок. Мне очень жаль, - Чикако отложила тяжелый зеленый шелк, аккуратно, чтобы не потерять иглы, встала и подошла к мальчику. Она ни разу в жизни не видела Шунсуя настолько расстроенным. Темные кудряшки поникли, лицо стало серьезным-серьезным… Кьераку-сама при всем желании не смогла бы сказать, когда ее сын успел так повзрослеть.

- О-каа-сама, как звучит хлопок одной ладони?

Женщина покачала головой и бросила долгий невеселый взгляд куда-то поверх курчавой головы. Потом вздохнула и тихо заговорила, словно раздумывая, надо ли это слышать и без того грустному мальчику.

- Как взмах одного крыла, который рождает волю к жизни. Знаешь, когда дротик пробивает журавлю крыло, птица уже не может взлететь, но все равно не оставляет попыток - машет вторым, хлопает перьями о воздух… Человек похож на журавля. Ему тоже хочется жить. Как можно дольше.

Шунсуй сжал кулаки. Он представил себе мечущуюся посреди озера раненую белую птицу. Представил, как она вытягивает шею и кричит, а по воде расползаются густые красные полосы. С одним крылом не летают… а журавль, который не в состоянии летать, никогда себя не прокормит и умрет в этом же озере, посреди тонких камышовых стеблей. Он не может этого не знать. Поэтому, что есть силы, пытается подняться в воздух.

- А если мы… Джуу-тяну конфет пошлем… Вдруг он от этого быстрее поправится?

«Если будет знать, что нужен кому-то. Что надо, во что бы то ни стало, надо хотеть жить. Даже если у тебя всего одно крыло. Или если ты болен неизлечимой болячкой».

- Конечно пошлем, сынок. Конечно.

***
Наступил апрель. В Обществе Душ распогодилось – снег сошел несколько дней назад, так что солнце еще не успело высушить землю, и сейчас вниз по мостовым текли веселые быстрые ручейки из талой воды. Дети бегали по улицам, гомоня и смеясь. Кто-то очень уж находчивый устроил на большой площади соревнования бамбуковых лодочек, и теперь вниз по улицам неслась целая флотилия, а за ней, с визгом и гиканьем – местная ребятня. Только пятки сверкали.

Взрослые готовились праздновать Хана Мацури, не смотря на то, что в этом году зима была непривычно холодной и как-то слишком уж затянулась. Предприимчивые торговцы цветами развернули свои благоухающие палатки, и теперь по всей площади витал такой аромат, что впечатлительным натурам впору было вдохновиться и сесть за стихи. У домов обычных горожан деревья только-только отряхнулись от снега, даже сакура еще не очнулась после холодов, но садовники, испокон веков хранящие свои никому не ведомые тайны, и, по-видимому, умеющие уговорить природу, уже выставили на прилавки пушистые ветви гортензии. Как так – мало кто знал. Даже старики качали седыми головами, мол, чудеса…

Шунсуй с Чикако пришли на площадь со специальной – под цветы – плоской корзиной. У них в саду тоже стояли голые деревья и кусты, а вдоль мощеных дорожек растеклись неровными кругами большие лужи. Но, не смотря на капризы погоды, Кьераку-сама решительно настроилась украсить дом к празднику – по ее мнению пора было бы уже разогнать зимнее сонное оцепенение и слегка оживить обитателей поместья. Особого вмешательства требовал сын, который в последнее время ее беспокоил – целыми днями либо сидел за книгами, либо где-то пропадал и возвращался только к вечеру, взмокший, уставший и недовольный. Отец пробовал сына воспитывать, но все его попытки оказались бесполезны – выматывающим тренировкам мальчик радовался, как человек, нашедший посреди пустыни кувшин с водой, если его запирали - садился и читал свитки с описаниями боевых искусств, а как только домашний арест подходил к концу – снова исчезал в неизвестном направлении. Искать Шунсуя по Сейрейтею было без толку - он слишком хорошо прятался. Чикако подозревала, что мальчик нашел в книгах методы работы с рейацу и научился скрывать ее. Это могло означать только одно – рано или поздно сыну придется стать шинигами. Очень почетная и очень опасная должность. Кьераку-сама, украдкой поглядывая на то, как ветер играет в волосах ребенка, не знала, гордиться ли ей, или опечалиться.

- Госпожа, купите мальчику леденцов! У нас самые дешевые и самые разные, есть даже имбирные – их быстро разбирают! Купите, не пожалеете! – окликнула маленькое семейство торговка из кондитерской лавки. Сметливый глаз сразу же определил в утонченной молодой женщине представительницу одного из Великих Домов – только высшие аристократы могли позволить себе одеваться в шелка, начиная с самой весны. Люди попроще предпочитали беречь дорогие ткани до более теплых дней, когда можно было не опасаться ступить в лужу и забрызгать грязью парадное кимоно. Чикако улыбнулась догадливой женщине и вопросительно посмотрела на сына. Тот насупился, вмиг посерьезнев, покачал головой, отказываясь от угощения. Честно говоря, Шунсую вообще не хотелось выходить сегодня из дома, он согласился-то только потому, что мама попросила. Плоская цветочная корзина казалась слишком неудобной и громоздкой, поэтому не грех было споткнуться и упасть, не уследив за дорогой. Особенно, если ты в кимоно. Мальчик просто не мог допустить такого, а поэтому усилием воли заставил себя отложить в сторону бокен и выбраться на улицу, под первые действительно теплые солнечные лучи. Кьераку-сама уловила недовольное, совсем не праздничное настроение мальчика, слегка приобняла его за плечи, наклонилась к самому его уху и негромко проговорила:

- Выбери леденцы для Джууширо. Закончим с цветами, а потом сами занесем сладости к Укитаке.

Шунсуй мгновенно встрепенулся, как воробей на ветке, которого вдруг окатило водой, и быстрым взглядом посмотрел на мать. Она знала, за какие струнки нужно подергать в детской душе, чтобы добиться ответа…

На самом деле все это время мальчик усердно истязал себя тренировками и чтением не потому, что в нем вдруг проснулась любовь к труду, а потому, что усталое загнанное тело меньше думает. После того, как Шунсуй услышал пугающее взрослое слово «туберкулез», сон напрочь оставил его, вынуждая почти каждую ночь молча лежать и смотреть в потолок, мучительно гадая «что было бы, если бы». Основной темой терзаний послужило упоминание слова «неделя». Чикако не знала этого, иначе вряд ли стала бы называть сроки, но по всему выходило – Джууширо заболел как раз после того дня, когда они с Шунсуем познакомились. Пугающая мысль «А вдруг это из-за того, что я его в снег уронил?» - ела мальчика изнутри, подтачивая, подтачивая круглые сутки, как червь уроненное наземь яблоко. Ему безумно хотелось сорваться с места, бегом побежать к Укитаке – стучаться и просить, чтобы его пустили к Джуу-тяну. Но опять же, мать упомянула, что больным нужен полный покой, а от волнения им может сделаться хуже, поэтому Шунсуй так и не решился… Кьераку-старший, радуясь, что сын, наконец, стал уделять должное внимание тренировкам и обучению, не смог заглянуть в корень и понять, отчего вдруг такая резкая перемена. А вот Чикако смогла. И теперь ее стараниями совсем, было, разочарованный в жизни мальчик, кое-как удерживая корзину, побежал к лотку со сладостями и принялся придирчиво выбирать разноцветные леденцы, тыкая пальцем то в одно блюдо, полное пестрой переливчатой карамели, то в другое. Мечта увидеть, наконец, свою Герду, сказать ей, чтобы никогда больше не смела болеть и береглась, и что он, Кьераку-младший ни в жизнь ее не оставит, имела все шансы сбыться! Потому что о-каа-сама слов на ветер не бросала никогда. И если она обещала зайти в поместье Укитаке, то, значит, они зайдут.

«Надеюсь, Джуу-тяну уже лучше. Целый месяц прошел… Интересно, он по мне тоже скучал?..».

Все существо Шунсуя наполнилось странной, щекочущей легкостью, как будто кто-то пустил по его венам вместо крови игристую сладкую воду с пузырьками, пузырьки лопались внутри, и от этого становилось как-то… солнечно, что ли... Мальчик не мог подобрать определения. Хотя, если бы он знал взрослое слово «предвкушение», то оно непременно пришло бы в курчавую, набитую надеждами, голову. Конфет Кьераку-младший набрал от души, за что был вознагражден почти благоговейным взглядом торговки и улыбающимся – матери. Чикако не стала останавливать сына, прекрасно зная, что для себя он бы сладкого вообще не взял. В последнее время ему вообще практически ничего не было нужно, даже настолько любимые мальчиком свитки со сказками оказались заброшены в пыльный угол, где лежали мертвым грузом. Очевидно, являясь немым символом неспокойной души хозяина.

Как мать выбирала цветы, Шунсуй практически не помнил – это пролетело шальным ветром мимо его сознания. Он то стоял и чинно держал корзину, то, следуя за Чикако, перебегал от лавки к лавке маленькими шажками, оглядываясь на прохожих – чтобы никого не сбить и не упустить ненароком купленные букеты. Пушистые соцветия укладывались на плетеное дно разноцветной горкой, от которой разлеталось по воздуху почти видимое, густое, ароматное марево. Это марево дурманило мальчика, заставляя то и дело сглатывать от нетерпения, а еще – придумывать… Фантазировать, как, например, выглядит поместье Укитаке изнутри? Какая у Джууширо мама – такая же красивая и молодая, как его, или старше? И есть ли у кого-нибудь из домочадцев белые, как у Джуу-тяна, волосы, или у маленькой Герды это действительно седина?

Когда корзина доверху наполнилась ветвями гортензии, изредка – другими цветами, Чикако, наконец, улыбнулась, расплатилась с последним торговцем, и они с сыном направились к выходу с площади, аккуратно минуя народ, тоже одетый в праздничные кимоно, веселящийся, держащий в руках сладкие клецки-данго или разномастные букеты. Казалось, весь Сейрейтей сошел с ума в преддверии теплой, поздней, долгожданной весны.


Прода в комментах.

@темы: Укитаке, Кераку, Романс, G, Фанфики

---

Молитва

[Reymas]

Автор lim
Рейтинг G
Жанр драббл
Пары намек на Гриммджо\Улькиорра
Краткое содержание флешбек
Дисклеймер ни-ни-ни, все ваше, Кубо-сама

Шум и свет, резкие, дерганые движения безумного танца, шорох и треск. Небо, голубое и прозрачное, без искринки облаков - Отче наш...
Огонь пылал и плавил прозрачный воздух осени, гул басовых и тонкий посвист флейты - иже еси на небесех...
- Допрыгался, хочешь еще, гайдзин? - темные тени деревьев, марево боли, но страха нет - да святится имя Твое...
Непонятный язык, непонятные люди, безбожники, косоглазые, огнем и мечом, прочь! - да придет царствие Твое...
Дрожащий воздух разрывает крик боли и ярости, крик не человека - животного, не знающего другого, кроме инстинктов, кроме боли, кроме голода - да будет воля Твоя...
Пустыня и холодная луна - такой контраст с тем пламенем ярости и ужаса, и голода. Голод, беспощадный, как тот огонь, и столь же смертоносный для всех - яко на земли и на небеси...
Толпа таких же голодных, сирых и убогих, это ад, нет, чистилище, и здесь можно выжить, и надо выжить любой ценой, неважно, как, неважно, что выхода нет, только жить, жить дальше - хлеб наш насущный даждь нам днесь...
Нет разума, почти нет, инстинкт ушел, осталась пустота, даже страха нет, ничего нет, бездна. Медленно и страшно, но жить, надо жить, еще есть шанс, не упасть, не скатиться, помнить - и остави нам долги наша...
Тонкое тело скользит между барханов, разыскивая добычу. Охота становится искусством, пустыня уже давно родная, и уже не помнишь, не знаешь ничего, только то, что внутри тебя, оно пугает и манит за собой - яко же и мы оставляем должникам нашим...
стая. Может, это решение? Может, стоит подчиниться и пропасть вместе, не одному - и не введи нас во искушение...
Пантера, гибкая, грациозная и жестокая, прочная шкура вместо шерсти и белые-белые клыки. И ярость, граничащая с безумием, и свобода во всем, в жизни и смерти стаи и своей, вожак и повелитель - и избави нас от Лукавого...
Белая громада зовет и нависает, стены как тот песок, другой, которого зовут Богом, пусть, если он так хочет, мне не нужно ничего, кроме возможности жить и мыслить - Аминь!

@темы: Джен, Драбблы, Арранкары, G, Фанфики

---

Ulquiorra Schiffer

[Jen & Kris]

Bleach. Ulquiorra Schiffer by ~jen-and-kris on deviantART

@темы: Улькиорра, Фанарт, Арранкары

---

Немного лирики

[Reymas]

скорее всего, это все перерастет в полноценную серию, кхм... Есть идеи, какой цветок какому арранкару подходит?

@темы: Хисаги, Кира, Фанарт, Вопросы, Гин

---

Еще тапков и побольше, побольше...

[HerbstRegen]

Итого: глаза, губы - по 1 "фу".
Граждане, еще прическа осталась !

@темы: Бьякуя, Фанарт

---

Тапков не жалеть!!!

[HerbstRegen]

@темы: Кира, Фанарт

---

Шихоин Ёруичи

[*[Джо]*]

Даже не знаю, пройдёт, не пройдёт ^_^" Особенной идеи не было, на самом деле)
Просто спустя год несколько облагородила свой набросок, теперь его без стыда хотя бы показывать можно) Касательно ляпов - я в курсе, что и где именно не так.Можете мне намекнуть на это ещё раз, но вряд ли это я узнаю что-то новое Но, в любом случае, буду рада комментариям



Все права у Кубо, я только так - рисую


P.S. Кому интересен первоначальный вариант - его можно увидеть на моём дневнике, сюда уж я его выкладывать не стала, ибо там именно набросок на листке в клеточку. Порнография, в общем.

@темы: Йоруичи, Фанарт

---

[Laforet]

Темы:Axis Powers Hetalia, Bleach, Random ( все страшное XD )
Размер: 100*100
Кол-во: 30



остальное тут

@темы: Аватары

---

[М-ль Люсиль]

Название: Удача
Автор: Люсиль
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Пейринг: Гин/Бьякуя, Мацумото/Хинамори
Содержание: Действие происходит до начала первой арки и во время ее. Разговоры в Сейретее.
Дисклеймер: Все права на персонажей и вселенную Bleach принадлежат Кубо Тайто.

See the moon slink down in the sky, darling
Let your fantasies die, darling

The Riddle - из мюзикла The Scarlet Pimpernel

- В конце концов, я не могу понять, что именно тревожит тебя. Любой заговор, друг мой...
- Только давайте обойдемся без дружбы. Это слово настораживает меня сильнее всех ваших планов. Вы же не хотите, чтобы я проговорился от страха, не правда ли?
- Я надеюсь, что у тебя хватит благоразумия помолчать еще немного. Любой заговор, как известно, предполагает полную победу. Лишь школьники и пустые романтики не разрабатывают план как следует, а восклицают что-нибудь вроде "Умрем! Ах, как славно мы умрем!". Ты же не считаешь меня настолько легкомысленным? Или тебя беспокоит наш третий участник?
- Что вы, он, к счастью, не видит даже своего носа, а значит, и не сомневается, что все сойдет удачно.
- Ты передергиваешь. Впрочем, я бы заволновался, если б ты заговорил серьезно.
- Но я смотрю немного дальше. Как вы думаете, что ждет нас, если наше предприятие окончится провалом?
- Во-первых, провалом оно не окончится.
- Или же мы вовремя спохватимся и соберем денег на ремонт этого провала.
- Не понимаю, что ты имеешь в виду.
- Не обращайте внимания. По меркам мира живых, это уже довольно старая шуточка, но у нас все так медленно выходит из моды... Что же "во-вторых"?
- Во-вторых, мне кажется, ты знаешь меня достаточно давно и понимаешь, что я не из тех людей...
- ...которых можно отправить на казнь. Прекрасно знаю, вы слишком часто повторяете это. Что, надеетесь заклясть нашу рыжую птичку?
- По-моему, ты не способен сегодня разговаривать серьезно.
- Но вы сами только что сказали, что это к лучшему. Так я не волную вас попусту.
- В любом случае, изволь уйти, у меня еще остались дела. Вообще-то, на будущее - если тебе нужно обсудить со мной какие-то вопросы, приходи вечером, между десятью и полуночью. Днем ты привлекаешь внимание.
- Вы выбрали неудобное время, как раз, когда я занят.
- Вот как? Теперь ты занят по вечерам? Очень некстати. Это может навлечь на тебя ненужные подозрения.
- Разве что в непристойном поведении.
- Тем более.
- Напротив, очень удобно. Но все-таки, вернемся к нашему "во-вторых".
- Не вижу смысла в возвращении, я уже все сказал. Тебе нечего опасаться, все идет так, как было задумано. Вероятность твоего ареста и казни крайне мала.
- Вы меня очень утешили. Благодарю.
- Пожалуйста. У меня есть еще пять минут, и я хотел бы узнать, чем ты занимаешься по вечерам. Не думай, что я задаю этот вопрос из дурного любопытства, я лишь хочу убедиться, что твои поступки не угрожают нашему плану.
- Вы тоже считаете меня настолько легкомысленным? Жаль, не очень-то хорошо вы меня знаете.
- Будь добр, отвечай.
- Я неплохо провожу время в доме нашего скудельного сосуда. Если все пойдет хорошо, то вскоре я начну оставаться там на ночь.
- Ты поступаешь рискованно и необдуманно. Нет никакой необходимости сближаться ни с сосудом, ни с его братом. Последний интересует тебя больше всего, верно?
- Угадали.
- Советую прекратить эту связь как можно скорее, лучше всего - немедленно. Она осложняет наше положение.
- Не могу, никак не могу. Так я буду выглядеть еще подозрительнее.
- Тебе это не повредит. Кроме того, все знают, что ты ни к кому не привязываешься надолго. Он решит, что тебе просто надоело с ним играть.
- Но мне пока не надоело, вот в чем беда.
- Ты ставишь нас под удар.
- Ну-ну, как быстро вы разволновались. А ведь пока не о чем, все в порядке. От вас требуется только одно - не вмешиваться. Но вы и не вмешаетесь, правда?
- Я рассчитываю на твое благоразумие.
- Это вы зря. Но посудите сами, близость к сосуду может сыграть нам на руку.
- Ты рассуждаешь неверно. Сейчас нам лучше всего находиться от сосуда на расстоянии. Мы не должны выделяться.
- Вы всегда были поклонником маскировки.

…

- О чем вы думаете сейчас? Или нет, спрошу по-другому - вы думаете сейчас хоть о чем-нибудь?
- Нет.
- Даже обо мне? Как жаль.
- Мне странно, что вы способны надеяться на это.
- Я не надеюсь. Но ведь ничего страшного не случилось оттого, что я спросил об этом. Спросите и вы меня о чем-нибудь.
- Вы все равно не ответите.
- А вдруг, а вдруг?
- Бессмысленно задавать вам вопросы, вы все равно солжете.
- Ну хорошо, только для вас и только в этой постели - честный ответ на один-единственный вопрос. Спешите видеть, осязать и обонять. Вы так непоколебимо уверены в моей лживости, что я просто обязан вас обмануть.
- Я никогда не скрывал, что не верю вам. Впрочем, едва ли вас это изумит.
- Но я жду вопроса. Я по-прежнему намерен ответить вам абсолютно честно... то-то вы удивитесь.
- Вы немного вспотели. Душно, хотите воды?
- Сегодня жаркая ночь.
- Да, ветра нет. Жаль, ирисы увянут к рассвету. Не стоило приносить их сюда.
- Вам в самом деле не о чем спросить меня? Теперь и я не верю вам.
- Ваша настойчивость бесплодна... поверьте, ничего хорошего не выйдет, если я спрошу вас. Лучше попробуйте уснуть.
- Знаете, в постели не только занимаются любовью, но еще и болтают о чем угодно, а вы отправляете меня спать, как ребенка. Я не хочу, в такой жаре все равно не заснешь.
- Вы всегда упрямитесь, даже в мелочах. Зачем?
- Отвечать честно, или не надо?
- Нет, не надо. Можете и вовсе не отвечать. Я все-таки налью вам воды... а!
- Ну вот, расплескали, сразу прохладнее стало. Подождите, подержите ладони вот так.
- Что вы хотите?
- Ну, чашку вы разбили, а я хочу пить.
- Из рук?
- Почему бы и нет? Не бойтесь, я пью очень быстро, вы не успеете пролить.
- Ичимару.
- Да?
- Мне кажется, все ваши увлечения длятся недолго. Вы пьете очень быстро. Я хочу знать, как скоро вы оставите меня в покое.
- Вас так тяготит мое общество? А я-то надеялся, что хоть немного развлекаю вас.
- Отвечайте на вопрос, вы обещали.
- Не переживайте, скоро, очень скоро. Когда ваша сестра вернется домой.

…

- Простите...
- Ой, ты меня напугала. Я думала, это не ты. Заходи.
- Нет, я только на минутку.
- Тогда залезай в окно. Только осторожно, не свали вазу. Уф, ну и жара, я с ума сойду... пить хочешь?
- Нет, я... я хотела спросить, вы не видели случайно, куда...
- Не видела, но знаю. Он отправился навестить командира тринадцатого. Звал с собой и моего тайчо, да тот отказался... а жаль. Я бы хоть отдохнула.
- Простите, я вам помешала. Я не хотела... я пойду. Спасибо.
- Да погоди ты. Ты же за ним не побежишь, правда?
- Нет...
- Ну вот видишь, так у тебя, наверно, полно времени до его возвращения. Он пока посидит там, пока попьет чайку, полюбуется карпами... А работать в такую погоду для здоровья вредно, можно тепловой удар схватить. Садись... нет, лучше сюда, в тень.
- Но я вам буду мешать...
- И прекрасно, мешай-мешай. Давай я тебе налью попить холодненького.
- Это что?
- Самый обычный чай с соком, а ты чего ждала? Уж не знаю, что ты обо мне думаешь, но я днем не пью. Да и вредно пить на жаре...
- А, да. Спасибо...
- Ты сегодня какая-то странная.
- Разве? Вам кажется, я такая, как всегда. Может, это из-за погоды... мне нравятся ваши цветы.
- Хочешь, я подарю их тебе? Что в них хорошего, не пойму, по-моему, мрачная желтая гадость.
- Вовсе не гадость... попробуйте, у них лепестки мягкие-мягкие. И теплые, как живые.
- На солнце согрелись, вот и все. Наверно, ты им понравилась.
- Я никогда не видела таких цветов в Сейретее. Но вы, наверно, знаете, где они растут, правда?
- Нет, не знаю, я ж не сама их собирала. Принес кое-кто. Неважно. Возьми, дарю вместе с вазой.
- Вы смеетесь. Нет, я не могу, раз вам их подарили.
- Какая разница? Мои цветы, дарю, кому хочу. Только попробуй не взять, я обижусь.
- Не надо, я возьму... я не хочу, чтоб вы на меня обижались.
- Да я шучу, что ты так серьезно? Делать мне больше нечего, только с тобой из-за колокольчиков ссориться.
- Колокольчиков?
- Они так называются - "китайские колокольчики". Динь-динь-динь. Правда, мне они ни разу не звенели, но ты-то им понравилась.
- Они бы и вам звенели, если б вы не говорили о них так плохо.
- Ты фантазерка, что они понимают? Просто могильный веник. Они мертвые, будто увядшие или морозом схваченные. Смотри, стебли совсем сухие, а лепестки тусклые. Хотя, наверно, мы и должны любить такие цветы, как ты думаешь? Мы должны походить на них.
- Что вы имеете в виду?
- Да ну, не притворяйся, ты все понимаешь. Забыла уже, что нам вдалбливали день и ночь? Нам лучше не плакать и не смеяться, не любить и не ненавидеть, нам надо всегда хранить спокойствие и ничем не смущать своего сердца. Правда, мы тогда наверняка высохнем, как эти колокольчики, но...
- Но вы же сами знаете, что это неправда. Вы преувеличиваете. Нам... мне никогда не приказывали быть бесчувственной. Я не знаю, как вам, но, наверное, тоже. Если никого не любишь, тогда и защищать некого...
- А тогда можно защищать что-нибудь неживое. Закон, или там заветы предков, или устои... мало ли что. Дело же не только в чувствах.
- А в чем?
- Мы слишком мало внимания обращаем на тело. Кормим его, купаем, тренируем и думаем, что этого довольно. А когда влюбляемся, то толком и не знаем, что с этой любовью делать. Даже прикоснуться лишний раз боимся - как бы чего не вышло? Вот ты сама, ты хоть раз целовалась с кем-нибудь?
- Нет... но вовсе не поэтому. Просто я некрасивая.
- Чушь. Ты очень хорошенькая.
- Зачем вы говорите так? Неправда... это вы красивая. Наверно, вы самая красивая в Сейретее.
- Да я вовсе не о внешности тебе толкую. Если б ты хотела по-настоящему, ты бы уже давно с кем-нибудь поцеловалась. Никто бы не отказался, уж поверь мне.
- Но я сама так не хочу. И я... я не умею.
- Не умеешь? А что тут уметь?
- Простите. Я вам солгала, что не хочу ни с кем. Я хочу, но я боюсь.
- Чего же? Что тебе откажут? Хотела б я посмотреть на того, кто тебя испугается и убежит.
- Но если я не умею, я сделаю что-нибудь не так и покажусь смешною. Понимаете? А потом мне будет стыдно, и я не смогу его больше видеть, потому что... потому что...
- Ну-ну, что ты такое говоришь? Что в поцелуе можно сделать не так? Ну разве что носами столкнуться, это самое ужасное. Вряд ли ты станешь кусаться.
- Я все равно не умею.
- Ох, вот заладила... ладно. Я сегодня добрая. Будем считать, что это помощь товарищу и коллеге. Хочешь, я тебя научу?
- Вы меня научите? То есть, вы меня...
- А как иначе? Может быть, тебе даже понравится. Закрой глаза, если страшно. Или не хочешь?
- Хочу. И мне нравится ваша родинка.
- Нет, иди-ка сюда, давай сядем. Стоя неудобно.
- Вот сюда, на диван?
- Ну не на стол же, он жесткий. Ближе, а то я до тебя не дотянусь. Вот так...
- Можно, я возьму вас за руку? Только не смейтесь... мне страшно почему-то.
- Первый раз всегда страшно, но я тебя не съем. В крайнем случае, откушу только маленький кусочек, договорились?
- Договорились.
- Закрывай глаза.
- Что вы делаете?! Мацумото, Хинамори...
- Вот вечно вы приходите невовремя. Мы целуемся, тайчо. Отвернитесь.

…

- А где же мои цветы?
- Ты подарил их мне, значит - это мои цветы.
- Но их судьба волнует меня. Неужели ты их выбросила?
- Нет. Я их передарила.
- Вот как? То-то мне казалось, что я их видел в пятом отряде. Страшно подумать, выходит, я оборвал клумбу у Кучики-тайчо...
- А, так вот кого ты ограбил. На твоем месте я бы не воровала цветы у этого человека. Может, они ядовитые.
- Я нейтрализую любые яды, ты что, не знала? Выходит, я оборвал его клумбу ради... ради Айзена-тайчо?
- За кого ты меня принимаешь?
- Еще хуже, ради Хинамори-тян. Ах, Рангику, мне казалось, бог не обидел тебя вкусом...
- Обидел, обидел, раз я общаюсь с тобой.

…

- Это вы утром рвали цветы в моем саду?
- Ах, меня все-таки заметили. Чистосердечное признание облегчает участь преступника - ну да, это я. А что? Я старался выбирать те, что вам меньше нравятся.
- Вы ошиблись. Я не люблю палевые колокольчики, но вы зачем-то сорвали и фиолетовые. Мои любимые.
- Правда? Мне нет прощения, я готов сейчас же принести их обратно и снова врыть в клумбу.
- Не стоит. От ваших добрых поступков не бывает толку, лишь вред и зло. Оставьте цветы себе, раз они так вам понравились.
- Даже фиолетовые?
- Разве вы не отдали палевые в пятый отряд? Не отпирайтесь, я видел их сегодня своими глазами.
- А, вот вы меня снова поймали. Знаете, напрямую в пятый отряд я их не отдавал, но они немного попутешествовали по Сейретею и нашли себе приют. Вы же не станете отбирать у Айзена-тайчо такую малость? Пусть он полюбуется... напоследок.
- Что вы имеете в виду?
- Ничего-ничего. Просто пошутил. Но фиолетовые колокольчики звенят у меня дома. Кто бы мог подумать, что наши пристрастия так совпадут!

…

- А вы не боитесь, что доверяете мне напрасно?
- Ты задаешь странные вопросы. Видишь ли, если ты захочешь меня предать, в чем я, собственно, сомневаюсь, то пострадаешь от этого сам. Я знаю тебя достаточно давно и вижу, когда ты лжешь. Боюсь, тебе просто не под силу обмануть меня.
- Не принимайте все так серьезно, я всего лишь дразню вас. В каждом приличном заговоре должен быть предатель, иначе неинтересно.
- К сожалению, в этом отношении наш заговор едва ли способен развлечь тебя. Число участников слишком ограничено, я не могу позволить себе такую роскошь.
- А может быть, наш шпион - это Канаме? Он может искусно притворяться слепым, а на самом деле все-все видеть и тайно доносить... ну хотя бы и прямо королю.
- Ты всегда был мечтателем. Канаме предан нашей идее, он скорее умрет, чем выдаст нас.
- Ой, сразу видно, что вы плохо учили историю. Мало ли было идейных предателей, которые рассказывали все из лучших побуждений.
- По-моему, ты опять выдумываешь, Гин. Если у тебя больше нет ко мне вопросов, ступай домой. Мне еще нужно написать несколько писем. Кроме того, я устал и хочу выспаться.
- И вовсе необязательно стучать королю или хотя бы со-тайчо. Можно ведь быть ни на чьей стороне. По-моему, веселее всего обманывать и тех, и других, пусть грызутся между собой и боятся собственных мыслей.
- Сегодня ты изо всех сил стараешься смутить меня и напугать. Я понимаю, что тебе попросту скучно, и сочувствую тебе, но, пожалуйста, впредь не беспокой меня по таким пустякам. К твоим услугам весь Сейретей, веселись на здоровье.
- Смотри, как луна крадется по небу, дорогая, позволь своим мечтам умереть, дорогая...
- Ты заговариваешься?
- Ничуть. Я перевожу вам одну песенку... впрочем, вы правы, я зря стараюсь, вы глухи к музыке. Итак, вы и не сомневаетесь, что мне можно доверять. А могу ли я доверять вам?
- Разумеется. Я никогда не предам тебя, Гин. Надеюсь, мое слово успокоит тебя.
- А знаете, на кого мы с вами похожи, Айзен-тайчо? На парочку лгунов. Один все время говорит другому: "Я тебя обману и предам". Понимаете?
- Я не понимаю твоей аллегории и полагаю, что мы напрасно теряем время. До свидания.
- Вы не умеете образно мыслить, а жаль, могло бы выйти весело. Пока-пока, Айзен-тайчо.

…

- Но вы не находите, что в Сейретее чуть-чуть скучновато жить? Из года в год ничего не меняется, никаких потрясений, никто не пытается захватить власть или объявить себя потерянным во младенчестве отпрыском королевской семьи, принцем крови, наследником трона. Даже меносы заглядывают к нам все реже. Так мы все скоро впадем в спячку и обрастем мхом, вас что, не пугает такое будущее?
- Вы преувеличиваете опасность. Традиции охраняют Сейретей, преступления разрушают его. Мы обязаны поддерживать порядок, иначе все рассыплется.
- О чем я вам и толкую. Представьте, как весело будет собирать все заново!
- Почему вы думаете, что у вас хватит сил собрать хоть что-нибудь из обломков? Это бессмысленно.
- Не обращайте мои слова против меня, я не хочу ничего разрушать, правда-правда. Я лишь фантазирую - что будет, если все перевернуть вверх дном?
- Вы рассуждаете на опасные темы, Ичимару. Я не желаю поддерживать эту беседу.
- Упрямитесь, как обычно? А ведь вам к лицу говорить о заговорах, и не смотрите на меня так сердито. Я ни за что не поверю, что ни один из пяти... ах, простите, из четырех благородных домов Сейретея никогда и не пытался отправить короля на бессрочный отдых. В былые времена власть наверняка пахла очень вкусно, не то, что сейчас. Всем хотелось попробовать кусочек.
- Восстания постыдны. Они всегда кончаются предательствами.
- А может быть, успехом?
- Идите за мной.
- Куда это вы меня ведете? Неужели хотите сдать меня второму отряду за опасные речи? Кстати, меня всегда удивляло, что у нас так мало внимания уделяют частным разговорам. Так можно проспать заговор прямо у себя под носом...
- Вы слишком много болтаете.
- А вы слишком многое замалчиваете.
- Есть вещи, не стоящие упоминания.
- Уж не о них ли вы и хотите мне рассказать? Иначе зачем следовало приводить меня в библиотеку?.. Помочь вам?
- Не стоит. Вы все равно не знаете, где искать эту книгу.
- Но я могу приподнять вас, если вы не дотянетесь до нужной полки.
- Не трудитесь.
- Нашли?
- Да. Вероятно, слуги переставили ее, когда стирали пыль.
- И наверняка полистали мимоходом. Что, интересная книжка?
- Вам не стоит ее читать. То, что написано в ней, следует предать забвению.
- Неужто там такие жуткие тайны? Наверно, полное и подробное руководство по захвату власти в Сейретее и окрестностях. Секрет жжет вам губы, и вы решили открыть его мне напоследок. А что, тростник у вас в имении не растет?
- Нет. И тростнику безразличны восстания. А вам, кажется, нет.
- И вы хотите припугнуть меня, чтоб я и думать не смел не в лад с Готеем 13.
- Я хочу предостеречь вас. Скажите, вы слышали легенду о заговорщиках с севера? К сожалению, она достаточно известна.
- К сожалению? Все интереснее и интереснее, Кучики-тайчо. Ну да, когда-то слышал, и, если правильно помню, герои там очень плохо кончили.
- Вы правы. Позвольте, я напомню вам подробности.
- Охотно выслушаю вас, обожаю назидательные истории перед сном.
- Не думаю, что даже эта история способна смутить ваш сон. Однако вам лучше узнать ее до конца. Несколько поколений назад в Сейретее был раскрыт заговор.
- Значит, вы хотите сказать, что это не совсем легенда?
- Именно так. В этой книге собраны протоколы допросов тех, кто был замешан в заговоре. Всего их было пятеро.
- Ну и подумаешь, велика угроза. С другой-то стороны был весь Готей, и против пары-тройки мятежников. Стоило их бояться...
- Стоило. Они были наследниками пяти знатных родов Сейретея. В те времена влияние благородных кланов было гораздо сильнее, чем сейчас, и если бы эти люди подождали немного, то обрели бы огромную власть, и Готей 13 едва бы смог противостоять им. Но они были слишком нетерпеливы.
- И один из заговорщиков вышел из вашего дома, не правда ли?
- Да. Это была женщина. Она не оставила детей, и с ее смертью одна из ветвей рода Кучики прекратила свое существование. Разумеется, ее родители не вынесли позора.
- Сами умерли, или им помогли?
- Это не имеет значения.
- И правда, а то как знать, не они ли и подстрекали дочь к бунту? А с виду, небось, были такие верные, порядочные старички.
- Оставьте же их в покое, они не были виноваты в ее грехе. Никто из пяти семей не знал, что их дети готовят мятеж, и Кучики не были исключением.
- Как же ее звали, вашу мятежную прапрабабушку?
- Кучики Акико. Имена скрыли от посторонних глаз, в легенде вы их не найдете. Вина легла одинаково на все дома, и король решил, что достаточным наказанием для них станет память о собственном позоре. На нашем роду тоже до сих пор лежит пятно, его нельзя счистить.
- Его величество просто ловко сыграл на вашей щепетильности. Ну стоит ли переживать из-за того, что было тысячу лет назад?
- Вам никогда не понять этого. Впрочем, вы правы, я отвлек вас ненужными подробностями.
- Так отвлеките еще немного. Почему заговорщики - с севера?
- Потому что они собирались в северной усадьбе клана Шиба, у стен Руконгая. И еще, возможно, потому, что они приходили туда только по вечерам, когда всходила Полярная звезда.
- Интересно, что же они делали в ненастные ночи? Очень увлекательно, но я пока не понимаю, отчего вы решили поделиться со мной такими интимными семейными подробностями. Что мне за дело до ваших предков?
- Я хочу предостеречь вас.
- Вы снова повторяете это. Ну неужели я так подозрителен?
- Вы не понимаете, как постыдны заговоры. Одно предательство влечет за собой другое, остановиться невозможно. Возможно, цели благородны, но заговорщикам никогда не достичь их. В конце концов... им дороги лишь собственные жизни.
- Вы несправедливы, нельзя судить обо всех по одному-единственному заговору. Насколько я припоминаю легенду... конечно, на самом деле, все могло быть иначе, и они задумали бог знает какие ужасы... но насколько я припоминаю, они даже не желали убить короля, только низложить.
- Они утверждали об этом на допросах. Как знать, как они поступили бы, если б король оказался у них в руках. Его жизнь могла показаться ненужным препятствием.
- Но еще они хотели открыть ворота в Руконгай, накормить голодных... не вижу ничего ужасного в этих мечтах.
- Бессмысленно. Если убрать границу между Сейретеем и Руконгаем, рухнет все Общество душ.
- Вернее, никому не захочется становиться шинигами, если везде и так хорошо. Стимул исчезнет... и на традиции всем будет наплевать.
- Как вы грубы.
- Так что же, этих северян казнили за одно желание перемен? Не слишком ли строго?
- Разве заговорщик не предвидит удачи?
- Но не они ли говорили: "Умрем! Ах, как славно мы умрем!"?..
- Не они. Вы что-то путаете. Они даже не успели восстать. Кучики Акико попыталась вовлечь в заговор своего жениха, а он донес на нее.
- Как же нежно он был в нее влюблен! Не продолжайте, я могу сам сказать, что было дальше. Ее быстренько разговорили, и она во всем призналась и всех сдала. Женщины так плохо переносят боль.
- Вы ошибаетесь.
- Вот как? В роду Кучики крепкие нервы.
- Ее взяли под стражу в первый месяц зимы. Допросы продолжались почти полгода. Все это время ее сообщники оставались в Сейретее, чтобы не навлечь на себя подозрений.
- Чудовищно легкомысленные молодые люди, и на что только они рассчитывали?
- Не мне судить об этом. Полагаю, они были уверены в ней.
- Беспечно, беспечно. Лучше бы они уносили ноги.
- В середине лета ее приговорили к смерти.
- Наверно, это был такой удар для вашего дома.
- Нет, никто не ждал, что ей будет оказано снисхождение. Помилование... помилование было бы еще позорнее.
- Не слишком ли суровая кара за одну мысль?
- За одну мысль она заслужила это наказание.
- Как легко у нас убивают за неправильные мысли в голове... Но что ж постыдного в ее судьбе? Мне кажется, вы хотели рассказать мне поучительную историю, а рассказали трагичную...
- В день казни, на скале Сокиоку, она выдала своих сообщников. По-вашему, от этой слабости ее предательство не стало еще отвратительнее?
- По-моему, этого следовало ожидать. Она просто испугалась смерти, вот и все.
- Нет, не смерти. "То, что она сказала, было сказано ею из страха перед огнем."
- Ну, это в протоколах так, а в легенде? Подождите, я сам найду эту страницу.
- Вы не там ищете.
- Ну и неправда, я нашел, она записана в самом конце. Хм... конечно, тут красивее, послушайте. "Тогда ее привели под Перекладину и поставили так, чтобы она видела лезвие Кикоу и путы на его древке. Ей показали белые оковы и велели крестом развести руки, и она подумала, что ее готовят к казни. Ошейник жег ей горло, но она заплакала горько и назвала имена заговорщиков, ни одного не утаив. Когда же ее свели вниз с помоста и спросили, почему она молчала прежде, она ответила лишь: "Я испугалась огня"."
- Да, именно так. Я испугалась огня...

…

- Хинамори-кун, кажется, эти цветы завяли. Как жаль, они мне очень нравились, а теперь, верно, придется их выбросить.
- Но они же... они еще вчера были совсем свежими...
- Ничего не поделаешь, рано или поздно они должны были умереть. Я никогда не видел, чтобы срезанные цветы стояли так долго. Не расстраивайся.
- Не...
- Что такое, Хинамори-кун?
- Нет, я просто... я хотела отнести их домой, раз они все равно завяли.
- А я их выкинул... ах, прости меня. Я поторопился. Они были тебе так дороги?
- Нет... ничего страшного, Айзен-тайчо. Не обращайте внимания. Я сейчас вымою вазу.
- Моя бедная Хинамори-кун, я все-таки расстроил тебя. Поверь мне, я вовсе не хотел.
- Айзен-тайчо, что вы, совсем нет!
- Но я знаю, как загладить мою вину. Я сегодня же принесу сюда новых цветов, еще красивее, и мы опять поставим их на подоконник.
- Правда?..
- Ну конечно же, правда. Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь солгу тебе, Хинамори-кун?

…

- Вы?
- Что-то в вашем голосе подсказывает мне, что вы не рады. Может быть, даже попытаетесь прогнать меня.
- Входите.
- В чем дело, вы еще не ложились? Сегодня нет луны, и вам нечем любоваться... неужели у вас бессонница? Я знаю парочку отличных способов навеять сон. Хотите, поделюсь с вами?
- Нет.
- Вы еще молчаливее, чем обычно, это пугает меня. А между тем, вы могли бы встретить меня чуть поласковее, ведь я пришел к вам в последний раз. Завтра к вечеру ваша сестра вернется, не так ли?
- Она не вернется сюда.
- Ну, я имею в виду - в Сейретей. Думаю, и к вам домой она возвратится очень скоро, ее проступок невелик. Вы же, конечно, попросите за нее, вы ее дорогой старший брат...
- Смените тему, Ичимару.
- Ну-ну, не смотрите на меня так угрюмо. Разве я затронул нечаянно ваши больные места? Тогда позвольте мне загладить вину и исцелить боль. Мне казалось, вам нравится, как я делаю это... тихо и быстро, не оставляя следов...
- Не приходите больше. Даже если сестра не вернется в этот дом, не приходите. Здесь вам будут не рады.
- Не притворяйтесь, что были мне рады прежде, вы не умеете лгать. Но знаете, я, пожалуй, исполню вашу просьбу. Сам не знаю, что со мной творится. Наверное, вы стали мне надоедать.
- Тем лучше.
- Но давайте отложим прощание до утра. На улице так темно, и я не найду дороги домой. Забавно...
- Что вас забавляет?
- Да ничего особенного. Позвольте, я расчешу вам волосы. У нас еще вся ночь впереди.
- После. Идите сюда.
- Сюда?
- Идите ко мне, Ичимару. Вы прекрасно поняли меня.

…

- Рангику-сан, в тот раз...
- А, ну ты вспомнила тоже. Это тайчо виноват, засмущал тебя.
- Вы не сердитесь?
- А что, похоже на то? Вот смешная, вечно меня боишься. Разве я такая страшная?
- Ну что вы, Рангику-сан, я просто... Я хотела вас поблагодарить.
- Меня, а за что? Если за цветы, то поздно, благодарности не принимаются, лавочка закрыта. Да ведь и цветы давно завяли.
- Нет, только вчера.
- Ух ты, долгожители. Ну хоть разок они позвенели?
- Нет. Может, они только ночью звенят, как вы думаете? А днем я все слушала, слушала, а они молчали.
- Значит, мы их переименуем в китайские колокольчики с вырванными язычками. Длинновато, зато верно.
- Вечно вы так, Рангику-сан...
- Тихо, не смейся, а то тайчо придет!
- Да ну вас!
- А что я тебе сейчас скажу... Ты просто прелесть, когда смеешься.
- Да ну вас, перестаньте.
- Ну честное слово! А знаешь, я вообще-то до тебя ни разу не целовалась с девушками. И сейчас думаю, что, наверно, зря.
- Почему? Вы опять шутите, Рангику-сан.
- Мне просто понравилось.
- Мне тоже.
- Значит, мы обе не в своем уме, как ты думаешь?.. Ладно, поймала, опять шучу. Не надо на меня так испуганно смотреть.
- Я вовсе и не испугалась. Вы же на меня не станете набрасываться, верно?
- Верно-верно. А что, на улице уже стемнело? Не боишься одна идти?
- Нет, Рангику-сан, совсем нет. Это все равно.

…

- Могу ли я доверять вам?
- Могу ли я доверять тебе, Гин?
- Ну-ну, мы обменялись любезностями, теперь перейдем к делу? Бедный наш скудельный сосуд, скоро он и вправду превратится в горстку праха.
- Неужели тебе на самом деле жаль эту девочку? Надеюсь, что нет, ты сам понимаешь, уже поздно менять наши планы. Ее брат сыграл нам на руку. Я полагал, он не согласится с приговором так легко.
- А я вас сто раз предупреждал, что все так и будет. Из него не выйдет заговорщика, он будет подчиняться закону, пока есть закон. Поэтому...
- Прежде всего ты хочешь уничтожить законы и освободить его. Как легкомысленно, Гин.
- Угадали. Но вы опять приписываете мне чересчур благородные помыслы. Его свобода меня ни капельки не интересует. Мне любопытно посмотреть, как он станет маяться без запретов и ограничений. Отвык он от воздуха, за столько-то лет.
- Мне кажется, ты заглядываешь слишком далеко. Видишь ли, одни переживают эпоху перемен, а другие с нею смириться не могут. Приходится их убивать, или дожидаться, пока они не умрут сами. Такой исход, безусловно, предпочтительнее, однако у меня не очень много времени, а Кучики-тайчо может стать слишком серьезной помехой на нашем пути. Очень жаль, но я не могу обещать тебе, что оставлю его в живых.
- Ну и зачем вы извиняетесь передо мной?
- Я полагал, он небезразличен тебе, но, поверь, приятно слышать, что это не так. Сразу упрощает наше положение. Может быть, если потребуется, ты убьешь его своими руками?
- Разумеется. Какие мелочи, Айзен-тайчо.
- Я всегда знал, что могу положиться на тебя, Гин. Наш план важнее и выше любых личных пристрастий, не забудь об этом в последний момент.
- Не волнуйтесь, у меня отличная память. И оставьте уже в покое Кучики-тайчо, что вы к нему привязались?
- Сознаюсь, меня заботили твои отношения с ним. Но теперь, когда мы обо всем договорились, повода для тревоги больше нет, не правда ли?
- Возможно, но только одно беспокоит меня, Айзен-тайчо.
- И что же это? Скажи мне.
- Нас с вами рано или поздно подведет наше невежество. А все вокруг, мне кажется, давно знают весьма простую истину.
- С каких пор ты ставишь истины так высоко? Ну что ж, скажи мне ее.
- А вы запомните ее с первого раза? Я ведь повторять не стану, а запомнить стоит, она нам еще пригодится.
- Если тебе нечего сказать...
- О, нет, Айзен-тайчо, не трудитесь прогонять меня, я сам уйду, у меня и времени-то уже нет. А все-таки стоит открыть вам секрет напоследок... Вы знаете? Оказывается, мятеж не может кончиться удачей.

@темы: Айзен, Рангику, Бьякуя, Драма, Гин, PG, Фанфики

---

[IAM PROSTO]

BLEACH 7
DGM 38
DEATH NOTE 4
FMA 12
ORIGINAL [Clap_san] 4
VAMPIRE KNIGHT 4

www.diary.ru/~IAMPROSTO/p55200694.htm

@темы: Аватары

---

Улька\Заэль

[Sin-Folie]

Автор:Линни
Название: Любимый Шампунь с Малиной
Рейтинг: G
Пейринг: Улькиорра/Заэль
Жанр: стеб, AU
Предупреждение: бредово, психоделично. первый драббл автора.

-Парик! - Улькиорра показал на голову Заэля.
"Да ничего подобного!" возмутился про себя Грантц. Своей шевелюрой он очень гордился и не мог допустить подобного обращения.
Улькиорра подошел к Заэлю - "Докажи!". Ровный и холодный голос острием по сердцу.
- А ты потрогай! - нахальный Заэль Аппоро подошел к четверке.
Прикосновение было осторожным и смелым. Нити реяцу прошли через волосы Заэля. Улькиорра трогал пряди, ощущая кожей объект изучения, жалея о своих непослушных волосах и литрах мусса.
Заэль мурлыкал от удовольствия и благодарил Айзена-сама за то, что он сегодня догадался помыть голову своим любимым шампунем с малиной.

Разрешение на публикацию было получено.


Огромная просьба не от автора и от меня: если у вас есть картинки УлькиЗаэли или фики поскидывайте сюда пожалуйста!
С Уважением, Линни и Sin-Folie/

@темы: Уэко Мундо, АУ, Улькиорра, Заэль, G

---

Внимание!

[Bleach Non-Kink]

Открылось новое анонимное сообщество фанфикшена по Bleach-канону:

код баннера:

<div align="center"> <a href="http://www.diary.ru/~non-kink/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/9/8/2/8/982887/35307187.jpg"> </a></div>

Первый прием заявок намечается в это воскресенье, 7 декабря, в 9 часов вечера.

@темы: Ссылки

---

[R220h]

Верните Хича в аниме!

@темы: Хичиго, Фанарт

---

Эти Мелодии

[Jyalika]

Название: “Эти Мелодии”
Автор: Impervious Marr
Переводчик: Jyalika
Бета: Zarva
Рейтинг: Детям можно. Но лучше не надо.
Размер: миди
Пара: Айзен/Ичиго
Жанр: романс, драма, АУ
Краткое содержание: В этом слишком белом и слишком тихом месте Куросаки Ичиго находит успокоение в музыке, постепенно теряя способность следить за бегом времени и судить о том, что хорошо, а что плохо. Действие происходит в недалеком будущем.
Дисклеймер: конечно, можно было бы соврать и нагло заявить, что все персонажи мои, но я человек серьезный,с глубокими моральными устоями и мстительной совестью (дьявольский смех за кадром) поэтому с тяжелым сердцем, честными глазами и ножом у горла мужественно заявляю – не мое. Во всем винить Кубо Тайто.
Предупреждение: текст – сплошная психоделика, так что особо нервным и беременным лучше не читать))))

Глава 1 Звучание

Возможно, виновата тишина.

Возможно, как вариант, виноват белый, потому что все это место - тоже ненормально белое. Иногда он задавался вопросом, как Ино - Иноуэ не сошла здесь с ума. Ответ, скорее всего, был прост. Ей, с ее способностью лечить, необходимо было дышать свежим воздухом, внешним миром, а Ичиго с этим самым внешним миром не соприкасался больше ни разу с тех пор, как его поместили в эту комнату.

Он даже не мог вспомнить, когда его оставили тут, и осознание того, что он давно потерял счет времени, причиняло больше всего боли. Но Ичиго догадывался, что это произошло несколько лет назад. Как минимум, несколько лет назад, потому что он помнил, пусть и не очень хорошо, свои крики в первое время, а сейчас он уже забыл, как извлекать звуки из собственного горла.

Эти никогда, никогда его не выпускали. А в комнате не было окон, чтобы смотреть наружу.

Он никогда, никогда не пересекался с Ара - с этими, с этими созданиями, которые приносили еду и меняли белье. Они всегда приходили тогда, когда он был в душе, или спал, или не обращал внимания - недостаток контакта с живыми, дышащими существами заставлял посещать внутренний мир больше, чем ему бы хотелось.

И только временами, все реже, он чувствовал благодарность к своему Холлоу и мечу - Зангесту, хотя старика с каждым разом становилось все труднее слышать - за то, что они помогали ему сохранить крупицы сознания. Да, Ичиго мог бы перестать есть и умереть от голода.... Но, по какой-то причине, такой выход из ситуации казался ему неправильным. Зангецу и Холлоу говорили и говорили ему - «нет Ичиго, нет» - но они просто не могли понять. Они всегда жили в мире, где существовал звук и цвет, тогда как он жил в мире, где все было белым.

Но, несмотря ни на что, он продолжал жить, продолжал смотреть на стены - без эмоций, без злости, без слез, без улыбки, без ничего. Ичиго давно уже перешагнул через эту ступень и, в любом случае, он никогда не был способен удержать какое-либо выражение на лице во время своих разговоров с Холлоу.

Они решили, что его имя будет Хичиго, так как со временем их отношения стали достаточно близки для возникновения необходимости имени. Хичиго, не смотря ни на что, все еще звал его Королем, проявляя какую-то странную симпатию, отвергая шанс захватить трон, когда хозяин был так слаб.

И что значит слабость, в любом случае? Ичиго не мог вспомнить то время, когда чувствовал себя сильнее кого бы то ни было. Наверное, правильнее будет сказать – боялся вспоминать.

Иногда, с Хичиго и Зангецу, они говорили о всяких глупостях, иногда – обсуждали то, что он прочитал в книгах, которые Арран...Арранкары стали приносить, кстати говоря, совсем недавно. Новыми знаниями всегда хотелось поделиться, и он говорил, говорил, говорил обо всем, даже если действие происходило в его собственной голове, даже если снаружи его встречала глухая тишина. Единственное, чего он больше не мог – это говорить с самим собой. Как, если у него больше не было голоса?

Белое, белое, белое.


"Твои волосы сильно отросли, Король."
"Да, ты прав..."
Его Холлоу усмехнулся и Ичиго каким-то образом почувствовал, что тот склонил голову и внимательно его осматривает. "Мне нравится."
"Думаешь, мне нужно постричься?"
"Нет, думаю, то, что тебе нужно - это компания."

Это был четвертый раз, как он проснулся после последнего разговора с Хичиго. Возможно, он окончательно сошел с ума - никто не измеряет время числом пробуждений ото сна.

Но неважно. Такой метод был лучше, чем сидеть и терять время, бессмысленно гадая когда.

Тихий скрип открывающейся двери застал его врасплох. Сознание заполонил звук и глаза расширились при виде человеческой фигуры в проеме.

Он был ослеплен. Человек был ему не знаком, но что-то, что-то скреблось в дальнем углу его памяти. Я встречал его раньше.

Холлоу в ответ тихо зарычал.

«Куросаки Ичиго», начал мужчина, и Ичиго тут же закрыл уши руками, зажмурил глаза. Слишком громко, слишком громко. Уходи. «Хм.. Думаю, Гин был прав: тишина приводит к глухоте.»

Уходи. Уходи. Уходи. Перестань говорить, перестань дышать, перестань-перестань- перестань!

Он не знал, был ли это сон или реальность. Если сон, то кошмарный, слишком кошмарный. Уровень шума был выше, чем он мог вынести, и шум нес с собой боль сильнее любой физической боли, которую он мог вспомнить в прошлом.

Рыжеволосый парень тряс головой, всхлипывая, умоляя этого человека – этого – уйти, сейчас же. Да, ему нужна была компания, но тишина казалась во сто крат лучше, чем это удушающее чувство. Чем весь этот шум.

Энергия, исходящая от мужчины, подавляла.

«Ичиго, посмотри на меня» - скомандовал человек, и Ичиго перестал трястись. Он задрожал. Мужчина сделал шаг ближе и Ичиго впервые почувствовал запах, отличный от запаха очистителей и его самого. Чувство затопило его, потрясло до самой глубины души. Но не до слез.

Эта ступень давно уже была пройдена.

«Ичиго» - повторил человек с нетерпением, с неудовольствием, и Ичиго поднял пустой взгляд. «Говори. Отвечай мне. Ты же еще не совсем сошел с ума, не так ли?»

Мое состояние ничем не лучше.

Врожденное упрямство заставило его отшатнуться; отпрянуть назад, к стенам. Его Холлоу внезапно разразился бранью и угрозами, которые становились все громче и изощреннее с каждой секундой. Видимо, он помнил это чудовище.

«Это Айзен, Король. Тот самый ублюдок, который запер тебя здесь столько лет назад!»

А Й З -

Ичиго внезапно широко распахнул глаза, его рот слегка приоткрылся. Зазвучавший голос был глухим, слабым, но определенно принадлежал ему. Звук был слегка искажен – либо из-за Холлоу, подобравшегося слишком близко, либо из-за того, что Ичиго не использовал голосовые связки уже очень, очень долго.

И это наполнило его одновременно эйфорией и страхом.

«Ай...Зен.»

Мужчина удовлетворенно усмехнулся с видом человека, только что выигравшего главный приз в лотерее.

-

Нет, это не было пыткой. Завладевший им страх через какое-то время прошел, оставив после себя лишь воспоминание, которое, он знал, тоже скоро поблекнет. Айзен приходил к нему еще несколько раз, пока не решил, что он готов к встрече с внешним миром. Ичиго пытался говорить, но не слишком много, потому что все вопросы, на которые он хотел знать ответы, были вопросами, которые он забыл.

Коридоры тоже были белыми. Он следовал за Айзеном - всегда позади, потому что мужчина всегда и во всем хотел быть главным, выше, важнее всех в этом мире. Ичиго мог с этим жить. Проходя коридор за коридором, неожиданно он увидел нечто, захватившее его интерес – огромное, в человеческий рост, зеркало.

Он остановился и направился к зеркалу, стараясь ступать тихо. Но Айзен все равно услышал.

«Ичиго?»

Рыжеволосый парень проигнорировал зов, желание увидеть свое отражение было достаточно сильным. Единственное зеркало в его ванной было слишком маленьким, чтобы увидеть себя во весь рост. Ичиго с интересом взглянул на парня, смотрящего на него с другой стороны зеркала.

Его глаза были наполовину коричневые, наполовину золотые. Не иначе что-то связанное с Холлоу ближе, чем когда бы то ни было.

Хичиго не врал. Его волосы действительно сильно отросли. Но, что удивительно, рыжие пряди не торчали во все стороны, а лежали ровно, спокойно. Его фигура теперь была намного тоньше. Не помогали и белые одежды - из-за них он чувствовал, что похож на призрака больше, нежели на человека.

В довершение всего, Ичиго был бледен. Бледен на столько, на сколько может быть человек, не видевший солнца последние несколько лет. Он нахмурился, глядя на свое отражение, и отступил от зеркала. Обхватил себя руками. Хичиго попытался его успокоить.

«Все нормально, Король. Все хорошо.»

Ичиго пробормотал себе под нос нечто, вызвавшее смех у его Холлоу.

«Я выгляжу как девчонка...»

Айзен посмотрел на него с немым изумлением, покачал головой и притянул к себе за руку. Почему-то это простое движение заставило Ичиго почувствовать себя теплее. Может быть, потому, что Айзен был еще одним дышащим, живым существом. Ичиго позволил притянуть себя, сам делая шаг ближе, не желая отпускать держащую его руку.

-

«Я хочу пианино».

Эта просьба заставила Айзена остановиться на секунду, поднося кружку чая к губам, прокашляться и, наконец, посмотреть на Ичиго. Последний сидел на противоположном конце стола, как обычно – полуденное чаепитие было только для них двоих. Не то чтобы Ичиго протестовал. Он не был уверен, что сможет вынести присутствие кого-либо еще, помимо Айзена в данный момент. Время от времени он задавался вопросом, с какой целью Айзен продолжает его развлекать день за днем, но никогда его не озвучивал.

«Пианино, Ичиго?»

«Да». Вайзард какое-то время выводил пальцами круги на поверхности стола, а потом взглянул на Айзена. «Я хочу пианино. Я прочитал о нем в одной из книг». Он снова опустил взгляд. По правде говоря, ни в какой книге он ничего не читал. Мысль о пианино пришла к нему из воспоминаний – как он играл, и как ему нравилось звучание.

Ичиго ненавидел тишину, которая обступала его после того как Айзен уходил.

Айзен не стал комментировать эту очевидную ложь, по крайней мере пока. «Пианино...» Он мысленно пожал плечами. Инструмент не мог причинить вреда и, кроме того, с Ичиго довольно уже одних разговоров.

«Я хочу снова научиться играть.»

Айзен взглянул на него с интересом, но решение уже было сделано.

«Я подумаю об этом. Уверен, мы сможем найти тебе пианино.»

«...Спасибо.»

Ичиго слегка удивился, но чувство было скорее хорошим, нежели плохим; слова благодарности были данью вежливости, но на его губах через мгновение появилась мягкая, еле заметная улыбка, и Айзену этого было достаточно.

-

Это была самая совершенная вещь, которую он когда либо видел. Первое, на чем остановился его взгляд следующим утром. Черное, отполированное тело инструмента было воплощением совершенства. Ичиго понял, что он, на самом деле, не так уж и удивлен. В конце концов, Айзен признавал только лучшее.

Пианино оказалось восхитительным.
Ичиго заметил и записку. Слова на ней были выведены аккуратным, четким почерком.

Это все – твое.

Ичиго пробежался легкими касаниями пальцев по клавишам. Он знал, что скоро его руки привыкнут к инструменту и хотел приблизить этот момент. Но все же решил не торопиться, предпочитая сначала осмотреть пианино со всех сторон, насладиться его видом. В конце концов, куда ему спешить? Все время мира принадлежит ему.

Первая сыгранная нота заставила его прикрыть глаза от чистого, незамутненного наслаждения. И даже Холлоу не смог удержаться от восхищенного вздоха.

Совершенно.

@темы: Ичиго, АУ, Айзен, Переводы, Драма, PG, Романс, Слэш, Фанфики

---

[Bleach Non-Kink]

Минна-сан, возникла такая идея. Многие, наверно, знакомы с кинк-сообществами и их идеей анонимных заявок и анонимных же исполнений. Но, правила кинков требуют чтобы заявки подразумевали высокие рейтинги и - обязательно - пейринг. Наша же идея - сделать сообщество, чтобы каждый мог подать _любую_ заявку (ведь не все же сюжеты упираются в отношения ) и любой желающий мог эту заявку выполнить, тоже анонимно.

Вопрос: Скажите, как по-вашему, нужно ли такое сообщество или нет?

1. Нужно, буду читать		139	(60.7%)
2. Нужно, буду участвовать		57	(24.89%)
3. Не надо такого		33	(14.41%)
Всего:		229

@темы: Опросы

---

Календарь 2009

[Starla Blaze]

Извиняйте, если было. Вот, все,что нашла:



Ссылки на архив:
rapidshare.com/files/170088950/Bleach.rar
depositfiles.com/files/mat0z0vg7

---

Кучики Рукия

[soliton wave]

арт

теоретически, правилам соответствует)))

@темы: Рукия, Фанарт

---

Вопрос знатокам матчасти

[Jasherk]

Правда, не про Сейретей, а про аранкаров.
Как мы знаем, чтобы вывести Нелл из себя, Ноитора "сорвал маски" Пеше и Дондочаке (ее фраксьонам, как я понимаю). Но после этого они не только вполне себе живы и здоровы, но даже обзавелись где-то новыми масками.
Вопрос: что влечет за собой не уничтожение маски пустого, а срывание ее?
Что-то господин Кубо об этом говорил нам?
А какие версии есть в народе?

@темы: Уэко Мундо, Матчасть

---

Солянка

[mysteryofobscurity]

[01-16] Samurai Champloo
[17-24] Devil May Cry
[25-32] Air Gear
[33-49] Ouran High School Host Club
[50-61] D.Gray-man
[62-67] Death Note
[68-90] Bleach


Все здесь

@темы: Аватары