Это должно казаться началом, а чувство - словно финал. Всё повторяется. Снова. Его жизнь пошла по кругу, когда он почти научился жить без этого: без собственной силы, занпакто, без Рукии, Ренджи... Без ощущения чужой, холодно-колкой реяцу за спиной. Ичиго трудно признаться, что после этого спокойного года он почти поверил, что его история шинигами закончилась. И, хотя тоска по навсегда потерянным друзьям еще отдавала в сердце ноющей болью, эта вера подарила ему облегчение. Ему не надо было никуда бежать, никого спасать, кидаться в самое пекло. Не надо было ждать. Никого. Это был шок, когда они вернулись. Сначала Гинджо, а потом... остальные. Все, до единого. Включая врагов. Он стоял на набережной реки, опершийся о холодный камень и словно бы никого не ждущий. От ошибочной мысли, что он оказался здесь случайно, спасала куча бычков вокруг его ног. Ичиго замер, не решаясь подойти. Вопрос комком застыл в горле, кулаки сжались, ногти больно впились в ладонь. Гриммджо щелчком отправил окурок в реку и обернулся. - Ну, здравствуй, Ичиго. - Что ты здесь делаешь? - голос неожиданно не дрогнул. Джаггерджак по-кошачьи с размахом зевнул, не спеша отвечать на вопрос. Пристальный взгляд, словно оценивая, прошелся по Куросаки, изо всех сил старавшемуся не обращать внимания на мурашки, пробежавшие по спине. - Соскучился. Год - это всё таки не пара недель, не находишь? Ичиго кивнул и приблизился, оказавшись в круге густой, колючей реяцу, которой Гриммджо почти не сдерживал. Неожиданно теплые волны коконом обвились вокруг. - Соскучился, - повторил он, словно пробуя слово на вкус и проверяя - на ощущения. - Дай сигарету. - А тебе не рано? - Джаггерджак знакомо оскалился, вытаскивая из кармана пачку. Табачный дым, смешавшийся со знакомой реяцу, подействовал неожиданно успокаивающе. Глубоко вздохнув, Куросаки открыл прикрытые на мгновенье глаза, и, наконец, посмотрел на Гриммджо открыто. Привычная усмешка, насмешливые искры в глазах, внешность осталась прежней. Чувство - другое. Вместо острия, приставленного к горлу, готовность его, Ичиго, защищать. Непривычно. - Я... - он умолкает на полуслове и оборачивается к реке. Сказать нечего - любая фраза прозвучит банальностью. С губ срывается признанием: - ...тоже скучал. Джаггерджак глубокомысленно хмыкает. Пока и этого достаточно. Но только пока.
Научите меня нервно и аристократично курить, прищуриваясь и ломая изгибы пальцев о кожаные кресла и диваны, путать дымом шелковые шторы, и возможно я смогу красиво признаться вам в любви,а пока - увольте, но я хочу вас трахнуть прямо здесь на полу. .
Название: Луна, покорившая моё сердце. Автор:Fran4ik Бета: Noriko aka Shika Прейринг: Ренджи/Ичиго. Жанр: романтика Рейтинг: G Содержание:написано по заявке :Ренджи/Ичиго. Бог войны очарован богом Луны. Статус: закончен От автора: размещение только с моим авторством и ссылкой. Предупреждение: AU P.S. Вдохновила меня на этот драбблик не только заявка, но и арт, который я недавно накопал. читать дальше Вот уже в который раз один из сильнейших богов Олимпа медленно, стараясь не издавать ни одного лишнего звука, пробирается сквозь огромные ветвистые деревья, которые клонят свои большие толстые ветви под тяжестью полога зеленоватой листвы к земле. Через проросший и стоящий непримиримой и непроходимой стеной шиповник, который неприветливо и, как бы в отместку, впивается и царапает кожу колючками, стараясь как можно сильнее ранить нарушавшего уединение леса ночью путника. Длинные, уже покрывшиеся влагой травы тихо шелестят, оплетая ноги и стараясь удержать нарушителя, и в их тихом шёпоте слышится угроза и неприязнь. Недалеко ухнул Филин и, махнув своими огромными белыми крыльями, потревожил листву, которая, тут же подхватываемая ветром, зашипела на непонятного и неожиданного гостя. Весь лес был наполнен угрожающими, тревожащими и пробирающими до дрожи звуками, скрывая на своих окутанных тьмой полянах неизвестные миру ужасы. Конечно, для бога войны не составило бы труда одним мощным выпадом своего меча уничтожить пол этого леса, для него не было ничего невозможного. Однако сейчас он не мог так поступить. Сейчас он был вынужден тихими и едва видными шагами, а под час и маскируя своё дыхание, пробираться к середине леса, туда, где огромные деревья склоняли свои ветви к кристально-чистой прозрачной воде. Туда, где звёзды, загорающиеся на небе, по повелению богов находили свои холодные отблески в тёмно-синей пучине, падая лучами в тёмную глубь, под толщу воды. Шаг. Шаг. Шаг, медленно раздвинуть руками ветви и, пройдя за них, застыть незаметной тенью под куполом одного из старых огромных деревьев, спрятав себя за многовековым стволом и листвой, что тёмным, почти чёрным водопадом спускается к траве. Озеро встречает неожиданного гостя тишиной и спокойствием, как будто время здесь застывает и исчезает вместе со всеми звуками, но это только до того, как на небе начнёт вырисовываться яркий круг Луны. Медленно, почти лениво первые лучи обрисовывают ступени, которые постепенно расширяются всё больше и больше ближе к прохладной и пока нетронутой синей глади озера. Когда золотые ступени доходят поверхности озера, королева ночи как будто тускнеет, а маленький огонёк, который вырывается из неё, начинает медленно перекатываться по ступеням, постепенно увеличиваясь, пока не превращается в огромный ореол, застывая около самой поверхности, но не прикасаясь к ней. Аловолосый бог, затаив дыхание, внимательно наблюдает за тем, как небольшие отблески очерчивают хрупкую фигуру, которая постепенно проявляется, плавно и грациозно спускаясь по отлитым из золота небесным ступеням. Лучи ночной царицы, поднимаются всё выше и выше, почти лаская фигуру мальчишки. Направляются вверх от стоп, обрисовывая стройные и длинные ноги, затем путаются в складках белой ткани, скрывающей всю природную наготу божественного ребёнка. Скользят по поджарому телу, обрисовывая крепкий пресс и почти ласково очерчивая рёбра, обрисовывают в темноте тонкие руки, держащие в руках золотую арфу, затем пробегают по груди, поблёскивая на золотом обруче, опоясывающем длинную красивую и хрупкую шею. Поднимаются, обрисовывая золотистым сиянием острый подбородок, скользят по скулам и плавно пробегают по лицу, очерчивая закрытые глаза и тонкие губы, затем перемещаются на волосы, яркие, как языки пламени, взъерошенные на макушке и спускающиеся плавным потоком, отливающим золотом по спине. Ренджи шумно выдыхает, внимательно повторяя взглядом весь путь лунных отблесков по тонкой фигуре, а затем чуть сильнее прижимается к мощному стволу, дабы удержаться и не выйти сейчас к этому мальчишке, чтобы не спугнуть. Лунный бог, порождённый от огромной всепоглощающей любви Бога света и Богини неба, средний брат, второй после Бога солнца. Юный ребёнок, который появляется только ночью, чья спутница луна. Мальчишка, который занял все мысли бога войны с первого взгляда. Как только нога юноши касается водной глади, по озеру проходит небольшая рябь. Мужчина, затаив дыхание, наблюдает за тем, как тонкие длинные пальцы прикасаются к струнам, и всё озеро как будто оживает, откликается на первые звуки, что красивым плавным ручейком срываются с золотистых струн и наполняют пространство, заставляя слушать, затаив дыхание, каждый момент. Сначала мелодия тихая, едва уловимая, как первое вздох ребёнка, затем она постепенно набирает силу и громкость, находя отголоски себя в шуршании листвы, в беге воды. Мелодия окутывает этот небольшой островок леса, отстраняя его от всего мира. В каждом лёгком движении тонких пальцев по струнам чувствуется огромная любовь, не только к музыке или этому моменту, ко всему. Эта простая, но такая прекрасная мелодия передаёт все чувства молодого бога к миру. Льющаяся рекой музыка повествует о многом: о том, как рад юноша вновь и вновь приходить в этот спящий мир, о том, что ему бы хотелось увидеть не сумрак, а свет, солнце в этом прекрасном месте. О том, как он счастлив каждой проведённой минуте здесь. Бог войны всегда слушал, наслаждаясь не только музыкой, но и самим юношей, однако Ренджи хотелось увидеть его глаза. Именно, аловолосый никогда не видел его глаза. Может, юноша боялся их открывать, может, не любил, но он не разу не открывал их… Бог войны мотнул головой, сгоняя свои фантазии о том, какие бы могли быть глаза у Лунного бога, когда заметил, что того и след простыл, зато на небе показались первые лучи солнца, отгоняя сумрак с леса и пробуждая его, кое-где начали свою трель ранние птицы. Солнце снова вступало в свои права, а по лесу разносились последние отголоски мелодии и лёгкий смех. И так происходит каждую ночь, с тех пор, как он его увидел. С того момента могучий и непоколебимый бог войны сходил с ума оттого, что не мог даже прикоснуться к этому мальчишке. Каждую ночь, приходя сюда для того, чтобы под утро снова быть разочарованным в себе и обещать, что в следующий раз он сможет, сможет прикоснуться к этому юноше. Очередной раз мужчина приходит. Снова этот неприветливый лес. Опять кристальная гладь озера не нарушается даже дуновением ветра, и снова всё по старому. Опять появление, опять мелодия, которая буквально отстраняет от мыслей, но что-то не так. Ренджи распахивает глаза, когда мелодия обрывается, а когда оглядывает озеро, то там никого нет. Бог войны застывает, когда его шею оплетают тонкие руки, а к спине прижимается такое желанное тело. Мужчина присаживает на землю, когда нежные ласковые руки, заставляют его опуститься, слегка настойчиво нажимая на плечи, и снова он не оборачивается, когда на его спину облокачивается чужая рука, и музыка начинает литься иной, более плавной и нежной мелодией. Глаза закрываются сами по себе и вся усталость, накопившаяся за все эти ночи одолевает его, унося в царство Морфея. Лёгкие, едва уловимые прикосновения тонких пальцев к хвосту, в которые убраны волосы, заставляет приоткрыть глаза и тут же встретиться с заинтересованным взглядом больших, тёплых, напоминающих шоколад глаз. Сердце мужчины начинает биться чаще, понимая, наконец, какую ошибку он совершил, он не находит своего отражения в тёмно карей радужке, его затягивает в омут этих прекрасных глаз. - Зря ты пришёл. – тонкие губы, складываются в тёплую, но печальную улыбку. Пальцы, распустившие бордовую ленту, зарылись в тяжёлые алые пряди длинных волос. - Ты не должен был смотреть в мои глаза, – совсем уж грустно говорит юноша и опускает взгляд, как бы извиняясь, – теперь ты не сможешь меня забыть. - А я и не собирался. – так забавно наблюдать за тем, как эти прекрасные глаза загораются - сначала удивлением, потом недоверием, которое сменяется радостью. Мужчина протягивает руку и нежно, стараясь не спугнуть, как будто боясь, что этот мальчишка сейчас исчезнет, как сон, проводит ею по щеке. – Я тебя больше не отпущу. – слова сами слетают с губ, а тонкие пальцы ноши переплетаются с сильными пальцами мужчины. Ренджи прикрывает глаза, у них много времени - вся вечность только для них.
You make me hard, when I'm all soft inside I see the truth when I'm all stupid eyed The arrow goes straight through my heart Without you everything just falls apart
Название: «Подарок» Автор: Лейтенатор Персонажи: Гин, загадочный младенец Жанр: юмор, флафф Рейтинг: G Дисклеймер: персонажи – Кубо, лиса – моя Примечания: написано в подарок для Koganeiro на весенний фест "Ко дню рождения Изуру"
читать дальше Это была очень, очень плохая идея. Поместье, почти полностью скрытое пышным цветущим садом, вблизи оказалось маленьким и обветшалым. А всё глупая Ран-чан виновата – днем она заметила, как в большие кованые ворота вносят груды ярких пёстрых свертков, и пристала к нему: стащи ей красивую юката или ленточку! Гин мрачно чертыхнулся сквозь зубы, поминая разом всех меносов, и соскочил с ветки старой сливы на деревянную террасу. Прошмыгнул ужом в тёмный провал дверного проёма, оказался в длинном коридоре и быстро завертел головой в поисках добычи. За створками задвинутых сёдзи кое-где теплились слабые огоньки, и он, крадучись, принялся продвигаться вглубь дома, в сотый раз проклиная несносный характер Рангику. Никаким богатством тут и не пахло: за годы подобных ночных вылазок Гин научился мгновенно различать характер дома и обитателей. В конце коридора послышались шаги, и он быстро скрылся в первой попавшейся тёмной комнате. Осторожно прикрыл дверь и огляделся. В дальнем углу теплился слабый огонёк ночника, и через пару секунд можно было разглядеть всё как следует. Это была детская: у стены покачивалась крохотная люлька, по углам пристроились игрушки и стопки пелёнок. Гин тяжело вздохнул, мстительно пнул плюшевого медведя и, прихватив ночник, подошёл к кроватке. Это было очень, очень опрометчивое решение. Младенец заорал. В его крике было столько скорби и ужаса, что Гин первым делом даже обиделся: он что, такой страшный? Наклонился поближе, пригляделся: младенец и младенец, в соплях и пелёнках, ревёт, колотя кулачками по люльке. Гин попробовал умильно улыбнуться и сделать пальцами «козу». Ребёнок заорал еще громче, яростно отбиваясь от непрошенной няньки. - На себя посмотри, страшилка, - буркнул неудавшийся воришка и покачал люльку. Никаких изменений. - Тихо, ти-и-ихо. Ну-у, чего ты ревёшь… Хочешь, я тебя хурмо-о-ой покормлю, а-а-а? Она сладкая, вку-у-усная, - решил подлизаться Гин, но младенец буквально задохнулся от крика и, кажется, даже попытался напустить в пелёнки, всем своим видом выражая крайнее возмущение. «Сейчас сюда сбежится весь дом, и меня торжественно повесят на треклятой старой сливе. Или яблоне», - тоскливо подумал Гин и обвел взглядом голые стены – ни окошка, ни картинки. - Тебе тут не скучно, нэ-э-э? А давай я тебе лошадку нарисую? Краси-и-ивую. – Младенец перешёл с крика на плач, и Гин воодушевлённо продолжил. – Или лисичку? Хочешь лисичку, а-а-а? Она рыжая, до-о-обрая, – ребенок перестал плакать, пристально и недоверчиво уставился на него. – Правда-правда, я никогда не обманываю. Вот, гляди… Вооружившись угольком из светильника, Гин наскоро набросал на стене хитрую лисью морду и пышный хвост – прямо у изголовья кроватки. Ребенок сосредоточенно запыхтел и повернулся к картинке. - Это лиса, - довольно объявил Гин. - Ся-я-я-я-я! – радостно раздалось из вороха пелёнок. - Она очень хитрая, и никто никогда не поймает её. Младенец завозился в кроватке, неловко перегнулся через край и хлопнул ладошкой прямо по лисьей морде, с победным видом обернувшись к Гину. - Хорошо, никто, кроме тебя, - согласился тот. Младенец радостно улыбался, ярко-голубые глаза сверкали, а крохотная ладонь гладила рисунок. - Ну, раз все довольны, я пошёл, – Гин раскланялся и юркнул за дверь. Ребенок потёр картинку, поднёс испачканную ладонь к лицу и лизнул. Было невкусно, но он не заплакал – смешного светловолосого мальчика не было рядом, а значит, утешать его на этот раз было некому. Он повозился в кроватке и устроился, подложив ладонь под щёку. Это ничего. Зато его лиса теперь всегда с ним.
Название: Шантаж Автор: Лейтенатор Пейринг: Гин\Изуру Фандом: Блич Жанр: романс, юмор Рейтинг: PG-13 Предупреждение: размещение только с разрешения автора Дисклеймер: герои принадлежат Кубo Примечание: Написано в подарок для Koganeiro
читать дальшеПрим. По легенде, лисицы-оборотни кицунэ могут перекидываться в человека и жить с любимым долгие годы, ничем не выдавая свою тайну. Но если их увидят в истинной лисьей форме, они покидают возлюбленного навсегда. Чем старше кицунэ, тем больше у нее хвостов; у самых старых их 9.
— Мой капитан — лисичка! — Гин подскакивает, как ужаленный, и чудом не падает со стула. — … лиииисиииичкааааа! — громкое эхо гулко раздается в казармах, а спустя пару мгновений врывается прямо в кабинет Ичимару. — Моооой капитааан — лииисииичкааа! — звонко вопит Кира и заливается счастливым пьяным смехом. — Да что ты говоришь, Изуру? Так уж и лисичка? Несколько скользящих шагов — и Гин оказывается лицом к лицу с лейтенантом. Кира широко и заговорщицки улыбается, тычет пальцем в грудь капитана и кивает. — А чем докажешь? — Я всё видел, — важно говорит Изуру и поднимает палец вверх для солидности, чтобы сразу стало ясно: всё — это очень, очень значительный довод. Кира пытается нахмуриться повнушительней, но не выдерживает, прыскает и снова хохочет. Гин улыбается чересчур широкой улыбкой и мягко увлекает лейтенента за собой, усаживает на стол и упирается руками по обе стороны от хихикающего тела, отрезая пути к отступлению. — А поподробней, Изуру? Что же такое интересное ты разглядел? Кира наклоняется к уху капитана, округляет глаза и, прикрывая рот ладонью, изрекает: — Хвост! И... и ушки! — в шевелюру Гина зарываются тонкие пальцы и ерошат волосы. — На макушке! — Ну нааадо жее, Изурууу. Какой ты у меня наблюдательный, — тянет Гин противным тоном, который давно заставил бы лейтенанта нервно заикаться — конечно, будь тот трезв. — И что же, зрелище настолько поразило твое воображение, что ты решил немедленно напиться, дабы избавиться от этой страааашной моральной травмы? На слове «страшный» Гин делает зверскую гримасу, и Кира вновь покатывается со смеху, едва не падая со стола. Он хватается за отвороты капитанского хаори, чтобы удержать равновесие, и доверительно шепчет сквозь смех: — Мне понравилось... правда! Такой пушистый... красивый... — в переполненных счастьем глазах загораются искры. — И теперь! Теперь я буду вас... — Изуру выдерживает драматическую паузу и шепчет, — Шантажировать! — Ой, надо же! — Гин пытается всплеснуть руками в изумлении, но прочно вцепившийся в хаори лейтенант значительно ограничивает свободу движений. — И как же ты будешь шантажировать меня, позволь узнать? — Нуу... - многозначительно тянет Кира и чешет в затылке. — Я еще не придумал. — Ах, какая досада! Ну что за упущение, Изуру! Давай срочно придумаем, чем меня можно запугать! — Как чем? — удивляется лейтенант. — Ну, все же узнают, что вы лисичка, и... — дальше мысль работать отказывается. — Ииии? Засмеют? Испугаются? Посадят в клетку в зоопарк? — Да! То есть... Да! Они... они... они сделают с вами что-нибудь ужасное! — сбивчиво уверяет Кира и для пущей наглядности делает очень, очень ужасное лицо. Гин всерьез пугается за сохранность лицевых мышц лейтенанта, но продолжает увлекательную беседу. — И что же нам теперь делать, Изуру? — Вы должны мне что-нибудь отдать! Или заплатить! Чтобы я никому-никому не рассказал! — Ах, какой из тебя прекрасный шантажист растет, Изуру! Какой талааантлииивый! И что же тебе отдать? Хурму? Без неё я, конечно, вскоре зачахну и умру, но, раз ты просишь... — Нет-нет, хурму не надо! — в голосе Киры явственно слышится паника. — Что-нибудь другое давайте. — Другое... хм... что же тебе отдать? Ум? Честь? Совесть? Ум, я боюсь, у меня чересчур специфический, Изуру — в твоей светлой голове он не приживется. Совесть... Ах, это, к сожалению, мне тебе уже не отдать — истлела, знаешь ли, по давности лет за ненадобностью. Честь? Хм... Изуру, неужели ты покусился на мою честь? — в притворном ужасе восклицает Ичимару. — Я?! Да я! Да никогда! То есть... — Тооо ееесть? — Я... — Изуру внезапно замолкает и становится сосредоточенно-серьезным. Он молчит пару минут, а затем тихим и на удивление трезвым голосом продолжает. — Я хотел попросить вас, тайчо... Поцелуйте меня? — Это вопрос, Изуру? Не могу разобрать твою интонацию, знаешь ли. — Это... просьба. Это просьба. Шантаж, — поясняет Кира, поднимая глаза на своего капитана. Смотрит в упор, не мигая, и Гину ничего не остается, кроме как улыбнуться, притянуть его к себе и поцеловать — долго, сладко, глубоко. Когда он отстраняется, Изуру крепко зажмуривает глаза и потрясенно выдыхает. — Голова кружится, — виновато поясняет он. — Конечно, кружится: увидеть на ночь глядя лисичку, — сочувственно успокаивает Гин. — А напился-то ты зачем, любознательный мой? Изуру мгновенно мрачнеет. — Ну, как... говорят... — Кира судорожно всхлипывает. — Что говорят? — ласково продолжает Гин и гладит его по непутевой голове. — Говорят, если кто-то полюбит кицунэ и увидит в истинной форме, то он больше никогда... никогда... — Изуру шмыгает носом и утыкается в плечо капитана. — Глупый Изуру. Лисицы покидают только тех, кто стремится сам раскрыть их секрет. Если увидел кицунэ случайно — это не считается. — Правда? — Изуру вскидывает голову и смотрит в глаза по-детски доверчиво. — Но я же видел! Ушки и семь хвостов! — Семь?! Нет уж, я не такой старый! — возмущению нет предела. — Ну-ка, расскажи мне, когда ты начал пить сегодня вечером? — По правде сказать... мы начали днем...после тренировки... — виновато тянет Изуру. — Вот видишь! У тебя двоится в глазах! Троится! И вообще, ты был пьян и тебе примерещилось. Понял, Изуру? Тебе всё приснилось. — И это тоже? — тихо спрашивает Кира, прикасаясь пальцами к губам. — Нуу, не знаю, — в голос капитана вновь возвращается ехидство. — Можешь спросить это у меня завтра. Обещаю, — Ичимару доверительно наклоняется к краснеющему лейтенанту. — Я тебе охотно расскажу.
Склероз - прекрасная болезнь! Ничего не болит и каждый день - новости.(c)
Кто помнит, кажется Гинжоу говорил что Цукишима был раньше Шинигами? По крайней мере на оф.арте, он еще и Лейтенант четвертого отряда, если это он. собственно арт
читать дальше- И-зу-ру, - звучит над ухом, и Кира от неожиданности подскакивает на месте. - Ты что, уснул за работой? - насмешливо продолжает голос у него за спиной. Кира холодеет - действительно умудрился задремать - и поспешно накрывает один лист другим. Попытка подняться пресекается ладонями Ичимару, ложащимися на стол по обе стороны от лейтенантских бумаг, так что Изуру оказывается в ловушке - и почти в объятиях. - Прошу извинить, тайчо, больше не повторится, - голос срывается, предавая Киру, и тот затылком ощущает расползающуюся по лицу капитана улыбку. А еще не может отвести глаз от выглядывающих из рукавов ломких запястий, от выступающих косточек, от узора вен под полупрозрачной кожей, от длинных тонких пальцев, одного взгляда на которые Кире достаточно, чтобы забыть, как дышать. Пальцы между тем плавно перемещаются, накрывают его руки, и сердце Киры пропускает удар. - Позволишь взглянуть, Изуру? - тянет Ичимару, отводя его руки от бумаг, а затем кончиками пальцев аккуратно сдвигает верхний лист. Кира отчаянно краснеет и не знает, чего хочет больше: провалиться сквозь землю или вновь ощутить прикосновение прохладных капитанских пальцев к своим. А Ичимару наклоняется ближе, касаясь дыханием кожи в вырезе косоде лейтенанта, и рассматривает набросанный ломкими линиями рисунок - свои собственные пальцы, сомкнувшиеся на рукояти Шинсо. - Как интересно, Изуру. Я и не подозревал в тебе... художественных способностей.
читать дальше Кире Изуру снится капитан. Не удивительно. Говорят, кицунэ имеют обыкновение гулять по чужим снам. По крайней мере лейтенант третьего отряда именно так объясняет появление Ичимару в своих. Эти сны опутывают сознание Киры невидимой паутиной, и когда он понимает, что попался, становится поздно и бессмысленно пытаться вырваться. И он тонет в них окончательно. Ичимару Гину ничего не снится - по ночам он выпускает своего внутреннего лиса гулять свободно.
- Изуру, ты собрался ночевать над своими отчетами? - капитан беспечно раскачивается на стуле. - О, никак ты уже спишь, нэ? - и сложенный из первого подвернувшегося листа бумажный журавлик приземляется на макушку лейтенанта, заставляя того встрепенуться. Румянец заливает щеки Киры. Попробуй объясни, что не спал, а... мечтал. И о чем, ками-сама! Зарыться пальцами в серебристые пряди и узнать, какова на вкус эта неизменная улыбка. От необходимости объясняться Киру избавляет сам капитан - и когда только успел оказаться за спиной? - узкими ладонями, скользнувшими по плечам, пальцами, сомкнувшимися в замок на уровне груди - попался, фукутайчо? - шепотом у виска: - Идем гулять, Изуру? Кира выдыхает и забывает сделать новый вдох. - Но, тайчо... - как во сне, слышит он собственный голос, - я не все успел сверить... - И-зу-ру, - касаясь дыханием уха, - ты вообще думаешь о чем-нибудь кроме своих бумажек? "Знали бы вы..." - Тайчо, это не "мои бумажки", а документация отряда. - Вот ведь зануда, - дыхание капитана щекочет кожу, а его рейацу течет вокруг Киры змеиными кольцами. - Подождет твоя документация до утра, тем более рабочий день давно закончился. Ну идем же, Изу-у-ру, - Ичимару тянет лейтенанта за руку в бархатные сумерки сейрейтейского лета.
Это сон наяву, думает Кира, когда час спустя они сидят на одной из руконгайских крыш. Вернее сидит лейтенант, а капитан лежит на спине, устроившись макушкой у него на коленях и закинув руки за голову. Сон наяву, думает Кира, неуверненно перебирая мягкие пряди, в которых путаются лунные блики. И когда руки Ичимару заставляют его склониться к улыбающемуся лицу - мыслей не остается. Это сон наяву...
Много ночей спустя в монохромном мире Уэко Мундо Ичимару Гину снятся бирюзовые глаза бывшего лейтенанта. Кира Изуру больше не видит снов, но каждую ночь бережно прижимает к груди бумажного журавлика.