Драбблы

[toshokan]

Накопилось тут... за полгода.

Названия: нет
Автор: gaarik
Бета: мозг и совесть
Персонажи/Пейринги: Улькиорра/Орихиме, Момо|Айзен, Кайен/Рукия, Гриммджо|Ичиго, Урахара/Ичиго
Жанр: драбблы, ангст, deathfic
Рейтинг: PG
Фендом: Bleach
Дисклеймер: отказ от прав
Примечание: всё писалось на Однострочники

♦ Т21-42 Улькиорра/Орихиме. "Я ненавижу людей, которые надевают чужие маски и забывают их снять"
126 слов. ангст.

- Я ненавижу людей, которые надевают чужие маски и забывают их снять, - негромко роняет в гулкую пустоту Улькиорра. Пустота отзывается фальшивым эхом.
Вздрогнув, Иноуэ всё же решается на вопрос:
- Вы говорите про меня?
- А похоже?
Девушка отводит взгляд. Она и представить себе не может, кого Кватра имеет в виду. А если бы знала - не поверила бы.
- Так про кого же?
Улькиорра отворачивается, вставая с дивана, и лишь у самой двери бросает:
- Когда поймёшь, будет уже поздно, женщина.

Мерно светит в незыблемой черноте месяц; чуть мерцает в его свете песок.
Названный Бог чуждого ему Мира правит на созданной им вершине. Пока что.
Но дурак тот, кто забыл, что даже возвышение над всеми не убережёт от неизбежного падения. Даже Ками.
Особенно - Ками.

Не по заяве, но близко к ней. Клип сыграл роль катализатора.
♦ Хинамори/Айзен, скользящий намёк на Кира/Хинамори и Тоуширо/Хинамори
Драббл, ангст; 238 слов.

Она хотела бы забыть...
Его тёплые руки, мягкие, успокаивающие прикосновения, понимающую и оказавшуюся фальшивой улыбку.
Как впервые увидела его - когда он спас их, первокурсников, от Пустых, и как он стал для неё кумиром из всех - что она даже забыла про Киру...
Забыть...
Его притворство и всё то отчаяние, когда она поняла, что была лишь орудием, беспомощной куклой в его руках. Ненастоящую любовь и циничную усмешку, когда лезвие Кьёка Суйгецу прошило её насквозь, оставив умирать на холодном полу Улья. Свои ночные кошмары, в которых Тобиуме сжигала его дотла, а она плакала, сжимая капитанское хаори, и никак не могла остановиться.
Его мгновенное превращение - когда она, теряя сознание и всё ещё чувствуя в себе ледяной клинок, не могла поверить в то, на кого смотрели её глаза. Её сердце разрывалось на части от того, что она увидела его настоящего. Что все эти годы, эти сотни, тысячи ласковых слов, прикосновений и его заботы о ней были ложными, а она видела только то, что хотела видеть. Добрый, милый, бессердечный, возжелавший Абсолюта капитан Айзен...
Момо хотела бы забыть всё, но она не может. И не сможет. Никогда.
Она обречена видеть его каждую ночь, слышать его бархатный голос и кусать ладони до крови, а потом объяснять Тоуширо, что просто поцарапалась.
Пока в её душе хранится хоть капля веры в него, она будет прощать его снова и снова. И это и горько, больно и невыносимо.
Но так всегда происходит с теми, кто любит сильно...

♦ Т20-69 Кайен/Рукия. "Помни: через тебя живут - через тебя умирают"
552 слова; ангст.

Я стою на краю у непрочных перил,
Позабыв о жестокой ноябрьской стуже.
Темнота, что дремлет где-то внутри,
Говорит с темнотой снаружи.
© Fleur - Мои новые чёрные крылья

Поздний вечер кажется ещё более тёмным из-за низко ползущих по небу туч. Рукия думает, что ещё немного - и их рваные края будут задевать собой верхушки деревьев - настолько гнетущее впечатление они производят. Тонко поскрипывают раскачиваемые на ветру подвесные фонарики, гнётся к земле трава, крупной рябью волнуется вода в пруду, и даже карпы ушли на глубину. Быть грозе...
Рукия кутается в домашнюю юката, но даже несмотря на плотную ткань и относительно тёплую погоду всё равно мёрзнет. Наверное, это из-за ветра. Или...
Его перекошенное от боли лицо всё ещё стоит у неё перед глазами - что тогда, что сейчас.
Сегодня тридцать девять лет и сто одиннадцать дней с тех пор, как его не стало. И вроде время, как говорили, должно было приглушить её горе, но оно всё так же сильно. Как на следующий день после его смерти, и через день, два, пять, неделю, месяцы, годы... Время солгало. Оно не лечит, а лишь усугубляет. Ведь она больше никогда - никогда не увидит его, не услышит его голос, не откликнется на зов. Всё, что она может - это хранить в памяти его образ, год за годом - дабы и его лицо, его улыбка, его глаза - как и весь он - не канули в Вечность.
Всё, что она может - это шептать его имя и давиться слезами, стискивая пальцами задубевшую ткань косодэ лейтенанта Шибы Кайена. Она не позволила забрать его у себя - не хотела, чтобы смылась кровь. Ведь это единственное, что у неё осталось. Не считая памяти.
Полуистёртое от времени косодэ с всё таким же ужасным, пусть и давно выцветшим тёмным пятном крови посередине. Рукия всё ещё чувствует его кровь на своих руках - чуть тёплую, солёную, липкую. Как и холод.
"Кайен-доно".
Мёртвая кровь не способна согреть. Мёртвые не чувствуют боли, покоясь с миром в своих могилах. Тот, кто был больше, чем начальник, больше, чем друг - много больше, - никогда уже не улыбнётся, не потреплет её по макушке и не угостит чаем в горячей керамической чашке. Он теперь лежит в холодной сырой земле, не один, а с женой, но почему-то Рукии совсем не хочется о ней думать. Да и, по сути, никогда не хотелось. Для неё они навсегда остались вдвоём - как в тот памятный день, когда Соде-но-Шираюки пронзил его грудь насквозь, и все, кто окружал их тогда - другие офицеры ли, Укитаке-тайчо - просто перестали существовать.
"Кайен-доно".
Она помнит всё, что тогда было - его полные боли и понимания глаза, тонкую струйку крови в уголке рта, невозможность сделать хоть что-нибудь... для него.
Оцепенев и не в силах оторвать от него взгляда, она смотрела, как он умирал у неё на руках, проткнутый её же мечом. Помнит, как её, трясущуюся, оттаскивали от тела лейтенанта брат и Укитаке-тайчо. Помнит неожиданно больно вцепившиеся в плечи холодные руки Бьякуи и его короткое: "Ты ему уже ничем не поможешь". Помнит остекленевший, устремлённый в беззвездное чёрное небо взгляд потемневших серо-голубых глаз и непослушные чёрные волосы, а потом Бьякуя почти насильно развернул её и увёл за собой, не дав увидеть, как распластанное на земле тело перенесли на носилки и накрыли тканью.
Позже, уже находясь в поместье, он сказал ей всего одно:
- Помни, Рукия: через тебя живут - через тебя умирают.
Ей не оставалось ничего, кроме как смириться. И внешне она смирилась.
Но внутри неё так и осталась незаживающая рана, начавшая затягиваться только с появлением в её жизни Куросаки Ичиго.

♦ M1-01 Гриммджо|Ичиго, АУ, Гриммджо - фотограф. Воспоминания о самом первом фото
451 слово.
Cколько прошло лет? С тех пор, как он впервые взял в руки камеру - сначала из любопытства, и лишь много позже - с конкретной целью? Сколько осенне-весенних дождей, летнего зноя и зимнего холода кануло в прошлое, сменяясь из года в год и из года в год же оставаясь таким необыкновенно-обычным? Сколько раз ему с фотографий улыбалось солнце, лил слёзы дождь или полыхал закат? Множество, бесчисленное множество раз. Всё это было таким знакомым, и, в то же время - новым. Каждый следующий год стирал предыдущий, унося за собой в синюю снежную метель прошлые воспоминания - чтобы навеки запечатлеть их в фотографиях. А где-нибудь накануне Нового Года он, бывало, садился в уютное кожаное кресло, и, шурша страницами альбомов, читал заснятые им чужие судьбы. И ещё целые ленты их ждали его в подсобке. Там, в красном свете и в прямоугольных кюветах с проявителем и рождались всё новые и новые...
Сейчас ему тридцатник, но одну фотографию он не забудет никогда. Самую первую, когда он, ещё будучи неопытным семнадцатилетним подростком, заснял стоящего на крыше паренька. И вроде не было в ней ничего такого особенного, и она была далеко не самой удачной из всех, но глядя на неё Гриммджо чувствовал тепло. Оно грело его, это далёкое тепло жизни другого человека, как не грел даже самый толстый шерстяной плед или чашка свежесваренного кофе. И даже несмотря на давно утраченный оригинал плёнки, чёрно-белая фотография всё равно виделась цветной. Как будто тот рыжеволосый парень вдохнул в неё краски, даже спустя столько лет.
Джаггерджек прикрыл глаза, вспоминая их встречу. Ну как, "встречу". Вряд ли он видел его. Гриммджо как сейчас видел, как тот стоит на самом краю карниза, и стоит уверенно, не уступая напористому ветру. На высоте десятиэтажного здания у тебя нет права на ошибку. Чуть угловатая, сухая чёрная фигура на фоне безбрежно-синего неба, в расстёгнутой на груди спортивной куртке и чёрных джинсах. Вся его поза означала только одно - вызов. Бросая его неведомо кому и чему, не отступая и не сдаваясь, он покорил начинающего фотографа Гриммджо Джаггерджека только силой своей воли. И эта сила была именно тем, что Джаггерджек ценил в людях больше всего. Сила, позволяющая балансировать на грани, подчиняя себе...
Этот пацан так напоминал его самого... Ведь когда-то он тоже был молод и точно так же, не смотря вниз, прыгал по крышам. Чертовски бесшабашный, гибкий, быстрый.
Интересно, что с ним сейчас? Перед мысленным взором мелькнули распахнутая чёрно-серая куртка, встрёпанные рыжие волосы и нахмуренные брови, из-за чего у того был забавный, слегка насупленный вид.
- Пожалуй, - сказал себе Гриммджо, - я мог бы поискать его.
В конце концов, почему бы и нет? Улыбнувшись краем рта, мужчина отложил фото в сторону, чтобы не потерять в кипе остальных снимков.
А пока... надо привести в порядок ещё не одну папку.

♦ Т22-03 Урахара/Ичиго. Потеряв силы, Ичиго увлекся рисованием
Что вышло: Ичиго/Рукия, на заднем плане мелькает Урахара. Недо-ангст, 360 слов.
Она всё ещё приходит к нему во сне, как когда-то приходила наяву. Просто садится рядом у изголовья кровати, и смотрит - долго-долго, пока на её губах играет лёгкая полуулыбка, а на чёрных густых ресницах замерли крошечные капельки. Словно это и не слёзы вовсе, а так, изморозь. А он видит её, и, одновременно, нет. Ведь, стоит ему открыть глаза, как она тут же исчезает, растворяется в темноте. Но он всё равно чувствует её присутствие, и не находит себе места, мечется, зовёт... Но не получает ответа. А ещё он боится. Боится, что когда-нибудь он забудет её, несмотря на всё что между ними было. Что её образ постепенно сотрётся из его памяти, как выцветают со временем старые фотографии.
Наверное, его мысли слишком легко читаются на лице, потому что однажды, вернувшись из школы, он видит лежащий на столе альбом для рисования. Её альбом. Не замечая повлажневших ресниц, Ичиго раскрывает его, перелистывает первые несколько страниц, прежде чем понимает, почему рисунки кажутся ему настолько размытыми: он плачет. Переполняющие его чувства настолько сильны, что сперва вызывают боль. Но он знает, что со временем привыкнет к ней. Со временем.
Рука сама тянется к стоящему у края стола набору цветных карандашей.
Спустя неделю он почти не расстаётся с альбомом, постоянно что-то записывая, зарисовывая в нём. Его совершенно не волнует то, что он не умеет рисовать. Пусть. Вон, разве Рукию это останавливало? Рукия...
Бывший шинигами спохватывается только тогда, когда до плотной картонной обложки остаётся пара листов. Их он заполняет дольше всего, тщательно и скрупулёзно отмечая, заштриховывая и закрашивая контуры рисунков. Перелистывая, он заново открывает себе всё то, что они пережили - их первую встречу, его появление у Соукиоку... И их прощание. Когда же на пахнущей красками и графитом бумаге не остаётся свободного места, приходит Урахара. Он забирает у парня законченный альбом и отдаёт ему новый.
На обратной стороне плотной, расписанной журавлями обложки Ичиго видит своё имя, и чувствует, как его накрывает тёплой волной. Не забыла. Помнит. Ждёт.
Поглядывая на стоящего рядом торговца и перебирая пальцами тонкую рисовую бумагу, почему-то пахнущую ромашками, он отстранённо думает, что им обоим сейчас не так уж и надо говорить. Всё-таки есть в жизни моменты, когда лучше обойтись без слов. И этот - один из них.

♦ Т22-81 Хинамори | Айзен. "Я отрекаюсь." NH!
170 слов, ангст.
Белое, ставшее чёрным. Любовь, превратившаяся в ложь. Ложь умелую, жестокую, расчётливую. Режущую, отсекающую лишнее. Отсекающую от себя её. Это она - лишняя. Она не нужна ему. Никогда не была нужна - ни тогда, ни сейчас.
Хинамори стоит на склоне оврага, глядя вдаль - туда, где белеют стены и башни Сейрейтея. Где-то там, в одной из них и заточён он, Айзен Соуске, враг и предатель. Тот, кого она... любит? Нет. Тот, кого она любила.
Давно пора отпустить, но Ками, как много для этого нужно сил! А она слишком хрупка сейчас. Это ведь так трудно - отрывать часть своего сердца. Без надежды на возвращение. Вообще без надежды на что-либо.
Но нет. Она должна постараться, доказать - себе, Тоуширо, окружающим... В первую очередь себе. Она больше не будет слабой.
Ветер овевает лицо, слизывая слёзы. А вместе с ними - прошлое.
Посмотреть на солнце - прямо, как вызов. И представить вместо огненного лика его лицо, это ведь просто? Куда как проще, чем видеть его удерживаемым, замотанным в чёрные широкие ленты.
- Я отрекаюсь.