[toshokan]

Название: Сказки на ночь
Автор:  Highflying_me
Бета:  Michiko-san
Фэндом: Bleach
Пейринг: Ишида/Орихиме
Рейтинг: PG
Жанр: романс, ангст, флаф
Размер: Мини
Состояние: закончен
Дисклеймер: отказываюсь
Предупреждения: ООС по желанию, частично POV Ишиды (курсивом), гет
От автора: Заказчик просила на новый год милую Rку по её любимому ИшиХиме, но внезапно пропала и удалила дневник. Потому автор переделал эрку во флаффную пэгэшку и вывешивает тут. Орихиме грустна и молчалива, у Ишиды фёст кисс и ангст по этому поводу. В общем - штука для любителей пэйринга, спокойная, без необычных переподвывертов.
Размещение: с моего разрешения куда угодно.

под катом

Она любила праздничные дни. Как сегодня – чтобы на набережной было полно народу и у всех светились глаза от радости; чтоб родители поднимали детей повыше, а влюбленные пары нежно держались за руки, наблюдая цветные огни, стремительно взлетающие над темной рекой и торжественно рассыпающиеся горстью сверкающих искр.
Сегодня фейерверки были особенно яркими, высокое летнее небо то и дело озарялось разноцветными вспышками.
Вспышки, вспышки…
Она так и жила – вспышками. Боли, любви, страха. Страсти…
Ей так хотелось быть светом, мягким, теплым, спокойным светом, который оберегает и исцеляет. Светом, способным заполнить пустоту внутри.
Пустоту...
Снова стало больно. Как обычно – вспышкой.
Словно услышав свое имя, Пустота взглянула на неё холодным изумрудным взглядом: как ты могла забыть, девочка? Отныне пустота – повсюду. Разве ты не поняла еще, что пустота сильнее света? Она уже держит тебя на ладонях, скрывая ото всех. Теперь она всегда будет с рядом с тобой, до тех пор, пока ты не растворишься в ней, рассыпавшись невесомым пеплом…
Как он… Наверное, это легко.
Больше не хотелось смотреть на фейерверки. В них не осталось радости, только вспышки бутафорного света. Иноуэ развернулась и зашагала прочь от набережной.
Вдруг её окликнули:
- Иноуэ-сан, как здорово, что ты тоже здесь! Огни сегодня просто невероятны, – Ишида был искренне рад встрече.
Иноуэ улыбнулась парню, глядя, как разноцветные вспышки отражаются в стеклах его очков.
.....................................

Я вызвался проводить её до дома.
Иноуэ-сан сильно изменилась с тех пор, как вернулась из Уэко-Мундо: стала реже улыбаться, больше молчать и изо всех сил старалась избегать разговоров с Куросаки. И о Куросаки. Я понимал её. Каково же было ей, если я и сам оцепенел тогда на крыше Лас Ночес, увидев его, превратившегося в чудовище; а затем - неподвижное тело эспады, которое продолжал истязать обезумевший пустой, и острую боль от небрежного удара холодного, черного лезвия. И я никогда не смогу забыть ужас, отразившийся в ее глазах, когда крылатый арранкар, с печальной надеждой протянув к ней руку, стал медленно превращаться в прах.
Каково же было ей?..
С тех пор прошло довольно много времени, и жизнь в Каракуре вновь текла своим чередом. Заканчивалось лето, небо хранило глубокую августовскую синеву, в пряной траве заливались цикады. Все было по-прежнему, все повторялось из года в год.
Вот только Иноуэ-сан стала реже улыбаться.
Она пригласила меня в дом. Мы пили чай с фигурным печеньем, Иноуэ-сан рассказывала мне что-то, а темное небо за окном все еще озарялось время от времени цветными отблесками далеких огней. Мне было уютно. Мне всегда было уютно рядом с ней, даже там, в песках Уэко Мундо. Она умела заполнять светом все вокруг себя, в её присутствии даже дышалось легче.
Я не мог отвести от неё глаз: легкие волосы в тусклом свете ламп казались абрикосовыми, на щеках лежали длинные тени от пушистых ресниц. Время от времени она отбрасывала волосы назад, и я мог украдкой полюбоваться её шеей. Мне так не хотелось уходить от её уюта… Но время было позднее, я стал прощаться и, встав из-за стола, направился в прихожую.
Девушка шла за мной, бесшумно ступая по полу. У неё были изящные маленькие стопы, как у принцесс из старых сказок. Я улыбнулся своим мыслям, разглядывая белые, пушистые носочки. Стоял в прихожей, молчал и никак не мог заставить себя уйти.
Я чувствовал, как давит мне на плечи пустой дом с темными окнами, наедине с которым мне предстояло её оставить. Накатывала тоска, накатывала невыносимая нежность, было тяжело не подавать виду. Я молчал, Иноуэ-сан смотрела на меня. Мне стало неловко под её взглядом, внимательным, сочувствующим.
Улыбнувшись, я снова попрощался и уже открыл дверь, когда услышал её голос:
- Ишида-кун… Останься?
Я замер. Дыхание перехватило. Возможно, я неправильно понял её слова? С трудом скрывая волнение, я взглянул на девушку. Её рука осторожно легла мне на плечо.
- Останься… Урью...
Как тонко она научилась понимать чужое молчание.

Её дом казался мне огромным. Темнота переливалась под ногами всеми оттенками серого, от окон тянуло холодом.
В её комнате было теплее. Переступив порог, я невольно затаил дыхание. Иноуэ-сан - нет, Орихиме - не торопилась включать свет, и я замер на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку. Мебели было немного, на полках поблескивали стеклами рамки фотографий, на фоне окна вырисовывался тонкий силуэт цветущей орхидеи. Вдруг захотелось зажечь свет и разглядывать, разглядывать тут все, запоминать, впитывать в себя увиденное, будто маленькие, запретные тайны.
Орхидея пахла едва уловимо: терпко, сладко, дурманяще.
Орихиме нерешительно подошла к кровати и присела на самый краешек. Я чувствовал её смущение. Казалось, она жалела о своём внезапном приглашении, но не решалась попросить меня уйти. Нужно было собрать волю в кулак, поблагодарить хозяйку за гостеприимство и уходить, под любым предлогом. Уходить, чтобы ей не приходилось смущаться и цепенеть от давящей неловкости, но… я уже попался в липкие лапы своего эгоизма. В голове эхом повторялись её слова: «Останься...Урью...», от чего совесть блаженно затихла, а сердце начало колотиться.
Я подошел к ней и присел рядом. От запаха орхидеи кружилась голова. В полумраке кожа Орихиме казалась серебряной. Замерев, я слушал ее дыхание и вдруг понял, что она дрожит.
Стыд ударил меня с размаху, отрезвляя унизительной пощечиной. Она боится меня? Боится? Ведь я скорее умру, чем обижу её!
Схватив лежавший на краю кровати плед, я расправил его одним движением и осторожно накрыл дрожащие плечи девушки. Стараясь говорить как можно спокойней, произнес:
- Тебе нужно поспать, Орихиме. Ты устала и, кажется, совсем продрогла.
Она подняла на меня глаза.
- Ты поспи. А пока ты будешь засыпать, я расскажу тебе сказку, хочешь?
Её ресницы дрогнули в удивлении, а на губах появилась несмелая улыбка. Радость заполнила мою душу и я уже увереннее продолжал:
- Я знаю множество историй, тебе будет интересно, честное слово! Хочешь, расскажу о далеком Востоке, хитрых джиннах, усталых верблюдах и лихих разбойниках? О волшебном Снежном Кристалле, который прекраснее всего на свете, но холоден как лёд?
Я кутал её в плед, обнимал за плечи и говорил, говорил, боясь остановиться хотя бы на миг. А она улыбалась так светло… Мне. Напряжение уходило из её плеч, я чувствовал это, и новые слова находились сами собой.

..................

Она приучила себя не бояться одиночества. Ей даже казалось, что оставаться наедине с пустым домом стало не так тяжело, как раньше. А если перед сном вспомнить брата, посмотреть на его фотографию и пожелать ему спокойной ночи, засыпать становилось совсем просто.
Но в последнее время… В последнее время она ощущала Её повсюду. Пустоту. Ту самую невосполнимую пустоту, от которой не было спасения.
Пустота ли смотрела на девушку, или из пустоты кто-то смотрел холодным, внимательным взглядом – Иноуэ не знала, что для неё страшнее. Иногда ей казалось, что за окном все еще лежат пески. Бесконечные серые пески, аж до самого горизонта, сотканного из иллюзий и невыносимой безнадежности. А над ними – холодная, безразличная ко всему луна.
Урью всегда был для нее клочком спасительной тверди среди тех зыбучих песков. Вот и теперь его уверенный голос и непоколебимое спокойствие, казалось, выталкивали зловещую ночь из её окон. Девушке не хотелось отпускать его, он лучился теплом. А ей так хотелось тепла.
Он говорил что-то о шелках, чалмах и рахат-лукуме, он обнимал её за плечи. Иноуэ смотрела на него и улыбалась. Убирала темные волосы, падавшие ему на глаза, а потом вдруг, поддавшись внезапному желанию, сняла с него очки. Ишида замолчал, смутившись.
Как бывает со всеми близорукими людьми, без очков его лицо становилось по-детски открытым, черты смягчались. Орихиме разгладила складочку у него на лбу, провела пальцами по тонким темным бровям.
- Урью…
Сейчас его имя было для неё средоточием нежности, спокойствия, тепла. Она спасалась в нём от ночи, от холодного безразличия серебряной луны.
....................

Мне было неуютно без очков, казалось, что я выгляжу ужасно глупо. Спасала только темнота. Ладони Орихиме касались моего лица, и все неудобные мысли таяли, испарялись, а голова наполнялась теплым, ленивым шумом.
Я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть её ласку.
Меня всегда тянуло к ней, тянуло до ломоты в суставах, но я умел сдерживать себя. Но теперь, когда её пальцы изучали моё лицо, касались век, перебирали волосы, я не мог и не хотел сдерживаться. Шум в голове превратился в пронзительный звон, когда я потянулся к её губам. Сердце колотилось: не оттолкни, не оттолкни...
Ладони девушки, все еще перебиравшие мои волосы, замерли. Потом осторожно спустились мне на плечи и замерли снова.
Её волосы пахли мёдом. Орихиме ответила на поцелуй – мягко, робко. Невесомое тепло наполнило моё тело и я, теряя все ориентиры, рассыпался в её руках золотым песком.
Светлая моя... Моя...
......................

До утра оставалась еще целая вечность.
За окнами дома в размытых предрассветных тенях их ждали двое: её Пустота и его Одиночество.