Драбблы)

[toshokan]

1) "Ночи без мягких знаков"

Написано для Гест по дикому заказу)))

Кераку\Чад (но получилось не совсем то. то есть совсем не то))))



-Ну ты же знаешь, я люблю сакэ, потому что за этим напитком можно пофилософствовать, забыть о насущных проблемах, погрузиться в себя, но при этом обрести гармонию с внешним миром, почувствовать каждое движение окружающей…

-Кераку, я все отлично знаю. Ты скорее любишь пофилософствовать только потому, что этим благородным делом можно хоть как-то оправдать твое беспробудное пьянство.

-Укитаке, ты ужасно, невероятно, отвратительно прав, но я не уверен, что такое здоровый образ жизни, а браться за что-то сомнительное не привык.

Укитаке вздыхает, и я по привычке жду приступа кашля. На этот раз вроде обходится, мой друг просто смотрит на меня устало и даже вроде обреченно. Если бы у меня было в чашке молоко, оно бы определенно скисло под этим взглядом. Отсюда вывод: будучи другом капитана 13 отряда, целесообразно пить только сакэ. Что-то ведь он у меня спросил такое… а, вспомнил. А лучше бы не, потому что тема-то, как оказалось, свербящая и особого удовольствия не приносящая. Ну да ладно, Укитаке думает, что мне нравится трендеть про этого здоровяка, а мне, собственно, все равно, про что трендеть. Мы оба знаем: самое главное заключается не в том, что мы друг другу говорим, а в том, про что мы взаимно молчим.

-Лежу себе, никого не трогаю – и тут моя Нанао-тяяяян, ты помнишь Нанао, правда ведь? – она и говорит: «Он идет. Риока». И так не вовремя, представляешь?

Представляет. Улыбка *Кераку, у тебя всегда не вовремя. Ты либо пьешь, либо спишь*.

-…Да и вообще, не хотелось мне с ним сражаться: я ведь категорически против убийств и прочих зверств… и не из-за того, что для их совершения приходится отрываться задницу от пригретого места, не надо этих театральных закатываний глаз! Воооооот… Ну потом мы чего-то побузили, поигрались и разошлись. Вернее, я разошелся, а он, следовательно, развалился пачкать мне двор своей кровью. Неплохой ведь паренек, а пришлось покалечить. Собачья работа, дружище, истинно тебе говорю, собачья!!!

На улице сейчас, наверное, здорово: прохладно, тихо, звезды видно… но мы сидим в комнате Укитаке – он не любит выходить без необходимости. Мне легче думать, что он просто не любит выходить, но несправедливость в том, что он не может. Слишком быстро устает, вот и сейчас прилег, хотя мы вроде бы и сидим недавно: начали всего 2 бутылки назад. Народная мудрость гласит, что если после пьянки осталось спиртное, в коллективе проблемы. Но у нас ведь их нет?

Опять придется допивать самому…

Про Чада я не хочу говорить, так как всего рассказать не могу, а недоговаривать и скрытничать и без меня умельцев много, ага.

Нет, ну вы видели когда-нибудь такого здоровяка, такого сильного, спокойного, такого на первый взгляд совершенно обыкновенного?

Я сначала удивился, когда он заговорил – честно, даже не предполагал, что он умеет делать подобные вещи. А уж поняв смысл его слов, вообще ошалел немного. Он извинился за то, что собирался со мной сражаться. Я не чувствовал злости с его стороны – абсолютно. Чад просто хотел помочь Ичиго – и это для него было достаточной причиной подвергать свою жизнь опасности. Странно, но это чуть не выбило меня из колеи. Безоговорочная, искренняя преданность, спокойная уверенность в своей правоте – и вот он стоит передо мной, не сомневаясь и не боясь, хотя сам не знает, что шансов-то против меня почти и нет. Только если я продолжу офигевать и размышлять над его философией.

Я вообще все свою жизнь после смерти занимаюсь тем, что придумываю себе философию и стараюсь существовать в соответствии с ее догмами. Уж сложилось так исторически. Можно, конечно, пафосно сказать про то, что все носят маски, которые себе придумывают и на самом деле это только способ сохранить настоящее лицо, но про маски мы Айзену, пожалуй, оставим.

Отвлекся – бывает. Попав в Сейретеи, первое время я был уверен, что сейчас, вот именно сейчас, и настало благословенное время рая. В Сейретеи ведь никому не должно быть больно и плохо, никто не должен болеть и страдать, иначе, посудите сами, СОВСЕМ нет смысла умирать и перетаскиваться в другой мир. Ни морального, ни физического удовлетворения – а это уж как-то безрадостно и невероятно, никакие законы мирового равновесия и прочей ерунды не действуют. И вот с этими прелестными (с какой бы стороны не смотреть) принципами я устремился вперед по жизненному пути с легкостью человека, только что избавившегося от застарелого запора, и скоростью, которую набирает ящик инструментов, свободно двигающийся вниз по лестнице.

Естественно, мне несказанно подвезло и я умудрился познакомиться с Укитаке. Близко так познакомиться, по-серьезному. И – что бы вы думали, я узнал? Оказывается, в Сейретеи тоже предают, обманывают и ненавидят. В Сейретеи у крови тот же самый противный медный привкус. В Сейретии много проблем, переживаний и болезней - и у Укитаке много седых волос в блондинистой шевелюре. Только этого никто из посторонних не знает.

Вот только я все мусолю разные мысли, перетираю в мозгу возможные варианты, валяюсь на солнце – гадаю, как же это нас всех угораздило попасть в такой несправедливый мирок, пью сакэ – пытаюсь понять, что вообще я тут делаю, почем я снова должен кого-то защищать, за что-то бороться, оберегать тех, кто мне дорог? Опять же обязанности, навязанные окружающими вещами, а так хочется быть кем-то, кроме себя, уже обремененного определенными обязанностями, – свободным, ни к чему не привязанным.

Я просто слишком много думаю, философ хренов.

А вот появился Чад, и мне стало завидно – не сильно, конечно, а так, по-ленивому, по-кераковски. Чад не думает, зачем именно прется за Ичиго не пойми куда, не размышляет, справедливо это все или нет, он уверен, что так надо и это единственно правильное решение. Невероятный этот Чад, повернутый на своей преданности – и я как-то мимолетом замечаю, что ужасно хотел бы иметь его в друзьях. С ним можно тупо помолчать, его иногда можно не замечать, если нет настроения разговаривать и что-то делать. Его можно не очень-то сильно любить – ведь если любишь, чувствуешь постоянную, ежесекундную ответственность и страх опоздать и не помочь в самый важный момент, а это… напрягает.

Чад сильный. За Чада не надо волноваться.

Наверное, мы могли бы стать друзьями – дружелюбный слегка двинутый полуманьяк с лепестками сакуры на башке и молчаливый гигант, прямолинейный, как клинок занпакто. Хотя… Уверен, он еще покахжет свой «бан-кай».

Думаю, мы о многом могли бы поговорить за сакэ. Или помолчать – это уже не столь важно.

Интересно, пересекутся ли снова наши пути: мой, кривой и нелогичный, с заходами на поспать и выпить, и твой, прямой, за Ичиго, за этого безумного мальчишку? Я буду ждать. Запасы моего терпения, алкоголя и тем для размышления практически безграничны.

-Кераку?!

Укитаке смотрит удивленно и просительно. Понятно. Мне уже очень пора. И отказать я не могу, даже если хочется остаться.

-Нууу… Как всегда. Только сядешь поработать и подумать, обязательно кто-нибудь разбудит. Как жаль, что я наконец-то ухожу, да, Укитаке?

-Ты же знаешь, что можешь сидеть здесь сколько угодно…

«только у тебя потом будет вид покойника и приступы каждые 3 часа. Нет, я уж лучше попрусь к себе. Ты не тот, за кого можно не волноваться».

-Нет, ты невообразимо скучен. Я пойду к Зараки и буду вести с ним беседы о красоте лунной ночи и читать стихи.

Укитаке улыбается, и я вспоминаю все свои размышлизмы и осознаю, что после третьей бутылки меня все-таки бешено несет.

-Ага, смотри только сборник стихов не разбей.

-Ни за что. Меня ожидает настоящая мужская ночь, дорогуша. И, кстати…

Укитаке поднимает голову и наблюдает уже с некоторым нетерпением.

-Если вдруг придет Нанао-тян, ты меня не видел, ладно?





2) Написано для Elruu по заявке:



"Гин/Кира

пот

ситуация: Кира муштрует отряд, Гин незаметно для всех наблюдает."



(не фанат этого пейринга, так что извините, если что ).



Лечь-встать.



На тренировках Кира беспощаден: приказы отдаются громким голосом и возражения даже не предполагаются. Шинигами третьего отряда обмениваются недовольными взглядами, опускаясь и вновь поднимаясь, но послушно все исполняют: подобные примитивные на первый взгляд упражнения тем не менее значительно улучшают технику быстрого передвижения.



Лечь-встать.



Кира внимательно следит за отрядом и пресекает все попытки схалтурить. Побывавший как-то на тренировке третьего отряда Абарай, посмеиваясь, сказал, что не узнает старого друга. «Звереешь, Изуру. Власти не хватает, что ли? Доказываешь себе что-то?»



Лечь-встать.



Не хватает. Доказывает.

Кира уже и не может вспомнить, когда капитан проводил тренировки сам – с того момента, как Изуру стал его лейтенантом, эта обязанность, как и многие другие, каким-то непостижимым образом из чисто капитанской превратилась в лейтенантскую. Хотя Ичимару Гин часто наблюдает издалека – вероятно, в большинстве случаев отряд и не замечает начальства, капитан не спешит подходить.



Лечь-встать.



Кира замечает его сразу. Чувствует спиной присутствие капитана – бледная тень в самом углу тренировочной площадки. Лейтенант не меняется внешне, его голос так же спокоен, движения быстры, взгляд внимателен – только между лопаток ползет капелька пота. От напряжения. От сдерживаемого желания оглянуться. От волнения.



Лечь-встать.



Кира давно бросил попытки понять и объяснить самому себе свои чувства к тайчо – это такой дикий коктейль эмоций и ощущений, что начинает кружиться голова. Иногда и подташнивает от собственного бессилия. Страх, непонимание, обида, злость. Все это перевешивает одно единственное – желание быть рядом. Если это любовь, решает для себя Кира, то любовь – самая отвратительная штука в мире.



Лечь-встать.



Гин может постоять и пойти дальше – по тем делам, о которых Кире никогда ничего не сообщается. В таких случаях Изуру сначала чувствует дикое облегчение, а затем такую же дикую боль.



Лечь-встать.



Иногда Гин все-таки подходит ближе, еле заметно кивает вытянувшемуся отряду и поворачивается к лейтенанту, улыбается немного по-другому, нежели обычно. Спрашивает, не занят ли фукутайчо. Будто не видит. Кира занят, Кира работает, Кира как-никак не рядовой офицер. Не хочет ли фукутайчо пройти с капитаном, интересуется Ичимару и, не дожидаясь ответа, разворачивается и уходит, пряча бледные холодные кисти в широкие рукава.



Встать.



А вот в таких случаях все наоборот: сначала Киру поражает острая боль – болят ошметки гордости. А затем, когда отряд отпущен на свободу, а Изуру догоняет Гина, следует за ним по пятам, чувствует болезненное сжатие пальцев на своем локте в каком-нибудь темном переулке – вот тогда волнами накатывает облегчение. Может, он и ненавидит капитана, но при этом безумно хочет быть рядом с Ичимару.



В своей комнате Гин змеей выскальзывает из капитанского хаори и, улыбаясь уже совсем по-другому, указывает Кире на кровать.



-Лечь, Изуру. Лечь.