серафита | От полудня до рассвета

[toshokan]

Название: От полудня до рассвета
Автор:  серафита
Тема: романс/флафф
Пейринг/Персонажи: Урахара/Ичиго
Размер: мини
Жанр: романс, пре-слэш
Рейтинг: PG
Дисклеймер: не претендую
Размещение: можно
Примечание: писано на Битву пейрингов
Саммари: в течение года Ичиго ходит к Урахаре. Каждый день

В тени волосы Урахары кажутся пепельными, почти серыми, как некрашеное полотно, но сейчас, подцвеченные солнцем, выглядят ярче. Шляпа пристроилась на остром колене; другую ногу Урахара вытянул вперёд, время от времени принимаясь возить босой пяткой по дворовой пыли. Ичиго то и дело незаметно скашивает глаза, пытаясь подглядеть сквозь полусомкнутые ресницы: картинка размывается, и кажется, будто вокруг головы Урахары парит светящееся облако.
– Куросаки-са-аааан… – Урахара вертит головой, задирает подбородок, щуря на полуденное солнце непрозрачные глаза.
Ичиго знает эти интонации: Урахаре лениво и скучно, и он изводит окружающих, отпуская двусмысленные шутки и понятные одному ему каламбуры. Джинта в такие дни сбегает во двор, к местной ребятне. Уруру терпит. А сегодня вот не повезло Ичиго.
Школьная сумка валяется на крыльце. Прогретые за день доски настила греют даже сквозь плотную ткань штанов. Лето в этом году ласковое, солнечное, но не жаркое.
– Куросаки-с-а-аан…
Ичиго смотрит на длинный ироничный рот, на костлявые щиколотки под задранными штанинами. Отворачивается.
– Чего тебе? – спрашивает нарочито грубо.
– …у тебя есть подружка?
– Чего? – давится воздухом Ичиго и после секундной заминки выпаливает: – Не твое дело!
– Не моё, – легко соглашается Урахара. – Но у старшеклассника вроде тебя должна быть девочка. Такая, в крошечной юбке и с волосами.
Урахара выразительно вертит кистью, раздувает щёки, видимо, обрисовывая, какая именно «такая». Ичиго смотрит на это и вдруг чувствует, как вспыхивает лицо.
– Дурак, – тихо и зло говорит он. – Недоумок.
Никакие серьёзные и взрослые ругательства не вспоминаются, хоть убей.
Ичиго дёргает к себе сумку за ремень и рывком поднимается на ноги.
Урахара не пытается его остановить.

Каракуру второй день заливает по-осеннему холодный дождь. Узкие улочки вдали от центра превращаются в стремительные ручьи: водостоки не справляются с работой, на месте канализационных решеток вода бурлит и закручивается небольшими водоворотами. Кое-где она поднимается по щиколотку, и кроссовки можно в прямом смысле слова выкручивать, когда Ичиго всё-таки добирается до места.
Хозяин магазинчика выходит на крыльцо. Прикрывает нижнюю половину лица веером, надвигает поглубже шляпу жестом мафиози из старого американского фильма и смотрит на Ичиго сверху вниз нечитаемым взглядом. Ичиго мёрзнет и злится, переступает ногами в луже. Потом Урахара вздыхает:
– Не стой под дождём, Куросаки-сан. Простудишься. Уруру! Чаю!
Когда Урахара разворачивается, чтобы войти в дом, становится видно, что плечи он чуть сутулит – ёжится, а шея под завитками волос покрыта «гусиной кожей».
Ичиго ужасно хочется дышать на неё теплом.

Закат нынче апельсиновый и акварельно-синий, прозрачный, как витражное стекло, и кажется, будто его нарисовали специально для «вида с крыльца» урахаровой лавки. Такая эксклюзивная заставка, авторский дизайн. Ичиго, в общем-то, не слишком бы удивился, окажись это правдой. Он нигде не видел закатов красивее.
Поясница ноет, от забившейся в нос и глотку пыли постоянно хочется чихать. Ичиго совершенно не понимает, почему при способностях Урахары уборку в доме до сих пор не делает какая-нибудь искусственно созданная горничная или там ручной арранкар.
Он в последний раз выкручивает тряпку над тазом с грязной водой и потягивается, разминая плечи. Интересно, почему это выматывает не хуже, чем полноценная тренировка в подвале…
Первый месяц зимы, традиционная уборка, сказал Урахара. Причём тут Ичиго – не сказал, но почему-то выдал тряпку и метёлочку для пыли. Козёл.
Перед глазами появляется пара ног в гэта.
– Работаешь, Куросаки-сан? Ну, молодец, Джинта тебя хвалит… Ах, Куросаки-сан, ну зачем же такое страшное лицо!.. Зачем такие глаза! Разве не правильно, когда почтительные молодые люди помогают по дому старикам! А такие взгляды пугают, сразу думается о чём-нибудь не том…
– О горничных-арранкарах, – буркает Ичиго. И это, хвала небесам, заставляет Урахару замолчать.

Весна в этом году выдалась ранняя. Ночь душная, не спасают даже окна нараспашку. Половинка луны болтается над городом, как надкусанное яблоко: Ичиго видно её со своего футона. Закрыть окно нельзя – дышать нечем, но призрачный белый свет мучает глаза, не даёт уснуть.
Урахара дал позвонить домой со своего телефона; удивительно, но в магазине был установлен допотопный пластмассовый аппарат, Ичиго такие только в фильмах видел. От Урахары он скорее ожидал бы чего-нибудь в стиле «Звёздных войн».
Ишшин долго вопил в своей обычной манере (Ичиго морщился, отводил трубку от уха), громко сетовал, что чудесный ужин Юзу теперь пропадёт, что не следует так сильно задерживаться на тренировке, потом попросил позвать к телефону хозяина. Ичиго пожал плечами и отдал трубку.
Урахара слушал его отца, глядя в побеленную стену напротив. Ичиго не слышал слов – только голос, из которого напрочь исчезли громогласность и жизнерадостность. После его отправили в гостевую комнату и выделили этот футон под открытым окном.
За час Ичиго извертелся на твёрдом неудобном матраце. Под веки будто песка насыпали.
Скрип.
Кто-то ходит по коридору за сдвинутыми сёдзи, почти беззвучно, но полы в старом доме не предназначены для тишины. Рука сама дёргается к поясу, потом к груде одежды в углу, потом разум – не инстинкт – вспоминает, что для того, чтобы вызвать Зангецу, одежда не нужна.
Тот-кто-снаружи останавливается у входа. Замирает, медлит уходить…
Ичиго вжимается влажным виском в подушку. Закусывает губу, всматриваясь в темноту до рези в глазах. У него мёрзнут плечи над краем одеяла.
…Ушёл.

– Ну что ты маешься, – скучным тоном произносит Урахара, глядя в сторону.
Рассвет дрожит над Каракурой, рассыпает по двору горсти бликов: по скособоченному деревцу у ворот, по зарослям лопухов и одуванчиков у колодца, по перилам и гравиевой дорожке – везде, где побрызгало с ночи смешным весенним дождём. Справа горбатый мостик-радуга перекинулся от крыши лавки до здания муниципалитета – дальше Ичиго не видно.
Скоро лето, но тепла ещё ждать и ждать.
– Почти год уже. Не надоело?
Ичиго стискивает зубы. Главное тут – не вспылить, не сорваться с места. Не дать Урахаре повод и дальше со спокойной душой считать его ребёнком.
Не отступать, как будто за спиной Рукия, Орихиме, Каракура в огне.
Ичиго посещает истерическая мысль, насколько применимо выражение «со спокойной душой» в отношении шинигами.
– Ты же можешь со мной, – упорно повторяет он то, что случайно брякнул пять минут назад. Теперь-то уж – только до конца.
– Ишшин меня кастрирует, – Урахара обмахивается веером. – Отрежет яйца и заспиртует в банке. Так что не смогу.
– Банку тогда... отдай.
Урахара вздыхает. С щелчком раскрывает-складывает веер.
– Какой ты болван бесчувственный, – говорит укоризненно.
Ичиго чувствует, как теплеют уши. Опускает голову пониже, подносит к губам чашку с чаем, пытаясь утаить улыбку, расплывающуюся на лице против воли.
Если он сейчас начнёт подпрыгивать и орать – это уж точно не убедит Урахару, что он достаточно взрослый.
– Могу, – наконец, сердито говорит Урахара. – Но это ничего не значит, имей в виду. Я вон, может, и с кошкой могу. И вообще – что за манера такая ухаживать, а? Берёшь измором?
– Звучит, как название какого-нибудь крутого кидо, – гордо соглашается Ичиго.
Урахара привстаёт, ловит ладонью апельсиново-рыжий затылок, сильно тянет за вихры, треплет, как щенка.
– Ай!
Но Ичиго терпит, не отворачивается, подаётся вслед за рукой, неудобно выгибая спину. Даже губу умудряется не закусить. Урахара минуту рассматривает его лицо вблизи, поворачивая из стороны в сторону, беззвучно бормочет себе под нос.
– Бусидо по тебе плачет, – неожиданно раздражённо заключает он. – «Путь меча», Менос тебя дери! Чего тебе в школе не сиделось? Приходи вечером. Эй! Руки прочь! При себе держи, говорю! Вечером, что непонятного.
Ичиго выдыхает от облегчения.
Рассвет над Каракурой сияет радугой, пьяный от весны.