Игры богов, или Сейрейтей в шоколаде
Игры богов, или Сейрейтей в шоколаде
АВТОР: Яся Белая *то бишь мну*
БЕТА: *ну если найдутся смельчаки*
ФАНДОМ: Bleach
РЕЙТИНГ: PG *хотя извращенная фантазия аффтара видит их всех только в NC-17*
ПЕЙРИНГ: Маюри/Нему, намек на Маюри/Исида, Зараки/Ячиру, парочка сумасшедших богинь и Святой Валентин
ЖАНР: буффонада *а в просторечье — стёб*
ДИСКЛАЙМЕР: Кубо-сама, простите за то, что я тут с вашими героями делаю
САММАРИ: Однажды к великим ками попал один иноземец и понеслось)))))
КОММЕНТАРИИ: да вы и так все знаете: аффтар — маньягг, и не отрицает этого
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ:
1) аффтару следовало бы сделать себе сеппуку и подвергнуть себя аутодафе за фривольное обращение с японским и европейским фольклором;
2) извращенцам не беспокоится и губешки закатать — педофилии не будет!
3) ну и как обычно AU вкупе с ООС пляшут джигу на костях зверька-обоснуя
РАЗМЕР: мини
СТАТУС: закончен
всеобщая подарка здесь
Праздники — это скучно, потому что глупо. А все глупое, не может быть интересным, так не дает пищи для ума.
Придя к такому выводу, капитан двенадцатого отряда и директор Бюро технических разработок Куротсучи Маюри откинулся в кресле и забарабанил длинными белыми пальцами по столу. Действо, происходившее по ту сторону монитора и именовавшееся «День Святого Валентина в Сейрейтее», невероятно раздражало его.
Иноземное поветрие, принесшее с собой алый вихрь «валентинок», не миновало и Сообщество Душ. И шинигами охотно заболели этой хворью.
— Ну, кому, скажите на милость, нужна вся эта малиново-сердечковая чушь? — возмущался в пустоту кабинета непризнанный сейрейтейский гений.
А опустели его апартаменты потому, что весь отдел — по заданию руководства Готей 13 — трудился сейчас над усовершенствованием шоколадоотливной установки. Распоряжение высшего руководства обнародовали на экстренном собрании капитанов. Кроме того, добавил тогда же командир Ямамото, всем отрядам обязательно и притом деятельно поучаствовать в подготовке и проведении праздника! Инспектировать будет лично. Однако Маюри сразу четко обозначил свою позицию по этому поводу: без меня. Потому его вообще от шоколада тошнит.
— Жучьи лапки попикатнее будут, — хмыкнул из-под шляпы Киораку.
Укитаке спрятал усмешку за рукавом хаори.
А Кучики завел очи горе.
Однако сотайчо пылал энтузиазмом, как высвобожденный Рюджин Джакка, и посему оставил без внимания эти препирательства. Наоборот, улыбнулся краешком губ и сказал, что все-таки увидеть во сне одновременно Бэндзайтэн1 и Амэ-но Удзумэ2 это и впрямь к добру. А если с ними еще и иностранец приятной наружности, в монашеской сутане и с обескураживающей улыбкой, представившийся просто: «Валентин», то это вообще чудесно. В общем, как выяснилось из сна, вся эта честная компания желала праздника, а отказывать богам и святым, пусть даже иноземным, как вы понимаете, себе дороже. Но за извечным прищуром Яма-джи правды было не разглядеть. В тот же день старина Генрюсай, не мудрствуя лукаво, подписал соответствующие бумаги, и Сейрейтей охватила эпидемия шоколадных сюрпризов и повальной влюбленности.
Говорили, первой жертвой этого недуга пал Кучики Бьякуя, обнаруживший, что вся отрядная отчетность вдруг порозовела и украсилась сердечками…
Куротсучи, конечно, в амурном переполохе не участвовал, но от подарка бы не отказался.
— Но разве кто догадается преподнести своему капитану одного прелестного юного квинсика? — мечтательно протянул Маюри.
Догадываться и правда было некому: рядом не было даже Нему. «Дочурка» главного сейрейтейского изобретателя тоже заразилась «шоколадной лихорадкой» и оккупировала институтскую кухню.
— А еще, — продолжал размышлять вслух джуунибантай-тайчо, — неплохо было бы препарировать этого святого Валентина, и кто знает, может, тогда мне удалось разгадать, что такое любовь.
Куротсучи лениво пробежался пальцами по клавиатуре, и на экране показались казармы одиннадцатого отряда. Хотелось, чтобы взгляд отдохнул на чем-то монотонном, а уж в одиннадцатом точно нет этого розового безумия…
Но оно было. Еще розовее, чем весь Сейрейтей в день влюбленных. Оно стояло на крыше и чирикающим голоском поясняло пятому и третьему офицеру, как следует правильно развешивать над дверями корпусов гирлянды из бумажных сердечек.
Маюри хотел, уж было, взвыть от отчаяния, но тут ветер, запутывавшийся в карамельно-розовых волосах крохи-лейтенанта, подбросил неожиданную идею.
— А что, праздники тоже могут быть интересными, — пробормотал капитан двенадцатого отряда, и злорадно ухмыльнувшись, покинул свой кабинет.
Увлеченный своими мыслями, он не заметил, что три странных тени скользнули за ним…
***
С самого утра в Такама-но хара3 было неспокойно. Ята-но-кагами4 кривлялось и дерзило, смея показывать Аматэрасу ее сведенные к переносице брови и мимические морщины. Сусаноо5, как обычно, устраивал сквозняки, взвивая полы кимоно ее прислужниц и порождая тем самым невыносимый визг. Вот что значит его: «Сжалься, сестрица, и пусти погостить»! Кроме того, жемчуг в прическе небесной владычицы сверкал не достаточно ярко, а цветы, которые служанки намеревались вплести в ее мидзура, казалась главе пантеона недостаточно свежими. Словом, кошмар, хоть обратно в грот удаляйся! А тут еще эти…
Бэндзайтэн и Амэ-но Удзумэ громко ругались. Причиной их спора стал застенчивый иноземец в длинных темных одеждах.
— Это я его из моря вытащила, — вопила Бэндзайтэн, замахиваясь на соперницу бива.
— Да ты бы со своими дружками его и не увидела, если бы я не захотела прогуляться и не зажгла Луну, — возражала Амэ-но Удзумэ, пряча лицо под маской. И эмоций не видно и удар выдержит.
— Шла бы на своем чане плясать, распутница! — гордо вскинула нос богиня удачи. — Уверена, гайкокудзин6-сама предпочитает девушек скромных, воспитанных и образованных.
— Зато мы с ним тезки7, — парировала лунная фея.
— Нашла чем гордиться, мужланка! — хмыкнула Бэндзайтэн и, изящно опустившись на пестрый ковер, тронула плектром шелковые струны бива. Полилась музыка.
— Зато никто не умеет танцевать зажигательнее меня, — ответила Амэ-но Удзумэ и, подоткнув свое вызывающе яркое кимоно, принялась отплясывать нечто ритмичное и крайне неприличное.
— Кхм, — произнес гость, решив, что пора ему все-таки вмешаться в этот бесконечный спор. — Обе синьорины несомненно прекрасны и щедро одарены, — начал он, когда богини обернулись на его покашливание, — и если бы мне предстояло выбирать из вас, уверяю вас, сударыни, это был бы нелегкий выбор. Поэтому, я не вижу иного способа решить этот спор, как обратиться к третьей стороне…
В это мгновение из пагоды, где как раз собирались на моление небесные ткачихи, выглянула Аматэрасу: она была очень разгневана шумом, который подняли спорщицы, и намеривалась их как следует проучить. Солнечная богиня даже обнажила по этому случаю Кусанаги-но цуруги8, и зарвавшиеся божества наверняка не досчитались бы голов, срубленных, как сорная трава, если бы пылающие гневом прекрасные глаза небесной императрицы не встретились с кротким взором чужестранца. Прелестная владычица вспыхнула до корней волос и потупилась.
— Ваша красота затмевает солнце, — галантно поклонился незнакомец. — И, будучи столь прекрасной, вы непременно являете собой еще и кладезь мудрости.
Аматэрасу смилостивилась: давно ей не говорили подобного. Хотя про солнце он, конечно, загнул — как она может затмевать саму себя? И великая небожительница только собралась прочесть подобающее случаю хайку, но мысли ее, почему-то, спутались, и слова никак не слагались в стихи. Поэтому она сказала просто, но с достоинством:
— Ну и к чему эта лесть. Я все равно собиралась поставить на место этих негодниц, — она кивнула на притихших богинь.
— Да, девицы никак не могут решить, кто из них более достоин меня, — иноземец скромно опустил глаза.
— Вы все вместе испортили мне утро, — с трудом скрывая гнев, проговорила Аматэрасу, — вместе вам и исправлять положение. А потом я может быть и разрешу ваш спор.
— О, добрейшая! О, яркосияющая! — возвестил ее собеседник. — Что вы желаете, дабы мы могли заслужить ваше снисхождение?!
Аматэрасу задумалась. Потом глаза ее сверкнули — озорно, будто она — не тысячелетнее божество, а юная девушка, которая не прочь пошалить.
— Я слышала, у вас на родине вы пробуждаете в сердцах людей пламя любви?
— Ну… что-то вроде того… — кивнул гость.
— Так вот, я даю вам сутки на то, чтобы эти унылые боги смерти, — она ткнула холеным пальчиком в сторону нижнего неба, — начали совершать безумства во имя любви. И нечего стоять и хлопать глазами, — передразнила она Бэндзайтэн и Амэ-но Удзумэ, — вы отправляетесь и ним, перенимать опыт. И да — я тоже, между прочим, хочу повеселиться. Так что, действуйте, — и удалилась туда, где слуги уже обложили мягкими подушками ее трон. Представление ожидалось интересное.
— Вот уж воистину — и на солнце есть пятна, — пробормотал Святой Валентин, проводив взглядом тонкую спину владычицы. Больше он ничего изречь не успел, ибо две богини подхватили его под руки и увлекли за собой.
***
— Капитан-Страшилка, хватит претворяться стенкой, я вас нашла, — и Ячиру громко захлопала в ладоши. Иккаку и Юмичика моментально оказались рядом: что нужно здесь этому уроду из двенадцатого?
Маюри, обозленный тем, что его так быстро раскрыли, да еще, к тому же, какая-то девчонка, сбросил свою маскировку.
— Капитан-Страшилка тоже принес мне «валентинку»? — ничуть не испугавшись, девочка вплотную подбежала к Куротсучи, и теперь, чуть наклонив голову набок, рассматривала его.
— Да, я приготовил ее для тебя, но ты должна пойти со мной.
Девочка попятилась, ее подчиненные ощерились занпакто.
— Я не хожу в гости к плохим дядям! — топнула ножкой маленькая лейтенант, выглянув из-за хакама Иккаку. Тот радостно скалился, предчувствуя кое-что повеселее украшения казарм.
— Ну какой же я плохой, — обиженно проговорил Маюри. — Я деток очень люблю. Тебе это даже мой занпакто подтвердит, — ухмыльнулся джуунибантай-тайчо, обнажая меч.
Иккаку и Юмичика тут же приняли боевую стойку
— Разорви в клочья, Ашисоги Дзидзо, — скомандовал Маюри, но…
Все вокруг заволокло розовым дымом, пахнувшим клубникой и ванилью. Дым щекотал ноздри, обволакивал разум, утихомиривал ярость. Сердца наполнились ликованием, а на губах расцвели улыбки. Иккаку и Юмичика взглянули друг на друга по-новому, и, побросав катаны, раскрыли объятия. И мир вокруг исчез.
Из тумана, прямо перед лицом опешившего хозяина вынырнул материализованный Ашисоги Дзидзо и прописклявил:
— Не буду.
— Не будешь что? — прокашлявшись, спросил Маюри.
— Рвать в клочья, — похлопал крылышками ребенок-бабочка. — Я сегодня Купидон…
— Купи… кто? — желтые глаза директора Исследовательского Бюро стали круглыми…
— Прошу прощения, синьор, — раздалось из-за спины ученого. Он обернулся на голос и обнаружил стройного мужчину приятной наружности. — Но устами этого дитя глаголет истина. Ибо источает он нынче ничто иное, как любовный дурман…
— Да кто вы вообще такой? — в плывущем сознании Куротсучи еще оставались кое-какие трезвые мысли.
— Простите, забыл представиться: Валентин, с лета 494-го от Рождества Христова — Святой.
— О менос гранде, на ловца и зверь… — проговорил капитан двенадцатого отряда, падая в сиреневатое облако.
И тут же из душистого марева раздался душераздирающий крик:
— Нееет, Маюри-сама… — к рухнувшему капитану бросилась красивая, перемазанная шоколадом, девушка.
Тут же кружил Ашисоги Дзидзо, продолжая окуривать все газообразным афродизиаком.
Валентина же вновь увлекли за собой его прекрасные спутницы.
И никто так и не заметил метаморфоз, произошедших с лейтенантом одиннадцатого отряда.
***
Привлекательный синеволосый мужчина медленно приходил в себя. Затылок немилосердно саднило. Перед глазами мельтешили розовые сердечкоподобные звездочки. Рядом, стоя на коленях, рыдала молодая девушка… Заметив, что объект ее слез пошевелился она бросилась к нему на шею и запричитала:
— Маюри-сама, Маюри-сама, вы живы!
— Конечно, жив, — проговорил он, ласково отстраняя ее от себя. Сейчас только заметил, что ее омытые слезами глаза были невозможно-зелеными. — Ты такая красивая… — прошептал он, на миг забыв, как дышать.
Девушка зарделась и стала еще привлекательнее.
— Я принесла вам шоколад… А вы… — она снова всхлипнула.
— Ну что ты, я вовсе не собираюсь умирать, — улыбнувшись, сказал он и привлек ее к себе. Девушка опешила и затихла, с замиранием сердца слушая, как он выдыхает ей в волосы: — Особенно теперь, когда ты со мной… Мы будем жить вместе долго-долго.
— Значит, таково желание Маюри-сама, — просияла девушка. — Нему счастлива…
— Да, и у нас будет много-много детишек…
— Ано… — робко возразила она, — ну… я … не совсем… Но… но мы можем усыновить Ашисоги Дзидзо. Посмотрите, какой он золотой ребенок!
Услышав о подобной перспективе, Ашисоги Дзидзо взвизгнул и впал в глубокий банкай. Сейрейтей заволокло розовым туманом.
***
Зараки Кенпачи скучал. Отмеренное ему неугомонным лейтенантом количество сердечек было уже давно вырезано, и делать стало решительно нечего. Ну не отчеты же писать! А хорошей дракой в воздухе не пахло. Пахло — Кенпачи принюхался — клубникой… Он зевнул, проглотив отменную дозу странно порозовевшего воздуха, и потянулся, чтобы размять затекшие мышцы… И тут судьба сжалилась над ним.
— Кен-тян, ааааааа, спаси!
Он вихрем сорвался со стула и, выхватив меч, выскочил в коридор. Розовая тень тут же метнулась ему за спину. И на командира глянули полные любви глаза подчиненных. Казалось, на их лицах — от уха до уха — застыло: «Каваий».
— Что здесь происходит? — прорычал Кенпачи, чувствуя, что начинает закипать. — Что за идиотские у вас рожи?
— Это все я, — пискнули сзади. И Зараки наконец оглянулся. Несколько секунд он пытался понять, что у него не обман зрения. И даже тщательно протер глаза. Потом протянул руку и ощупал стоявшее перед ним создание. И лишь после этого неуверенно спросил: — Ячиру?
Она кивнула.
Он поскреб затылок, позвякивая колокольчиками, затем, схватил ее за руку и, рявкнув влюбленной толпе: «Убирайтесь», уволок за собой в кабинет. Тут отпустил и осмотрел еще раз.
Нет, он, конечно, знал, что дети иногда очень быстро растут. Но с утра она вроде была…
Сейчас перед ним стояло совершенно удивительно создание: с ниспадающими почти до колен розовыми волосами и широко распахнутыми вишневыми глазами, утопающими в неимоверных ресницах. Кроме того, у этого существа наличествовали все выпуклости и округлости, полагающиеся взрослой девушке. Да и ростом она была немного повыше прежней Ячиру. (Хотя рядом с ним — все равно малявка). И еще, вместо положенной черной формы шинигами, на этой фее красовалось жемчужно-лавандовое юката, элегантность которого подчеркивалась оби цвета мяты.
— Может, объяснишь?
— Ну, понимаешь, Кен-тян, мы с Бильярдным Шаром и Красавчиком украшали главный корпус. Ну украшали-украшали, а потом пришел Капитан-Страшила, — она изобразила вечную ухмылку Маюри, — и сказал, что хочет забрать меня с собой. Извращенец, — она умостилась прямо на рабочий стол и заболтала ногами… — Но Шар и Красотуля бросились на защиту… И тогда он высвободил свой занпакто… Ну а тот стал дышать на всех клубникой… И Шар с Красавчиком стали обниматься… Кен-тян, — тон стал капризным, — я хочу клубники!
— А больше ты ничего не хочешь? — возмутился Зараки, слушавший ее со сложенными на груди руками и озабоченным лицом.
— Хочу, — секунда — и нежные ручки уже обвивают его шею, едва успел подхватить.
— Ну, говори уж… Сегодня все-таки праздник.
Она зажмурилась, видимо прокручивая в голове картинки с желаниями, потом обольстительно улыбнулась и, слегка порозовев, прошептала ему на ухо свое самое заветное:
— Увидеть твой банкай.
***
На облаке сидели Бэндзайтэн, Амэ-но Удзумэ и Святой Валентин. Теперь они могли себе позволить выпить нектара: ведь улыбка Аматэрасу сияет во все небо — значит, владычица довольна.
Глупый давешний спор был забыт. Хотелось вместе радоваться жизни.
— За веселье! — провозгласила Амэ-но Удзумэ, наполняя сакадзуки искристым душистым напитком.
— За удачу! — поддержала подругу Бэндзайтэн.
— За любовь! — присоединился Валентин.
И все вместе, подняв чашки, прокричали:
— Кампай!
_________________________________________
1 Бэнтэн (или Бэндзайтэн) — богиня удачи (особенно на море), мудрости, искусств, любви и тяги к знаниям, изображается в виде девушки с бива — национальным японским инструментом, напоминающим лютнею. Единственная женщина из Семи Богов Удачи Сити-фукудзин, изображаемых как по отдельности, так и всех вместе — плывущи¬ми на корабле, нагруженном драго¬ценными волшебными талисманами. Именно к Бэндзайтэн обращаются девушки с просьбами о любви и счастливом замужестве.
2 Амэ-но Удзумэ — фея луны, богиня счастья, любви и радости. Она считается родоначальницей ритуальных танцев и основоположницей театрального искусства в Японии. По этому Амэ-но Удзумэ часто изображается танцующей или держащей в руках актерскую маску. Согласно «Нихонги», она - «далёкий предок» кими (один из родовых титулов в Древней Японии) из рода Сарумэ, откуда выходили женщины-жрицы, участвовавшие в празднестве первого риса, ритуальных плясках кагура, обрядах изгнания злых духов и др. Амэ-но Удзумэ играет главную роль в извлечении Аматэрасу из грота (в «Кодзики» описывается её танец на перевёрнутом чане, во время которого она «приходит в священную одержимость»; св. I). Эта богиня должна была сопровождать Ниниги и других небесных богов при их нисхождении на землю. Считается прародительницей гейш.
3 Такама-но хара (др.-япон. «равнина высокого неба») — в японской мифологии верхний небесный мир, место обитания небесных богов, божественных предков, в отличие от земли — места обитания земных духов и людей. Здесь владычествует богиня Аматэрасу, главное божество синтоистского пантеона, расположены её дом, рисовые поля.
4 Ята-но-кагами (др.-япон. «зеркало больше пядени») — священное зеркало, с помощью которого удалось выманить из грота Аматэрасу. Увидев зеркало, она не устояла и вышла полюбоваться своей красотой.
5 Сусаноо-но Микото (яп. スサノオ (須佐之男命, «доблестный быстрый ярый бог-муж из Суса»») — бог ветра, в японской мифологии последний из божеств, появившийся из капель воды, которыми первый на свете бог-мужчина Идзанаги омыл свой правый глаз после того, как вернулся из ёми-но куни (страны мертвых). Полагают, что первоначально Сусаноо был богом бури и водной стихии, затем появилось представление о нем как о божественном предке родов, связанных с Идзумо. Возможно, что в его образе объединились несколько божеств, поскольку Сусаноо также считали божеством страны мертвых, в некоторых мифах он божество плодородия.
6Гайкокудзин (外国人, 外 «вне», 国 «страна» и 人 «человек») — «человек из внешней страны», иностранец.
7 Намек на то, что и имя Амэ-но Удзумэ с древнеяпонского, и Валентин с латинского переводятся как «сильный».
8 Буквально — «меч коситель травы». Священный меч, позднее ставший символом императорской власти.