С капитаном Зараки время летит незаметно
Название: На ветру
Фандом: Блич
Автор: Tasha911
Бета: Jenny
Пейринг: Кенпачи/Бьякуя и мимо пробегающие вроде АЮ/МИ и т.д.
Рейтинг: в планах NC-17, а там – как фишка ляжет
Жанр: Драма/романс
Размер: макси (на настоящий момент - 47 тыс. слов)
Предупреждения: Кучики у меня не бывает без пафоса и кимоно, а Кенпачи – без сквернословия. Модерн!АУ, обусловленный им ООС некоторых персонажей.
Статус: в процессе
Посвящение: Эта валентинка пишется для Пухоспинки-тайчо, которая хотела: Заракуйную АУшку про современность. Зарисовка про богатого аристократа и нефтяного магната из низов, встретившихся в закрытом клубе Готей-13.
В принципе, все условия заказа будут почти соблюдены, за исключением главного, наверное. Это никоим образом не «зарисовка» )))
Комментарий: выкладывается с разрешения автора
Читать дальшеГлава 1
– Совсем оборзели, педики? – Аясегава вскочил с дивана в приемной, поспешно застегивая рубашку. Впрочем, смущенным этот гад не выглядел, а вот у Мадараме стыдливо вспыхнула даже его лысая башка. – Так вы скоро на моем столе трахаться начнете.
– А можно? – хмыкнул Юмичика.
– Урою, – коротко пообещал Кенпачи, открывая дверь в свой кабинет.
Недавно отстроенный главный офис «Зараки-групп» не нравился ему категорически. Стеклянные окна от пола до потолка, огромный стол для конференций, похожий на взлетно-посадочную полосу, и куча мониторов по всей стене, непрерывно показывающих сводки со всех международных бирж.
– Долбаные арабы, – выругался он, заметив некоторое падение цены на нефть на европейских рынках. Впрочем, в шесть утра он еще не был способен на полноценную ненависть, и странам ОПЕК пока ничего, кроме проклятий, не грозило.
Дернув узел галстука, болтавшегося на мощной шее, Зараки распахнул неприметную дверь, ведущую в комнату куда меньших размеров. Та была обшита полусгнившими деревянными досками, пропахшими морем и рыбой. Отшвырнув ногой пару пустых картонных коробок, которые преграждали путь, он рухнул в потертое кожаное кресло со следами затушенных об обивку окурков и устало закрыл глаза. Иккаку называл эту каморку комнатой для медитаций и, в общем-то, был не слишком далек от истины. Кенпачи нравилось вспоминать… Все важное, с самого долбаного начала его пути, не упуская ни одной, даже самой незначительной детали. Теперь он мог забыть врагов, выигранные битвы, оказавшиеся скучными, но себя – никогда. Первое, что легко воскресло в памяти, – серые стены больницы, в которой он очнулся с трещиной в черепе, сломанной ногой и зажатой в руке пачкой дорогих сигарет. Его все расспрашивали, кто он и откуда, но сказать в ответ было нечего. Все, что было до того дня, сожрала немая темень, в которой нельзя было отыскать ни проблеска света. Словно его родила не женщина, а боль, накачали жизненной силой трубки капельниц, опутавшие безвольное тело. Сначала он хотел узнать, кто он. Пытался ответить на вопросы. Слушал отчеты полицейских, даже фальшивые извинения хозяина лавки, которую пытался ограбить. Старик чуть не плача твердил, что он впервые видит этого парня, хотел только его догнать и заставить расплатиться, а тот выскочил на дорогу прямо под колеса грузовика. То, что он говорит правду, подтверждало множество свидетелей, но ни один из них не мог сказать, откуда в их приличном районе взялся странный тип, одетый лишь в грязную майку и продранные джинсы. На нем даже ботинок не было, несмотря на первые заморозки, а в карманах штанов не обнаружилось не только документов, но даже мелочи. Медики смогли добавить к сказанному лишь то, что их пациент вцепился в свою добычу так, что вырвать сигареты у него не получилось даже под наркозом.
– Ну не отрезать же ему пальцы было? – хмыкнул бородатый хирург.
У этого мужика, умело орудовавшего скальпелем, вообще был довольно специфический юмор. Люди не знали, смеяться над его шутками или пальцем у виска крутить. Вот только парню на больничной койке понравилось то, как недовольно вытягивались лица придурков в белых халатах, когда этот бородатый маньяк, расхаживающий по отделению хирургии в окровавленной после операции форме, курил прямо под запрещающей это дело табличкой. В ответ на каждое замечание док предлагал всем оскорбленным его поведением выбор: пойти и вскрыть вместо него очередную черепную коробку безнадежного пациента или отсосать прямо на месте. Так уж получилось, что у него было только два способа расслабиться – курево и минет. В больнице предпочли не отнимать сигареты.
Тогда, сам того не желая, он дал парню с амнезией стоящий урок. Можно получать удовольствие от того, что тебя все ненавидят и презирают, если ты сам четко знаешь, чего стоишь. Делаешь свое дело так, как хрен его выполнит кто-то другой, сколько бы прекрасных слов и накрахмаленных халатов ни пряталось в его шкафу. Парню без прошлого тоже захотелось стать тем, кто сможет плюнуть в лицо всему миру или даже пожать руку богу. Едва его пальцы смогли пошевелиться, он стащил из кармана дока зажигалку и, оставшись в палате наедине с пикающей бандурой, отсчитывающей ритм его сердца, с трудом открыл пачку, решительно сунул в рот сигарету, прокрутил кремниевое колесико и… Это была первая и последняя затяжка в новой жизни. Горький дым ему не понравился. Он всего лишь высушил гортань и наполнил легкие каким-то странным покалыванием.
– Что ты творишь? – Вбежавшая в палату хорошенькая медсестра тут же выхватила у него изо рта сигарету и, затушив окурок в стакане с водой, понесла его к урне.
– Зараки, – прочел он на пачке. На что-то же эта фигня должна была сгодиться, раз он проиграл свои воспоминания немой тьме в попытке ее заполучить?
– Мне все равно, как ты называешь эту гадость.
– Не «ты», а Зараки.
Так на его больничной карте появилось имя или фамилия, потому что отзываться на «эй» он теперь категорически отказывался.
Аясегава наконец натянул брюки и сподобился принести своему боссу утренний стакан с мутной жижей. На его дне кружили перемешанные с гущей сенчи кристаллы не до конца растворившихся таблеток. Почему-то он любил именно эту отраву, смесь горького чая с прилипающими к языку кисловатыми крошками наркоты, которой торговали на улицах. Мадараме мог до отказа забить его дом дорогущими препаратами, стимулирующими чувствительность нервных окончаний, но Зараки нравилось так. Чтобы горько, терпко и с хрустящими на зубах белыми «снежинками».
– Босс, насчет сегодняшней встречи…
Глядя на его вертлявую походку, блядскую, как у мартовской кошки, Зараки хмыкнул. Бывший хост остается шлюхой, даже отучившись в Оксфорде и получив диплом юриста по международному праву. Он откинулся на спинку стула. Чтобы ожить, ему нужны были еще семнадцать минут. Потом кончики пальцев на ногах начнет слегка покалывать от ощущения тепла. Оно будет плавно скользить вверх по икрам, наполнит тяжестью мошонку, на вялом члене резче выступят вены, но действие его собственного лекарства на этом не остановится. Тепло поползет дальше, на миг скрутит отчаянной болью желудок, обжигающим огнем лизнет каждую трещину на плохо сросшихся ребрах и наконец ударит в голову.
– Заткнись. – Он снова закрыл глаза, зная, что Юмичика так же, как и он сам, считает в уме бесконечные секунды. Это ожидание нового дня всякий раз немного больше вчерашнего. Всего на пару мгновений. Зараки их никогда не хватало, чтобы как следует разозлиться, а вот глаза раньше срока рухнувшего на колени Аясегавы горели гневом. Но он ничего не сказал, только ловкими пальцами расстегнул крохотные пуговицы на ширинке босса и решительно облизал пухлые губы.
Кенпачи положил ладонь на его затылок и вздохнул, почувствовав ее тяжесть, ощутив, как ластятся к пальцам шелковистые волосы. Свою слабость можно демонстрировать только тем, кому безоговорочно доверяешь, потому что за свою преданность они ничего не просят взамен.
Глотка у Юмичики и впрямь была золотая. Казалось бы, многолетний ритуал, который давно мог надоесть, но Аясегаве удавалось каждый раз вносить в него некоторое разнообразие. Сегодня он был настроен по-деловому, на максимально быстрое достижение результата. Погружая член в горло до упора, он чуть сжимал губы у основания и резко подавался назад. Почувствовав легкое возбуждение, Кенпачи надавил на плечо Юмичики, заставляя его отстраниться.
– Я в норме.
Он никогда не кончал с Аясегавой. Утренний «массаж» был лишь проверкой функций организма. После того как тот пару раз дал осечку в самый неподходящий и оттого особенно неприятный момент, даже после приема «микстуры» он предпочитал проверять затвор перед выстрелом. Юмичика сам выдумал себе эти дополнительные обязанности. Зараки сомневался, что тот сделал это из особого пристрастия к минету или большим членам. Он действительно любил своего лысого дружка и предпочитал не гулять от него без крайней на то необходимости. Хотя прикажи Зараки отсосать Мадараме, тот бы выматерился от души, но с такой же готовностью опустился бы на колени. Просто для этих больных ублюдков Кенпачи был больше чем боссом или членом семьи. Он стал их причиной жить, оба научились идти вперед, мечтать и добиваться целей, следуя за его широкой спиной. Ни один не знал, что станет делать, если босс оступится или упадет. Сами того не замечая, они давно перестали плестись позади, вставая рядом. Чтобы вовремя подставить плечо, не дать ему даже пошатнуться.
Поднимаясь с колен, Аясегава задел плечом груду коробок, из одной из них на пол посыпались пузырьки с таблетками. Секретарь мстительно раздавил одну из склянок каблуком, поставив на столик рядом с боссом упаковку с влажными салфетками.
– Завязывали бы вы с этой гадостью. Даже если у вас ничего не болит, страшно представить, как выглядят сейчас печень и желудок.
Не болит? Боль была. Кенпачи она нравилась даже больше чувства возбуждения.
– Ты вернешься к своим обязанностям или хочешь посмотреть, как я дрочу? Только предупреждаю: это будет последним шоу, которое ты увидишь в своей жизни.
– Да пошли вы! – Особой субординации Зараки никогда не требовал, так что секретарь не отказал себе в удовольствии напоследок шарахнуть дверью.
Кенпачи бросил взгляд на салфетки, хмыкнул и застегнул штаны. Не то чтобы у него совсем пропало настроение... Просто он предпочел оставить его для Рыжей. Имени своей новой пассии он пока не запомнил. Причина была не в том, что в плотном графике последних дней так и не нашел времени ее трахнуть, постель никак не способствовала его желанию с кем-то знакомиться, но многое упрощала, а с девчонкой уже пора было что-то решать. Ему нравилось выводить ее в свет, напоминая шипящим вслед моралистам, что они сами принимали законы, согласно которым возраст согласия в Японии – тринадцать лет, а значит, ему стоит не плевать в спину, а благодарить, что Юмичика нашел ему очередную девку в старшей, а не средней школе. Зараки любил выводить людей из равновесия. Совершать поступки, от которых безупречные маски на их лицах шли трещинами, обнажая нутро, чаще гнилое, реже ему удавалось разглядеть что-то по-настоящему интересное. Рыжая привлекала тем, что не была фальшивкой. Глупая, искренняя и смешливая дурочка, она с самого начала вся была на виду, может, поэтому у него так и не дошли до нее руки. Есть вещи, лапать которые от одной скуки не хочется. Может, ему жениться на ней? Ячиру не помешает если не мать, то хотя бы подружка, в которой больше детской непосредственности, чем в его дочке. Если они поладят, бестию можно будет забрать из частной школы и попытаться вбить в ее голову хоть что-то в домашних условиях.
Рассыпавшиеся пузырьки напомнили ему психиатрическую лечебницу. Там тоже было до одури много таблеток. Самых разных: белых, серых, синих и даже конфетно-розовых. Привязанному к койке Зараки разжимали челюсти и горстями засыпали таблетки в рот, уверяя, что так всем будет только лучше. Наверное, они в чем-то были правы, только в какой-то момент психушка стала хуже тюрьмы. Там его, по крайней мере, не запихивали в смирительную рубашку, накачивая успокоительным. Наверное, док, вытаскивая его из камеры, не желал ему зла, он просто не понимал: если зверя еще можно удержать в клетке, то в питомнике для таких же бешеных собак, где на нем ставят опыты, – вряд ли. Разве он псих? Что, только сумасшедшие давят гадин, старающихся укусить руку, которая была к ним добра?
Он помнил, каким бледным и разом осунувшимся выглядел его доктор в непривычно наглаженном халате, крутя в руках возвращенную ему медсестрой зажигалку.
– Суки! – крикнул он в толпу своих коллег и пациентов. – Вы знаете, что я этого не делал, но молчите, потому что боитесь лишиться работы или получить в задницу укол, который приблизит вашу встречу с богом!
В толпе молчали, отводили глаза, а некоторые спешили разойтись по своим палатам или делали вид, что увлечены исполнением ежедневных обязанностей. Только Зараки, вцепившийся в костыль и станину капельницы, чтобы не упасть, внимательно следил за тем, как полицейские защелкивают на руках его спасителя наручники. Видел облегчение, написанное на лице главного врача, бубнившего себе под нос:
– Такой вопиющий случай в нашей больнице…
Девчонку-инвалида доставили в клинику всего за два дня до происшествия. Зараки успел наслушаться о том, какая она хорошенькая, от сестер, еще до того, как столкнулся с ней в коридоре. Крохе было лет девять-десять, и она действительно походила на грустного ангела, какими их изобразили на витражах в больничной церкви. Сидя в своем инвалидном кресле у автомата с напитками, она перебирала рассыпавшиеся по ладошке монеты. Дырка для мелочи располагалась слишком высоко, чтобы девчонка могла до нее дотянуться. Зараки, направлявшийся к стойке сестер, чтобы в очередной раз потрепать им нервы требованием дать ему пожрать нормальной еды, а не протертого овощного дерьма, от одного запаха которого его уже выворачивало наизнанку, остановился рядом.
– Что тебе взять?
– Клубничного молока. – Девочка, немного испуганная его высоким ростом и оскалившейся в подобии улыбки мордой, все же решилась и протянула свои монетки. – Мне запретили кушать, потому что на завтра назначена операция, но пить пока можно. В приюте нам дают сладкое, но в основном выпечку и каши, а я очень люблю фруктовое молоко.
Он слышал, что в больнице на деньги спонсоров иногда оперируют сирот из приюта для инвалидов. Впрочем, его пребывание здесь и хорошие лекарства тоже взялась оплачивать какая-то сердобольная старуха, увидавшая рожу Зараки в полицейских сводках и решившая, что он чем-то смахивает на ее погибшего в аварии сынка. Правда, тот сам был пьяным за рулем и вместе с собой утащил на тот свет троих людей, ожидавших на остановке рейсового автобуса… Но кто он, собственно, такой, чтобы мешать бабке пытаться откупиться от бога за то, что воспитала дебила?
– Кто тебя резать будет?
– Доктор Минато. Он меня уже несколько раз осматривал. Сказал, если я буду хорошей девочкой, то все непременно пройдет отлично. Мне страшно, но я очень хочу выздороветь! У меня есть хорошая мама. Она никогда меня не бросала, как оставляют других деток. Все время приезжает в приют, привозит мне сладкое молоко, держит за руку и плачет. Нас ведь у нее трое одновременно родилось. Братики здоровенькие были, а я… – Девочка улыбнулась. – С самого рождения ходить не могу, да еще и сердце больное. Мама совсем молоденькая была, когда забеременела, родители ее выгнали из дома, а папа не хотел, чтобы мы рождались. Он ей признался, что у него уже есть одна семья в другом городе, и дал денег, чтобы нас убили. Только мамочка у меня добрая. Она не смогла. Братиков можно было забрать из больницы, а я бы без дорогих лекарств не выжила. Только у мамочки совсем нет денежек. Она на трех работах работает, чтобы братиков прокормить. Еще ко мне ездит, но у нее остается только на фруктовое молоко для меня. Может, я не так уж его люблю, но она ведь так старается меня порадовать… Когда я его пью, всегда верю, что однажды мама меня заберет. Мне уже меняли какую-то штучку в сердце, – похвасталась девчонка, немного оживившись от собственных надежд. – Я была маленькая и операцию почти не помню, но просила воспитателя и она мне много о ней читала. Если смогу ходить, мамочка меня заберет, не позволит отдать на усыновление. Зачем мне другие родители?
Девчонка все трещала и трещала, доводя его до головной боли. Тогда у Кенпачи еще могло что-то болеть. О гладко прилизанном хлыще в золотых очках Зараки не мог ничего сказать, тот его не лечил, но сестры шептались, что сволочь он порядочная и смертей на операционном столе у него больше, чем успехов. Такого безрукого хирурга никто не стал бы ставить на сложные операции, если бы его папаша не был главой клиники. Правда, пациентов он сынку подбирал как раз из числа сирот и тех, у кого не было родни, которая могла поднять скандал в случае неблагоприятного исхода операции. Кенпачи повезло, что скорая помощь привезла его, когда этого упыря не было в больнице. Тогда еще Зараки себя не знал, не понимал, что кольнуло в его сердце, когда он услышал в голосе девчонки такую отчаянную надежду на выздоровление.
– Тут такой мужик ходит. Бородатый и страшный, как черт. Ты его вылови и попроси тебя осмотреть. Хуже от этого не будет. Он хороший доктор.
Получилось, что он помог этим гадам подставить своего врача? От сестер Зараки уже знал, что произошло. Парень-ординатор, дежуривший ночью на их этаже, сказал, что видел, как маленькая пациентка днем доставала дока и около полуночи перед уходом домой он зашел к ней в палату и пробыл там около часа. А утром все отделение разбудил крик. Сестры кинулись в палату маленькой пациентки и обнаружили ту голой в кровати, с травмами, характерными для изнасилования. Зареванная девчушка мало что могла рассказать. Кто-то вошел в ее палату, не зажигая света. Она поняла, что это врач, только по белому халату, а потом человек прижал ей к лицу платок, пахнущий чем-то сладким и одновременно вызывавшим тошноту, и больше она ничего не помнила. Приехала полиция, всех допросили. В теле девочки никаких биологических следов насильника не осталось. Опросили весь персонал, узнали, кто последним был у малышки, и забрали дока. Через день стало известно, что он арестован. На халате, который тот никогда не носил, а в то утро нацепил, не найдя на месте привычной хирургической формы, обнаружили небольшие пятнышки крови на рукаве и следы каких-то выделений жертвы.
– Слушай, кто из врачей в ту ночь дежурил, Кито-сан? – спросил он у пожилой медсестры, которая принесла ему поднос с многослойной сладкой слизью и слабым остывшим чаем.
– Момоко говорит, в самом отделении не было никого, кроме ординаторов. – Женщина столько лет проработала в больнице, что всех коллег называла исключительно по именам, потому что большинство из них помнила еще юнцами.
Зараки не поверил.
– В нашей больнице? Да ладно. Сюда скорая пациентов привозит. Одна хирургическая бригада точно должна была на месте дежурить. Раз док в полночь свалил, значит, не его это смена была.
– Зараки, ты столько времени тут торчишь, что уже все наши порядки выучил. Твоя правда. Раз Момоко дежурила, значит, с ней оставался доктор Минато и парни из его операционной бригады. Может, их на этаже не было? У нашего золотого мальчика два кабинета, один рядом с сестринской, второй – под боком у папаши. Чаек он предпочитает распивать с руководством клиники, а не с нами, трудягами. Его парни без пинка пациентов обходить не будут, небось, нашли себе угол, чтобы вздремнуть.
– Мне самому тут надоело. Гипс скоро снимут, голова почти не болит. Слушай, Кито-сан, принеси чего пожрать, а? От вашего яблочного желе сам скоро позеленею.
– Не ной, – она подложила ему под ногу валик, чтобы та меньше отекала. Тебе есть куда идти? Полиция ведь так и не нашла твоих родственников? Значит, лежи себе смирно и жуй что дают.
Зараки в ее предложении все, в общем-то, устраивало. В больнице он уже освоился, а вот мир за ее пределами, знакомый только по статьям в газетах, еще настораживал его, как загнанного на чужую территорию хищника, и покидать свою логово он не торопился. Если бы не история с доком, он бы не рыпался, но бородачу надо было отплатить за все, что тот для него сделал.
– И все же странно выходит.
– Что?
– Если Минато на следующий день должен был проводить девчонке операцию, то почему в ночную смену остался?
– Не должен был он никого резать. Наш Иссин-сан малышку первый раз еще днем осматривал. Сказал, что случай сложный, и он сам возьмется все уладить. Главный врач поогрызался для приличия, но с Иссином, если тот себе что-то в голову вбил, не поспоришь. – Зараки фыркнул. Они с доктором не раз орали друг на друга до хрипоты и не без удовольствия. – Нечего мне тут морду кривить. Он по делу вмешался. Сам мне сказал: «Кито, старушка, надо нам придумать, как без штифтов обойтись. Девчонке еще расти, не дело ее каждый год резать и железки менять. Сердце слабое, чем меньше наркозов у нее будет, тем дольше проживет». Операцию на месяц перенесли. Он хотел списаться с каким-то знакомым. У того собственная больница и работать даром он не любит, но обучался у лучших специалистов в Европе и проводил такие операции, что наш Иссин считает себя по сравнению с ним простым мясником. Он не оставлял надежды уговорить своего приятеля приехать в Токио и хотя бы осмотреть малышку.
Поведение дока становилось понятным. Столкнувшись со сложным случаем, он всегда засиживался допоздна в библиотеке больницы, становился хмурым и неразговорчивым. Мог завалиться в палату пациента и в два часа ночи, чтобы устроить внеплановый осмотр, подтверждая или опровергая свои теории. Например, после того инцидента с чаем врач из него всю душу вынул.
– Как он мог обварить рот и гортань?! – орал он на молоденькую сестру. – Вы что, совсем идиотка? Ну разве можно было принести больному кипяток?
– Я предупреждала, что чай очень горячий, – всхлипывала девушка. – Пациент сам выхватил у меня чашку, сказал, что хочет пить, и залпом ее осушил.
Зараки не понимал, из-за чего весь этот шум. Ну, похрипывал он немного, да слезла с языка и нёба пленка лопнувших водянок, наполнив рот солоноватой сукровицей. Разве это повод для паники или причина таскать его на бесконечные анализы? Да, было больно, но уже потом, а тогда чай не показался ему даже теплым.
– Не понимаю, – признался Иссин после обследования. Пластина в твоей голове стоит как надо, выздоравливаешь… Ну каждой бы бродячей собаке такую регенерацию. Если еще раз будет временная потеря чувствительности, сразу говори.
Зараки только хмыкнул:
– Напортачили, док?
Тот по привычке обложил его отборным матом, но все время дергался. Таскал в палату каких-то специалистов. Иногда часами просиживал у его койки, читая медицинские талмуды и тыкая иголкой куда придется. Совсем извел, но странности больше не повторялись. Зараки расслабился и забыл об этом происшествии, но не Иссин, каждый день докучливо допрашивающий, где у него чесалось. Было ли больно царапать ногтями собственные яйца или спину? Если и с девчонкой он был не до конца уверен в собственных силах, то всего с двумя визитами в день той еще повезло. Вот только почему кроха молчала о дневном изнурительном осмотре, а твердила лишь о злом докторе с хлороформом?
– Кито-сан, ты сама-то веришь, что он мог ее изнасиловать? Она же маленькая совсем, на такую кроху если и встанет, то только у какого-то извращенца. А наш док, судя по краснеющим сестричкам и их жалобам на шлепки пониже копчика, тот еще ходок. Вот только нравятся ему крепкие тетки с мясцом, вроде тебя.
Старушка польщено фыркнула.
– Тоже мне удумал, охальник. – Потом ее лицо немного побледнело. – Кто из нас и во что верит, значения не имеет. В полиции разберутся. У них там эксперты не хуже наших. Знаешь, я бы за дока… Но что я могу? Не было меня той ночью в отделении, а если начну орать, что он не насильник, из хирургии вылечу. Меня еще три года назад должны были отправить в терапию. Руки, говорят, не те. Уколы ставить – это тебе не в чужих телах ковыряться. Вот только я всю жизнь у операционного стола. Не одну смену себе вырастила, стольким молодым врачам плечо вовремя подставила и дельный совет дала, что каждый случай уже и не вспомнится. Док вот наш совсем зеленый пришел, нервишки в первое время шалили, даже когда простой аппендицит вырезал, но было сразу видно: пойдет у него. Уляжется все в душе, даже если через гонор, и пациентов он сильнее самого себя любить будет. Знаешь, он до сих пор плачет, когда не может отыскать выход из сложной ситуации. Здоровый, как медведь, борода эта его дурацкая, а шмыгает носом, словно после первой своей потери. Мы тогда в ночь дежурили. Привезли нам по скорой беременную девку. Там даже мне смотреть страшно было. Муженек, обычная офисная крыса, с катушек слетел, когда кто-то из коллег высмеял его, что жена, забеременевшая в брачную ночь, вызывает большие подозрения. Вы, мужики, вообще повернуты на чистоте избранницы. Не можете вбить в свои дурные головы, что кровавые выделения у девственниц не всегда бывают. Плева не у каждой рвется с первого раза, и вообще девочки ее часто повреждают еще в школе, во время занятий спортом. Только тот ублюдок не чтением книжек озаботился, а сразу за нож схватился. Уж очень ему не хотелось терпеть издевки разных мудаков, учиться на них отвечать или уважать свою жену. В итоге девочку хоть и довезли, но с огромной кровопотерей. Семнадцать ножевых в живот. Сразу на стол. Понятно было, что они с младенцем – не жильцы. Док режет, а у самого слезы по щекам катятся. Такие люди детей не насилуют. Я полицейским все как тебе рассказала. Больше ничего не могу. Фирма, в которой сын работал, разорилась. Они с невесткой и двумя внуками на моей шее сидят, пока работу ищут. Четыре рта не так просто прокормить, знаешь ли.
Зараки никого на своем горбе не таскал. Вечером того же дня он подошел к комнате сестер и увидел ту самую Момоко, маленькую худую девицу со злющими, как у голодной кошки, глазами. Она тащила из прачечной комплекты выстиранной формы, упакованные в целлофановые кульки. На ее тощем пальце сверкал бриллиант.
– Поздравить тебя, что ли?
Девица бросила на него хмурый взгляд и прошла мимо.
– Ну не странно ли, – улыбнулась наблюдавшая за этой сценой толстушка-сиделка, которой сестра вывалила на руки свою ношу, прежде чем гордо удалиться. – Обычно люди радуются таким переменам, а Момо-чан злая и раздражительная ходит. Едва не кидается на всех.
– Может, с женихом проблемы?
– Да какие у доктора Минато могут быть неприятности?
Зараки присвистнул.
– И давно они вместе?
Женщина понизила голос.
– Ну, что Момоко на него нацелилась, все знали, но он же у нас богатенький, от сестер и сиделок всегда нос воротил. А тут вдруг раз – и свадьба.
Еще через пару дней расспросов удалось узнать, что в ночь происшествия с девочкой доктор Минато действительно был в больнице, но не в своем кабинете в отделении. По словам своей новоиспеченной невесты, он почти всю ночь проспал на втором этаже. Она несколько раз к нему спускалась, и доктор все время оставался в обставленном папочкой личном офисе, потому что экстренных операций не было.
Потом случилась безобразная история с увольнением того самого ординатора, что видел дока ночью.
– Да пошло оно все, – жаловался парень своему приятелю, помогавшему ему тащить к лифту коробку с вещами. – Я не буду врать, чтобы дело поскорее закрыли и наша больница вышла сухой из воды.
– Как будто тебя кто-то об этом просит! Ну чего ты так завелся, Рэн?
– Просить не просят. Вот только главный мне намекнул: я просто привык, что доктор Куросаки везде шляется в своей хирургической форме, и не запомнил, что он в ту ночь был в халате.
– Может, и правда?
– Хоть ты меня за идиота не держи. Халат он надел только утром. Я как раз сменялся, а он пришел, мы столкнулись в раздевалке. Док материл прачечную, что не принесли форму, у меня был чистый комплект, и я ему отдал, но подошли только штаны. Вот он и натянул халат, тот у него в шкафу висел. Ночью он был одет как обычно, и, между прочим, шкафчик у него уже неделю не закрывается. Все слышали, как он три дня назад на сестер орал, что слесаря не вызвали замок поменять. Кто угодно мог взять его халат. Я намекнул следователю на потожировые следы, может, его надевал кто-то, кроме Куросаки.
– Ну, главного тоже можно понять…
– Можно, но тошно. Я понимаю, почему Момо врет, но все равно здесь не останусь.
– Ты же не хочешь сказать, что наш Минато как-то замешан в этом?
– Понятия не имею. Только чего он на ней женится? Что отчеты хорошо написала?
– Ты о чем?
– Ночью она носилась по больнице, как сумасшедшая, вот только понятия не имеет, где кто спал. Она посеяла результаты анализа по одному из больных Куросаки, он ее еще в начале смены отчитал и велел, чтобы к утру все на месте было. Она на корточках лазила, обыскивая пост сестер. Я ей помогал, но мы ни черта не нашли. Мне пришлось заново брать пункцию. Сам понимаешь, процедура неприятная. Час перед больным извинялись, потом звонили моему приятелю из лаборатории, чтобы приехал ночью и все сделал. В общем, крутились, как белки в колесе, до самого инцидента. Если Момо и отлучалась, то один раз, а не бегала к своему любовнику чуть ли не каждые полчаса, как говорит. За тем, что в коридорах творилось, мы особенно не следили, не до того было. Минато просто не хочет, чтобы его лишний раз полиция дергала. Кто угодно из персонала и ходячих пациентов мог зайти в раздевалку, взять халат, а потом, пригнувшись и проскользнув мимо окна пункта дежурных, зайти к девочке. Только, учитывая хлороформ, это вряд ли больные.
– По-моему, ты заговариваешься, дружок.
– Просто не хочу, чтобы все валили на Куросаки. Это не последняя девочка, которую нужно оперировать. Хочу, чтобы психа нашли, и другим больным детям у нас ничего не грозило, но меня никто и слушать не хочет. Ждать, пока увольнением начнут угрожать, как Кито-сан? Да пошли они! Это не единственная больница в городе. Даже если мне дадут плохие рекомендации, лучше я без работы останусь, но врать, как Момо, о том, чего не было, не буду.
В тот же вечер Зараки столкнулся с девицей, которая выходила из палаты малышки. Сразу было понятно, что это не ее мать. Слишком ухоженная красотка, но бледная, с покрасневшими от слез глазами, и он предпочел сделать вид, что ошибся.
– Мамаша, что ли?
Незнакомка покачала головой, прикрыв за собой дверь.
– Нет. Я психолог из приюта. Мама девочки сейчас с нею. Она только приехала, не хочу им мешать.
– Как она?
– Напугана. Мы все в ужасе от случившегося. А вы пациент?
– Да.
– Знали доктора, которого задержали?
– Да.
– Что он за человек?
– Хороший. Скажу так, даже если вам мой ответ не понравится.
Девушка кивнула.
– Спасибо, вы мне очень помогли.
Он удивился.
– Чем?
– Я уже три года в приюте работаю, знаю, когда мои дети что-то недоговаривают. Рин боится. Все время оглядывается по сторонам, вздрагивает. Оправданная, но слишком сильная реакция для ребенка, которому уже ничего не угрожает. Она в чем-то лжет мне. С ней уже работал психолог из больницы, расспрашивал специалист из полиции, первый дал одно заключение, второй, как и я, уверен: девочка что-то скрывает. Я попрошу разрешения еще поработать. Рин мне доверяет. Нельзя, чтобы в этом деле остались какие-то вопросы. Извините меня, я должна пойти договориться, чтобы матери девочки позволили на ночь остаться в больнице.
Потом Зараки часто спрашивал себя, почему сделал то, что сделал. Людям просто свойственно давить тараканов? Есть мерзость, мимо которой трудно пройти? Ночью он потащился в туалет и заметил бледную женщину у кабинета Минато, она была красивая, хотя очень усталая и бедно одетая. Девчонка была на нее удивительно похожа.
– Эй, – окликнул ее Зараки. – Ищете кого-то?
– Д-доктора. Мне сказали, что он только что закончил операцию и скоро придет.
– Он чаще сразу на второй этаж спускается.
– П-придет. Он должен, если бог на свете есть.
От волнения женщина дрожала. В бледном свете ночного освещения Зараки заметил штуку, блеснувшую у нее в руке. Острый хирургический скальпель.
– Это он сделал? – Мать от него отшатнулась. – Думаете, дочке и сыновьям будет лучше, если вы сгниете в тюрьме?
– Вы не понимаете. Рин… Он ее запугал, сказал, если расскажет кому-то, ее не будут оперировать, и тогда она не сможет ходить и жить со мной. Этот ублюдок – врач. Думаете, ему нужен лишний свидетель? Сегодня, когда мне разрешили остаться, я отлучилась в столовую, но в лифте словно почувствовала что-то и вернулась, а он уже был у нее. Моя девочка так тряслась, что я сразу все поняла. Когда он ушел, расспрашивала ее, что случилось, пока не добилась правды. И знаете, что еще… Он принес ей молоко. Ее любимое клубничное молоко, только в стакане, а не в пакете. А еще подбросил таблетки в тумбочку у кровати, там было сорок розовых пилюль в блистере, похожих на конфеты, и семь из них – пустые. Я знаю название всех лекарств, которые дают моей девочке, эти ей не назначали. Этот тип был в перчатках, а молоко – каким-то горьким… Я попробовала каплю. Не приди я вовремя, все бы подумали, что она сама наелась таблеток, за конфеты приняла. Думаете, полиция поверит моей девочке после того, как она им один раз солгала? А может, они решат, что мы выбрали для шантажа богатую жертву? Приют не может перевести ее в другую больницу, спонсоры это уже не оплатят, а она так мечтает ходить… Я должна очистить это место, понимаете? Сколько еще сирот от него пострадает? У меня хорошие мальчики, они простят, когда поймут. Кого еще обвинят, если с Рин что-то случится? Сестру, ночную сиделку или меня?
Зараки, услышав приближающиеся голоса, ударил ее костылем по запястью. Скальпель выпал на пол. Выдрав из руки капельницу, он наклонился и поднял его.
– …и запишите в карте про повреждения печени. Вы ко мне? – Доктор, пройдя мимо них, невозмутимо открыл дверь. – Что-то с девочкой?
Зараки толкнул женщину в руки ординатора, сопровождавшего врача, а ублюдка, отбросив костыль, затащил в кабинет и захлопнул дверь. Боли в ноге или голове он не чувствовал. Это было хорошо и правильно.
– Что вы себе позволяете? Охрана!
Этот тип извивался в его руках, пытался вырваться, но Зараки рывком стащил с него штаны и ударил скальпелем в пах. Один раз, второй, третий, потом перестал считать. Отшвырнул свое оружие только тогда, когда взломали дверь. Ординатор бросился оказывать помощь его скулящей от боли жертве. Прибежавшая на крики охрана заломила руки Зараки, а ангельски красивая женщина стояла и плакала, но не от горя – от облегчения. Она бы не смогла – ангелы не убивают и не калечат. Для этого есть такие, как Зараки, люди, за плечами которых только тьма и отсутствие каких-либо обязательств.
Док навещал его потом в тюрьме. Нашел адвоката, тот договорился, чтобы ему провели психиатрическую экспертизу, и Зараки выяснил, что он, оказывается, не благородный мститель, а обычный безумец. Тогда же начались первые серьезные вспышки полной потери чувствительности. Во время драки в камере он шарахнул одного татуированного, решившего, что он большой босс. Тот всадил ему в руку заточку. Глядя, как на пол течет кровь, Зараки задавал себе вопрос, почему же ничего не чувствует? Тюремные врачи только руками разводили.
– В клинике, куда тебя направят, обещали, что попробуют во всем разобраться. Я отправил им все твои выписки из больницы. Полечишься годик, а как выйдешь – меня найди. В Каракуру перебираюсь. Рин прооперирую и уеду.
– Почему? Главного врача сняли с должности, его сынок с больничной койки прямо в камеру отправится. Работай – не хочу.
Иссин покраснел, как мальчишка.
– Ну, в общем, девушка-психолог из приюта…
– Ага, грудастая такая, с хвостиком.
– За языком следи. Ее Масаки зовут. Ну, мы вроде как встречаться начали. Знаешь, иногда мужчине не нужно много времени, чтобы понять: такую девушку надо хватать и тащить в свою холостяцкую берлогу. Пусть там занавески покупает, карри на ужин варит.
– Жениться надумали?
– Угу.
– Поздравляю. – Вот так всегда, одним – психушка, а другим – женщины. Но Зараки не жаловался. Вариант с дурдомом нравился ему больше. – А уезжать-то зачем?
– Решил открыть свою клинику. Не в Токио, конечно, тут мне никаких собранных денег не хватит, а мы, как выяснилось, оба родом из тех мест. У меня там пара старинных приятелей, которые помогут начать дело, у нее – дом, оставшийся в наследство от родителей. В общем, устроимся.
– Не торопитесь?
– Ну, Ичиго или Карин лучше родиться в законном браке и иметь отца, который уже встал на ноги.
– Док, а вы тот еще кобель.
Иссин предпочел расценить это как комплимент. После перевода Зараки из тюрьмы в клинику он часто писал, интересуясь его состоянием. Даже прислал фотку с карапузом, на обратной стороне которой было написано: «Не смей выдумать всякую хрень! У меня папаша был рыжий!». Потом связь оборвалась. Появились ремни, прикручивающие к койке, и бесконечные таблетки.
– Какого хрена? – спрашивал он у санитаров.
– Приказ твоего нового лечащего врача, – объяснил один из парней. – Он строгий, если что не так сделаешь, сразу вылетишь с работы. Сказал, что убийце нечего тут прохлаждаться. Ты пришил кого-то?
– Нет, вроде.
Лысеющий толстяк зашел к нему через месяц, и Зараки все понял. Хмыкнул:
– Многих пришлось подмазать, чтобы сюда устроиться?
– Мой сын из-за тебя повесился в тюрьме.
– От разочарования, что больше не сможет трахать детей? Или ему не понравилось быть девочкой для сокамерников?
Бывший главный врач токийской больницы невозмутимо протер платком очки.
– Ты здесь подохнешь в куда больших мучениях. Очень медленно. Есть препараты с очень неприятными побочными эффектами. Слышал, ты теряешь чувствительность из-за того, что мозг перестает воспринимать поступающие в него сигналы о боли? Ничего, мы это подлечим. Безболезненно тебе умереть не светит.
Зверю не стоит привыкать к клетке. Сначала больница, потом тюрьма и, наконец, психушка. Быть запертым легко. Ждать, когда примут решение за тебя – еще проще. Потому что за стенами мир, в котором полно тараканов. Раз они даже в щели убежища пробираются… Всех не передавить. Стать одним из них? Мимикрировать, слиться с полчищем ползучих гадов? Слишком скучная судьба для того, у кого отнять что-то можно, лишь отрезав ему пальцы.
– Травят крыс и тараканов. Никогда не слышал, чтобы кого-то накормили ядом они сами.
– Ублюдок.
– Попробуй сделать мне больно, только помни... – Его губы разошлись в широкой улыбке. – Потом настанет моя очередь.
Можно сказать, этими словами ему удалось выразить собственное жизненное кредо.
Глава 2
Кучики Бьякуя всегда следовал определенным ритуалам. Он не вставал раньше девяти часов утра, зимой, поздней осенью и ранней весной завтракал у себя в спальне, а летом – сидя на деревянных ступеньках и любуясь ухоженным садом. Дома он никогда не надевал европейскую одежду, отдавая дань многовековым традициям семьи, и не позволял ничему и никому мешать своему распорядку, находя в нем столько же удовольствия, сколько другие видели в хаосе. Апокалипсис мог наступить когда угодно, но Бьякуя-доно предпочитал встретить его выспавшимся и позавтракавшим.
Отложив палочки, он встал, приказал садовнику подравнять граблями гравий и вернулся в спальню. Взглянул на себя в зеркало, сбросил с плеч юкату, вышел в маленькую дверь и спустился по неприметной лестнице в подземный бассейн. Это было его не единственное нововведение в доме предков, но за остальные не хотелось испытывать стыд. Бьякуя ненавидел воду и не мог простить себе этот страх. Он боролся с ним так же, как изживал из себя все лишние эмоции: упрямо и в одиночестве.
Взглянув на гладкую поверхность воды, он немного размял плечи и с головой ушел в обжигающую прохладу. Грудь знакомо сдавило ужасом. Бьякуя не позволял себе закрывать глаза, но фигурные плиты на дне заволокло кровавой пеленой. Он слышал визг тормозов, испуганный крик матери, скрежет стальных ограждений... Он видел ужас, написанный на лице отца, по мере того как автомобиль уходил на относительно небольшую, но губительную глубину. Электрическая система стеклоподъемников и замков отказала, превратив машину в стальной гроб, вода не сочилась в салон, но воздуха уже начинало не хватать. Бьякуя помнил, как страх пытавшегося разбить пуленепробиваемое стекло шофера сменился легким удивлением, когда отец всадил ему в горло стилет для колки льда. Помнил, как Соджун Кучики притянул к себе мать, коротко целуя ее в губы, прежде чем нанести удар в сердце. Свои собственные крики: «Отец, не надо!» и прощальное, немного безумное напутствие:
– С нами две машины сопровождения. Они успеют. Жди. Кучики всегда умели ждать.
Бьякуя доплыл до края бассейна. Подтянувшись на руках, выбрался на кафельный пол. Лег на спину, зеркало на потолке отразило совершенно спокойное лицо с немного расширенными зрачками. Однажды его должно было отпустить это безумие... Он перестал терять сознание при виде крови, избавился от приступов клаустрофобии, осталась только проклятая вода. Каждый раз, глядя на поверхность через ее толщу, он чувствовал себя маленьким мальчиком, запертым в ловушке наедине со смертью тех, кто любил его больше собственной жизни. Единственных людей, которым он до конца верил.
– Осталось совсем немного. Еще чуть-чуть…
Бьякуя резко встал и прошел в душ. Струи воды хлестнули по коже, избавляя от разочарования после очередного неудачного эксперимента. Когда он выходил в раздевалку, зрачки уже были в норме. Протягивающий ему полотенце парень не мог ничего заметить.
– Хорошо поплавали?
Бьякуя промолчал. Абарай Ренджи был неуместен в этом доме так же, как подземный бассейн. Еще один отголосок прошлого. Напоминание о том, что нужно сделать. Они оба осиротели в тот день. Он и покрытый странными кельтскими татуировками сын простого водителя. Ни один не мог забыть о случившемся, каждый нуждался в новых зарубках на теле, чтобы избавиться от старой боли.
– Помоги мне. – Абарай аккуратно вытер его с ног до головы, без смущения или недовольства. Когда сухой Бьякуя опустился на скамью, Ренджи принес шкатулку с гребнями и, чуть отжав полотенцем меньшего размера его волосы, принялся старательно их расчесывать. Осторожно, не цепляя зубцами спутавшиеся пряди, несмотря на долгие годы клокотавшую в нем ненависть.
Для Ренджи клан Кучики ничего не значил. Он совершенно одинаково ненавидел убийцу, стрелявшего по колесам, того, кто прикончил его отца, и даже мать за то, что та взяла деньги за кровь мужа и, устроив на них свою личную жизнь, спихнула неуправляемого сына в закрытую школу с техническим уклоном. Бьякуя помнил тот день, когда этого щенка впервые притащили по его приказу в особняк.
– Мне нужен личный водитель. Ты еще слишком молод, но после соответствующей подготовки подойдешь.
– А не пойти ли тебе на хрен со своим заманчивым предложением, Кучики?
– Ты никогда не узнаешь, как я поступаю с врагами, если не будешь рядом.
– Со своими врагами. Человек, которого я ненавижу, сейчас сидит напротив. Чем ты лучше моего отца? Почему он должен был умереть, чтобы ты продышал на пять минут дольше? Кто решил, что это правильно?
– Суджун Кучики. Имело ли его решение смысл? Ты не узнаешь этого, если выйдешь за дверь.
– Ты ничем не лучше всех их! Может, мой отец и гордился, что лижет зад Кучики, но я понимаю: вы одни и те же твари, и выигрывают только те, что стреляют первыми. – Он осмелился даже плюнуть на пол, демонстрируя свое бешенство. – Думаешь, если сунешь мне свою подачку, я так же как моя мать соглашусь скрывать, что твой папаша – убийца? Ничего, однажды я добуду доказательства, и тогда вы все заплатите за свою ложь!
Бьякуя встал, медленно обошел стол и велел охране:
– Отпустите и не вмешивайтесь. – Результат был предсказуем: Абарай с рычанием бросился на него. Всего один выпад – и Бьякуя сбил противника с ног, впечатывая его щекой в собственный плевок и до хруста заламывая назад занесенную для удара руку. – Ты никогда не сможешь отомстить мне, пока не станешь сильнее. В одиночку с этим не справиться, а здесь у тебя будет шанс. Запомни: в моем доме уважают даже полы и ходят в таби. Даю тебе сутки на принятие решения. – Он отпустил Абарая. – Вышвырните его отсюда.
– Зачем тебе это нужно? – спросил Ренджи уже в дверях. – Подставляешь спину под удар, Кучики?
– Нет союзника надежнее, чем враг твоего врага. Тебе никогда не отрастить достаточно крепких клыков, чтобы перегрызть мне глотку, Абарай-кун.
Ночью в доме взвыла сигнализация. Охрана не посмела беспокоить юного главу клана, но утром, когда он вернулся в кабинет, ему притащили избитого мальчишку вместе с его рюкзаком.
– Через стену перелез.
– Почему не утром и не в ворота?
– А что, надо много времени, чтобы купить носки? – Ренджи хищно облизал разбитые губы. – Однажды я тебя сожру, Кучики, даже фарфоровых косточек не останется.
– Теперь ты должен говорить: «Однажды я сожру вас, Бьякуя-доно». Что касается того, из чего сделаны мои кости… Ты будешь разочарован, Абарай-кун. Они вовсе не из фарфора.
***
– Закончено. Дать зеркало?
– Не нужно. – Бьякуя и без осмотра знал, что волосы уложены безупречно. – Позови слугу.
Впуская старика в комнату, Ренджи привычно ощупал его, несмотря на то, что тот уже пятьдесят лет служил семье, глянул даже на счетчик радиации в кармане. После того как семь лет назад Маюри пытались отравить каким-то изотопом, Бьякуя перестал считать любовь Абарая к всевозможным приборам блажью, хотя сам по-прежнему относился к технике с определенным недоверием. Когда-то это было очередной фобией, сейчас стало частью его работы. Все оставшееся время, что длилась церемония одевания, Ренджи простоял у двери, время от времени читая сообщения, приходящие на телефон, но поделиться новостями осмелился, только когда слуга расправил последнюю безупречную складку на черных хакама своего господина и принялся завязывать ремешки его варадзи.
– Охрана сообщает, что на территорию поместья въехал автомобиль министра экономики и промышленности.
– Я не принимаю до полудня.
– Он говорит, это срочно.
– Ренджи, – Бьякуя постарался выглядеть немного удивленным. – Сколько раз я изменял своему распорядку? – Могли начинаться и заканчиваться войны, обваливаться курсы валют, меняться иностранные правительства, но не привычки главы клана Кучики. – Если я ему необходим, он подождет, терпение принято считать добродетелью. Подайте господину Омаеда чай и легкие закуски.
– А если уедет, тогда когда…
Бьякуя не выносил лишних откровений при слугах. У каждого своя работа, свой совершенно четко обозначенный круг знаний. Любая попытка человека шагнуть за его предел просто обязана закончиться плачевно.
– Ренджи, ты ненавидишь Сато? – В голосе Кучики прозвенел металл.
Абарай виновато взглянул на старика, торопливо закончившего свою работу, и распахнул перед главой семьи дверь. На этот раз лестница была достаточно широкой и вела в залитую солнцем комнату, в центре которой стояло несколько икебан. Бьякуя внимательно осмотрел каждую, прежде чем остановиться у плоской вазы. Дизайнер явно отдал предпочтение стилю морибана, но, помимо мастерства школы Охара, использовал и более древние технологии школы Икэнобо.
– Убрать вот эти две сосновые ветви. В остальном я доволен. – Он еще раз пробежал глазами оставшиеся композиции. Сам Кучики не любил эксперименты школы согэцу, но премьер-министр будет в восторге. – Добавить синих камней и одну болотную лилию. – Он указал пальцем на нужную зону и резюмировал: – Хорошо.
Коллеги тихим шепотом осмелились поздравить победителей. Теперь копии выбора Кучики появятся во дворце императора и в приемной правительства. Завтра их растиражируют два десятка журналов, чтобы день спустя жадно ждать новой подачки. Его семья одной из первых начала превращать традиции в золото. Покровители театральных искусств, владельцы множества школ каллиграфии и чайной церемонии. Фабриканты, восстанавливающие технологии, утраченные много веков назад, и, разумеется, коллекционеры. Бьякуя не возражал, если в прессе появлялись упоминания о его громадных земельных владениях и родстве с императорским домом. Если бы ему понадобился марионеточный трон, потребовалось бы устранить всего семнадцать претендентов на него, но Кучики никогда не интересовала фальшивая власть. Их имена очень редко выскальзывали на страницы летописей и тут же снова исчезали в тени. Там, где скрывалось от посторонних глаз истинное сокровище – право дергать за ниточки тех, кто наивно полагает себя вершителями истории, тем самым подставляясь под удары судьбы. Клан Кучики, развязывая и прекращая войны, всегда был на стороне победителей, потому что они делали этих баловней удачи, с самого начала направляли твердой рукой, отслеживая каждый их шаг, но никогда не рискуя уже нажитым, не зная даже незначительных поражений со времен Сенгону и до солнечного утра пятнадцать лет назад. Отец совершил ошибку, наивно полагая, что в этом изменившемся мире пришло их собственное время жить на свету, и заплатил за это. Бьякуя выучил урок, он долгие годы сознательно топил свой айсберг, оставляя на поверхности лишь то, что считал нужным, шел к своей цели медленно, пока его враги не поверили, что Кучики – всего лишь архаичные пережитки прошлого. Пока не позволили всплыть на поверхность крупицам тут же собранной информации.
– Кучики-сан, – за очередной дверью ждала секретарь деда. Собранная, холодная, некрасивая. С такими женщинами никогда не спят, несмотря на некоторое обаяние их интеллекта. Жертвуя судьбой в погоне за карьерой, они, даже заводя семью, быстро ее теряют, на старости лет тратя нажитые миллионы на амбициозных, молодых, глупых и жадных любовников. Они стремятся властвовать над ними, потому что даже самый одинокий паук не может научиться любить трепыхающуюся в его сетях муху, следуя инстинктивному желанию ее сожрать. – Гинрей-доно выражает свое недовольство вашим отношением к гостю.
Старик утратил право что-либо ему высказывать не в тот день, когда передал Бьякуе права управлять всеми делами клана. Это произошло намного раньше: отказавшись мстить за сына, чтобы сохранить внука, он расписался в своей беспомощности с большей верностью, чем заверив документы в присутствии десятка адвокатов.
– Гинрей-доно может развлечь министра по своему усмотрению, если ему сейчас больше нечем заняться.
– Я передам ему ваши слова.
Женщина не решилась с ним спорить, но упрямство в ее взгляде Бьякуе не понравилось. Лишь двум людям в его окружении был дозволен такой взгляд. Он не остановился и на секунду, но Ренджи, как и положено псу, почувствовал настроение хозяина.
– Что-то не так?
Вопрос был явно не из числа тех, что входили в его компетенцию, но Кучики нравилось, когда его понимали без лишних слов.
– Нет, просто не люблю ничего нового в своем окружении.
– Но Машита-сан работает в этом доме… – Абарай задумчиво почесал татуировку на лбу. – Рассказы отца я плохо помню. Когда я к вам пришел, она уже была.
– При чем тут женщина, Ренджи? Мне не понравилось, что она решила, будто вправе давать оценку моим поступкам.
– Мы все этим, так или иначе, занимаемся, Бьякуя-доно.
Наглецу, по крайней мере, хватило ума вовремя спрятать усмешку. Абараю было позволено некоторое вольнодумство. Кучики считал, что иногда полезно посмотреть на себя со стороны. Взглядом обезьяны, вооруженной гранатой. Ренджи был несдержан, в некоторых вопросах опасно наивен, но в его поступках и решениях была странная гордость бродячего пса. Сколько ни корми такого с золотых тарелок и ни наряжай в дорогие ошейники, его шерсть никогда не начнет лосниться, а лапу он если и даст, то с таким видом, будто делает хозяину невероятное одолжение. Абарай неплохо вжился в роль его питомца. Беспрекословно выполнял команды, но, если хоть на миг потерять бдительность, он примется гадить в тапки и точить зубы о любимую трость. Это делало процесс его приручения довольно захватывающим.
– Те, кто скрывают свой интерес к моим действиям, живут намного дольше. Любопытство, не подкрепленное умением прятать свои чувства, фатально, Ренджи.
Он решительно раздвинул дверные створки, входя в семейное додзе. Несмотря на то, что комната обманчиво пустовала, он склонился в ритуальном поклоне невидимому противнику и прошел к стене, где на лакированных подставках покоились два меча. Ренджи закрыл двери за его спиной и опустился на колени прямо у входа.
– Йо, парни!
Бьякуя, пользуясь тем, что никто не видит его лица, на миг поморщился от раздражения. Ненавидеть тех, кто способен дать тебе силу и новые знания, по меньшей мере, глупо, но любить того, кто с ходу пробивает твою прочную броню, на создание которой ушло столько усилий, невозможно.
– Привет, Йоруичи-сан! – Судя по голосу Ренджи, на его лице сейчас расплывалась по-идиотски счастливая улыбка. Он еще не умел отличить женщину от ядовитого скорпиона.
Бьякуя обернулся. Ну, так и есть, его пес вовсю вилял хвостом, глядя, как с одной из потолочных балок соскользнула худенькая фигурка. Впрочем, Бьякуя сам против воли залюбовался дивной кошачьей грацией, с которой женщина приземлилась на пол, игриво тряхнув собранными в хвост роскошными волосами. Впрочем, все обаяние этого мгновенья было тут же уничтожено смуглой рукой, почесавшей зад, обтянутый до неприличия короткими шортами.
– Бьякуя-бо, я успею состариться, пока ты пудришься. Давай перенесем тренировки на час раньше?
– Нет.
– По крайней мере, посылай ко мне своего песика. Он не так помешан на тряпках и не прочь поразмяться, пока еще прохладно.
Несмотря на энергичные кивки Ренджи, Бьякуя холодно отрезал:
– Нет.
– Зануда. – Шихоин задрала ярко-оранжевую спортивную майку почти до груди, продемонстрировав безупречный рельеф пресса. – Абарай-кун, принеси стволы и пиво. Как только я отделаю твоего хозяина, немного оттянемся в тире. Он все равно побежит в подвал, зализывать раны на своем покалеченном эго.
Ренджи вопросительно взглянул на Кучики, тот кивнул, позволяя выполнить просьбу. Когда парень покинул додзе, он посмотрел на Йоруичи. Та подошла ближе и села на корточки у его ног, разглядывая клинки.
– Как думаешь, скоро снова придет твое время? – Она ткнула пальцем в воздух, почти коснувшись одного из мечей острым ногтем.
Бьякуя не то чтобы ненавидел, когда его игнорируют, он просто не любил, если другие превращали его боль в фарс.
– Зависит от того, что ты принесла с собой.
Она как фокусница щелкнула пальцами, извлекая миниатюрную флэш-карту, казалось, из воздуха.
– Этот парень мне почти понравился.
– Силен?
– Да. – Она хмыкнула. – Может оказаться не по зубам даже тебе, Бьякуя-бо.
– Почему?
– Тебя боятся, тобой восхищаются. Простаки – уважают, наивные идиоты – поклоняются как божеству, умники предпочитают в твоем присутствии смотреть в пол и прятать свои мысли, а он… Его либо ненавидят до ужаса и дрожи в негнущихся коленках, либо любят.
– В чем разница?
– Он умеет эту любовь принимать.
– Меня это мало волнует.
– Зря ты так, Бьякуя-бо. – Шихоин усмехнулась. – Любовь и ненависть – это прекрасно. Мне нравится куда больше, чем страх или восхищение.
– Твои чувства меня тоже не волнуют.
– Кто бы сомневался. В тебе столько же противоречий, сколько в этих двух клинках. С одной стороны – фамильный клинок клана Кучики, изготовленный для одного из твоих предков самим Масамуне, мастером, который никогда не ставил клейма на свои работы, потому что его мечи невозможно подделать. У каждого из них есть свое имя, душа и достоинство. Эти клинки всегда справедливы, сдержанны и знают истинную цену пролитой крови.
– Думаешь, я этого не знаю?
Йоруичи предпочла не заметить его вопрос. Она с положенным поклоном взяла в руки другой меч.
– Этот клинок – совсем иной. Безымянный Мурамаса, в нити на рукояти которого впиталось много крови. Он тоже принадлежал твоему родичу, но, если мне не изменяет память, все Кучики до тебя считали этот меч проклятым и никогда не хранили на виду. Ты первый, кто извлек его из тьмы надежно запертых хранилищ и выставил на всеобщее обозрение. Мы оба знаем причину этого решения, но что видят остальные? Голодный меч, жаждущий действия, перемен, купленных ценой кровопролития? Это неудачное соседство, Бьякуя-бо. Клинок Масамуне олицетворяет главу клана. Заметь: одного без другого не бывает – клана без его лидера и наоборот. Владелец этого меча никогда не был хозяином своей судьбы. Он – хранитель правил и традиций, тот, кто несет на своих плечах ответственность за следующие поколения семьи. Карает виновных, поддерживает слабых и использует на благо род сильных.
Бьякуя с обманчивой вежливостью поинтересовался:
– Ты говоришь, основываясь на собственном жизненном опыте, или об этих нравоучениях попросил мой дед?
– Гинрей-доно – истинный Кучики. Он никогда ни о чем не просит, – пожала загорелыми плечами Йоруичи. – Знаешь, он вообще не любит клинки, может, поэтому ни один из этих ему никогда по-настоящему не подходил. Когда мой прадед учил его пути меча, то испытывал к своему кохаю чувство, очень похожее на ненависть. Наставников всегда бесит, если ученики душат в себе талант, ограничивая его собственными принципами.
– Полагаю, это не обо мне.
– Нет. Ты берешь намного больше, чем способен унести. Это своего рода жадность, Бьякуя-бо. Больше всего в этой жизни ты ненавидишь ждать. Даже если понимаешь, что всего и сразу не бывает, ты глупо мучаешь себя, демонстрируя совершенно противоположные чувства, а заодно изводишь этот меч… Клинок Мурамаса – не то оружие, что может наслаждаться затишьем перед бурей или с достоинством ржаветь. Его жажда битвы всегда пугала многих, но ты ее понимаешь и разделяешь вопреки своему наследию. Но если человек в силах скрывать собственные чувства, то меч на это не способен. Тебе нет дела до мнения семьи, ты не хотел, чтобы родные видели в тебе Когу Кучики, первого хозяина Мурамасы. Власть ради признания тебя не интересует. Ты вообще не похож ни на одного из своих предков, Бьякуя-бо, но люди в большинстве – символисты.
– Предлагаешь мне ждать удара в спину от собственной родни?
Он вспомнил взгляд секретаря деда и нахмурился. Незначительные детали, крохотные перемены… Они всегда – проклятия, просто надо научиться это понимать. Постоянство – лучшая защита. Когда твой мир подчинен строгим правилам, любое отклонение от них – предупреждение судьбы, а она не так уж щедра на подарки, чтобы их игнорировать.
– Я предала интересы своей семьи раньше, чем та успела предать меня, так что в этих делах – плохой советчик. Тебе самому решать, кто важнее – мальчик Бьякуя или глава клана Кучики.
– Полагаю, ты пренебрегла семьей Шихоин, пожелав остаться Йоруичи?
Она пожала плечами, поднимаясь на ноги.
– Одного без другого не было и не будет, но… – Йоруичи улыбнулась. – Ох уж это «но». Оно всегда есть, потому что судьба складывается не только из наших ожиданий. Людей много, мира – мало. По мне, так он похож на шкатулку, набитую иголками, которые постоянно царапают друг друга. Это делает жизнь разнообразнее, веселее и опаснее. Кучики – это не ты один. Людей можно подчинить и лишить воли, куда труднее внушить им собственные мысли. Впрочем, я здесь только для того, чтобы учить тебя драться и зарабатывать свой кусок хлеба. Выбирай меч.
– А меня еще есть чему учить?
Она натянула на руки кожаные перчатки, украшенные металлическими пластинами, способными остановить удар любого клинка.
– Поражению, Бьякуя-бо. Побеждать ты уже умеешь, но, как я и говорила, одного без другого не бывает.
Продолжение в комментариях
Фандом: Блич
Автор: Tasha911
Бета: Jenny
Пейринг: Кенпачи/Бьякуя и мимо пробегающие вроде АЮ/МИ и т.д.
Рейтинг: в планах NC-17, а там – как фишка ляжет
Жанр: Драма/романс
Размер: макси (на настоящий момент - 47 тыс. слов)
Предупреждения: Кучики у меня не бывает без пафоса и кимоно, а Кенпачи – без сквернословия. Модерн!АУ, обусловленный им ООС некоторых персонажей.
Статус: в процессе
Посвящение: Эта валентинка пишется для Пухоспинки-тайчо, которая хотела: Заракуйную АУшку про современность. Зарисовка про богатого аристократа и нефтяного магната из низов, встретившихся в закрытом клубе Готей-13.
В принципе, все условия заказа будут почти соблюдены, за исключением главного, наверное. Это никоим образом не «зарисовка» )))
Комментарий: выкладывается с разрешения автора
Читать дальшеГлава 1
– Совсем оборзели, педики? – Аясегава вскочил с дивана в приемной, поспешно застегивая рубашку. Впрочем, смущенным этот гад не выглядел, а вот у Мадараме стыдливо вспыхнула даже его лысая башка. – Так вы скоро на моем столе трахаться начнете.
– А можно? – хмыкнул Юмичика.
– Урою, – коротко пообещал Кенпачи, открывая дверь в свой кабинет.
Недавно отстроенный главный офис «Зараки-групп» не нравился ему категорически. Стеклянные окна от пола до потолка, огромный стол для конференций, похожий на взлетно-посадочную полосу, и куча мониторов по всей стене, непрерывно показывающих сводки со всех международных бирж.
– Долбаные арабы, – выругался он, заметив некоторое падение цены на нефть на европейских рынках. Впрочем, в шесть утра он еще не был способен на полноценную ненависть, и странам ОПЕК пока ничего, кроме проклятий, не грозило.
Дернув узел галстука, болтавшегося на мощной шее, Зараки распахнул неприметную дверь, ведущую в комнату куда меньших размеров. Та была обшита полусгнившими деревянными досками, пропахшими морем и рыбой. Отшвырнув ногой пару пустых картонных коробок, которые преграждали путь, он рухнул в потертое кожаное кресло со следами затушенных об обивку окурков и устало закрыл глаза. Иккаку называл эту каморку комнатой для медитаций и, в общем-то, был не слишком далек от истины. Кенпачи нравилось вспоминать… Все важное, с самого долбаного начала его пути, не упуская ни одной, даже самой незначительной детали. Теперь он мог забыть врагов, выигранные битвы, оказавшиеся скучными, но себя – никогда. Первое, что легко воскресло в памяти, – серые стены больницы, в которой он очнулся с трещиной в черепе, сломанной ногой и зажатой в руке пачкой дорогих сигарет. Его все расспрашивали, кто он и откуда, но сказать в ответ было нечего. Все, что было до того дня, сожрала немая темень, в которой нельзя было отыскать ни проблеска света. Словно его родила не женщина, а боль, накачали жизненной силой трубки капельниц, опутавшие безвольное тело. Сначала он хотел узнать, кто он. Пытался ответить на вопросы. Слушал отчеты полицейских, даже фальшивые извинения хозяина лавки, которую пытался ограбить. Старик чуть не плача твердил, что он впервые видит этого парня, хотел только его догнать и заставить расплатиться, а тот выскочил на дорогу прямо под колеса грузовика. То, что он говорит правду, подтверждало множество свидетелей, но ни один из них не мог сказать, откуда в их приличном районе взялся странный тип, одетый лишь в грязную майку и продранные джинсы. На нем даже ботинок не было, несмотря на первые заморозки, а в карманах штанов не обнаружилось не только документов, но даже мелочи. Медики смогли добавить к сказанному лишь то, что их пациент вцепился в свою добычу так, что вырвать сигареты у него не получилось даже под наркозом.
– Ну не отрезать же ему пальцы было? – хмыкнул бородатый хирург.
У этого мужика, умело орудовавшего скальпелем, вообще был довольно специфический юмор. Люди не знали, смеяться над его шутками или пальцем у виска крутить. Вот только парню на больничной койке понравилось то, как недовольно вытягивались лица придурков в белых халатах, когда этот бородатый маньяк, расхаживающий по отделению хирургии в окровавленной после операции форме, курил прямо под запрещающей это дело табличкой. В ответ на каждое замечание док предлагал всем оскорбленным его поведением выбор: пойти и вскрыть вместо него очередную черепную коробку безнадежного пациента или отсосать прямо на месте. Так уж получилось, что у него было только два способа расслабиться – курево и минет. В больнице предпочли не отнимать сигареты.
Тогда, сам того не желая, он дал парню с амнезией стоящий урок. Можно получать удовольствие от того, что тебя все ненавидят и презирают, если ты сам четко знаешь, чего стоишь. Делаешь свое дело так, как хрен его выполнит кто-то другой, сколько бы прекрасных слов и накрахмаленных халатов ни пряталось в его шкафу. Парню без прошлого тоже захотелось стать тем, кто сможет плюнуть в лицо всему миру или даже пожать руку богу. Едва его пальцы смогли пошевелиться, он стащил из кармана дока зажигалку и, оставшись в палате наедине с пикающей бандурой, отсчитывающей ритм его сердца, с трудом открыл пачку, решительно сунул в рот сигарету, прокрутил кремниевое колесико и… Это была первая и последняя затяжка в новой жизни. Горький дым ему не понравился. Он всего лишь высушил гортань и наполнил легкие каким-то странным покалыванием.
– Что ты творишь? – Вбежавшая в палату хорошенькая медсестра тут же выхватила у него изо рта сигарету и, затушив окурок в стакане с водой, понесла его к урне.
– Зараки, – прочел он на пачке. На что-то же эта фигня должна была сгодиться, раз он проиграл свои воспоминания немой тьме в попытке ее заполучить?
– Мне все равно, как ты называешь эту гадость.
– Не «ты», а Зараки.
Так на его больничной карте появилось имя или фамилия, потому что отзываться на «эй» он теперь категорически отказывался.
Аясегава наконец натянул брюки и сподобился принести своему боссу утренний стакан с мутной жижей. На его дне кружили перемешанные с гущей сенчи кристаллы не до конца растворившихся таблеток. Почему-то он любил именно эту отраву, смесь горького чая с прилипающими к языку кисловатыми крошками наркоты, которой торговали на улицах. Мадараме мог до отказа забить его дом дорогущими препаратами, стимулирующими чувствительность нервных окончаний, но Зараки нравилось так. Чтобы горько, терпко и с хрустящими на зубах белыми «снежинками».
– Босс, насчет сегодняшней встречи…
Глядя на его вертлявую походку, блядскую, как у мартовской кошки, Зараки хмыкнул. Бывший хост остается шлюхой, даже отучившись в Оксфорде и получив диплом юриста по международному праву. Он откинулся на спинку стула. Чтобы ожить, ему нужны были еще семнадцать минут. Потом кончики пальцев на ногах начнет слегка покалывать от ощущения тепла. Оно будет плавно скользить вверх по икрам, наполнит тяжестью мошонку, на вялом члене резче выступят вены, но действие его собственного лекарства на этом не остановится. Тепло поползет дальше, на миг скрутит отчаянной болью желудок, обжигающим огнем лизнет каждую трещину на плохо сросшихся ребрах и наконец ударит в голову.
– Заткнись. – Он снова закрыл глаза, зная, что Юмичика так же, как и он сам, считает в уме бесконечные секунды. Это ожидание нового дня всякий раз немного больше вчерашнего. Всего на пару мгновений. Зараки их никогда не хватало, чтобы как следует разозлиться, а вот глаза раньше срока рухнувшего на колени Аясегавы горели гневом. Но он ничего не сказал, только ловкими пальцами расстегнул крохотные пуговицы на ширинке босса и решительно облизал пухлые губы.
Кенпачи положил ладонь на его затылок и вздохнул, почувствовав ее тяжесть, ощутив, как ластятся к пальцам шелковистые волосы. Свою слабость можно демонстрировать только тем, кому безоговорочно доверяешь, потому что за свою преданность они ничего не просят взамен.
Глотка у Юмичики и впрямь была золотая. Казалось бы, многолетний ритуал, который давно мог надоесть, но Аясегаве удавалось каждый раз вносить в него некоторое разнообразие. Сегодня он был настроен по-деловому, на максимально быстрое достижение результата. Погружая член в горло до упора, он чуть сжимал губы у основания и резко подавался назад. Почувствовав легкое возбуждение, Кенпачи надавил на плечо Юмичики, заставляя его отстраниться.
– Я в норме.
Он никогда не кончал с Аясегавой. Утренний «массаж» был лишь проверкой функций организма. После того как тот пару раз дал осечку в самый неподходящий и оттого особенно неприятный момент, даже после приема «микстуры» он предпочитал проверять затвор перед выстрелом. Юмичика сам выдумал себе эти дополнительные обязанности. Зараки сомневался, что тот сделал это из особого пристрастия к минету или большим членам. Он действительно любил своего лысого дружка и предпочитал не гулять от него без крайней на то необходимости. Хотя прикажи Зараки отсосать Мадараме, тот бы выматерился от души, но с такой же готовностью опустился бы на колени. Просто для этих больных ублюдков Кенпачи был больше чем боссом или членом семьи. Он стал их причиной жить, оба научились идти вперед, мечтать и добиваться целей, следуя за его широкой спиной. Ни один не знал, что станет делать, если босс оступится или упадет. Сами того не замечая, они давно перестали плестись позади, вставая рядом. Чтобы вовремя подставить плечо, не дать ему даже пошатнуться.
Поднимаясь с колен, Аясегава задел плечом груду коробок, из одной из них на пол посыпались пузырьки с таблетками. Секретарь мстительно раздавил одну из склянок каблуком, поставив на столик рядом с боссом упаковку с влажными салфетками.
– Завязывали бы вы с этой гадостью. Даже если у вас ничего не болит, страшно представить, как выглядят сейчас печень и желудок.
Не болит? Боль была. Кенпачи она нравилась даже больше чувства возбуждения.
– Ты вернешься к своим обязанностям или хочешь посмотреть, как я дрочу? Только предупреждаю: это будет последним шоу, которое ты увидишь в своей жизни.
– Да пошли вы! – Особой субординации Зараки никогда не требовал, так что секретарь не отказал себе в удовольствии напоследок шарахнуть дверью.
Кенпачи бросил взгляд на салфетки, хмыкнул и застегнул штаны. Не то чтобы у него совсем пропало настроение... Просто он предпочел оставить его для Рыжей. Имени своей новой пассии он пока не запомнил. Причина была не в том, что в плотном графике последних дней так и не нашел времени ее трахнуть, постель никак не способствовала его желанию с кем-то знакомиться, но многое упрощала, а с девчонкой уже пора было что-то решать. Ему нравилось выводить ее в свет, напоминая шипящим вслед моралистам, что они сами принимали законы, согласно которым возраст согласия в Японии – тринадцать лет, а значит, ему стоит не плевать в спину, а благодарить, что Юмичика нашел ему очередную девку в старшей, а не средней школе. Зараки любил выводить людей из равновесия. Совершать поступки, от которых безупречные маски на их лицах шли трещинами, обнажая нутро, чаще гнилое, реже ему удавалось разглядеть что-то по-настоящему интересное. Рыжая привлекала тем, что не была фальшивкой. Глупая, искренняя и смешливая дурочка, она с самого начала вся была на виду, может, поэтому у него так и не дошли до нее руки. Есть вещи, лапать которые от одной скуки не хочется. Может, ему жениться на ней? Ячиру не помешает если не мать, то хотя бы подружка, в которой больше детской непосредственности, чем в его дочке. Если они поладят, бестию можно будет забрать из частной школы и попытаться вбить в ее голову хоть что-то в домашних условиях.
Рассыпавшиеся пузырьки напомнили ему психиатрическую лечебницу. Там тоже было до одури много таблеток. Самых разных: белых, серых, синих и даже конфетно-розовых. Привязанному к койке Зараки разжимали челюсти и горстями засыпали таблетки в рот, уверяя, что так всем будет только лучше. Наверное, они в чем-то были правы, только в какой-то момент психушка стала хуже тюрьмы. Там его, по крайней мере, не запихивали в смирительную рубашку, накачивая успокоительным. Наверное, док, вытаскивая его из камеры, не желал ему зла, он просто не понимал: если зверя еще можно удержать в клетке, то в питомнике для таких же бешеных собак, где на нем ставят опыты, – вряд ли. Разве он псих? Что, только сумасшедшие давят гадин, старающихся укусить руку, которая была к ним добра?
Он помнил, каким бледным и разом осунувшимся выглядел его доктор в непривычно наглаженном халате, крутя в руках возвращенную ему медсестрой зажигалку.
– Суки! – крикнул он в толпу своих коллег и пациентов. – Вы знаете, что я этого не делал, но молчите, потому что боитесь лишиться работы или получить в задницу укол, который приблизит вашу встречу с богом!
В толпе молчали, отводили глаза, а некоторые спешили разойтись по своим палатам или делали вид, что увлечены исполнением ежедневных обязанностей. Только Зараки, вцепившийся в костыль и станину капельницы, чтобы не упасть, внимательно следил за тем, как полицейские защелкивают на руках его спасителя наручники. Видел облегчение, написанное на лице главного врача, бубнившего себе под нос:
– Такой вопиющий случай в нашей больнице…
Девчонку-инвалида доставили в клинику всего за два дня до происшествия. Зараки успел наслушаться о том, какая она хорошенькая, от сестер, еще до того, как столкнулся с ней в коридоре. Крохе было лет девять-десять, и она действительно походила на грустного ангела, какими их изобразили на витражах в больничной церкви. Сидя в своем инвалидном кресле у автомата с напитками, она перебирала рассыпавшиеся по ладошке монеты. Дырка для мелочи располагалась слишком высоко, чтобы девчонка могла до нее дотянуться. Зараки, направлявшийся к стойке сестер, чтобы в очередной раз потрепать им нервы требованием дать ему пожрать нормальной еды, а не протертого овощного дерьма, от одного запаха которого его уже выворачивало наизнанку, остановился рядом.
– Что тебе взять?
– Клубничного молока. – Девочка, немного испуганная его высоким ростом и оскалившейся в подобии улыбки мордой, все же решилась и протянула свои монетки. – Мне запретили кушать, потому что на завтра назначена операция, но пить пока можно. В приюте нам дают сладкое, но в основном выпечку и каши, а я очень люблю фруктовое молоко.
Он слышал, что в больнице на деньги спонсоров иногда оперируют сирот из приюта для инвалидов. Впрочем, его пребывание здесь и хорошие лекарства тоже взялась оплачивать какая-то сердобольная старуха, увидавшая рожу Зараки в полицейских сводках и решившая, что он чем-то смахивает на ее погибшего в аварии сынка. Правда, тот сам был пьяным за рулем и вместе с собой утащил на тот свет троих людей, ожидавших на остановке рейсового автобуса… Но кто он, собственно, такой, чтобы мешать бабке пытаться откупиться от бога за то, что воспитала дебила?
– Кто тебя резать будет?
– Доктор Минато. Он меня уже несколько раз осматривал. Сказал, если я буду хорошей девочкой, то все непременно пройдет отлично. Мне страшно, но я очень хочу выздороветь! У меня есть хорошая мама. Она никогда меня не бросала, как оставляют других деток. Все время приезжает в приют, привозит мне сладкое молоко, держит за руку и плачет. Нас ведь у нее трое одновременно родилось. Братики здоровенькие были, а я… – Девочка улыбнулась. – С самого рождения ходить не могу, да еще и сердце больное. Мама совсем молоденькая была, когда забеременела, родители ее выгнали из дома, а папа не хотел, чтобы мы рождались. Он ей признался, что у него уже есть одна семья в другом городе, и дал денег, чтобы нас убили. Только мамочка у меня добрая. Она не смогла. Братиков можно было забрать из больницы, а я бы без дорогих лекарств не выжила. Только у мамочки совсем нет денежек. Она на трех работах работает, чтобы братиков прокормить. Еще ко мне ездит, но у нее остается только на фруктовое молоко для меня. Может, я не так уж его люблю, но она ведь так старается меня порадовать… Когда я его пью, всегда верю, что однажды мама меня заберет. Мне уже меняли какую-то штучку в сердце, – похвасталась девчонка, немного оживившись от собственных надежд. – Я была маленькая и операцию почти не помню, но просила воспитателя и она мне много о ней читала. Если смогу ходить, мамочка меня заберет, не позволит отдать на усыновление. Зачем мне другие родители?
Девчонка все трещала и трещала, доводя его до головной боли. Тогда у Кенпачи еще могло что-то болеть. О гладко прилизанном хлыще в золотых очках Зараки не мог ничего сказать, тот его не лечил, но сестры шептались, что сволочь он порядочная и смертей на операционном столе у него больше, чем успехов. Такого безрукого хирурга никто не стал бы ставить на сложные операции, если бы его папаша не был главой клиники. Правда, пациентов он сынку подбирал как раз из числа сирот и тех, у кого не было родни, которая могла поднять скандал в случае неблагоприятного исхода операции. Кенпачи повезло, что скорая помощь привезла его, когда этого упыря не было в больнице. Тогда еще Зараки себя не знал, не понимал, что кольнуло в его сердце, когда он услышал в голосе девчонки такую отчаянную надежду на выздоровление.
– Тут такой мужик ходит. Бородатый и страшный, как черт. Ты его вылови и попроси тебя осмотреть. Хуже от этого не будет. Он хороший доктор.
Получилось, что он помог этим гадам подставить своего врача? От сестер Зараки уже знал, что произошло. Парень-ординатор, дежуривший ночью на их этаже, сказал, что видел, как маленькая пациентка днем доставала дока и около полуночи перед уходом домой он зашел к ней в палату и пробыл там около часа. А утром все отделение разбудил крик. Сестры кинулись в палату маленькой пациентки и обнаружили ту голой в кровати, с травмами, характерными для изнасилования. Зареванная девчушка мало что могла рассказать. Кто-то вошел в ее палату, не зажигая света. Она поняла, что это врач, только по белому халату, а потом человек прижал ей к лицу платок, пахнущий чем-то сладким и одновременно вызывавшим тошноту, и больше она ничего не помнила. Приехала полиция, всех допросили. В теле девочки никаких биологических следов насильника не осталось. Опросили весь персонал, узнали, кто последним был у малышки, и забрали дока. Через день стало известно, что он арестован. На халате, который тот никогда не носил, а в то утро нацепил, не найдя на месте привычной хирургической формы, обнаружили небольшие пятнышки крови на рукаве и следы каких-то выделений жертвы.
– Слушай, кто из врачей в ту ночь дежурил, Кито-сан? – спросил он у пожилой медсестры, которая принесла ему поднос с многослойной сладкой слизью и слабым остывшим чаем.
– Момоко говорит, в самом отделении не было никого, кроме ординаторов. – Женщина столько лет проработала в больнице, что всех коллег называла исключительно по именам, потому что большинство из них помнила еще юнцами.
Зараки не поверил.
– В нашей больнице? Да ладно. Сюда скорая пациентов привозит. Одна хирургическая бригада точно должна была на месте дежурить. Раз док в полночь свалил, значит, не его это смена была.
– Зараки, ты столько времени тут торчишь, что уже все наши порядки выучил. Твоя правда. Раз Момоко дежурила, значит, с ней оставался доктор Минато и парни из его операционной бригады. Может, их на этаже не было? У нашего золотого мальчика два кабинета, один рядом с сестринской, второй – под боком у папаши. Чаек он предпочитает распивать с руководством клиники, а не с нами, трудягами. Его парни без пинка пациентов обходить не будут, небось, нашли себе угол, чтобы вздремнуть.
– Мне самому тут надоело. Гипс скоро снимут, голова почти не болит. Слушай, Кито-сан, принеси чего пожрать, а? От вашего яблочного желе сам скоро позеленею.
– Не ной, – она подложила ему под ногу валик, чтобы та меньше отекала. Тебе есть куда идти? Полиция ведь так и не нашла твоих родственников? Значит, лежи себе смирно и жуй что дают.
Зараки в ее предложении все, в общем-то, устраивало. В больнице он уже освоился, а вот мир за ее пределами, знакомый только по статьям в газетах, еще настораживал его, как загнанного на чужую территорию хищника, и покидать свою логово он не торопился. Если бы не история с доком, он бы не рыпался, но бородачу надо было отплатить за все, что тот для него сделал.
– И все же странно выходит.
– Что?
– Если Минато на следующий день должен был проводить девчонке операцию, то почему в ночную смену остался?
– Не должен был он никого резать. Наш Иссин-сан малышку первый раз еще днем осматривал. Сказал, что случай сложный, и он сам возьмется все уладить. Главный врач поогрызался для приличия, но с Иссином, если тот себе что-то в голову вбил, не поспоришь. – Зараки фыркнул. Они с доктором не раз орали друг на друга до хрипоты и не без удовольствия. – Нечего мне тут морду кривить. Он по делу вмешался. Сам мне сказал: «Кито, старушка, надо нам придумать, как без штифтов обойтись. Девчонке еще расти, не дело ее каждый год резать и железки менять. Сердце слабое, чем меньше наркозов у нее будет, тем дольше проживет». Операцию на месяц перенесли. Он хотел списаться с каким-то знакомым. У того собственная больница и работать даром он не любит, но обучался у лучших специалистов в Европе и проводил такие операции, что наш Иссин считает себя по сравнению с ним простым мясником. Он не оставлял надежды уговорить своего приятеля приехать в Токио и хотя бы осмотреть малышку.
Поведение дока становилось понятным. Столкнувшись со сложным случаем, он всегда засиживался допоздна в библиотеке больницы, становился хмурым и неразговорчивым. Мог завалиться в палату пациента и в два часа ночи, чтобы устроить внеплановый осмотр, подтверждая или опровергая свои теории. Например, после того инцидента с чаем врач из него всю душу вынул.
– Как он мог обварить рот и гортань?! – орал он на молоденькую сестру. – Вы что, совсем идиотка? Ну разве можно было принести больному кипяток?
– Я предупреждала, что чай очень горячий, – всхлипывала девушка. – Пациент сам выхватил у меня чашку, сказал, что хочет пить, и залпом ее осушил.
Зараки не понимал, из-за чего весь этот шум. Ну, похрипывал он немного, да слезла с языка и нёба пленка лопнувших водянок, наполнив рот солоноватой сукровицей. Разве это повод для паники или причина таскать его на бесконечные анализы? Да, было больно, но уже потом, а тогда чай не показался ему даже теплым.
– Не понимаю, – признался Иссин после обследования. Пластина в твоей голове стоит как надо, выздоравливаешь… Ну каждой бы бродячей собаке такую регенерацию. Если еще раз будет временная потеря чувствительности, сразу говори.
Зараки только хмыкнул:
– Напортачили, док?
Тот по привычке обложил его отборным матом, но все время дергался. Таскал в палату каких-то специалистов. Иногда часами просиживал у его койки, читая медицинские талмуды и тыкая иголкой куда придется. Совсем извел, но странности больше не повторялись. Зараки расслабился и забыл об этом происшествии, но не Иссин, каждый день докучливо допрашивающий, где у него чесалось. Было ли больно царапать ногтями собственные яйца или спину? Если и с девчонкой он был не до конца уверен в собственных силах, то всего с двумя визитами в день той еще повезло. Вот только почему кроха молчала о дневном изнурительном осмотре, а твердила лишь о злом докторе с хлороформом?
– Кито-сан, ты сама-то веришь, что он мог ее изнасиловать? Она же маленькая совсем, на такую кроху если и встанет, то только у какого-то извращенца. А наш док, судя по краснеющим сестричкам и их жалобам на шлепки пониже копчика, тот еще ходок. Вот только нравятся ему крепкие тетки с мясцом, вроде тебя.
Старушка польщено фыркнула.
– Тоже мне удумал, охальник. – Потом ее лицо немного побледнело. – Кто из нас и во что верит, значения не имеет. В полиции разберутся. У них там эксперты не хуже наших. Знаешь, я бы за дока… Но что я могу? Не было меня той ночью в отделении, а если начну орать, что он не насильник, из хирургии вылечу. Меня еще три года назад должны были отправить в терапию. Руки, говорят, не те. Уколы ставить – это тебе не в чужих телах ковыряться. Вот только я всю жизнь у операционного стола. Не одну смену себе вырастила, стольким молодым врачам плечо вовремя подставила и дельный совет дала, что каждый случай уже и не вспомнится. Док вот наш совсем зеленый пришел, нервишки в первое время шалили, даже когда простой аппендицит вырезал, но было сразу видно: пойдет у него. Уляжется все в душе, даже если через гонор, и пациентов он сильнее самого себя любить будет. Знаешь, он до сих пор плачет, когда не может отыскать выход из сложной ситуации. Здоровый, как медведь, борода эта его дурацкая, а шмыгает носом, словно после первой своей потери. Мы тогда в ночь дежурили. Привезли нам по скорой беременную девку. Там даже мне смотреть страшно было. Муженек, обычная офисная крыса, с катушек слетел, когда кто-то из коллег высмеял его, что жена, забеременевшая в брачную ночь, вызывает большие подозрения. Вы, мужики, вообще повернуты на чистоте избранницы. Не можете вбить в свои дурные головы, что кровавые выделения у девственниц не всегда бывают. Плева не у каждой рвется с первого раза, и вообще девочки ее часто повреждают еще в школе, во время занятий спортом. Только тот ублюдок не чтением книжек озаботился, а сразу за нож схватился. Уж очень ему не хотелось терпеть издевки разных мудаков, учиться на них отвечать или уважать свою жену. В итоге девочку хоть и довезли, но с огромной кровопотерей. Семнадцать ножевых в живот. Сразу на стол. Понятно было, что они с младенцем – не жильцы. Док режет, а у самого слезы по щекам катятся. Такие люди детей не насилуют. Я полицейским все как тебе рассказала. Больше ничего не могу. Фирма, в которой сын работал, разорилась. Они с невесткой и двумя внуками на моей шее сидят, пока работу ищут. Четыре рта не так просто прокормить, знаешь ли.
Зараки никого на своем горбе не таскал. Вечером того же дня он подошел к комнате сестер и увидел ту самую Момоко, маленькую худую девицу со злющими, как у голодной кошки, глазами. Она тащила из прачечной комплекты выстиранной формы, упакованные в целлофановые кульки. На ее тощем пальце сверкал бриллиант.
– Поздравить тебя, что ли?
Девица бросила на него хмурый взгляд и прошла мимо.
– Ну не странно ли, – улыбнулась наблюдавшая за этой сценой толстушка-сиделка, которой сестра вывалила на руки свою ношу, прежде чем гордо удалиться. – Обычно люди радуются таким переменам, а Момо-чан злая и раздражительная ходит. Едва не кидается на всех.
– Может, с женихом проблемы?
– Да какие у доктора Минато могут быть неприятности?
Зараки присвистнул.
– И давно они вместе?
Женщина понизила голос.
– Ну, что Момоко на него нацелилась, все знали, но он же у нас богатенький, от сестер и сиделок всегда нос воротил. А тут вдруг раз – и свадьба.
Еще через пару дней расспросов удалось узнать, что в ночь происшествия с девочкой доктор Минато действительно был в больнице, но не в своем кабинете в отделении. По словам своей новоиспеченной невесты, он почти всю ночь проспал на втором этаже. Она несколько раз к нему спускалась, и доктор все время оставался в обставленном папочкой личном офисе, потому что экстренных операций не было.
Потом случилась безобразная история с увольнением того самого ординатора, что видел дока ночью.
– Да пошло оно все, – жаловался парень своему приятелю, помогавшему ему тащить к лифту коробку с вещами. – Я не буду врать, чтобы дело поскорее закрыли и наша больница вышла сухой из воды.
– Как будто тебя кто-то об этом просит! Ну чего ты так завелся, Рэн?
– Просить не просят. Вот только главный мне намекнул: я просто привык, что доктор Куросаки везде шляется в своей хирургической форме, и не запомнил, что он в ту ночь был в халате.
– Может, и правда?
– Хоть ты меня за идиота не держи. Халат он надел только утром. Я как раз сменялся, а он пришел, мы столкнулись в раздевалке. Док материл прачечную, что не принесли форму, у меня был чистый комплект, и я ему отдал, но подошли только штаны. Вот он и натянул халат, тот у него в шкафу висел. Ночью он был одет как обычно, и, между прочим, шкафчик у него уже неделю не закрывается. Все слышали, как он три дня назад на сестер орал, что слесаря не вызвали замок поменять. Кто угодно мог взять его халат. Я намекнул следователю на потожировые следы, может, его надевал кто-то, кроме Куросаки.
– Ну, главного тоже можно понять…
– Можно, но тошно. Я понимаю, почему Момо врет, но все равно здесь не останусь.
– Ты же не хочешь сказать, что наш Минато как-то замешан в этом?
– Понятия не имею. Только чего он на ней женится? Что отчеты хорошо написала?
– Ты о чем?
– Ночью она носилась по больнице, как сумасшедшая, вот только понятия не имеет, где кто спал. Она посеяла результаты анализа по одному из больных Куросаки, он ее еще в начале смены отчитал и велел, чтобы к утру все на месте было. Она на корточках лазила, обыскивая пост сестер. Я ей помогал, но мы ни черта не нашли. Мне пришлось заново брать пункцию. Сам понимаешь, процедура неприятная. Час перед больным извинялись, потом звонили моему приятелю из лаборатории, чтобы приехал ночью и все сделал. В общем, крутились, как белки в колесе, до самого инцидента. Если Момо и отлучалась, то один раз, а не бегала к своему любовнику чуть ли не каждые полчаса, как говорит. За тем, что в коридорах творилось, мы особенно не следили, не до того было. Минато просто не хочет, чтобы его лишний раз полиция дергала. Кто угодно из персонала и ходячих пациентов мог зайти в раздевалку, взять халат, а потом, пригнувшись и проскользнув мимо окна пункта дежурных, зайти к девочке. Только, учитывая хлороформ, это вряд ли больные.
– По-моему, ты заговариваешься, дружок.
– Просто не хочу, чтобы все валили на Куросаки. Это не последняя девочка, которую нужно оперировать. Хочу, чтобы психа нашли, и другим больным детям у нас ничего не грозило, но меня никто и слушать не хочет. Ждать, пока увольнением начнут угрожать, как Кито-сан? Да пошли они! Это не единственная больница в городе. Даже если мне дадут плохие рекомендации, лучше я без работы останусь, но врать, как Момо, о том, чего не было, не буду.
В тот же вечер Зараки столкнулся с девицей, которая выходила из палаты малышки. Сразу было понятно, что это не ее мать. Слишком ухоженная красотка, но бледная, с покрасневшими от слез глазами, и он предпочел сделать вид, что ошибся.
– Мамаша, что ли?
Незнакомка покачала головой, прикрыв за собой дверь.
– Нет. Я психолог из приюта. Мама девочки сейчас с нею. Она только приехала, не хочу им мешать.
– Как она?
– Напугана. Мы все в ужасе от случившегося. А вы пациент?
– Да.
– Знали доктора, которого задержали?
– Да.
– Что он за человек?
– Хороший. Скажу так, даже если вам мой ответ не понравится.
Девушка кивнула.
– Спасибо, вы мне очень помогли.
Он удивился.
– Чем?
– Я уже три года в приюте работаю, знаю, когда мои дети что-то недоговаривают. Рин боится. Все время оглядывается по сторонам, вздрагивает. Оправданная, но слишком сильная реакция для ребенка, которому уже ничего не угрожает. Она в чем-то лжет мне. С ней уже работал психолог из больницы, расспрашивал специалист из полиции, первый дал одно заключение, второй, как и я, уверен: девочка что-то скрывает. Я попрошу разрешения еще поработать. Рин мне доверяет. Нельзя, чтобы в этом деле остались какие-то вопросы. Извините меня, я должна пойти договориться, чтобы матери девочки позволили на ночь остаться в больнице.
Потом Зараки часто спрашивал себя, почему сделал то, что сделал. Людям просто свойственно давить тараканов? Есть мерзость, мимо которой трудно пройти? Ночью он потащился в туалет и заметил бледную женщину у кабинета Минато, она была красивая, хотя очень усталая и бедно одетая. Девчонка была на нее удивительно похожа.
– Эй, – окликнул ее Зараки. – Ищете кого-то?
– Д-доктора. Мне сказали, что он только что закончил операцию и скоро придет.
– Он чаще сразу на второй этаж спускается.
– П-придет. Он должен, если бог на свете есть.
От волнения женщина дрожала. В бледном свете ночного освещения Зараки заметил штуку, блеснувшую у нее в руке. Острый хирургический скальпель.
– Это он сделал? – Мать от него отшатнулась. – Думаете, дочке и сыновьям будет лучше, если вы сгниете в тюрьме?
– Вы не понимаете. Рин… Он ее запугал, сказал, если расскажет кому-то, ее не будут оперировать, и тогда она не сможет ходить и жить со мной. Этот ублюдок – врач. Думаете, ему нужен лишний свидетель? Сегодня, когда мне разрешили остаться, я отлучилась в столовую, но в лифте словно почувствовала что-то и вернулась, а он уже был у нее. Моя девочка так тряслась, что я сразу все поняла. Когда он ушел, расспрашивала ее, что случилось, пока не добилась правды. И знаете, что еще… Он принес ей молоко. Ее любимое клубничное молоко, только в стакане, а не в пакете. А еще подбросил таблетки в тумбочку у кровати, там было сорок розовых пилюль в блистере, похожих на конфеты, и семь из них – пустые. Я знаю название всех лекарств, которые дают моей девочке, эти ей не назначали. Этот тип был в перчатках, а молоко – каким-то горьким… Я попробовала каплю. Не приди я вовремя, все бы подумали, что она сама наелась таблеток, за конфеты приняла. Думаете, полиция поверит моей девочке после того, как она им один раз солгала? А может, они решат, что мы выбрали для шантажа богатую жертву? Приют не может перевести ее в другую больницу, спонсоры это уже не оплатят, а она так мечтает ходить… Я должна очистить это место, понимаете? Сколько еще сирот от него пострадает? У меня хорошие мальчики, они простят, когда поймут. Кого еще обвинят, если с Рин что-то случится? Сестру, ночную сиделку или меня?
Зараки, услышав приближающиеся голоса, ударил ее костылем по запястью. Скальпель выпал на пол. Выдрав из руки капельницу, он наклонился и поднял его.
– …и запишите в карте про повреждения печени. Вы ко мне? – Доктор, пройдя мимо них, невозмутимо открыл дверь. – Что-то с девочкой?
Зараки толкнул женщину в руки ординатора, сопровождавшего врача, а ублюдка, отбросив костыль, затащил в кабинет и захлопнул дверь. Боли в ноге или голове он не чувствовал. Это было хорошо и правильно.
– Что вы себе позволяете? Охрана!
Этот тип извивался в его руках, пытался вырваться, но Зараки рывком стащил с него штаны и ударил скальпелем в пах. Один раз, второй, третий, потом перестал считать. Отшвырнул свое оружие только тогда, когда взломали дверь. Ординатор бросился оказывать помощь его скулящей от боли жертве. Прибежавшая на крики охрана заломила руки Зараки, а ангельски красивая женщина стояла и плакала, но не от горя – от облегчения. Она бы не смогла – ангелы не убивают и не калечат. Для этого есть такие, как Зараки, люди, за плечами которых только тьма и отсутствие каких-либо обязательств.
Док навещал его потом в тюрьме. Нашел адвоката, тот договорился, чтобы ему провели психиатрическую экспертизу, и Зараки выяснил, что он, оказывается, не благородный мститель, а обычный безумец. Тогда же начались первые серьезные вспышки полной потери чувствительности. Во время драки в камере он шарахнул одного татуированного, решившего, что он большой босс. Тот всадил ему в руку заточку. Глядя, как на пол течет кровь, Зараки задавал себе вопрос, почему же ничего не чувствует? Тюремные врачи только руками разводили.
– В клинике, куда тебя направят, обещали, что попробуют во всем разобраться. Я отправил им все твои выписки из больницы. Полечишься годик, а как выйдешь – меня найди. В Каракуру перебираюсь. Рин прооперирую и уеду.
– Почему? Главного врача сняли с должности, его сынок с больничной койки прямо в камеру отправится. Работай – не хочу.
Иссин покраснел, как мальчишка.
– Ну, в общем, девушка-психолог из приюта…
– Ага, грудастая такая, с хвостиком.
– За языком следи. Ее Масаки зовут. Ну, мы вроде как встречаться начали. Знаешь, иногда мужчине не нужно много времени, чтобы понять: такую девушку надо хватать и тащить в свою холостяцкую берлогу. Пусть там занавески покупает, карри на ужин варит.
– Жениться надумали?
– Угу.
– Поздравляю. – Вот так всегда, одним – психушка, а другим – женщины. Но Зараки не жаловался. Вариант с дурдомом нравился ему больше. – А уезжать-то зачем?
– Решил открыть свою клинику. Не в Токио, конечно, тут мне никаких собранных денег не хватит, а мы, как выяснилось, оба родом из тех мест. У меня там пара старинных приятелей, которые помогут начать дело, у нее – дом, оставшийся в наследство от родителей. В общем, устроимся.
– Не торопитесь?
– Ну, Ичиго или Карин лучше родиться в законном браке и иметь отца, который уже встал на ноги.
– Док, а вы тот еще кобель.
Иссин предпочел расценить это как комплимент. После перевода Зараки из тюрьмы в клинику он часто писал, интересуясь его состоянием. Даже прислал фотку с карапузом, на обратной стороне которой было написано: «Не смей выдумать всякую хрень! У меня папаша был рыжий!». Потом связь оборвалась. Появились ремни, прикручивающие к койке, и бесконечные таблетки.
– Какого хрена? – спрашивал он у санитаров.
– Приказ твоего нового лечащего врача, – объяснил один из парней. – Он строгий, если что не так сделаешь, сразу вылетишь с работы. Сказал, что убийце нечего тут прохлаждаться. Ты пришил кого-то?
– Нет, вроде.
Лысеющий толстяк зашел к нему через месяц, и Зараки все понял. Хмыкнул:
– Многих пришлось подмазать, чтобы сюда устроиться?
– Мой сын из-за тебя повесился в тюрьме.
– От разочарования, что больше не сможет трахать детей? Или ему не понравилось быть девочкой для сокамерников?
Бывший главный врач токийской больницы невозмутимо протер платком очки.
– Ты здесь подохнешь в куда больших мучениях. Очень медленно. Есть препараты с очень неприятными побочными эффектами. Слышал, ты теряешь чувствительность из-за того, что мозг перестает воспринимать поступающие в него сигналы о боли? Ничего, мы это подлечим. Безболезненно тебе умереть не светит.
Зверю не стоит привыкать к клетке. Сначала больница, потом тюрьма и, наконец, психушка. Быть запертым легко. Ждать, когда примут решение за тебя – еще проще. Потому что за стенами мир, в котором полно тараканов. Раз они даже в щели убежища пробираются… Всех не передавить. Стать одним из них? Мимикрировать, слиться с полчищем ползучих гадов? Слишком скучная судьба для того, у кого отнять что-то можно, лишь отрезав ему пальцы.
– Травят крыс и тараканов. Никогда не слышал, чтобы кого-то накормили ядом они сами.
– Ублюдок.
– Попробуй сделать мне больно, только помни... – Его губы разошлись в широкой улыбке. – Потом настанет моя очередь.
Можно сказать, этими словами ему удалось выразить собственное жизненное кредо.
Глава 2
Кучики Бьякуя всегда следовал определенным ритуалам. Он не вставал раньше девяти часов утра, зимой, поздней осенью и ранней весной завтракал у себя в спальне, а летом – сидя на деревянных ступеньках и любуясь ухоженным садом. Дома он никогда не надевал европейскую одежду, отдавая дань многовековым традициям семьи, и не позволял ничему и никому мешать своему распорядку, находя в нем столько же удовольствия, сколько другие видели в хаосе. Апокалипсис мог наступить когда угодно, но Бьякуя-доно предпочитал встретить его выспавшимся и позавтракавшим.
Отложив палочки, он встал, приказал садовнику подравнять граблями гравий и вернулся в спальню. Взглянул на себя в зеркало, сбросил с плеч юкату, вышел в маленькую дверь и спустился по неприметной лестнице в подземный бассейн. Это было его не единственное нововведение в доме предков, но за остальные не хотелось испытывать стыд. Бьякуя ненавидел воду и не мог простить себе этот страх. Он боролся с ним так же, как изживал из себя все лишние эмоции: упрямо и в одиночестве.
Взглянув на гладкую поверхность воды, он немного размял плечи и с головой ушел в обжигающую прохладу. Грудь знакомо сдавило ужасом. Бьякуя не позволял себе закрывать глаза, но фигурные плиты на дне заволокло кровавой пеленой. Он слышал визг тормозов, испуганный крик матери, скрежет стальных ограждений... Он видел ужас, написанный на лице отца, по мере того как автомобиль уходил на относительно небольшую, но губительную глубину. Электрическая система стеклоподъемников и замков отказала, превратив машину в стальной гроб, вода не сочилась в салон, но воздуха уже начинало не хватать. Бьякуя помнил, как страх пытавшегося разбить пуленепробиваемое стекло шофера сменился легким удивлением, когда отец всадил ему в горло стилет для колки льда. Помнил, как Соджун Кучики притянул к себе мать, коротко целуя ее в губы, прежде чем нанести удар в сердце. Свои собственные крики: «Отец, не надо!» и прощальное, немного безумное напутствие:
– С нами две машины сопровождения. Они успеют. Жди. Кучики всегда умели ждать.
Бьякуя доплыл до края бассейна. Подтянувшись на руках, выбрался на кафельный пол. Лег на спину, зеркало на потолке отразило совершенно спокойное лицо с немного расширенными зрачками. Однажды его должно было отпустить это безумие... Он перестал терять сознание при виде крови, избавился от приступов клаустрофобии, осталась только проклятая вода. Каждый раз, глядя на поверхность через ее толщу, он чувствовал себя маленьким мальчиком, запертым в ловушке наедине со смертью тех, кто любил его больше собственной жизни. Единственных людей, которым он до конца верил.
– Осталось совсем немного. Еще чуть-чуть…
Бьякуя резко встал и прошел в душ. Струи воды хлестнули по коже, избавляя от разочарования после очередного неудачного эксперимента. Когда он выходил в раздевалку, зрачки уже были в норме. Протягивающий ему полотенце парень не мог ничего заметить.
– Хорошо поплавали?
Бьякуя промолчал. Абарай Ренджи был неуместен в этом доме так же, как подземный бассейн. Еще один отголосок прошлого. Напоминание о том, что нужно сделать. Они оба осиротели в тот день. Он и покрытый странными кельтскими татуировками сын простого водителя. Ни один не мог забыть о случившемся, каждый нуждался в новых зарубках на теле, чтобы избавиться от старой боли.
– Помоги мне. – Абарай аккуратно вытер его с ног до головы, без смущения или недовольства. Когда сухой Бьякуя опустился на скамью, Ренджи принес шкатулку с гребнями и, чуть отжав полотенцем меньшего размера его волосы, принялся старательно их расчесывать. Осторожно, не цепляя зубцами спутавшиеся пряди, несмотря на долгие годы клокотавшую в нем ненависть.
Для Ренджи клан Кучики ничего не значил. Он совершенно одинаково ненавидел убийцу, стрелявшего по колесам, того, кто прикончил его отца, и даже мать за то, что та взяла деньги за кровь мужа и, устроив на них свою личную жизнь, спихнула неуправляемого сына в закрытую школу с техническим уклоном. Бьякуя помнил тот день, когда этого щенка впервые притащили по его приказу в особняк.
– Мне нужен личный водитель. Ты еще слишком молод, но после соответствующей подготовки подойдешь.
– А не пойти ли тебе на хрен со своим заманчивым предложением, Кучики?
– Ты никогда не узнаешь, как я поступаю с врагами, если не будешь рядом.
– Со своими врагами. Человек, которого я ненавижу, сейчас сидит напротив. Чем ты лучше моего отца? Почему он должен был умереть, чтобы ты продышал на пять минут дольше? Кто решил, что это правильно?
– Суджун Кучики. Имело ли его решение смысл? Ты не узнаешь этого, если выйдешь за дверь.
– Ты ничем не лучше всех их! Может, мой отец и гордился, что лижет зад Кучики, но я понимаю: вы одни и те же твари, и выигрывают только те, что стреляют первыми. – Он осмелился даже плюнуть на пол, демонстрируя свое бешенство. – Думаешь, если сунешь мне свою подачку, я так же как моя мать соглашусь скрывать, что твой папаша – убийца? Ничего, однажды я добуду доказательства, и тогда вы все заплатите за свою ложь!
Бьякуя встал, медленно обошел стол и велел охране:
– Отпустите и не вмешивайтесь. – Результат был предсказуем: Абарай с рычанием бросился на него. Всего один выпад – и Бьякуя сбил противника с ног, впечатывая его щекой в собственный плевок и до хруста заламывая назад занесенную для удара руку. – Ты никогда не сможешь отомстить мне, пока не станешь сильнее. В одиночку с этим не справиться, а здесь у тебя будет шанс. Запомни: в моем доме уважают даже полы и ходят в таби. Даю тебе сутки на принятие решения. – Он отпустил Абарая. – Вышвырните его отсюда.
– Зачем тебе это нужно? – спросил Ренджи уже в дверях. – Подставляешь спину под удар, Кучики?
– Нет союзника надежнее, чем враг твоего врага. Тебе никогда не отрастить достаточно крепких клыков, чтобы перегрызть мне глотку, Абарай-кун.
Ночью в доме взвыла сигнализация. Охрана не посмела беспокоить юного главу клана, но утром, когда он вернулся в кабинет, ему притащили избитого мальчишку вместе с его рюкзаком.
– Через стену перелез.
– Почему не утром и не в ворота?
– А что, надо много времени, чтобы купить носки? – Ренджи хищно облизал разбитые губы. – Однажды я тебя сожру, Кучики, даже фарфоровых косточек не останется.
– Теперь ты должен говорить: «Однажды я сожру вас, Бьякуя-доно». Что касается того, из чего сделаны мои кости… Ты будешь разочарован, Абарай-кун. Они вовсе не из фарфора.
***
– Закончено. Дать зеркало?
– Не нужно. – Бьякуя и без осмотра знал, что волосы уложены безупречно. – Позови слугу.
Впуская старика в комнату, Ренджи привычно ощупал его, несмотря на то, что тот уже пятьдесят лет служил семье, глянул даже на счетчик радиации в кармане. После того как семь лет назад Маюри пытались отравить каким-то изотопом, Бьякуя перестал считать любовь Абарая к всевозможным приборам блажью, хотя сам по-прежнему относился к технике с определенным недоверием. Когда-то это было очередной фобией, сейчас стало частью его работы. Все оставшееся время, что длилась церемония одевания, Ренджи простоял у двери, время от времени читая сообщения, приходящие на телефон, но поделиться новостями осмелился, только когда слуга расправил последнюю безупречную складку на черных хакама своего господина и принялся завязывать ремешки его варадзи.
– Охрана сообщает, что на территорию поместья въехал автомобиль министра экономики и промышленности.
– Я не принимаю до полудня.
– Он говорит, это срочно.
– Ренджи, – Бьякуя постарался выглядеть немного удивленным. – Сколько раз я изменял своему распорядку? – Могли начинаться и заканчиваться войны, обваливаться курсы валют, меняться иностранные правительства, но не привычки главы клана Кучики. – Если я ему необходим, он подождет, терпение принято считать добродетелью. Подайте господину Омаеда чай и легкие закуски.
– А если уедет, тогда когда…
Бьякуя не выносил лишних откровений при слугах. У каждого своя работа, свой совершенно четко обозначенный круг знаний. Любая попытка человека шагнуть за его предел просто обязана закончиться плачевно.
– Ренджи, ты ненавидишь Сато? – В голосе Кучики прозвенел металл.
Абарай виновато взглянул на старика, торопливо закончившего свою работу, и распахнул перед главой семьи дверь. На этот раз лестница была достаточно широкой и вела в залитую солнцем комнату, в центре которой стояло несколько икебан. Бьякуя внимательно осмотрел каждую, прежде чем остановиться у плоской вазы. Дизайнер явно отдал предпочтение стилю морибана, но, помимо мастерства школы Охара, использовал и более древние технологии школы Икэнобо.
– Убрать вот эти две сосновые ветви. В остальном я доволен. – Он еще раз пробежал глазами оставшиеся композиции. Сам Кучики не любил эксперименты школы согэцу, но премьер-министр будет в восторге. – Добавить синих камней и одну болотную лилию. – Он указал пальцем на нужную зону и резюмировал: – Хорошо.
Коллеги тихим шепотом осмелились поздравить победителей. Теперь копии выбора Кучики появятся во дворце императора и в приемной правительства. Завтра их растиражируют два десятка журналов, чтобы день спустя жадно ждать новой подачки. Его семья одной из первых начала превращать традиции в золото. Покровители театральных искусств, владельцы множества школ каллиграфии и чайной церемонии. Фабриканты, восстанавливающие технологии, утраченные много веков назад, и, разумеется, коллекционеры. Бьякуя не возражал, если в прессе появлялись упоминания о его громадных земельных владениях и родстве с императорским домом. Если бы ему понадобился марионеточный трон, потребовалось бы устранить всего семнадцать претендентов на него, но Кучики никогда не интересовала фальшивая власть. Их имена очень редко выскальзывали на страницы летописей и тут же снова исчезали в тени. Там, где скрывалось от посторонних глаз истинное сокровище – право дергать за ниточки тех, кто наивно полагает себя вершителями истории, тем самым подставляясь под удары судьбы. Клан Кучики, развязывая и прекращая войны, всегда был на стороне победителей, потому что они делали этих баловней удачи, с самого начала направляли твердой рукой, отслеживая каждый их шаг, но никогда не рискуя уже нажитым, не зная даже незначительных поражений со времен Сенгону и до солнечного утра пятнадцать лет назад. Отец совершил ошибку, наивно полагая, что в этом изменившемся мире пришло их собственное время жить на свету, и заплатил за это. Бьякуя выучил урок, он долгие годы сознательно топил свой айсберг, оставляя на поверхности лишь то, что считал нужным, шел к своей цели медленно, пока его враги не поверили, что Кучики – всего лишь архаичные пережитки прошлого. Пока не позволили всплыть на поверхность крупицам тут же собранной информации.
– Кучики-сан, – за очередной дверью ждала секретарь деда. Собранная, холодная, некрасивая. С такими женщинами никогда не спят, несмотря на некоторое обаяние их интеллекта. Жертвуя судьбой в погоне за карьерой, они, даже заводя семью, быстро ее теряют, на старости лет тратя нажитые миллионы на амбициозных, молодых, глупых и жадных любовников. Они стремятся властвовать над ними, потому что даже самый одинокий паук не может научиться любить трепыхающуюся в его сетях муху, следуя инстинктивному желанию ее сожрать. – Гинрей-доно выражает свое недовольство вашим отношением к гостю.
Старик утратил право что-либо ему высказывать не в тот день, когда передал Бьякуе права управлять всеми делами клана. Это произошло намного раньше: отказавшись мстить за сына, чтобы сохранить внука, он расписался в своей беспомощности с большей верностью, чем заверив документы в присутствии десятка адвокатов.
– Гинрей-доно может развлечь министра по своему усмотрению, если ему сейчас больше нечем заняться.
– Я передам ему ваши слова.
Женщина не решилась с ним спорить, но упрямство в ее взгляде Бьякуе не понравилось. Лишь двум людям в его окружении был дозволен такой взгляд. Он не остановился и на секунду, но Ренджи, как и положено псу, почувствовал настроение хозяина.
– Что-то не так?
Вопрос был явно не из числа тех, что входили в его компетенцию, но Кучики нравилось, когда его понимали без лишних слов.
– Нет, просто не люблю ничего нового в своем окружении.
– Но Машита-сан работает в этом доме… – Абарай задумчиво почесал татуировку на лбу. – Рассказы отца я плохо помню. Когда я к вам пришел, она уже была.
– При чем тут женщина, Ренджи? Мне не понравилось, что она решила, будто вправе давать оценку моим поступкам.
– Мы все этим, так или иначе, занимаемся, Бьякуя-доно.
Наглецу, по крайней мере, хватило ума вовремя спрятать усмешку. Абараю было позволено некоторое вольнодумство. Кучики считал, что иногда полезно посмотреть на себя со стороны. Взглядом обезьяны, вооруженной гранатой. Ренджи был несдержан, в некоторых вопросах опасно наивен, но в его поступках и решениях была странная гордость бродячего пса. Сколько ни корми такого с золотых тарелок и ни наряжай в дорогие ошейники, его шерсть никогда не начнет лосниться, а лапу он если и даст, то с таким видом, будто делает хозяину невероятное одолжение. Абарай неплохо вжился в роль его питомца. Беспрекословно выполнял команды, но, если хоть на миг потерять бдительность, он примется гадить в тапки и точить зубы о любимую трость. Это делало процесс его приручения довольно захватывающим.
– Те, кто скрывают свой интерес к моим действиям, живут намного дольше. Любопытство, не подкрепленное умением прятать свои чувства, фатально, Ренджи.
Он решительно раздвинул дверные створки, входя в семейное додзе. Несмотря на то, что комната обманчиво пустовала, он склонился в ритуальном поклоне невидимому противнику и прошел к стене, где на лакированных подставках покоились два меча. Ренджи закрыл двери за его спиной и опустился на колени прямо у входа.
– Йо, парни!
Бьякуя, пользуясь тем, что никто не видит его лица, на миг поморщился от раздражения. Ненавидеть тех, кто способен дать тебе силу и новые знания, по меньшей мере, глупо, но любить того, кто с ходу пробивает твою прочную броню, на создание которой ушло столько усилий, невозможно.
– Привет, Йоруичи-сан! – Судя по голосу Ренджи, на его лице сейчас расплывалась по-идиотски счастливая улыбка. Он еще не умел отличить женщину от ядовитого скорпиона.
Бьякуя обернулся. Ну, так и есть, его пес вовсю вилял хвостом, глядя, как с одной из потолочных балок соскользнула худенькая фигурка. Впрочем, Бьякуя сам против воли залюбовался дивной кошачьей грацией, с которой женщина приземлилась на пол, игриво тряхнув собранными в хвост роскошными волосами. Впрочем, все обаяние этого мгновенья было тут же уничтожено смуглой рукой, почесавшей зад, обтянутый до неприличия короткими шортами.
– Бьякуя-бо, я успею состариться, пока ты пудришься. Давай перенесем тренировки на час раньше?
– Нет.
– По крайней мере, посылай ко мне своего песика. Он не так помешан на тряпках и не прочь поразмяться, пока еще прохладно.
Несмотря на энергичные кивки Ренджи, Бьякуя холодно отрезал:
– Нет.
– Зануда. – Шихоин задрала ярко-оранжевую спортивную майку почти до груди, продемонстрировав безупречный рельеф пресса. – Абарай-кун, принеси стволы и пиво. Как только я отделаю твоего хозяина, немного оттянемся в тире. Он все равно побежит в подвал, зализывать раны на своем покалеченном эго.
Ренджи вопросительно взглянул на Кучики, тот кивнул, позволяя выполнить просьбу. Когда парень покинул додзе, он посмотрел на Йоруичи. Та подошла ближе и села на корточки у его ног, разглядывая клинки.
– Как думаешь, скоро снова придет твое время? – Она ткнула пальцем в воздух, почти коснувшись одного из мечей острым ногтем.
Бьякуя не то чтобы ненавидел, когда его игнорируют, он просто не любил, если другие превращали его боль в фарс.
– Зависит от того, что ты принесла с собой.
Она как фокусница щелкнула пальцами, извлекая миниатюрную флэш-карту, казалось, из воздуха.
– Этот парень мне почти понравился.
– Силен?
– Да. – Она хмыкнула. – Может оказаться не по зубам даже тебе, Бьякуя-бо.
– Почему?
– Тебя боятся, тобой восхищаются. Простаки – уважают, наивные идиоты – поклоняются как божеству, умники предпочитают в твоем присутствии смотреть в пол и прятать свои мысли, а он… Его либо ненавидят до ужаса и дрожи в негнущихся коленках, либо любят.
– В чем разница?
– Он умеет эту любовь принимать.
– Меня это мало волнует.
– Зря ты так, Бьякуя-бо. – Шихоин усмехнулась. – Любовь и ненависть – это прекрасно. Мне нравится куда больше, чем страх или восхищение.
– Твои чувства меня тоже не волнуют.
– Кто бы сомневался. В тебе столько же противоречий, сколько в этих двух клинках. С одной стороны – фамильный клинок клана Кучики, изготовленный для одного из твоих предков самим Масамуне, мастером, который никогда не ставил клейма на свои работы, потому что его мечи невозможно подделать. У каждого из них есть свое имя, душа и достоинство. Эти клинки всегда справедливы, сдержанны и знают истинную цену пролитой крови.
– Думаешь, я этого не знаю?
Йоруичи предпочла не заметить его вопрос. Она с положенным поклоном взяла в руки другой меч.
– Этот клинок – совсем иной. Безымянный Мурамаса, в нити на рукояти которого впиталось много крови. Он тоже принадлежал твоему родичу, но, если мне не изменяет память, все Кучики до тебя считали этот меч проклятым и никогда не хранили на виду. Ты первый, кто извлек его из тьмы надежно запертых хранилищ и выставил на всеобщее обозрение. Мы оба знаем причину этого решения, но что видят остальные? Голодный меч, жаждущий действия, перемен, купленных ценой кровопролития? Это неудачное соседство, Бьякуя-бо. Клинок Масамуне олицетворяет главу клана. Заметь: одного без другого не бывает – клана без его лидера и наоборот. Владелец этого меча никогда не был хозяином своей судьбы. Он – хранитель правил и традиций, тот, кто несет на своих плечах ответственность за следующие поколения семьи. Карает виновных, поддерживает слабых и использует на благо род сильных.
Бьякуя с обманчивой вежливостью поинтересовался:
– Ты говоришь, основываясь на собственном жизненном опыте, или об этих нравоучениях попросил мой дед?
– Гинрей-доно – истинный Кучики. Он никогда ни о чем не просит, – пожала загорелыми плечами Йоруичи. – Знаешь, он вообще не любит клинки, может, поэтому ни один из этих ему никогда по-настоящему не подходил. Когда мой прадед учил его пути меча, то испытывал к своему кохаю чувство, очень похожее на ненависть. Наставников всегда бесит, если ученики душат в себе талант, ограничивая его собственными принципами.
– Полагаю, это не обо мне.
– Нет. Ты берешь намного больше, чем способен унести. Это своего рода жадность, Бьякуя-бо. Больше всего в этой жизни ты ненавидишь ждать. Даже если понимаешь, что всего и сразу не бывает, ты глупо мучаешь себя, демонстрируя совершенно противоположные чувства, а заодно изводишь этот меч… Клинок Мурамаса – не то оружие, что может наслаждаться затишьем перед бурей или с достоинством ржаветь. Его жажда битвы всегда пугала многих, но ты ее понимаешь и разделяешь вопреки своему наследию. Но если человек в силах скрывать собственные чувства, то меч на это не способен. Тебе нет дела до мнения семьи, ты не хотел, чтобы родные видели в тебе Когу Кучики, первого хозяина Мурамасы. Власть ради признания тебя не интересует. Ты вообще не похож ни на одного из своих предков, Бьякуя-бо, но люди в большинстве – символисты.
– Предлагаешь мне ждать удара в спину от собственной родни?
Он вспомнил взгляд секретаря деда и нахмурился. Незначительные детали, крохотные перемены… Они всегда – проклятия, просто надо научиться это понимать. Постоянство – лучшая защита. Когда твой мир подчинен строгим правилам, любое отклонение от них – предупреждение судьбы, а она не так уж щедра на подарки, чтобы их игнорировать.
– Я предала интересы своей семьи раньше, чем та успела предать меня, так что в этих делах – плохой советчик. Тебе самому решать, кто важнее – мальчик Бьякуя или глава клана Кучики.
– Полагаю, ты пренебрегла семьей Шихоин, пожелав остаться Йоруичи?
Она пожала плечами, поднимаясь на ноги.
– Одного без другого не было и не будет, но… – Йоруичи улыбнулась. – Ох уж это «но». Оно всегда есть, потому что судьба складывается не только из наших ожиданий. Людей много, мира – мало. По мне, так он похож на шкатулку, набитую иголками, которые постоянно царапают друг друга. Это делает жизнь разнообразнее, веселее и опаснее. Кучики – это не ты один. Людей можно подчинить и лишить воли, куда труднее внушить им собственные мысли. Впрочем, я здесь только для того, чтобы учить тебя драться и зарабатывать свой кусок хлеба. Выбирай меч.
– А меня еще есть чему учить?
Она натянула на руки кожаные перчатки, украшенные металлическими пластинами, способными остановить удар любого клинка.
– Поражению, Бьякуя-бо. Побеждать ты уже умеешь, но, как я и говорила, одного без другого не бывает.
Продолжение в комментариях
@темы: АУ, NC17, Зараки, Бьякуя, Драма, Романс, Слэш, Фанфики
-
-
06.07.2013 в 15:47Он умел ждать. Ненавидел? Возможно, Йоруичи была права. Минуты, когда время кажется вечностью, а от удушья огнем горит грудь, научили его одному: ни одна молитва не в состоянии поторопить те или иные события. Человек не в силах взнуздать свою судьбу, какую бы фамилию он ни носил. Он может менять обстоятельства принятия важных для себя решений, он вправе искать собственный путь, но решающее слово будет сказано только тогда, когда оно действительно должно прозвучать. Ни часом раньше, ни минутой позже.
– …премьер-министр вынужден будет принять решение касательно нового месторождения. Разумеется, оно будет в интересах организации, которая всегда его поддерживала, но нельзя не учитывать то, что произошло ранее. Попытка Айзена Соуске действовать исключительно в своих интересах, не учитывая мнение других крупных игроков клуба Готей, и международный резонанс, вызванный этим делом, принудили правительство учитывать интересы собственников земли. Исключительно из уважения к вам лично, мы все еще тянем с принятием наиболее выгодного всем…
Эта встреча с самого начала была предсказуема. Бьякуя мог произнести каждое слово до того, как его выскажет грузный собеседник, беспрестанно вытирающий платком потный лоб. Министр Омаеда нервничал. Это для своих подчиненных он был богом, а для членов клуба Готей – всего лишь пешкой, ставленником лисицы Сой Фон, которая, может быть, и унаследовала силу своей предшественницы, но не ее склонность к опасным играм. Все ее люди были исключительно надежны, хотя легко могли быть заменены на любые другие фигуры без особых потерь для игрока. Госпожа Фон была исключительно практична, но лишена фантазии. Бьякуя ценил ее рационализм и, тем не менее, понимал: предшественница Сой Фон, Йоруичи Шихоин, была жива не только благодаря полученным знаниям или природной изворотливости, но и умению ходить по лезвию меча. Такому естественному и одновременно не до конца понятному иным представителям ее опасной семьи.
– Это попытка на меня надавить?
– Нет, что вы. – Омаеда нахмурился. Жирные пальцы, украшенные массивными кольцами, нервно застучали по глади столешницы. Этот человек боялся Кучики. Богатый нувориш, он робел перед чужой историей и впитанной с молоком матери надменностью, однако чужая сила страшила его намного больше. Нервно сглотнув, он выпалил: – Господин Ямамото просил передать, что претендент на звание одиннадцатого приглашен сегодня вечером в Клуб. Если остальные сочтут его достойным, ваше мнение уже ничего не будет значить. – Бьякуя улыбнулся уголками губ, он был доволен. Но министр побелел, почувствовав себя мышью, попавшей между двух жерновов. – Я всего лишь озвучил мнение госпожи Сой Фон.
Он взял со стола телефонную трубку и набрал номер, за право получить который многие, не задумываясь, отдали бы правую руку.
– Это я.
– Какая неожиданность, Кучики-сан. – Бьякуя прикрыл глаза, слушая приятный, ровный голос своего собеседника.
– У меня сейчас Омаеда. То, что он говорит, несколько противоречит нашим договоренностям.
Толстяк округлил глаза и ткнул пальцем в потолок. Бьякуя покачал головой. В звонке премьер-министру не было никакого смысла. У этой страны давно были тринадцать других хозяев, связанных не столько взаимным доверием, сколько невозможностью друг друга уничтожить. За лояльность правительства в Клубе отвечал человек, который мог решить, сработает ли при нажатии маленькая красная кнопка. Именно на его кулак были намотаны тонкие нити судьбы большинства шутов, что-то вещавших согражданам из телевизоров о «своей» политике.
– Нанао-чан, принеси мне выпить.
– А не рано? – возмутились на том конце провода.
– Просто ступай. – Когда раздался хлопок двери, Шунсуй Кераку, министр обороны Японии, восьмой из ведущих игроков клуба Готей, согласно своему номеру, и, пожалуй, второй по своим возможностям и сосредоточенной в руках власти, тихо усмехнулся. – Договоренности, Кучики-доно, – эта та вещь, которая всецело зависит от обстоятельств. Не буду говорить вам про международный интерес к месторождению в Каракуре, на премьер-министра оказывают давление, но это его проблемы. Яма-джи полагает, что после безобразной выходки Айзена нам выгоднее не в спешном порядке организовывать свою компанию и лезть в драку, а поддержать «Зараки-групп». Позволив ее владельцу стать одним из игроков Готей и отдав ему Каракуру, мы получим собственного монополиста на внутреннем рынке. Это очень выгодная сделка. Люди Сой Фон и Комамуры проверили этого человека. Нам он подходит. Ваша настороженность по отношению к нему уже начинает вызывать вопросы.
– Это не настороженность, а отвращение. – Бьякуя снова улыбнулся, вызвав у Омаеды очередной приступ паники. – У Зараки Кенпачи репутация неуправляемого человека. Вы уверены, что сможете его контролировать?
– Яма-джи уверен, а мне достаточно его слова. Что касается прошлого этого человека… Многие великие династии Японии начались с череды убийств или грабежей на большой дороге. По крайней мере, история моей семьи свидетельствует именно об этом. Решение будет принято сегодня вечером. Вы вправе на него повлиять, Кучики-доно, а мне это, признаться, больше не интересно. Компания Айзена уничтожена. Старик считает его беспомощность достаточным наказанием за попытку мятежа. Дело закрыто. Сейчас в интересах Готей отнюдь не новые битвы. Время собирать дивиденды.
– Деньги не пахнут? – Он отчетливо представил улыбку на губах Кераку.
– Для человека, который обучается искусству убивать у дочери якудза, вы слишком брезгливы, Кучики-сан. Все мы давно обменяли излишнее обоняние на власть. Личные интересы членов Готей не имеют значения, важен лишь общий успех.
– Личные интересы? – Бьякуя не позволил настороженности прозвучать в голосе. Кераку, несмотря на свои вальяжные манеры и показную леность, был умен и проницателен. Никто не сомневался, что именно он однажды станет преемником старика и возглавит Готей. – Я всего лишь не хочу, чтобы мы обзавелись новым Айзеном. Непомерные амбиции без надежной возможности их контролировать опасны.
– Встреча назначена на сегодня, но ее исход зависит в том числе и от вас, Кучики-сан. В ваших силах нас переубедить. Не забывайте, что не лишены в этом споре союзников, госпожа Фон не стала бы присылать свою правую руку, если бы не желала помочь вам подготовиться к этой битве.
Бьякуя взглянул на толстяка по-новому. Если Сой Фон его возвысила, сделав частью Готей, значит, он принес пользу не только ей самой, но и их клубу. В людях китаянка разбиралась неплохо. Приняв судьбу, так беспечно отброшенную своенравной Йоруичи Шихоин, она вступила в брак, объединивший два могущественных клана якудза, и, несмотря на то, что формально оябуном считался ее супруг, все в криминальном мире Японии давно знали, что он лишь ширма. Истинной королевой ночного Токио была хрупкая женщина в белых одеждах. Достаточно жестокая, чтобы беспощадно расправляться с врагами, до странности нежная, когда речь заходила о ее прежней хозяйке. Он прекрасно понимал, что расположение к нему Сой Фон длится лишь до тех пор, пока Йоруичи выгодно сотрудничество с его домом. И все же почему Омаеда? В рукаве у леди Фон была целая колода продажных чиновников, но именно этому толстяку она сначала купила министерский портфель, а затем впустила его на территорию Готей. Похоже, дед был прав. К Омаеде определенно стоило присмотреться.
– До встречи вечером. – Повесив трубку телефона, который никем и никогда не прослушивался, он нажал на кнопку. – Ренджи, подай чай.
– Н-но… Абарай-сама сейчас… – Запищал голос секретарши из приемной. Определенно, в его королевстве что-то прогнило, раз приходится дважды повторять приказы.
– Ренджи. Чай.
Он не повысил голоса, но девица, судя по звукам, упала со стула, с такой скоростью поспешила броситься на поиски его личного помощника. Омаеда, судя по трусливому выражению лица, тоже собрался сбежать.
– Не надо чаю. Мне уже стоит поторопиться на совещание.
Нужно еще раз просмотреть досье этого ничтожества. Бьякуя ненавидел не понимать логику чужих поступков.
– Вы выпьете со мною чаю. Это не займет много времени, а пока давайте еще раз просмотрим план разработки месторождения, который предложила правительству компания Зараки.
Омаеда достал из портфеля толстую папку. Значит, Кераку не ошибся. Сой Фон действительно предлагала ему свои услуги, причем совершенно безвозмездно. Глядя, как толстяк сноровисто развернул на столе карту и выложил по порядку отчеты, которые могли ему понадобиться, Бьякуя впервые испытал что-то похожее на уважение к этому безупречно вышколенному слуге.
– С чего начнем, Кучики-доно?
– С самого начала, разумеется.
– Простите, но зачем? Вы и так все знаете.
Он мог сказать, что повторений много не бывает, когда тебе необходимо усвоить нужный материал, но решил проявить учтивость и немного сэкономить время.
-
-
06.07.2013 в 15:48Омаеда согласно закивал.
– При всем моем уважении к Готей, господин Айзен перегнул палку.
– Айзен Соуске довольно здраво предположил, что его танкеры, перевозящие нефть, могут в случае данного открытия остаться без большого объема работы, и решил компенсировать себе убытки, сам став нефтедобытчиком. Однако город ему мешал. Снести несколько районов и построить нефтедобывающие и перерабатывающие заводы в непосредственной близости от жилья людей не позволят экологи и правительство. Если вести добычу извне, возникнут высокие затраты на бурение, к тому же это все равно довольно опасно для местного населения, а часть домов, так или иначе, пойдет под снос и их владельцам придется платить. Любой другой человек смирился бы с вынужденными потерями, которые окупятся через два-три года после того, как буровые заработают, но Айзен решил по-своему. Если город в его расчетах – лишний, он просто должен перестать существовать. Сначала в Каракуре взорвался химический завод и часть жителей пострадала от тяжелейшего отравления. Ичимару Гин раздул из этого случая сенсацию, его репортеры, вопреки утверждениям правительства, что опасность полностью устранена, стали называть город едва ли не проклятым местом, спровоцировав массовое бегство жителей, дома и земли которых за бесценок скупала компания Тоусена. Стоило одним неприятностям слегка улечься, произошла массовая гибель учеников начальных школ, в которые по халатности доставили зараженное мясо. Разумеется, чиновников, допустивших ошибку, осудили, но пресса раздула очередной скандал. Айзен бы на этом не остановился, но его планам помешал тот факт, что Готей стало известно о нефти.
Омаеда энергично закивал, желая ему польстить.
– Благодаря вам и вашей сестре, Кучики-доно.
Он не стал бы переоценивать свое участие в этом деле. Интерес к Каракуре первой проявила Рукия. Несмотря на отсутствие между ними кровного родства, он смог воспитать настоящую Кучики, уверенную в том, что миром правят твои знания и решимость. Когда она впервые принесла ему свои выкладки, он лишь усмехнулся:
– Тебя, как и весь Готей, интересует причина, по которой Айзен методично уничтожает этот город? – Он не приводил ее в клуб. Хисана бы не оценила такой поступок, но девчонка нашла способ встать за его спиной, пусть даже путем служения кому-то другому. – Что ж, его объяснения уже не удовлетворяют господина Ямамото. Этим занимаются.
– Укитаке-сан отвечает в Готей за образование, его обязанность – формировать новые умы и свежие идеи. Погибли дети. Игроки не вправе вмешиваться в дела друг друга, пока это не касается общих интересов клуба, но, брат, я прошу позволения покинуть школу, в которой сейчас обучаюсь, и перевестись в Каракуру.
Она низко ему поклонилась. В глазах ее не было упрямства, а значит, он еще мог запретить, но позволил ей самой учиться жизни, точно так же, как когда-то ответил согласием Джууширо Укитаке, предложившему его сестре свое покровительство. Рукия считала, что его странная покладистость – следствие ее ненужности. Возможно, она даже была права. Чужие долги – еще не повод для любви. Но они – и не возможность отречься от возникшей связи. Он понял, как важна Рукия, едва та деликатно закрыла за собой дверь. Когда она стала не продолжением Хисаны, а чем-то новым? Маленьким упрямым человеком, осмелившимся противоречить его судьбе. Бьякуя не любил перемены, но это не значило, что он не умел их принять. Эта девочка с покорным взглядом и зло закушенной нижней губой научила его смирению. Кучики было наплевать на затеянную ею игру, он всего лишь присматривал за своей случайной ношей, а потом понял… Судьба не тратит время на совпадения.
Просто солнечный день, утопающий в зное сад. Чувства… Необычные, жаркие, бушующие на грани кипения. Запах спелых персиков и резины, медленно катящийся по подъездной дорожке черный бронированный автомобиль. Рука отца на его плече, усталое лицо матери, немного размытое тенью от зонтика. Человек в черной одежде, переминающийся с ноги на ногу в ожидании машины, и совсем другой, огромный, как гора Фудзи, в небесно-голубой форме механика, словно черт из коробочки, выпрыгнувший с водительского сидения.
– Эй, я все починил, хозяин. – Взлетевшая в воздух кепка, широкая улыбка, обнажавшая крепкие белые зубы. Бьякуя рассмеялся, наверное, последний раз в жизни, когда смуглые ладони очень невежливо подхватили его под мышки, закружив в воздухе. – Полетите, как ласточки.
– Поставь молодого господина на место, – ругнулся Джин Абарай.
– Пусть… – смеялся отец, а мать прятала улыбку за ладонью. Хохотали как сумасшедшие только Бьякуя и совсем молодой парень, который ему понравился всем: колючими, слипшимися от пота сосульками жестких волос, золотистыми глазами и своей неудержимой энергией. Почему он тогда ни о чем не задумывался? Улыбка ведь была для него такой редкостью… Не потому, что его не любили, просто учили многому, но не радоваться. Тот человек не солгал: они ведь действительно полетели – прямо в море через кажущиеся только на первый взгляд надежными ограждения. В бездну, к самым страшным минутам ожидания в его жизни.
Тогда он потерял слишком многое. Рукия и даже Хисана не смогли вернуть ему тот радостный смех.
Взмыленный после тренировки Абарай с недовольным видом ввалился в кабинет и поставил на стол поднос. Бросил удивленный взгляд на карту, потом вопросительный – на Омаеду.
– Ты можешь говорить при нем.
– Почему вы все еще интересуетесь этим делом? Айзен разорен и вынужден сейчас медитировать где-то на Бали, покуривая кальян и изводя себя планами мести. Империя Ичимару Гина перешла к моему приятелю Кире, а разорившуюся компанию Тоусена выкупил Хисаги Шухей. Только его собственность ничего не стоит без земельного участка Куросаки. Зараки может его получить и начать добычу нефти, а Готей может получить «Зараки групп». Выгодная сделка.
-
-
06.07.2013 в 15:49– Давайте закончим наш разговор.
Омаеда немного удивился.
– Но…
– Ренджи, предложи наконец министру чаю. – Он поднялся из-за стола. – Извините, у меня дела.
Это было почти правдой. Час дня. Согласно расписанию – его время ходить по иголкам.
Глава 3
Мадараме уверенно прокрутил руль, бросив машину в сторону. Джипы сопровождения не отстали, мгновенно перестроившись, чтобы прикрыть их от несуществующей угрозы.
– А молодцы парни. Не только бухать и по бабам таскаться умеют. – Иккаку по праву гордился своей службой безопасности, хотя подчиненные уже на стену лезли из-за привычки шефа что ни день устраивать им проверки боевой готовности.
Аясегава, у которого из-за тряски в машине выпал из рук мобильник, отвесил лысому подзатыльник и, подняв телефон, заворковал в трубку на безупречном английском. Повесив ее, он отчитался:
– Международные экологи будут стоить денег.
– Больших?
– Нет, тут я подключил связи, которыми обзавелся в Европе.
Поскольку Юмичики требовалось, чтобы его немедленно похвалили, Мадараме поспешил избавить босса от этой обязанности:
– Ты у нас умник.
– И красавец.
– Пфф.
– Я не понял… – начал скандалить Аясегава, но под строгим взглядом Зараки заткнулся. – С местными вообще проблем не будет. Как только мы договоримся с Готей, Момо Хинамори отзовет своих псов. Наше предложение безупречно. Они гавкают исключительно ради того, чтобы подтолкнуть нас к скорейшему вступлению в клуб.
Кенпачи кивнул, откинувшись на спинку сиденья. Он много добился в одиночку и собирался шагнуть еще дальше, полагаясь только на этих двоих – свою собственную беспощадность и немалые деньги. Если верить собранным досье, почти каждого из Готей он мог выбить, играя один на один. Исключение, пожалуй, составляли четверо: старик Ямамото, некоронованный король всей банковской системы Японии, Кераку Шунсуй, министр военных дел и негласный глава правительства, а также Унохана Рецу, владелица фармацевтической компании. Зараки уже пришлось бодаться с нею из-за клочка земли, на котором теперь взлетел ввысь его офис. Схватка вышла жестокая, он добился того, чего хотел, но до сих пор не мог счесть это своей победой. Рецу отступила неожиданно, словно ее кто-то дернул назад за невидимый повод. Ощущения остались неприятные, как от любой незавершенной битвы. Может, поэтому он так и не полюбил свой новый кабинет? Не чувствовал, что завоевал его по праву сильнейшего? Впрочем, все это было никому не нужными соплями. Если Готей навалится всем скопом, его компании не устоять. Айзена они сломали руками заручившегося его поддержкой дока, лишь слегка подергав за нужные ниточки. Красиво вышло… Он оценил их силу. На разработку нового месторождения нужны кредиты банков и поддержка властей. Деньги можно достать за границей, Аясегава подсуетится, но проценты будут высокими. На проект, против которого будут возражать чиновники, деньги дадут, лишь просчитав все риски и заложив их в ставку. Кредит от старика Ямамото будет на других условиях, а Кераку позаботится, чтобы бюрократы где не надо не вякали. Он сейчас выгоден Готей, так же как они нужны ему, чтобы подняться на новый уровень.
– Юмичика, досье.
Аясегава, порывшись в своем щегольском портфеле, протянул ему папку из неестественно лиловой крокодиловой кожи. Щелкнув замком, Кенпачи взглянул на фотографию и не слишком вежливо поинтересовался у четвертого, в списке людей представлявших для него угрозу:
– Ну и какого хрена ты мне все портишь?
Изображение предсказуемо промолчало. Только тень ответа все равно читалась в чуть сведенных к переносице бровях и холодном взгляде. Похоже, этот тип всех, кроме себя, считал дерьмом, а Зараки виделся ему не самой маленькой кучей.
– Кучики Бьякуя…
Аясегава поморщился:
– Красивый. – Он всегда испытывал непонятную, почти патологическую ревность даже к малознакомым людям, которые осмеливались выглядеть лучше, чем он сам.
Самому Зараки, по большому счету, было плевать на чужие лица, он уважал силу и деловую хватку. Предпочитал практичные вещи, а сумасшествие нравилось ему только в людях, но Кучики безумным не был. В его напряженной спине и надменном развороте плеч все было упорядоченно и подчинено каким-то правилам. Именно так должен был выглядеть человек, убежденный в собственном достоинстве и значимости: хорошо, но скучно. И все же именно эта чванливая сволочь преграждала ему пути вступления в Готей. Казалось бы, какое дело может быть этому аристократишке, торгующему древней рухлядью, устаревшими традициями и тряпками, выкрашенными по какой-то почти утраченной технологии, до его компании? Это ему не в театрах задницу отсиживать или попивать чаек с соблюдением всех необходимых поклонов. Нефтью занимаются те, кто не боится испачкать рук, черное золото – грязное золото. Оно смердит потом рабочих, войнами на биржах, не обходится без тазов с цементов и отстрела конкурентов. Определенно, Готей бы ему очень пригодился в грядущей войне с экспортерами. Мадараме уже выяснил, сколько заказов поступило на его голову от тех, кого Зараки планировал подвинуть или вообще вытеснить с рынка. Он уже подготовил ответные меры, начал играть на опережение.
– Аясегава, чего он рыпается? Мстит за то, что мы разорили и сожрали компанию их прежнего нефтяника?
– Не похоже на то, босс. В Готей неудачников не держат. Если они не сочли нужным предотвратить захват, значит, решили, что тот тип не оправдал их надежд, и предпочли присмотреться к вам.
– Тогда чего этот Кучики сейчас лезет в наши дела?
– Вы доверяете мнению господина Кераку, что он – ваша единственная проблема?
Прежде чем ответить, Кенпачи задумался. Причин не доверять Шунсую или старику Ямамото у него не было. Они не только расчистили ему поле для маневра, но и подкинули на руки пару козырных карт, которые помогли сорвать конкуренту несколько сделок и вовремя не подставили ему плечо. Благодаря Кераку он даже получил пару патентов и вышел сухим из воды в истории с китайцами.
– Доверяю. Пока я ему выгоден.
– Может, он пытается стравить нас с кланом Кучики?
– Вряд ли. Этот тип ему тоже по-своему необходим, иначе мы бы долго копали, прежде чем разобрались, что он прячет под своими шелковыми тряпками.
– Шантаж, – протянул Аясегава так, словно принялся рассасывать вкуснейший леденец. – Маленькие грязные секреты. У нас они тоже есть, босс. Давно и надежно утопленные в океане, но долбанные покойники все же иногда всплывают. Мне все проверить?
– Больше, чем подчистили, тогда уже не сотрем, – вмешался в разговор Иккаку. – Компромат при желании на каждого можно собрать. Вот только стоит он недорого: костра, пули или страха все потерять. Вы боитесь, босс?
Кенпачи покачал головой.
– Нет.
Жизнь его порядком побросала, но не отучила падать и снова подниматься. В боли была своя прелесть. У опасности достаточно терпкий вкус, чтобы даже он его ощутил. Битва за собственную шкуру, когда есть риск ее действительно потерять, – это почти его личная нирвана. Вот только Кучики пока не стремился доставить ему удовольствие, даже если, по словам Кераку, грозил войной.
– Ну, тогда не вижу причин особенно париться. Жечь и стрелять мы тоже умеем, а если нужно, то и чем ударить в ответ отыщем.
-
-
06.07.2013 в 15:50Людей без слабостей не бывает. Зараки листал папку, просматривая сухие фразы отчетов. Кучики Бьякуя вроде как и не жил вовсе, а так – сверкал своим натертым до блеска нимбом. Меценат, покровитель, благодетель…. Он даже женился, пусть и вопреки воле семьи, но так, что ухитрился утонуть в слезах и обожании всех японских домохозяек, отыскав себе невесту в хосписе, а потом оформив опеку над ее младшей сестрой, которую женщина из-за болезни вынуждена была сдать в приют. Этот немногословный вдовец, о котором мечтала каждая третья дурочка в Японии, – очередной педофил? Статьи в газетах демонстрировали его прохладное отношение к новоиспеченной родственнице и все эти подозрения надежно отметали. Он снова и снова просматривал текст – ничего. Долбанный ангел с крыльями.
– Тут написано, что его родителей пришили. Было за что?
– Мутная история, – сказал Мадараме. – Юмичика?
– Согласен с Иккаку. Его отец собирался стать премьер-министром. Готей это было бы выгодно. Разумеется, то, что на руку одним, всегда придется не по нраву еще кому-то. Соджун Кучики пользовался всесторонней поддержкой, был любимцем газетчиков, и его победа ни у кого не вызывала сомнений. После громкого убийства полиция землю рыла в поисках заказчиков, но не отыскала даже исполнителей. Дело было резонансным.
– Когда это случилось?
– Почти шестнадцать лет назад. Летом.
– Неудивительно, что я не помню. – Значит, все случилось незадолго до того, как он угодил на больничную койку с проломленной головой. С этой частью его биографии были знакомы лишь эти два придурка, док и Ячиру. – Политика меня тогда мало интересовала. Оставим простым гражданам их неведение. Кто?
Аясегава нахмурился. Сбор информации был его хобби. Еще проституткой он составлял подробное досье почти на каждого своего клиента и ненавидел признавать, что он что-то не знает.
– Не уверен, связано ли это как-то с теми событиями, но примерно пять лет назад бывшие соратники Соджуна Кучики по партии, ухитрившиеся тогда на волне общественного резонанса, вызванного его убийством, взлететь на самую вершину политического олимпа, стали умирать, как мухи. Меня это не то чтобы сильно волновало, но одного из них мы держали за ширинку, босс, а я не люблю, когда мои игрушки режут, как свиней.
– Режут? – нахмурился Мадараме.
– Некоторых ножом, других – самурайским мечем. Это так символично, не находите?
– Думаешь, Кучики Бьякуя не боится испачкать руки?
– Откройте пятую страницу, босс. – Кенпачи его пожелание выполнил. – Если кто и знает хоть немного правды, то только этот парень. Абарай Ренджи, формально он водитель, но за руль машины своего покровителя садится не часто. В детстве состоял в одной из уличных банд, потом Кучики взял Абарая под свое крыло. По его внешности этого не скажешь, однако татуированный тип с отличием окончил Тодай. Но старые связи в криминальном мире сохранил. Если почитать его научные проекты из университета, становится понятно, что парень помешан на технике, а слабостей у него три: байки, системы безопасности и создание взрывных устройств. Хорошо стреляет и, по слухам, неплохо дерется.
– Связи?
– Из близких друзей – только Идзуру Кира, глава издательского дома «Идзуру» и Хисаги Шухей, прибравший к рукам строительную компанию Тоусена. Оба считаются в Готей игроками второго круга, как, впрочем, и сам Абарай. Такие собутыльники лишнего о тебе болтать не будут.
– Он богат?
Юмичика пожал плечами.
– Своя компания по выпуску эксклюзивных гоночных мотоциклов. Ничего незаконного, стабильно идет в гору. Со следующего года намерен запустить сборку собственных болидов, уже присматривает под это дело завод в Гонконге.
– Женщины?
– Монахом его не назовешь, но ничего серьезного.
– Мужчины?
– Не замечен.
Кенпачи нахмурился.
– Так чем он вызвал твой интерес?
– Отец Абарая Ренджи служил водителем у Суджуна Кучики и погиб вместе со своим боссом и его женой. По официальной версии, они все задохнулись в машине. Однако когда я собирал досье, наткнулся на одну странность. Охранники, которые были с Кучики в тот день, умерли на протяжении нескольких месяцев после происшествия. Аварии, взрывы бытового газа, одно самоубийство. Мадараме это не понравилось. Вроде и логично взять к себе сына надежного сотрудника, но слишком уж дерзок этот Абарай на фоне остальных людей Кучики.
– Угу. Мне кажется, в этом деле есть темные пятна. Будем копать дальше.
Кенпачи пожал плечами.
– Посмотрим, как пройдет сегодняшняя встреча. Если Кучики сдаст назад, у меня не будет ни малейшего желания знать, где и чем он по жизни успел заляпаться.
Зараки еще раз взглянул на фотографию на первой странице и отшвырнул папку. Все ломается. Не бывает противника, которого нельзя сожрать, просто иногда они разочаровывают: сдаются так быстро, что и вкус битвы не успеваешь распробовать.
– Приехали.
Скрипнули створки кованых ворот, разъезжаясь в стороны. Охранники во дворе тут же взялись за кобуры, внимательно оглядывая периметр. Машина, пролетев по подъездной аллее, остановилась у крыльца. Приветливо распахнулись стеклянные двери. Но не успел он выйти из вслед за Мадараме, как с крыльца скаталось нечто жизнерадостное и визгливое и тут же повисло у Кенпачи на шее.
– Кен-чан!
– Аясегава! – рыкнул он, за шиворот отрывая от груди маленькую «мартышку». – Что она тут делает?
Юмичика растерянно закатил глаза.
– Похоже, доброты и терпения не хватило даже монашкам.
Он внимательно изучил свое бесноватое чудовище, навязчиво пытавшееся чмокнуть его в щеку. Вроде девчонка была цела, только волосы поменяли цвет на какой-то совершенно жуткий оттенок. Неужели бывает такая краска? Впрочем, в остальном все выглядело вполне пристойно: аккуратная школьная юбка в клеточку, чистые гольфы.
– Павлин, перестань хмыкать, а то по коленной чашечке получишь. Привет, Лысый. Кен-чан, неужели ты мне не рад?
Вот характер, похоже, не изменился. Впрочем, когда растишь ребенка в конторе по выбиванию долгов, трудно рассчитывать, что в итоге получишь леди. Он, в общем, даже не старался, просто его дочке нужно было понять, что сейчас у них совсем другие деньги, а татуированные психи с ножами и стволами – не самое страшное, что бывает в жизни. Хорошо хоть Ячиру не была болтливой, разве что слишком самоуверенной. Все охранники, которых к ней приставлял Мадараме, орали, что уволятся, ну или прикончат девчонку, несмотря на все уважение к боссу. Прижился в этой роли только Арамаки, и то потому что мелкая из него веревки вила.
– Где эта скотина?
– Я имидж сменила. Мне идет? – Дочка старалась его отвлечь. – Кстати, в самолете посмотрела новости экономики. Долбанные арабы.
– Ячиру, какого черта ты тут делаешь?
– Это я тебя, папаша, хотела спросить. Я приезжаю, а тут эта! Ты запихнул меня в эту тюрьму для тупых овец, чтобы завести подружку? – надулась дочка. – Не ори на Арамаки, он не виноват, что меня из школы поперли. Я сама запретила Маки-Маки вам сообщать. Думала приятный сюрприз сделать, а вы тут очередную курицу завели. Хоть золотые яйца несет или только кудахчет?
Он пошел к дому.
– Мадараме, ты покойник. Твои люди не могут даже за этой мелкой козой уследить? А ведь настоятельница выглядела надежной. Такая баба скорее бы ее саму к кресту прибила, чем выпустила, ничему не научив.
– Ну так не к чему приколачивать…
– Не понял?
– Прибивать, говорю, будут, когда ты им новую часовню отстроишь. У меня просто иного выхода не было. В уставе школы и впрямь прописаны всего пять причин для отчисления. Убивать и поклоняться дьяволу обременительно, красть там нечего, беременеть мне рано, а маленький пожар никому не навредил.
– Ты сгоришь в аду.
– Я синтоистка, а ты вообще ни во что не веришь.
Он вздохнул.
– Ну и куда тебя теперь сдавать? В интернат для малолетних преступников?
– Я голосую за этот вариант, – кивнул Аясегава.
– Заткнись, педик, я еще доберусь до твоего колена. А ты, Кен-чан, не злобствуй. – Ячиро выглядела бы покладистой и даже милой, если бы не черти в глазах. – Ну так что это за Рыжая? Она меня бесит.
Войдя в дом, Зараки признался:
– Меня тоже.
Холл напоминал цветочный магазин, где было душно из-за огромного количества осветительных приборов, вокруг которых суетились какие-то люди. Орала по телефону девка-менеджер, другая, вооруженная кисточкой, что-то говорила про блеск на лице, а какой-то толстый урод, увидев его, едва руками не всплеснул от восторга.
– Как это чудесно! Мы сможем снять отличные общие снимки, как только закончим с Орихиме-чан. Дорогая, займись господином Зараки, нам понадобится очень много грима.
Девчонка-стилист с готовностью бросилась к нему, но вынуждена была отступить под взбешенным взглядом хозяина дома.
– Юмичика, что тут происходит?
Аясегава нервно сглотнул и взглянул на рыженькую.
– Иноуе-сан?
Девушка в голубом сарафанчике с уложенными в высокую прическу волосами была чудо как хороша, даже глупо хлопая ресницами. Сбежав по лестнице, она застыла перед Кенпачи и, сжав кулачки, отчиталась, как школьница, отвечавшая урок.
– Аясегава-сан сказал, что меня наняли улучшить ваш имидж. Но я же ничего не делаю, только хожу по магазинам и на приемы, снимаюсь в дорамах, а еще фотографируюсь для журналов. Когда я его спросила, могу ли сделать для вас еще что-то, он сказал: «Порадовать Зараки-сана можно и не выходя их дома». Я подумала, он прав, тут очень красиво и уютно, а гостей почти не бывает. Попросила своего агента, и она организовала эту съемку для журнала интерьеров. Если люди увидят, как вы живете, они наверняка захотят тут бывать. Я очень старалась, правда.
-
-
06.07.2013 в 15:51– Послушай, детка…
– Иноуе Орихиме, – напомнил подозрительно фыркающий Мадараме.
– Послушай, Орихиме. Люди сюда не ходят, потому что я не люблю гостей.
Аясегава, наконец, опомнился. Его стараниями холл опустел за минуту. Закрыв дверь за последним осветителем, он счел нужным за себя вступиться:
– Босс, мне и в голову не могло прийти, что она меня неправильно поймет и такое выдумает.
У девчонки покраснели щеки, она подозрительно шмыгнула носом, не понимая, в чем виновата. Ячиру злорадствовала, Зараки растерялся. Эта Рыжая выводила его из равновесия, но отнюдь не размерами своей впечатляющей груди или пухлыми губами. В ней было то, что он хотел видеть в своей дочке – детская непосредственность и какое-то странное, по-домашнему уютное тепло.
– Зачем ты вообще ее притащил, а? – поинтересовался он у Юмичики.
Тот приблизился и шепотом отчитался:
– Вы хотели понять, что за парень сын Иссина Куросаки, тогда мы собрали подробное досье на мальчишку и всех его друзей. Просматривая их снимки, вы сказали, что девчонка славная, я подсунул ей контракт с агентством моего приятеля и привез в Токио.
– Верни ее назад в школу, ей там самое место.
– Уже не получится, у нее и впрямь дело неплохо пошло. В телесериалах нарасхват.
– Ну, сними ей квартиру, что ли, и присмотри, чтобы не обижали.
– Надоела? – понимающе поинтересовался Аясегава. – И впрямь дурочка.
– Заткнись. Она понравилась, просто я ее не хочу.
Ответ был вполне понятным для самого Зараки. С бабами у него всегда так было. Если сразу завалить не захотелось, потом уже не встанет даже с таблетками. Рыжая его смешила, иногда он с ней ужинал, слушая всякую фигню про какую-то фантастическую муть, в экранизации которой она снималась. Вот только она была всего лишь заменой Ячиру, способом не слишком скучать по фурии. Выходить с ней тоже было забавно. Она искренне радовалась, увидев людей, про которых раньше только читала в газетах, и не стеснялась набрасываться на понравившуюся еду, пока другие бабы весь вечер ковыряли вилкой одну оливку. В общем, было забавно, но пора завязывать.
– Так, детка…
– Иноуе.
Похоже, Мадараме она тоже приглянулась.
– Иноуе. Завтра ты отсюда съедешь. Если есть пожелания по поводу района и обстановки квартиры – это к Аясегаве.
Орихиме смутилась еще сильнее.
– Я не справилась, да?
Он пятерней взъерошил ее волосы, растрепав прическу.
– Никто бы не справился.
– Осмелюсь напомнить, босс, – встрял Юмичика, – что вечером нас ждут на смотрины. Было бы вежливо явиться с дамой. Я, конечно, могу напялить платье, если вы не прочь шокировать окружающих, но боюсь, такая выходка может дорого нам обойтись.
– Я пойду с отцом! – влезла Ячиру.
Нет, ее он тащить в мир своих игр определенно не хотел.
– Мы еще не разобрались с твоими выходками. Разговор будет серьезным. Вот что, Рыжая, поработаешь моим эскортом еще один вечер. Постарайся выглядеть вызывающе дорого. Юмичика, завтра найдешь ей замену.
Он направился к лестнице. Из-за сладкого запаха цветов в висках поселилась противная тяжесть. Кенпачи едва успел добраться до собственной спальни и, заперев дверь, бросился к ванной, когда колени предательски подкосились. Вцепившись в дверной косяк, он перетащил свое неуклюжее тело через порог и рухнул на прохладный кафель.
– Суки, – выругался он, разглядывая онемевшие, непослушные ноги. Даже ничего не чувствуя, он обычно мог контролировать свое тело.
***
Приступы случались не часто. Первый раз в психушке, второй – почти три года спустя, а с момента последнего прошло всего три месяца. Хреновая тенденция, как сказал бы док, сочти Зараки нужным обсудить с ним свое состояние, но у Кенпачи на болтовню времени не было. Сначала он жил в мире, который не позволял слабостей: один раз упадешь – слетятся падальщики и растащат тебя по кровавым кускам. Потом выяснилось, что солидные бизнесмены в костюмах еще опаснее татуированных парней с застрявшей в зубах зубочисткой. Впрочем, он был им только благодарен за это, риск заставлял его чувствовать себя живым. Еще немного времени… Как только он заполучит Каракуру, можно будет на годик сбросить все дела на парней. Они потянут, не потеряли ту уличную хватку и гонор, благодаря которым все трое карабкались с самого дна. Пусть Унохана Рецу его немного подлатает в одной из своих клиник. Этой бабе понравилась та их игра, а значит, они непременно еще раз подерутся. Не по делу, так, ради собственного удовольствия. Чтобы выяснить, кто жестче, у кого хватка крепче. Сейчас главное – обезопасить Ячиру и парней. Поставить их так высоко, чтобы ни одна мразь не доплюнула, не смогла разрушить все то, что он для них сделал. Как там сказал этот седой мудак в очках, которого док мнил гением? Чем дальше, тем хуже? Не такая уж большая отсрочка ему нужна. Осталось только решить с этим гребаным Кучики, чтобы не лез куда не просят. С таким делом торопиться не стоит, но, похоже, придется.
– Шевелись, – приказал он ноге, так же, как тогда, валяясь на кафельном полу в больнице. Только те белые, треснувшие квадраты ни в какое сравнение не шли с дорогой марокканской плиткой, да и ожогов, оставшихся на лбу после наложения электродов, больше не было.
А ведь ему почти нравилась шоковая, мать ее, терапия. Доставляло какое-то фантастическое удовольствие хохотать, глядя на побелевшее от злости лицо толстяка, который так отчаянно пытался его сломать. Непослушными руками стирая с губ следы собственной рвоты, он чувствовал себя королем этого проклятого мира. Словно пальцы резали, но пачка все еще оставалась в руках.
– Подъем, – один из санитаров хлестнул по груди струей холодной воды, льющейся из шланга. Почему именно ледяной? Пара не было, да и зубы у самого урода стучали так, что ошибиться было трудно.
– Не могу.
Доктор, застывший в дверях, оживился.
– Да неужели? Завтра добавьте мощности.
– Сердце может не выдержать, – логично заметил ублюдочный санитар.
– Ну и кого это волнует?
«Довольно, – решил он, пока его непослушное тело погружали на каталку. – Заигрался я тут с вами». Когда его притащили в палату и привычно прикрутили к койке, натянув подгузник для взрослых, чтобы не обгадился, то, прикрыв своего пациента влажной простыней, санитар открыл окно. Вряд ли его об этом просили, этому гаду не меньше его покровителя нравилось все происходящее.
– Надеюсь, жарко тебе не будет.
Кенпачи только пожал плечами. Тогда он впервые приказал что-то своим ногам и те почти сразу послушались. Когда чувствительность вернулась, а тело скрутило болью, он смог зубами дотянуться до веревки. Месяц ее растягивал и та не подвела. Грызть пластик, конечно, оказалось сомнительным удовольствием, но по сравнению с той бурдой, которой его пичкали в столовой, он показался почти сладким. Освободив одну руку, с остальными путами он справился играючи. Дверь в его палату не запирали. Это было еще одним наказанием, потому что означало визит Лунатика. Тот не был буйным. Простой тихий дурачок, поврежденных в аварии мозгов которого хватало только на одно почти механическое действие. Если кто-то насолил доктору, его прикручивали на ночь в открытой палате. После полуночи Лунатик обычно отправлялся на охоту и, выбрав очередную жертву, садился на пол у его койки, начиная, как попугай, повторять названия автобусных станций. Вроде как в своей нормальной жизни он был водителем автобуса. Добиться от него какой-то реакции на окружающих или заставить заткнуться никому не удавалось. Зараки даже не пытался. В отличие от остальных психов, на состоянии которых плохо сказывалась бессонница, он научился дрыхнуть под монотонный голос Лунатика, словно под детскую колыбельную. Может, у того и отсутствовала возможность что-то соображать, но рефлексы остались. То, что его перестали бить во время прогулок по затянутому стальной сеткой дворику, если он входил в одну и ту же дверь, сделало его постоянным гостем Зараки. На что врачи не обращали внимания, так это на привычку бывшего водителя собирать все, что он считал забытыми или потерянными вещами, и честно сдавать их после окончания своего очередного «рейса». Утром он пытался пропихнуть в зарешеченное окошко покинутой палаты какие-то ветки, огрызки и прочую белиберду. Уборщицы потом сметали все это с пола коридора и уносили, но без находок Лунатик никогда не являлся.
В ту ночь, едва дверь в палату скрипнула и парень привычно сел на пол у его постели, Зараки быстро раздел не сопротивляющегося пациента и, накинув ему на плечи простыню, закрыл окно. Штаны оказались короткими, куртка не застегивалась, а тапки все время слетали с ноги, но это было лучше, чем ничего. Обшарив карманы пижамы, он среди колючих каштанов и фантиков обнаружил острый осколок и довольно хмыкнул, выскользнув из палаты.
То, что дежурные часто закладывают по ночам и ждут не дождутся, пока доктор свалит, чтобы достать бутылки, знали почти все больные в психушке. Он намеренно громко протопал к комнате санитаров и решительно распахнул дверь. Крысы удивительно предсказуемо вскочили на задние лапы в расчете, что босс пропищит им слова прощания и уберется нафиг. Стекло слегка порезало ему пальцы, воткнувшись в горло того мужика, что оказался ближе к входу. То, что это был ублюдок, оставивший его на холоде, легко избавило от сожалений. Второй, низкорослый парень, вместо того чтобы потянуться к тревожной кнопке, схватился за резиновую дубинку.
-
-
06.07.2013 в 15:52– Угу.
Он резко опустил ребро ладони. Противно хрустнули шейные позвонки. Зараки оскалился, совершенно не понимая, что чувствует. Этого было почти жаль, просто откуда-то выплыло понимание: лишние свидетели ему совершенно ни к чему. Он предупреждал, что это неизбежно. Когда поднимаешь на кого-то руку, один шанс на миллион, что нарвешься на того, кто развернется к тебе щекой. Разве он не был добр, подставившись дважды, как проповедовал священник в той, первой больнице? Все, хватит, трех щек у человека попросту не бывает, таким бог его создал и, наверное, не без причины. Он снял со щитка на стене ключи от палат. Нашел в ящиках бумажники, а в шкафу приличную одежду. Шмотки подошли лучше пижамы.
Переодевшись, он вернулся в коридор и открыл первую из палат. Узколицый тип, надежно прикрученный к койке, хмуро на него взглянул. До психушки он, по слухам служил в полиции, пока на допросе не забил насмерть урода, во время попытки ограбления банка пристрелившего его невесту. Об их отношениях на его работе не знали и от дела мужика вовремя отстранить не успели. Доктор его недолюбливал немногим меньше Зараки, похоже, к копам, прессовавшим его сынка, у него тоже имелся жирный счет, но до тех было не дотянуться, вот он и срывался на Араки.
Зараки развязал веревку и швырнул на его кровать ключи.
– Освободи, кого сочтешь нужным. По мне, чем больше народа побежит, тем лучше.
– Тут есть психи, которых выпускать не стоит.
– Поэтому я и отдаю ключи. Не хочу насчет этого заморачиваться. Выбирать тебе.
– На выходе охрана с электрошокерами и стволами. Один не справлюсь.
– Загляни в седьмую палату. Там боксер сидит, совершенно отбитый, на пушечное мясо сгодиться.
– Что с санитарами? – Кенпачи пожал плечами. – Доктор?
– Это кто такой?
Коп хмыкнул.
Оставив его выполнять свой план, Зараки отправился к кабинету лечащего врача. Выбил ногой дверь и улыбнулся как старому приятелю.
– Ну, я же говорил.
И куда в этих самонадеянных ублюдках девается их ощущение в собственной безнаказанности, едва возьмешь такого за горло и прижмешь к стене? Отвратительное чувство. Папаша был весь в сынка, скулил от страха, предлагал откупиться. Зараки его как таракана раздавил, только извозился. Прихватив деньги доктора, он нашел в его столе бутылку с бензином для зажигалки. Открыл шкаф, в котором хранились дела нескольких пациентов, убедился, что там лежит его собственная папка, и, полив бумажки горючим, поджег их. А еще говорят, что прошлое не горит… Полыхнуло за милую душу. Бросив взгляд на компьютер, Зараки нахмурился. Сам он в технике разбирался мало, но руки знали, что делать. Отвинтили крышку и вырвали с «мясом» проводов какую-то плоскую коробку. Он кинул ее в костер. Стальной корпус нагрелся и запахло пластиком плавящихся микросхем. Огонь, быстро наевшись бумагами, принялся лизать стенки шкафа и деревянные панели. Взвыла пожарная сигнализация, но гасить пламя в самой больнице было уже некому. Сняв с вешалки белый халат, он накинул его на плечи. В коридоре громче сирены выли запертые больные. Похоже, особенным добросердечием коп не отличался. Войдя в свою палату, Зараки схватил за плечо голого Лунатика.
– Пошли со мной.
Тот покорно поплелся следом, отчитывая остановки. Внизу на пульте охраны уже никого не было. Только три трупа и брошенный на пол пистолет. Двери нараспашку. Он как раз схватил оружие, когда во двор въехал пожарный расчет из соседнего городка, выбив ворота, которые им никто не открыл. Психи, разбежавшиеся по двору, с гиканьем и радостными криками бросились на волю. Зараки сломал шариковую ручку и измазал лицо чернилами. На сажу не очень походило, но он надеялся, что в темноте не заметят, а светить лицом на единственную камеру у главного входа не хотелось.
– Помогите! – орал он, вытаскивая за собой на улицу не сопротивляющегося Лунатика. – Там пожар на втором этаже, в палатах больные остались, а эти гады убили персонал и охрану. Ключи, суки сперли!
Пожарные схватились за топоры. Старший взглянул на него подозрительно:
– Вы кто? Я вроде местных врачей знаю.
– Вчера только перевелся, твою мать, а тут такое! Спасите больных, а я попытаюсь задержать хотя бы смирных и вызову полицию. – Демонстрируя свой мнимый профессионализм, он приказал Лунатику: – Сядь у машины и не рыпайся.
Тот, продолжая бубнить свою считалку, приказ выполнил. Пожарного это немного успокоило.
– Парни спустятся и помогут, если очаг возгорания небольшой.
– Буду благодарен.
Когда часть пожарников исчезла в здании, а остальные завозились со шлангом, он бросился к воротам в погоне за каким-то идиотом в пижаме, но, едва оказавшись за пределами больницы, спокойно пошел в сторону леса. Когда его «лечение» еще напоминало отдых, он немного расспросил персонал и примерно знал территорию. Все равно дорога до шоссе заняла не меньше часа. По горному серпантину летела крохотная, как жучок, ярко-голубая машинка. Скинув халат, он достал пистолет и пальнул в воздух. В таких обстоятельствах остановился бы только дебил, но девке за рулем не повезло родиться дурой.
– Едете куда? – поинтересовался он у белой от ужаса водительницы, занимая место на заднем сидении рядом с ее заикающейся от страха подружкой.
– В Ос-саку.
– Сойдет. Не будете дергаться – доедем без проблем. Ну что оцепенела? На газ дави и окно открой.
Он, наконец, с наслаждением вдохнул холодный осенний воздух. Свобода пахла чудесно. Прелой листвой и морем.
***
Пальцем на ноге пошевелить было так же тяжело, как за раз перетащить четыре ящика с тунцом. Но ощущение напряженных мышц и покалывающая боль в икре Зараки понравились. Коктейль Аясегавы еще действовал. Он подполз к ванной. Немного приподнявшись на руках, включил горячую воду и кое-как перебросил тело через бортик. Прохлада кафеля была спасительной, тепло наоборот словно резало онемевшие ноги. От боли хотелась визжать, как свинье на бойне, так ведь сбегутся… Тут же докторов притащат, вытрясут всю душу, а вместе с нею и его грандиозные планы на будущее. Кенпачи крепко сжал зубы, сунув между ними махровое полотенце, чтобы те не раскрошились от напряжения. Терпеть легко, так же просто, как затеряться с деньгами в большом городе.
Кредитки он выкинул сразу, несмотря на то, что на одной из них владелец ручкой написал код. Попадаться полиции не хотелось, тем более что девки наверняка прямо туда и пошли. Кое-как отмыв чернила в туалете парка, он переночевал с расположившимися на одной из аллей бомжами. Всего пара купюр – и у тебя есть ужин, рваный спальник, а главное – отсутствие интереса к тому, кто ты и откуда. Правда, мужики пытались его напоить и ограбить, но пара зуботычин позволили уладить дело почти что миром. Утром, немного приведя себя в порядок все в том же туалете, он сходил в парикмахерскую и состриг волосы. Потом прошвырнулся по магазинам. Сначала по дешевым лавкам, затем купил более приличную одежду в торговом центре. Без документов можно было снять номер в мотеле, но пришлось бы переплатить, а наличных оставалось немного, нужно было сэкономить еще на билет и еду. Самым простым показалось найти женщину, и в районе притонов ему почти сразу повезло. Среди еще свежих или просто умело подкрашенных лиц уличных шлюх он выбрал худую девку постарше, с костлявыми коленями, обтянутыми ярко-алыми колготками. Стоило раз взглянуть ей в глаза, чтобы понять, что она обойдется недорого. Такой же одуревший взгляд был у него самого после порции волшебных таблеток доктора.
– У тебя своя квартира есть?
Видимо, уже не ожидавшая, что ей повезет с клиентом, баба энергично закивала.
– Не отель, конечно…
В этом не солгала. Крохотная комнатка, служившая одновременно спальней и кухней, в которой затылком и пятками можно задеть стены, вытянувшись на полу. Чего он не ожидал, так это довеска. Ползающего по полу маленького неухоженного ребенка, одетого в майку не по размеру.
– Твой?
– С соседкой жила, – сказала девка, стягивая короткую шубу из искусственного меха. – Ее это девчонка или нет, не знаю. Только исчезла она, может, с мужиком сбежала и оставила мне этот подарочек, или порешили где-то.
– Звать-то ее как?
– Мелкая. Никогда не слышала, чтобы по-другому называли. – Женщина привалилась спиной к стене. – Слушай, дай немного денег вперед. Тут в соседнем доме торгуют… Поправиться бы мне надо, а то вялая, как дохлая рыба. Поверь, как взбодрюсь, лучше других отработаю.
Он протянул ей несколько купюр.
– Девчонке пожевать что-нибудь купи.
Когда час спустя баба так и не объявилась, а малявка разоралась от голода, он, завернув ее в пару найденных в квартире кофт, потащился в магазин. Не прошел и квартала, как увидел обладательницу худых ног на припорошенном первым снегом асфальте. Похоже, на еду она решила не тратиться, а купленная на все деньги доза оказалась слишком велика. Глядя в ее остекленевшие глаза, он спросил у девчонки:
– Ну и куда тебя теперь девать?
Та, завозившись в кофтах, открыла рот и дала знать: «Жрать хочу», на языке ора понятном даже взрослым. Следующим утром, затарившись подгузниками, молоком, десятком баночек пюре и теплыми детскими шмотками, он сел на автобус до Каракуры. На обратной стороне билета была напечатана реклама какого-то фильма: «Тысяча стилей».
– Какая миленькая, – засюсюкала старуха, сидевшая через проход. – Как зовут?
Он хмыкнул.
– Ячиру.
-
-
06.07.2013 в 15:52– Кен-чан!
Твою мать, ну почему в этой жизни все происходит так несвоевременно? Он отшвырнул в сторону полотенце, когда в замке заскрипела шпилька. Надо было кодовый ставить… Ну так подглядела бы, зараза, она научилась отпирать магнитом и рыболовным крючком даже надежные задвижки.
– Кен-чан, ты злишься? – Забравшись в комнату, Ячиру остановилась у двери в ванную. Наверняка по привычке прислонилась к стене, раскачиваясь с пятки на носок. – Ну, прости меня. Я же пыталась объяснить, что мне, кроме нас двоих, никто не нужен. К черту всех этих подружек и учителей. Мне без тебя тошно и одиноко. Я как будто задыхаюсь.
Наверное, такое чувство называется любовью. Жаль, что они с девчонкой это простое слово так и не выучили.
– Я не могу тебя сейчас оставить. Опасно.
– А эту, значит, можешь?
– На нее мне плевать.
– Кен-чан, помнишь, ты говорил, что человек в жизни решает только три вещи: как ему жить, с кем драться и, если он достаточно силен, то еще и где умереть. Я хочу с тобой жить и драться за нас, а дальше как получиться.
– Дура, – сказал он неожиданно хрипло.
– Какая есть. Я никуда не поеду, Кен-чан. Отошлешь силой – сбегу обратно. Мне не нравится грустить в одиночку. Если хочешь, можешь даже Рыжую тут оставить. Мне она тоже пофиг. Только не гони, а?
– Отвали, потом поговорим.
Что-то в его голосе подсказало Ячиру, что она прощена, и девчонка поспешила смыться, пока Кенпачи не передумал. Когда дверь за ней захлопнулась, он выбрался из ванной и, сняв мокрую одежду, еще пошатываясь, вернулся в спальню. Достал из тумбочки баночку с яркой этикеткой и, высыпав под язык таблетки, голым рухнул на кровать, приказав себе:
– Спи.
Только перед закрытыми глазами вместо темной пелены замелькали картинки. Тихая улочка, женщина с ярким шарфом на шее ведет за руку рыжеволосого мальчишку. Рядом док, все такой же бородатый, но непривычно улыбчивый, тащит оседлавшую его плечи дочку пытающуюся заехать ему по затылку пластиковым совком. Он уже открыл рот, чтобы его окликнуть, но промолчал. На хрен он сдался этим людям, с их устроенной правильной жизнью? Что мог притащись в нее, кроме кучи проблем? Есть те, кто не создан, чтобы иметь семью или друзей, те, за кем шлейфом тянутся неприятности и покойники.
Прячась в проходе между заборами, он видел, как супруги Куросаки вошли в дом рядом с крошечной клиникой. Вспыхнул приветливый свет. Женщина забегала мимо окна, на ходу натягивая передник. Наверняка она готовила отличный карри и выбирала хорошие занавески.
– Они нормальные люди. Позаботятся о тебе, – пообещал он Ячиру. – Сейчас посажу тебя на порог, позвоню в дверь и смоюсь. Бывай.
Он уже сделал шаг, когда понял: девчонка вцепилась в него маленькими пальчиками. Он попытался их разжать. Она заревела от боли, но вместо того чтобы отпустить, пустила в дело вторую руку.
Жена дока, услышав на улице детский плач, рванула к окну. Зараки поспешно отступил в тень и, усмехнувшись, повернул обратно к станции.
– Ну не пальцы же тебе резать, а? – Все еще не отрывая рук, малышка хихикнула, потершись сопливым носом о его ладонь. – Сама хоть понимаешь, как дорого обходится такое упрямство?
С тех пор Ячиру так и не отцепилась от него. Иногда он ругал ее за это, но чаще думал – может, все к лучшему? Только она одна в этом мире и стоила потерянного прошлого, пролитой крови и вообще всего, чего он добился.
-
-
06.07.2013 в 15:53Бьякуя смотрел на экран с невозмутимостью зрителя, на которого ужасы не производят особого впечатления. Он пересматривал эту запись множество раз, включал ее, прежде чем изучить очередной отчет своих шпионов, чтобы напоминать себе – он не имеет права сомневаться в поставленной цели, не может повернуть назад.
– Вы хорошо знакомы с историей Японии? В вашем личном деле написано, что эта страна вас особенно завораживала. – Его собственный голос на пленке звучал ровно. – Мне всегда было интересно, чем она вас заинтриговала? Своими традициями? Тем, как дешево продаются наши политики? Смею уверить: ваши не дороже.
– Охрана! – Опутанный веревками мужчина был так огромен, что на его фоне Бьякуя казался себе маленьким и хрупким, как фигурка оригами, запущенная в пруд, где обитают жирные карпы.
Проверивший надежность узлов на запястьях Абарай довольно кивнул и принялся охотничьим ножом срезать с жертвы остатки одежды.
– Бесполезно. Мы позаботились о том, чтобы нашему разговору не помешали.
– Узкоглазые ублюдки.
Бьякуя на экране подошел к камину и взял с полки фотографию в серебряной рамке.
– Ваша внучка – очень красивая маленькая девочка, конгрессмен Джонсон. Она тоже интересуется историей Японии, где вы столько лет проработали послом? Тогда она должна была слышать о древней пытке, именуемой казнью двадцати одним порезом. Опытные палачи практически разделывали свою жертву на куски, медленно отрезали щеки, мышцы на груди, на предплечьях и руках, икрах и так далее, при этом тщательно избегая задеть жизненно важные органы или артерии. Смертельным становился только последний, двадцать первый порез. Чтобы жертва пытки все время оставалась в сознании, использовали специальные благовония, они достаточно укрепляли дух, чтобы тот, кого пытают, не скончался от болевого шока. Ренджи, будь любезен.
Абарай, закончивший раздевать американца, достал из рюкзака подставку и, насыпав в нее горсть мелких камешков, воткнул несколько палочек благовоний, подпалив их зажигалкой. Вдохнув горький запах, он довольно кивнул:
– То, что надо.
– Твари!
– Полагаете, что такие истории не предназначены для ушей малышки Айрис? Возможно, вы правы. Вам повезло, конгрессмен, что я с детьми не воюю. Ренджи, ты можешь идти. Проверь еще раз дом и забери записи камер наблюдения. – Когда за его помощником закрылась дверь, он поправил перчатки на руках и взял оставленный на полу нож. – Судя по тому, что я не слышу вопросов о том, кто я и зачем явился, вы об этом прекрасно осведомлены. В свою очередь, не стану делать вид, что мне что-то интересно узнать о вас. Все уже сказано теми, кого вы купили.
– Мрази.
– Возможно, но их причины быть со мной откровенными тоже оказались не слишком приятными. Сенатор Рид Джонсон, сегодня вы умрете. Ваша смерть будет мучительна и одновременно прекрасна, потому что я не заставлю вас делать выбор, убить ли себя, жену или даже дочь, чтобы сохранить жизнь внучке, или отправить ее на тот свет, уцелев самому.
– Значит, у меня не будет шанса договориться? Я действовал не по собственной воле, у меня был секретный приказ правительства. Что дальше? Объявите войну ЦРУ и Пентагону?
Бьякуя усмехнулся.
– У человека всегда есть выбор. Вы могли отказаться и потерять работу, а возможно, и жизнь, но предпочли ее сохранить. Выиграть выборы, получив высокий пост, возглавить один из комитетов, зарекомендовать себя как человек надежный. Стоит ли сейчас перекладывать ответственность за это решение на кого-то другого? Вы последний в моем списке, и именно потому, что я точно знаю, кто предложил устранить Соджуна Кучики. Мой отец был слишком достойным человеком, вы не имели возможности прибегнуть к шантажу. Состояние нашей семьи достаточно велико, чтобы можно было купить Кучики, да и тратить деньги налогоплательщиков на какого-то узкоглазого, как вы изволили выразиться… Пуля обошлась намного дешевле?
Конгрессмену нельзя было отказать в мужестве. Он хмыкнул:
– Даром.
Бьякуя пожал плечами.
– Я предполагал, что исполнителя устранили. Это рационально.
– Ты ни хрена не знаешь!
– О чем именно?
– Да пошел ты…
– Разумеется, я немного позже покину ваш дом. – Бьякуя оценил остроту ножа. Что ж, Ренджи, как обычно, безупречно выполнил свои обязанности. – Что касается моей неосведомленности, то тут вы ошибаетесь. Мой отец планировал выкинуть ваши военные базы с нашей земли, даже если это шло вразрез с международными договорами. Наши страны причинили друг другу достаточно боли, но война закончилась. У американцев давно нет права считать Японию своей продажной девкой, которой можно диктовать, в какой позе ею намерены овладеть. Многие соратники отца по партии считали его слишком жестким, они-то как раз шли на выборы, чтобы под соусом демократических идей продаться американцам. Вот вы их и купили, пообещав победу и избавление от неуправляемого лидера, тем самым надолго обеспечив удобную вам политику. Только людишки оказались жалкими, не так ли? Вам в итоге пришлось самому все организовывать.
Бьякуя взял с подлокотника пульт и нажал на перемотку. Остановил изображение лишь тогда, когда конгрессмен Джонсон уже превратился в кровоточащий кусок мяса, моливший о смерти:
– Убей…
Бьякуя смотрел на свое спокойное выражение лица на экране.
– У меня нет причин отменять вынесенный приговор.
– Я расскажу, – еле ворочая языком, прохрипел конгрессмен. – Тот тип, что прикончил твоих родителей, возможно, все еще жив.
– Меня не волнует судьба пешки, но я вас выслушаю. – Видя, что Джонсон замолчал, не желая откровенничать без каких-либо обязательств, Бьякуя воткнул кончик ножа в его щеку. – Только советую поторопиться: скоро вы уже не сможете говорить, а значит, и торговаться.
– Парень был родом откуда-то из Англии. Говорил, отец был востоковедом, а мать – с Окинавы, поэтому на японском и китайском языках он говорил без акцента. Сбежал из дома в восемнадцать лет и вступил в Иностранный Легион. Оттуда дезертировал после того, как где-то в Африке замочил своего командира. Потом подался в Гонконг. Стал наемным убийцей, работал то на китайскую мафию, то на англичан. Трижды перекраивал себе рожу, когда подозревал заказчика в намерении от него избавиться. – Конгрессмен говорил отрывисто, короткими фразами, но не без надежды, что за время разговора попросту истечет кровью. Бьякуя немного поторопил его, глубже погрузив кончик ножа. – Я не знаю, как он связался с нашими парнями из Лэнгли. Может, уже работал с ними раньше. Когда я прислал запрос, мне дали его контактный номер как надежного специалиста, не провалившего не одного заказа. Вот только запросила эта тварь столько… Мне пришлось бы покрывать часть расходов из собственных денег. Но выбора не было, время поджимало.
– Вы пообещали заплатить?
– Полная предоплата. Получив деньги, он приехал. Мы всего однажды встретились в посольстве. Я предложил всю возможную помощь, но он отказался. Мне не нужны были вы и ваша мать. Он сам принял решение.
– Дед скрывал, что я находился в машине, и то, что родители не просто задохнулись. Как вы узнали?
– Он прислал видео, как вас вместе с окровавленными трупами вытаскивали из машины. Так исполнитель отчитался о проделанной работе. Маленький бонус. Открой Гинрей Кучики рот, попытайся отыскать виноватых, его сын был бы опозорен. Я отправил ему копию после похорон.
– Где это видео?
– В моем сейфе и в ЦРУ, разумеется. – Конгрессмен тихо рассмеялся. – Может, ты и мнишь себя свободным, мальчишка, но чуть что пойдет не так, у моей страны есть способ поставить тебя на место. И приструнить тех, кто помогли твоему деду скрыть правду.
– Ренджи, – скомандовал Бьякуя в маленький микрофон.
– Я уже открыл сейф и забрал все документы, – отчитался Абарай в наушник. – Причем не один, их в доме три. – Конгрессмен через силу хмыкнул, услышав их разговор. – Ну, не считая тайника в подвале, – добавил Ренджи.
Лицо Джонсона выразило ту степень досады, которая свидетельствовала, что других неприятных сюрпризов не будет.
– Молодец, – скупо похвалил Кучики своего подчиненного. – Этот человек работал в нашем поместье?
– Механиком, – подтвердил Джонсон. – Он все рассчитал безупречно. Испортил машину и ограждения на трассе. Сам обогнал кортеж и выстрелил по колесам.
– Кто его рекомендовал? Мы никого не нанимали без проверки. Ну?
– Мой человек в доме.
– Кто?
Американец хмыкнул.
– Абарай-старший.
– Ложь! – прислушивавшийся к разговору Ренджи так заорал в микрофон, что Бьякуя поморщился и повторил свой вопрос:
– Кто? – Нож начал медленно проворачиваться в ране, натягивая лицевые нервы.
Джонсон взвыл:
– Да я понятия не имею, твари! Исполнитель сам нашел, кого подкупить. Возможно, он потом избавился от ненужного свидетеля, а может, не успел. У вас там никто скоропостижно не подох?
– Сука, – уже спокойно буркнул Абарай.
Бьякуя понял, что конгрессмен был очень неглупым человеком. Его попытка стравить их с Ренджи могла бы удаться, оставайся у него еще силы трезво оценивать свою ложь, сделать ее более убедительной.
– Все еще не понимаю, каким образом заказ оказался дешев, если вы признали, что заплатили за него?
-
-
06.07.2013 в 15:54– Но вы не позволили, разумеется.
– Я отправил в клинику людей, чтобы все проверить. Он это или нет, определить было довольно трудно. Он сжег себе лицо кислотой, прежде чем явиться к врачам.
– Но вы смогли. Как?
– В личном деле этого парня в ЦРУ значилась одна его особенность. С детства он страдал редким генетическим заболеванием, которое год от года прогрессировало, вызывая приступы полной потери чувствительности. В мозг переставали поступать сигналы о том, что телу причиняют боль, но при этом он неплохо контролировал свою подвижность. Доктор, который оперировал его в клинике, был очень удивлен, когда больной сказал, что в этот день его можно резать без наркоза. Это был тот, кто нам нужен.
– Но вы не убили его.
– Не смогли. Сестра по приказу врача вколола ему препарат, который должен был вызвать полную потерю памяти. В распоряжении спецслужб есть и такие средства. После этого наш овощ можно было грузить в контейнер с дипломатической почтой и отправлять в США. В Японии не осталось бы даже трупа. Но этот псих что-то почувствовал. До того как препарат начал действовать, он взорвал клинику вместе со всем персоналом, а заодно с тремя моими агентами, и сбежал. Теперь никто не сможет его опознать. Люди и бумаги погибли в огне. Я не мог проверить, поступал ли в тот день в больницы города кто-то с потерей памяти. Этот интерес вызвал бы недоумение или излишнее любопытство властей. Я просто отчитался, что проблема решена. Хакеры ЦРУ взломали счета, на которых в итоге оказались деньги, и смогли их вернуть. Претензий никто не предъявил, так что… – Заметив холодный блеск в глазах Бьякуи, конгрессмен заорал: – Это не я! Мне не было дела до бабы Кучики и его мальчишки!
– Значит, мы похожи. Меня тоже мало волнуют пешки.
Он выключил запись. Поднялся из удобного кресла и подошел к компьютерному столу. Пальцы легко пробежались по клавиатуре.
– Это все? – спросил его Абарай, когда они летели из Вашингтона на борту собственного самолета.
– Да, – Бьякуя тогда сам не знал, что лжет. – Ты можешь быть свободен.
– Я никуда не тороплюсь. – Ренджи засунул в уши наушники и врубил какую-то муть, в такт которой немного нервно затряс головой.
Кучики откинулся на спинку стула. Тогда казалось, что, наконец, его действительно отпустило. Страх должен был уйти навсегда. Но стоило взглянуть на воду, стало понятно, что еще чего-то не хватало. Он гнал от себя эту мысль. Есть мелочи, на которые не стоит разменивать свою жизнь. Бросить вызов целой стране? Глупо и неразумно: политика везде одинакова. Люди – лишь части машины, которую не остановить, заменив пару деталей. Искать стрелка? Их тысячи, безликих убийц, мечей, меняющих хозяев. Разве катана несет ответственность за помыслы владельца? Клинки – всего лишь вещи, ими торгуют. Его не волновал предатель в собственной семье. Дед когда-то первым делом проверил, как в его поместье попал механик, из-за которого в машине оказались заблокированы замки на дверях и окна. Рекомендацию ему дал один из слуг, которого через пару дней после этого насмерть сбила машина. Столько дней… Он говорил себе: «Все, довольно». Пытался отыскать хоть одного близкого человека и даже преуспел в этом. Ненадолго, но, вопреки всему, был почти счастлив. Бьякуя так и не понял, любовь или жалость привязали его к Хисане, просто когда он был рядом, ее бледное измученное лицо менялось, и эта хрупкая девочка словно светилась. Улыбалась потрескавшимися после химиотерапии губами, начинала о чем-то мечтать… Когда ты кому-то так нужен, сложно оставаться равнодушным. Жена вкладывала в его существование смысл, оно начинало казаться оправданным. Жаль, что они не смогли надолго остаться вместе, а Рукия… Она его любила, не так, как Хисана, конечно, но одинокому ребенку легко привязаться к тому, кто о нем заботится. Вот только пустота Кучики как будто так и осталась не растревоженной ее вниманием. Ему было мало сестры? Вряд ли, просто Рукия не была Хисаной. Рассудочная и немного дерзкая, больше похожая на Бьякую, чем на его жену, она не отличалась особенным светом.
Один за другим он открывал документы, собранные Йоруичи, пока не наткнулся на карточку из полицейского досье. Худое изможденное лицо, черные тени под глазами… Зараки Хироши, странное сочетание необычной фамилии и какого-то банального имени. Год рождения в паспорте соответствовал внешности, но дата – первое января – отчего-то тоже казалась фальшивкой. Он посмотрел пометки Шихоин: так и было. Паспорт выдавался представителю полиции после того, как этот Зараки оказался в тюрьме за причинение тяжких телесных повреждений доктору больницы, в которой проходил лечение.
– Тут нет его выписки. Подчистили?
Подтверждая его мысли, Йоруичи на видео, приложенном к справкам, взяла со стола миску рамена и, подцепив палочками лапшу, с набитым ртом отчиталась:
– В больнице я ничего не нашла. Похоже, его документы кто-то изъял. Персонал менялся множество раз, даже свидетелей тех событий уже не нашлось. Пришлось пройтись по адресам людей, чьи показания остались в полиции в рамках уголовного дела. Открой видеофайл номер семь.
Камера, прикрепленная к груди Йоруичи, сняла невысокую красивую девушку, опирающуюся на массивную трость.
– Это Рин, которую изнасиловал доктор, искалеченный этим Зараки. Ей тогда было всего девять, – сказала Шихоин с открытого в соседнем окне изображения, едва не подавившись куском свинины.
– Мне стыдно, но я почти не помню того человека. После операции мама забрала меня из приюта и увезла из Токио. Наверное, я не хотела обсуждать то, что чувствовала, даже с ней, и больше мы о том случае не говорили. Она сама знала немногое. Братья говорят, она пыталась отыскать того человека, что-то для него сделать, но в полиции ей не сказали, в какую лечебницу его перевели. Жаль, что вы не сможете с ней встретиться, мама умерла год назад.
– Следующий файл, – скомандовала Йоруичи.
На этот раз ее собеседницей оказалась пожилая женщина, развешивающая во дворе пеленки.
– Ну, был какой-то парень. Попал в аварию, проблемы у него с головой появились. У вас бы тоже случились, попади вы под колеса грузовика, милочка. Что на доктора бросился, так псих ведь, в его заключении все написано. И не на пустом месте порезал, а за дело. Больше я о нем ничего не знаю.
– Старуха не договаривает. – Йоруичи запила лапшу бульоном. – Я с разрешения Комамуры немного порылась в его базах и нашла психушку, куда отправили Зараки. А еще подтвердила тот факт, что сумасшедшим этого парня признала комиссия, которую возглавлял некто Исида Рюкен. Личность довольно примечательная, но о нем позже.
Бьякуя ненавидел манеру Йоруичи сначала загадать загадку и лишь потом давать подсказки, как ее решить. Разве он платил за свои сомнения? Словно прочитав его мысли, она хмыкнула:
– Терпение, Бьякуя-бо. Мы почти достигли цели. Адрес лечебницы я в полиции получила. Так вот через два года после того, как там оказался наш пациент, случился бунт больных и пожар. Знаешь, что самое интересное? Папаша того прирезанного Зараки доктора был там главным врачом. Его убили вместе с охранниками и парой санитаров. Никто из больных не пострадал, но многие бросились в бега, некоторых до сих пор ищут. Но не нашего Зараки Хироши: согласно официальной версии, он мертв. Один парень из беглецов сдался полиции. Араки Джиро, сам бывший коп. Он сказал, что хотел только съездить на могилку к своей невесте, а потом дать показания против бесчинств врачей в лечебнице. Тогда громкий скандал был, в министерстве много голов полетело, когда опросили других психов. Теперь это не больничка, а просто курорт, – хмыкнула Шихоин. – Будь у меня время, сама бы там подлечилась.
Ей, по мнению Бьякуи, помощь специалистов не повредила бы.
– Так вот, этот Араки сказал, что Зараки бежал вместе с ним. Они шли в Токио пешком, по лесу. Тот был слаб из-за пыток, которым его подвергали врачи, и, подхватив сильную простуду, умер, так и не добравшись до больницы. Араки не мог точно указать место, где оставил приятеля. Он плохо ориентировался в незнакомой местности. Сказал только, что за полдня он от того леса вдоль трассы дошел до заправки. Там ему какой-то добряк купил пожрать и дал денег на билет на автобус. Полиция, конечно, проверила, но зверье в тех краях водится. Труп если и был, то за три недели, что коп шел сдаваться, от него могло не остаться даже костей, а точного места никто не знал.
-
-
06.07.2013 в 15:54– Ну, несмотря на то, что ниточка оборвалась, мне повезло. Личное дело своего «любимого» пациента главный врач держал в кабинете, а именно там вспыхнул пожар. Однако я кое-что узнала у персонала. Зараки был, по их мнению, немного буйным, но почти нормальным, за исключением одного маленького факта. Он ничего о себе не помнил. Старуха из клиники почему-то умолчала о том, что их пободавшийся с грузовиком пациент страдал полной потерей памяти и некоторыми проблемами с пониженной чувствительностью. – Йоруичи нахмурилась. – В своей первой больнице этот человек оказался спустя месяц после пожара в подпольной клинике. Где и как ему удалось скрываться все это время без денег и воспоминаний, я не знаю. Если это вообще тот, кого ты ищешь.
Ей этого не хотелось? Бьякуя хмыкнул и приказал женщине на мониторе:
– Продолжай.
– Доказать связь этого покойника с Зараки Кенпачи не представляется возможным. Открой вторую папку.
Кучики последовал ее совету. Фотографии действительно отличались. Мрачный худой уголовник из полицейского досье немногим походил на коротко подстриженного бизнесмена с золотистой от загара кожей и уверенной улыбкой, отчего-то больше напоминавшей оскал голодной акулы. У Кенпачи были шрамы, согласно официальной биографии, полученные еще в детстве, ему могло быть одновременно двадцать пять и сорок пять лет, хотя наличие взрослой дочери, как и дата в паспорте, уверяли, что тридцать девять. Разумеется, он родился не первого января, в его прошлом вообще не было чего-то необычного, кроме темных пятен, присущих большинству бизнесменов, начинавших свой путь с самого дна. Даже родственники имелись. Покойные родители, никогда не состоявшие в законном браке, и двоюродный брат Мадараме Иккаку. Все это, конечно, было отлично, но чтобы хорошо скроенное прошлое начало трещать по швам, Бьякуе даже помощь Йоруичи не требовалась. Он видел слишком много фальшивых биографий в архиве семьи, чтобы научиться безошибочно отличать их от настоящих данных.
– Ну? – потребовал он у монитора.
– Кое-что все же есть. Доктор, которого много лет назад несправедливо обвинили в изнасиловании девочки, прежде чем найти настоящего преступника, носил фамилию Куросаки. Это тот самый Иссин Куросаки, то ли близкий друг, то ли вечный соперник своего знакомого по университету, уже упомянутого мной Исиды Рюкена. Тот и впрямь примечательная личность. Несмотря на то, что получил дипломы психиатра, кардиолога и хирурга, предпочитает не практиковать, а решать административные вопросы в унаследованной клинике и писать книги по медицине, на которых очень неплохо зарабатывает. У него стиль жизни такой: меньше ответственности, больше денег. Выступать в роли эксперта в полиции он соглашается редко, но дело Зараки взял и признал того невменяемым, несмотря на то, что у нескольких других специалистов возникли в этом сомнения. То, что в окружении Иссина Куросаки оказалось два Зараки, не похоже на простое совпадение. Даже Айзен в свое время не смог понять, как простой доктор оказался связан с могущественной нефтяной империей, и списал все на то, что это мой Урахара подсуетился, сведя людей с противоречащими ему интересами. – Она улыбнулась. – Я лучше кого бы то ни было знаю, что это не так.
– Мало.
– Я полагала, что ты сочтешь эти совпадения недостаточными. Но мне очень интересно, почему, даже не собрав всех этих фактов, ты так упрямо нацелился на «Зараки-групп». Промолчишь? – Она выждала больше минуты, словно надеясь получить ответ. – Что ж, ролик восемнадцать, и не спрашивай, как я его добыла. Комамура обидится, если узнает, что кто-то рылся в его личном архиве.
Бьякуя закрыл папку, проигрывая нужный файл. Запись была старой, судя по качеству и давно вышедшим из моды ярким рубашкам. Несколько людей на полутемном складе. Голосов было не слышно. Но они явно решали вопрос с лежащим на шатком столе чемоданом. Их насторожил какой-то шум, источник которого Кучики не смог разобрать, и якудза потянулись к кобурам. Грянули яркие вспышки выстрелов. Ворвавшихся в помещение убийц было трое. Человек, который нацепил камеру и, скорее всего, являлся полицейским осведомителем, спрятался за металлическим контейнером. Когда он решился выглянуть, в комнате были уже трупы и трое убийц. Лысый парень пилой отрезал руку тому, к чьему запястью наручником был прикован чемодан. Второй суетился вокруг высокого мужчины с простреленной рукой. Рана, по мнению Бьякуи, не могла быть безболезненной, пуля застряла в мышцах, но Зараки Кенпачи даже не морщился, ковыряясь пальцами в собственной плоти, прежде чем извлечь кусок железа и, равнодушно на него взглянув, сунуть в карман. Словно дикий зверь, он втянул носом воздух и мотнул головой в сторону контейнеров. Худой тип с подкрашенными глазами отреагировал мгновенно. Человек с камерой бросился бежать и вскоре завалился на живот. Изображение прервалось. Бьякуя улыбнулся.
– Этого хватит… – Он прервал Йоруичи, не дав ей договорить, вынул карту памяти и небрежно кинул ее в ящик стола.
Хватит? Ему даже не нужны были собранные факты. Это Абараю требовались доказательства. Выдуманные оправдания для собственной совести. Ренджи отчаянно рылся в биографии каждого, кого они судили, ему нужно было верить, что эти люди – подонки, а боль Бьякуи не имела никакого отношения к логике. Разве желание причинить своим врагам хотя бы сотую долю тех страданий, что испытал сам, может быть оправдано чем-то, кроме злости и жестокости? Он был даже большей тварью, чем все они вместе взятые, холодной, опасной, помешанной на когда-то поселившемся в душе ужасе. Абарай был другим, он мог запивать свое горе виски, отворачиваться к иллюминатору и стирать бегущие по щекам слезы. Он ненавидел правильно, с раскаяньем за собственную жестокость. Ренджи все время искал не удовлетворения от чужого наказания, а что-то в самом себе. Способность прощать, надежду однажды усмирить рвущихся наружу бесов. И ему могло хватить сил. Их было достаточно, чтобы стереть ненависть к самому Бьякуе, вот только тот так и не знал, сможет ли принять эту дружбу. Однажды кому-то поверить.
Веки опустились. Благодаря воображению в комнате чувствовался аромат цветов. Он шел по саду, слушая песню цикад. Опирающаяся на его руку женщина была так прекрасна, что вызывала завистливые взгляды у гостей отеля, несмотря на свой отнюдь не юный возраст.
– Вам нравится, дорогой Бьякуя? Не стесняйтесь в оценке. Если человек с вашим безупречным вкусом сделает мне замечание, я приму его с благодарностью.
Он знал ее достаточно много лет, чтобы понимать: Унохана критику не выносит, и если кому и готова ее простить, то только старику Ямамото. Впрочем, ее творения всегда нуждались только в искренней похвале.
– Источники прекрасны, госпожа Рецу.
– А отель?
– Великолепное воплощение традиций.
Унохана кивнула, принимая комплимент, и повела его в сторону узкой дорожки, украшенной маленькими каменными фонариками. Она, петляя между деревьями, скрывалась в нарочито запущенной части сада.
– Хочу вам показать мое главное сокровище. Оно не предназначено для посторонних глаз.
Когда свет фонарей погас, Унохана взяла его за руку. Лунный свет, едва пробивавшийся сквозь кроны деревьев, делал ее кожу серебристой, а плавные движения – похожими на грацию призрака. Госпожа Рецу была из тех женщин, над которыми время не властно. Хотя сплетники и утверждали, что ее неувядающая красота – следствие дорогостоящей пластической хирургии, Бьякуя считал, что она великолепна, маленькая хрупкая женщина со стальным стержнем внутри, фантастически жестокая с врагами и удивительно нежная с друзьями. Прошлое этой красавицы для многих оставалось загадкой. Если кто о нем и знал, то исключительно Ямамото, Кераку и его дед, когда-то являвшийся частью Готей, но все трое предпочитали об этом не распространяться.
– Сюда.
Они вышли на небольшую поляну с естественным источником и пристроенным рядом с ним домиком. Ничего особенного в этом бы не было, если бы нарочито ветхое строение не находилось на краю обрыва. Прямо из чаши купальни отрывался вид на ночное море, сливавшееся своей тьмой с небом. Звезды и лунный свет отражались в воде, и та сверкала, как драгоценный камень. Казалось, не существует мира, только двое людей на крохотном клочке земли, падающих куда-то в бесконечность.
– Днем тоже красиво, но… – Унохана чуть понизила голос. – Вам не слишком подходит живая и понятная красота.
С трудом оторвавшись от великолепного вида, он поднес ее руку к губам, целуя тонкую вену на запястье.
– Я польщен, что вы предложили мне немного ностальгии. – Унохана никого не звала в свою постель дважды, а он уже побывал в ней, едва заняв место деда в Готей. Воспоминания остались самые приятные.
– Мы похожи, как странные близнецы, Кучики-доно, оба холодны, как этот звездный свет, но мне иногда нравится изображать какие-то чувства, а вы этой забавой брезгуете. Однако я немного скучала именно по вам. Исане!
Из дома появилась худенькая девушка в простой юкате. Бьякуя поклоном поприветствовал владелицу довольно крупной аптечной сети, исполнявшей при своей госпоже обязанности простой прислуги. У них с Уноханой действительно было много общего, взять хотя бы отношение к подданным.
– Помоги Кучики-доно раздеться, я сегодня справлюсь самостоятельно.
-
-
06.07.2013 в 15:55– Говорю вам, источники в отеле – дерьмо собачье по сравнению с этим!
Они обернулись. На тропинке появилась весьма странная компания. Высокий мужчина в европейском костюме, коротко стриженая девица в кимоно и странный лысый бабуин с деревянным тазиком в повязанном вокруг бедер полотенце.
– Красиво. – Высокий тип, не обратив на них никакого внимания, застыл, глядя на небо.
– Ну, я же говорил!
– Кх-м, – прокашлялось существо, которое Бьякуя счел женщиной из-за излишней стройности и слишком яркой юкаты. – Хорошо, но занято.
Из дома тенью выскользнула Исане, в каждой руке девушка держала по пистолету.
– Дорогие гости, – ее голос звучал спокойно и вежливо. – Это частная территория владелицы отеля, прошу вас уйти.
– Владелицы, говоришь. – Высокий мужчина перевел взгляд на купальню, подошел ближе к бортику и сел на корточки, глядя на Унохану. Бьякуя не вызвал у него ни малейшего интереса. – Привет, Рецу. Хорошо выглядишь не только на страницах журналов.
– Зараки Кенпачи. – Уголки губ женщины чуть скользнули вверх. Она бросила короткий взгляд на Исане, и та убрала оружие. – Мне было лестно узнать, что вы приехали на открытие. Понравилось?
– Не люблю рухлядь, особенно поддельную, – пожал плечами Зараки. – Слушай, раз уж я проделал этот путь, может, ты отошлешь своего мальчика и мы поговорим о том, на кой хрен тебе понадобилась моя земля?
Бьякую оскорбление покоробило, он уже собирался вмешаться, но Унохана чуть сжала пальцами его запястье.
– Ваша? Я не видела заверенных купчих. К тому же я не веду переговоров в купальне.
– Ну а я не возражаю против разнообразия. – Зараки сорвал с шеи галстук и отшвырнул его куда-то в кусты, следом полетели пиджак, туфли и довольно дорогие часы. Сочтя, видимо, что стриптиза с них достаточно, он бросился в воду, поднимая фонтан брызг. – Проваливайте, парни. – Его подчиненные повиновались беспрекословно, и Кенпачи бросил взгляд на Кучики. – А ты, красавчик, долго тут свою задницу греть собираешься?
Бьякуя взглянул на Унохану. В конце концов, он был гостем, невежливо сломать кому-то шею, не спросив соответствующего разрешения. Госпожа Рецу адресовала ему короткий, почти смущенный взгляд. Кучики усмехнулся. Ее возбуждала наглость этого человека, его странное, почти звериное обаяние, манера вгрызаться в выгодную ситуацию, не выпуская ее из-под контроля. Причем куда больше, чем все рассуждения о собственном холоде и все звезды вместе взятые.
– Дорогой Бьякуя, я прошу прощения, но вы не могли бы позволить мне уладить эту ситуацию? Исане, проводи.
Его действительно гнали? Бьякуя был оскорблен, но не в каких-то чувствах. Ему просто было смешно, что он несколько переоценил вкусы этой женщины.
– Как вам будет угодно, госпожа Рецу. – На этот раз он не отказался от помощи служанки.
– Важная шишка, что ли? – лениво поинтересовался Зараки. Унохана ничего не ответила, но, судя по всему, ее лицо выразило какую-то эмоцию. – Ну что за мир такой? Никого на хрен нельзя послать, не прочитав личное дело, чтобы в дерьмо не вляпаться. – Прости, если что не так, приятель. Сам понимаешь: сначала дела, потом удовольствия.
В руке Исане, собиравшейся его сопровождать, вспыхнул фонарь. Бьякуя обернулся.
– Нельзя испачкаться тем, в чем родился.
В бледном свете сверкнули золотистые глаза, хищно, горячо и знакомо до приступа удушья.
– И то верно.
Он знал уже тогда. Совершенно не помнил, как вернулся в номер, с кем и о чем говорил, если ему вообще попадались навстречу люди. В груди бесновато билось сердце. В ушах шумела кровь. Запершись в комнате, он расхохотался, громко, звонко, как не позволял себе уже много лет. Прибежавший на шум Ренджи выглядел совершенно растерянным. Он не знал, что творится с Кучики? Хуже: он не знал такого Бьякую. Он опомнился не сразу. Объясниться, обрадовать новостью? Факты – упрямая вещь. Другое лицо и даже низкий голос. Никаких доказательств, только сладкая вера его сердца.
– Подождет.
– Не понял, – признался Абарай.
– Принеси мне выпить.
В ту ночь Бьякуя многое сделал впервые: захмелел до состояния, граничащего с пьяным трансом, заснул прямо на полу и видел сны. Прекрасные в своей абсолютной жестокости кошмары. Люди, которых он уже убил, ничего не значили, они не могли освободить его от скорби, потому что были всего лишь жалкими червями. Ничтожествами, не достойными настоящей охоты. Пусть нет никого опаснее сбившихся в толпу людишек, опьяненных своими страхами и амбициями, но им никогда не удовлетворить его потребность в настоящем, сильном враге, победа над которым станет сладким лекарством от боли. Да, у Кучики были личные интересы, которые так не поощрял Готей. Один. По имени Зараки Кенпачи. Не просто враг, почти камень, привязывающий к земле, судьба, которая хотела, чтобы он взлетел, но отчего-то швырнула на самое дно.
– Ренджи.
Абарай не мог переступить порог этой комнаты без его позволения. На самом деле ни один из них не мог войти без другого. Отпечатки пальцев, сканер роговицы и пароль, которые знал лишь Кучики. Взрывные устройства, которые за семь секунд мог обезвредить лишь Абарай. Их общее преступление не было залогом доверия, оно просто связывало. Надежнее, чем любые другие узы. Бьякуя не понимал, отчего Ренджи так упрямо ищет его расположения, ведь он и так дал ему больше, чем кому-либо. Позволил разделить страх, о котором не знала даже Хисана.
– Опять? – Лицо Абарая не выражало никаких эмоций.
Бьякуя встал, уступая ему место за столом, и сел в кресло у телевизора.
– Информация, собранная Шихоин, в ящике.
Ренджи недолго просматривал файлы.
– Давно ты знаешь? – В этой комнате они были соучастниками, а не слугой и хозяином.
– Давно.
– Почему мне не сказал?
– Вспомнил, как ты любишь доказательства. У него другое лицо, прежние только глаза. Ты бы поверил, если бы я сказал, что эти глаза не забывал никогда и ни на секунду?
– Поверю. Разве я когда-то тебе не доверял?
– Всегда.
Абарай покачал головой.
– Тогда бы я не пришел, когда ты позвал. Вот только, Бьякуя… – Имя всегда слетало с его губ с паузой, словно Абарай боялся к нему привыкнуть и ляпнуть где не надо. Кучики простил бы. Один раз позволив, он бы не взял свое разрешение назад, но Ренджи этого не понимал.
– Что?
– Какой в этом смысл, если он ни черта не помнит?
– Этот Зараки – недостаточная тварь для тебя?
Абарай пожал плечами.
– Ну, те, кто режет педофилов, у меня лично вызывают некоторую симпатию. Что до его прошлого... У кого его нет? Я бы сказал: молодец мужик, из редкостного дерьма выкарабкался.
– Он вспомнит, Ренджи, я расскажу. Обо всем, даже о том, какие чувства у тебя вызывает человек, который врезается в память как что-то яркое и солнечное, а потом в тебя стреляет.
– Мне расскажи, – попросил Абарай.
– Не хочу, – признался Бьякуя. – Совсем не хочу. Несмотря на это, ты пойдешь со мной? Если сегодня его примут в Готей, а мы после этого осуществим свою месть, последствия будут не из приятных.
– А мне на Бали нравится, – хмыкнул Абарай, глядя на нож на стене. – Солнце, пальмы, океан… Красота. Ничего, Айзен подвинется и местными девочками со скрипом, но поделится. Вот что будет с Рукией? Заберем с собой? Она расстроится. В новой школе у нее появились друзья, да и к Укитаке она очень привязана.
Бьякуя устало усмехнулся.
– Если моя сестра наконец соблаговолит заметить твою щенячью влюбленность и поедет с тобой, я возражать не стану. Пока Рукия не знает о наших планах, она в полной безопасности. Укитаке сможет ее защитить от Готей. Гинрей-доно снова займет свое место в Клубе. Он не испытывает к ней неприязни, хоть и считает моей блажью. Семью Рукия вряд ли возглавит, но это, пожалуй, даже к лучшему.
Он поднялся.
– Я устал, Ренджи, а нам еще нужно подготовиться к приему. Время составить деду партию в го. Это хорошо. Мне есть о чем подумать в тишине.
Абарая не смутила чужая осведомленность о его сердечных делах.
– Рукия… – Он махнул рукой. – В общем, это другое. Она для меня – не просто хорошенькая девчонка, а прежде всего друг и только потом уже – девушка.
– Не старайся. Я не пойму, – усмехнулся Кучики. – У тебя нет причин для волнения. Я никогда не признавал обязательств, когда речь заходила о моих собственных желаниях, и сестру неволить не буду. Если она выберет тебя, так тому и быть.
– Меня волнует другое, – смутился Ренджи. – Я, она, твой дед. А что будет с тобой, когда мы закончим, Бьякуя?
Он пожал плечами, стоя в дверях.
– Разве непонятно? Я полечу. Идем, Ренджи. Время запирать наши тайны на замки.
-
-
06.07.2013 в 15:55– Пройдемся.
Если Мадараме и удивился приказу, то возражать не стал. Вместо него это сделал Юмичика.
– Глупо будем выглядеть, да и мальчики Иккаку напрягутся.
– Останови машину, я сказал.
– Ну когда меня слушали? – Завизжали тормоза. Охрана предсказуемо разбежалась по улице, пугая мирных обывателей. Едва не подпрыгивающая на сидении девка выскочила, не дожидаясь, пока ей откроют дверь, и словно гончая рванула в сторону одного из модных бутиков. Один из телохранителей, повинуясь взгляду Иккаку, бросился следом.
– Предпочел бы, чтобы она в машине описалась или стала распихивать локтями членов Готей, перед которыми ты так трясешься? – Зараки вышел на тротуар, понюхал воздух, такой горячий по сравнению с охлажденным и отфильтрованным в салоне, наполненным ароматом духов его спутницы. И почему ему везде мерещился запах рыбы?
Может, из-за первой работы? А ведь та ему почти нравилась. На старом складе с огромными морозильными камерами документов не спрашивали. Приходи вовремя, таскай ящики с треской и тунцом, пока руки не начнут отваливаться от усталости, не забывая отмечаться после каждой загруженной или разгруженной машины. Кто там только ни ошивался – студенты, школьники, которых законно не брали на тяжелую работу, работяги, стремившиеся немного подработать, и даже приличные вроде бы менеджеры из разорившихся компаний перебивались ночными сменами, днем бегая по собеседованиям. Никто не крутил у виска, глядя на Ячиру, посапывающую в импровизированной люльке за его спиной. Работали на складах не от хорошей жизни, но честно. С потом, матом и без особых жалоб на судьбу, да и хозяин был нормальный мужик. Платил не слишком жадно и всегда честно, кто сколько отработал, вот и толпились к нему каждый день по семь человек на место. Когда в первый раз Зараки отказали, он не поплелся за ворота с остальными, а сразу шагнул к ящикам.
– Охренел? – хмуро спросил босс. – Мне твоего довеска тут не нужно.
– Не понравится работа – не заплатишь, – так же сквозь зубы процедил Зараки.
Босс честно присмотрелся, и Зараки ему приглянулся. Не отлынивал, подставляя других таскать больше, на перекуры не бегал, а девчонка у него покладистая была. Пожрать дашь, начинала проказничать. В истериках не билась, ревом не заходилась, с такой хохотушкой даже работать было веселее. Вечером шеф позвал его к себе в конторку и сунул в руки конверт.
– В чем твоя проблема, парень?
Зараки пожал плечами.
– Документов нет. Без них, сам понимаешь…
– Потерял, что ли? А восстановить никак? Мне и официальные работники нужны.
– Не было бы проблемой, я бы тут не околачивался.
Мужик оказался понятливым, черкнул на бумажке адрес.
– На случай, если жить негде. Дом хреновый, хозяйка и того хуже, но она ночью работает, днем за твоей девочкой присмотрит, если попросишь. Падкая она на детишек. Не место малышке тут. Холодно, и не дай бог кто-нибудь ящиком заденет.
Так он оказался на постое у владелицы маленькой табачной лавки. Покупали сигареты у нее и впрямь все больше после заката. В основном – работяги, возвращающиеся со смены, а днем хмельная тетка спала прямо в магазинчике, лишь изредка вставая и заправляя новые пачки в уличный автомат. Ячиру ей и впрямь приглянулась. Вот только не без брани. Взглянув на них, она с порога спросила:
– Кенпачи, ублюдок, прислал?
– Ну, просил сказать, что от него.
– Идите на хрен.
Он только пожал плечами. Первая ночь на улице, что ли?
– Можно хоть дитю подгузник поменяю? Не на лавочке же?
– Валяй. Только ее дерьмо к мусорным бакам сам отнесешь. Мне тут вонь не нужна.
Зараки устроил Ячиру на столике у входа. Постелил одноразовую пеленку, достал из рюкзака влажные салфетки, присыпку и масло. Он никогда не знал, что дети без такой возни не обходятся. Хорошо хоть в дешевой аптеке попалась толковая девка. Все ему объяснила.
– Сыпь у нее на попе, – сказала хозяйка, заглянув через плечо Зараки.
– Да знаю я. Пока во всей этой хрени разобрался, чуть с ума не сошел. Наверное, подгузники менял редко, вот и воспаление. Баба из аптеки мазь продала, сказала, пройдет.
– Твоя?
Он пожал плечами.
– Теперь да.
– А мать?
Зараки ответил честно:
– Наркоманка, которая ее воспитывала, сдохла от передоза. Вроде как ребенок не ее был, но, может, и соврала.
– Зачем взял? – удивилась женщина. – Сам на бродячего пса похож, чего в приют не сдал?
– С чужими людьми как повезет. Сам видел.
– А ты ей родной, значит?
– Теперь да. Думаешь, в чужом дерьме ковыряются просто так?
– Нравится? – улыбнулась хозяйка.
Зараки хмыкнул.
– Дерьмо? Нет. А девчонка не плакса и смешная.
Женщина вздохнула.
– Оставайтесь, черт с вами. У меня три комнаты над магазином и кухня. В одной сама живу, сунешься туда – сразу выгоню. Вторая ваша с девочкой, третья общая, но что смотреть по телевизору – выбираю я. Кухней пользуйся сколько влезет, но, надеюсь, дочка у тебя и впрямь не плакса.
– Сколько?
Хозяйка пожала плечами.
– Сначала с работой разберись, посчитай, сколько на девчонку уходить будет. А там поговорим.
Впрочем, разговора о деньгах так и не состоялось. Хозяйка ему попалась и впрямь со странностями. Всякий раз, как Зараки упоминал об оплате, начинала орать, что у нее похмелье, раскалывается голова и к этому разговору они вернутся позже, когда он научится разумно тратить деньги. Хозяйка вечно жаловалась, что Ячиру ползает по всему второму этажу, но стоило запереть девчонку в комнате, называла его извергом и сама вызволяла ребенка из заточения. То, что у нее с владельцем склада когда-то шашни были, он понял из пьяных откровений тетки:
– Ублюдок твой Кенпачи. Это сейчас у него дела в гору пошли, а тогда так… Шпана уличная, а у меня родители хоть и не богатые, но вроде как приличные. Я вся такая девочка невинная была, в гольфиках белых и даже с косичками. И соврать бы про что дурное, но самой захотелось. Не мальчика, что портфель мне до дома носил, а этого прокуренного ублюдка с его сальными шуточками. Любовь у нас случилась, большая, но очень глупая. Он, несмотря на весь гонор, такая же малолетка несмышленая. В общем, нам бы головой подумать, но нет, чувства, мать их! От большой этой любви и неприятности были такие, что хоть в петлю лезь. – Женщина налила себе полный стакан. – Залетела я. Только мать раньше меня поняла, что к чему, и на аборт волоком потащила. Я только и успела ему позвонить. Всю дорогу вырывалась, как бешеная кошка, молилась, чтобы приехал, а Кенпачи просто струсил. – Она махнула рукой. – Пустое… Все теперь пустое, как мое брюхо. Больше детей иметь не могу. И простить за это никого не могу, его, себя, папу с мамой. Они уже давно в могиле, а я на ней ни разу не была. Пью вот. Магазин их содержу в порядке, а самой тошно. От себя, от его прогорклой застарелой вины и жалости.
– Так может, ну его? – посоветовал Зараки. – Вам вон дед, еще не дряхлый, что каждый день за пачкой заходит, улыбается, как дурак. Ему явно не мамаша для детей нужна. Внуков уже с десяток.
– Да что в жизни мужиками меряется? Ну, найдется какой идиот? С ним, что ли, веселее пить будет? От тоски гнить? Не хочу я. Ты хороший парень, Зараки, вот тебе мой совет: всегда думай о том, что и в кого суешь. Никогда не поступай с бабой так, как ты не хочешь, чтобы кто-то обошелся с девчонкой, что наверху. Этот мир прекрасно обойдется без еще одного подонка.
А ведь когда-то он действительно в это верил. Просто много работал, иногда выпивая с начальством, заботился о Ячиру и голосистой хозяйке, вот только судьба его все равно нашла.
-
-
06.07.2013 в 15:56– Что?
Мадараме удивила его улыбка. Он огляделся по сторонам в поисках источника потенциальной угрозы.
– Не напрягайся, просто вспомнил наше знакомство.
Иккаку его слова не обрадовали. Он плюнул на мостовую и отвернулся. Юмичику это развеселило.
– Да ладно тебе, Иккаку, злодей из тебя даже тогда выходил скорее опереточный, чем настоящий. – Он сунул руку в карман Мадараме, нащупывая его сжимающую пистолет ладонь, словно у него даже на жаре озябли пальцы. – Ты мне нравился, ты был тогда единственным человеком в мире, который еще мог мне нравиться. Не в обиду, босс.
– Проехали.
Он прекрасно знал, что Мадараме и Аясегава значат друг для друга больше, чем он когда-либо сможет значить хотя бы для одного из них. Просто они не знали, как с этим жить, и он был иногда даже рад, что помог разобраться и покончить с их дурью. Правда, его первая встреча с лысым и впрямь не вызывала ничего, кроме улыбки.
***
– Открывай, старая зараза!
Он отработал в ночь, замещая босса в его отсутствие, а теперь весь день собирался дремать в лавке, краем глаза наблюдая за возней Ячиру и магазином, тем более что тетка в кои-то веки сама свалила за покупками и обещала им ужин. Наверняка вкуснее онигири из круглосуточного магазина, у самого Зараки со стряпней вообще не складывалось.
– Так не заперто вроде, дебил, – невежливо сообщил он кому-то разорявшемуся на улице.
Створка двери отъехала в сторону. Лысый тип, заглянувший внутрь, был вроде как примечательным. У него разве что на лоснящемся от пота лбу не было написано: шестерка из якудзы. А так – все непременные атрибуты. Черный костюм, несмотря на жару, яркая рубашка и толстая золотая цепь на потной шее.
– Тебе сигареты или сразу в морду? – С такими парнями Зараки не особенно церемонился.
Лысый взглянул на него удивленно.
– Тетка где?
То, что у хозяйки имелись живые родственники, его немного удивило. Впрочем, отношения в этой семье, судя по выкрикам, были непростыми.
– Уважаемый посетитель, так вам сигареты или все же по роже? У меня только две услуги. Если хочешь что-то обсудить с Кимавари-сан, можешь подождать, только давай без воплей на всю улицу. Спать, знаешь ли, хочется.
– Ты что-то слишком наглый. – Парень взглянул на посапывающую в кресле Ячиру и, как ни странно, понизил голос. Зараки решил, что без сломанной челюсти он, пожалуй, обойдется. – Кто такой?
– Квартиру снимаю, – так же тихо прошипел он в ответ.
– Ну и дурак, раз живешь в этом сарае.
– Сам дебил.
– Выйдем?
– Легко.
Через полчаса, отвечая на вопросы полиции, вызванной соседями, Мадараме лыбился, демонстрируя недостающие зубы.
– Да я тут к тетке зашел, вижу, какой-то урод в ее магазин забрался. Ну, мы с ним немного бока друг другу помяли, но вырвался, паскуда, а тут ваши.
Кимавари-сан подоспела вовремя, подтвердила, что ждала племянника в гости, написала заявление на несуществующего грабителя. Когда эти двое поднялись наверх, Зараки кинул недоделанному бандиту его нож, посасывая сбитые в кровь костяшки пальцев. Лысый вызывал уважение. Он был совсем не плох. Кенпачи не слишком хорошо понимал, насколько хорош сам, но раньше противники не вызывали у него и тени сомнения в собственной победе, а тут она почти мелькнула где-то на задворках сознания.
– Спасибо, что не сдал.
Иккаку пошел к кухонной раковине смывать кровь.
– Мне самому с полицией лишний раз связываться не с руки. Где так драться научился? Клянусь, у меня даже на ринге таких партнеров не было. Ты первый, наверное, лет за пять, с кем я в драке за нож схватился.
Тетка вместо сочувствия наградила племянника подзатыльником. Похоже, новое жилье Зараки искать было не нужно.
– Чего притащился? Кому сказала: пока на татуированных жопу рвешь, ко мне можешь не соваться.
– О тебе, между прочим, зараза старая, забочусь. Сколько раз предупреждал: лучше твоему дружку с моим хозяином не ссориться, а он только огрызался, старый пес. Теперь решено: мы забираем его склады, чтоб остальным неповадно было.
– У него аренды еще на год. – Тетка проявила необычную осведомленность в делах бывшего любовника и даже подобие волнения.
– Ну и зачем трупам договор? Мальчишка его несовершеннолетний, а баба, если умная, за свою задницу, а не за дело трястись будет. В общем, ему назначили встречу ночью на складе. – Мадараме сплюнул в раковину и, вытерев рожу полотенцем, направился к выходу. – И он придет. К копам не сунется, его дела не самые законные, да и наши пасут. Струсит, сама знаешь. Сначала жена, потом ребенок. Мой босс шутить не любит. Бывай, Зараки, не последний раз видимся.
Женщина проводила его тяжелым взглядом.
– А не самый дерьмовый мальчик. Лучше, чем мог получиться.
Он кивнул.
– Похоже на то. Где разжилась таким родственничком?
– Брат у меня был. В долги влез, не по молодости или глупости, но все равно не к тем людям пошел. А как платить пора пришла, сбежал. Иккаку тогда в старшей школе учился. Спортивный мальчик был – каратэ, тайский бокс, пловец. Ну, до последнего, понятно, никому дела не было, а вот остальное кредиторам его папаши понравилось. Его стали выставлять на подпольные бои, чтобы долг отработал, а иначе как? Мать поручителем подписалась за мужа, ну и куда ей? В шлюхи? Так ведь старая. На улицу? Больная она была, вот мальчишка и согласился расплатиться. Только без крови там не обошлось. Злой он стал, нервный. Из школы за драки и дерзость погнали, а на ринге Счастливчик Иккаку долго не продержался. С самого начала был слишком хорош. Потом, поняв, что на нем можно заработать больше, его заставили сдавать бои. Затем – решать деликатные вопросы с другими должниками. Вроде он все уже выплатил, но куда идти. В спорт? С его бандитской рожей и без образования? В общем, смирился он со своей судьбой. Плевать ему на все стало.
– Не на тебя.
– Ну, как мать померла, у него больше никого и нет. Скажи лучше, что нам со старым дураком делать?
– Ты же его ненавидишь, вроде?
– Вот что… – Женщина хмыкнула. – Не будем мы сейчас о пустом. Я раньше пришла, чем полиция, и сама им звонила. Племянничек у меня упрям, а ты бы его пришиб, если бы он не перестал нарываться. Откуда все это в тебе, спрашивать не буду. Кенпачи вытащить сможешь? На бабу и мальчонку его мне плевать.
– Точно?
– Пусть ночь переживет, хватает их в охапку и катится к черту.
– У меня Ячиру.
– Если что не так пойдет, о девочке я позабочусь. Но знаешь, Зараки, ты не из тех, кто каким-то мудакам проиграет.
– Не подлизывайся, – холодно отрезал он. – Что взамен?
Женщина задумалась.
– Есть у меня человечек. Любые документы сделать может, но берет дорого. Если нужно, я магазин продам, но все у тебя будет. И паспорт, и свидетельство о рождении дочки. Если согласишься, даже моим сыном запишут. – Она призналась: – Мне бы понравилось.
– Если выбор будет стоять между боссом и мальчишкой?
Женщина закусила губу.
– Мадараме. – Реши она иначе, Зараки не пошел бы, а так… – Между мужиком и родной кровью? Сам понимаешь.
– Пистолет найдешь?
– Найду. Но старье. Еще со времен бурной молодости любовника остался.
– Сойдет. Бери ручку, пиши.
Хозяйка удивилась, но старательно зафиксировала на листке ингредиенты. Специфические отбеливатели, провода, батарейки, перекись водорода и йод из аптеки, прочая хрень, назначение которой было непонятно самому Зараки, но когда женщина спросила его, что это будет, он без тени сомнения ответил:
– Бомбы, – и продолжил список, включая в него проводку и радиоприборы, начиная с микроволновки, которые можно купить в любом магазине. – У тебя не так много времени на покупки.
Едва она ушла, он расстелил на столе белый лист и, начертив на нем план склада, немного растерянно спросил у Ячиру:
– Ну и кто я?
– Кен… – Она замялась, а потом выкрикнула: – Кен-чан!
Он подхватил ее с пола и усадил себе на колено.
– Думаешь, одного имени нам хватит в качестве оплаты? – Она решительно кивнула. – А ты права. Этого даже много.
***
– Ты не представляешь, с кем связался! – выл Мадараме, матерясь и пытаясь перевязать простреленную руку своим щегольским галстуком. Зараки здраво рассудил, что парня стоит сразу вывести из игры, а среди остальных нормального бойца не нашлось. Все же уличная шушера, а не солдаты. Он почти был уверен, что когда-то служил в армии. Тело помнило, а что башка открещивалась… Без нее в таких делах обходиться проще.
– Эй, лысый, побежишь своему боссу докладывать или поможешь тут прибраться? Старик, хватит трястись, тащи пилу для разделки туш.
– Да пошел ты!
Зараки вытащил спрятанный под курткой пакет, принесенный хозяйкой, и протянул старику.
– Подписывай и проваливай.
– Что это?
– Бумаги, в которых ты признаешь, что вы с теткой – мои родители, и передаешь мне право управлять твоим складом, пока не закончится договор аренды.
Босс Кенпачи хмыкнул.
– Обобрать решил, щенок?
– Ты, старый волк, сам понимать должен, что если без чужой помощи добычу в зубах удержать не можешь, проваливай, поджав хвост. Спасай своего щенка и бабу. Деньги есть?
– Найдутся.
Мужик вместе с документами пошел в офис.
– Ну ты и паскуда! – хмыкнул Иккаку.
Зараки сел на корточки рядом с ним.
– Босс, в отличие от тебя, понимает, что к чему. А ты молод еще.
– Чтобы признать поражение? А мне не нужна такая зрелость.
Кенпачи улыбнулся. Как ни странно, впервые после встречи с доком ему попался человек, с которым он, кажется, мог по-настоящему поладить.
– Я думаю так же. Шансы, что выберемся из этой заварухи живыми, один на миллион, но если справимся, то никогда не будем мелких бесов в зад целовать.
– И что потом?
Зараки задумчиво почесал подбородок.
– На чертей пойдем, а дальше больше, пока самого дьявола не потесним. Но что-то подсказывает: и на этом не кончится. Мир так устроен, что в нем всегда есть с кем подраться. Был бы стоящий повод, а где сдохнуть – мы найдем. – Спрашивать согласия Иккаку Кенпачи не собирался. Он его выбрал – и точка. – Ты пилишь, я таскаю ящики в грузовик. Пока возимся, рассказываешь мне все, что знаешь о своем боссе.
Он взглянул на вечернее небо. Чем же все-таки зацепил его этот город? Воняет ужасно и звезд не видно.
-
-
06.07.2013 в 15:57– Зараки-сан, простите за ожидание.
Помахав рукой, девчонка снова резво перебежала улицу, подобрав подол белого платья. Она была похожа на полоумную невесту, которая спешила к жениху или наоборот торопилась от него сбежать. Притормозив рядом с ним так, что охранник едва не врезался ей в спину, Иноуе сунула ему в руки пакет. Похоже, она всю дорогу дергалась не из-за туалета.
– Что тут?
– Запонки. Вы забыли надеть. – Она запыхалась. – Пусть я сегодня последний день на этой работе, но хоть один раз хотела сделать ее хорошо.
Он удивленно взглянул на свои манжеты. Юмичика был слишком взвинчен из-за предстоящей встречи, раз упустил такое. Обычно он пытался проверить все, вплоть до того, какие трусы надевает его хозяин. Зараки достал из пакета кожаную коробочку. Похоже, и впрямь думала о нем, когда выбирала, а не схватила первые попавшиеся. Запонки были неброскими. Белое золото, грубая оправа и дурно, нарочито небрежно обработанные, желтые, как волчий глаз, камешки.
– Дешевка, – злился все еще раздосадованный своим промахом Юмичика. – Подождите, я другие куплю.
Он протянул руки и велел девчонке:
– Вдень.
Она не слишком ловко справилась с порученной работой.
– Объявляю вас мужем и женой, – ерничая, пропел Аясегава.
Кенпачи, расхохотавшись, сграбастал своими лапами тонкую талию и подтащил «невесту» к себе, звонко чмокнув в губы. Девчонка по-коровьи широко распахнула глаза, захлопав длинными ресницами, а потом начала лягаться, словно жеребенок, молотя его кулаками по груди и даже пытаясь каблуком отдавить ногу.
– Я… А вы… – Она чуть не плакала от обиды, когда он ее отпустил. – Мне казалось, Зараки-сан хороший человек! Не такой, как все!
Он взъерошил ее волосы.
– Точно не такой. Намного хуже. Но не для тебя и не сейчас, дурья башка. Ты меня порадовала. Проси что хочешь. Лондон, Париж, Милан, да хоть к чертовой матери в гости, лишь бы ото всех нас подальше.
Она сначала надулась от досады, как рыба-еж, а потом вдруг превратилась в маленькую обиженную девочку, от волнения кусающую губы.
– А можно мне домой? Я знаю, что подписала много контрактов и должна работать, чтобы накопить на хороший университет. Но мне тут не нравится. Я хочу назад в свою школу и на старое место в булочной у переезда. К друзьям, пока они меня не забыли и не разлюбили.
– Юмичика, организуй. Плевать, во сколько обойдутся ее неустойки.
– Сделаем.
Он обнял девчонку за плечи и подтолкнул ее к машине.
– Поехали. Посмотришь на то, что действительно мерзко. Знаешь, чем хуже место, тем проще с ним прощаться.
Она больше не вырывалась, взглянув на него снизу вверх.
– Но я все равно буду скучать. По Зараки-сану и господину Аясегаве. Может, вы и страшные люди, как говорят, но мне нравитесь. И Иккаку-сан, и даже Ячиру, хотя мы только познакомились. Вы все такие… – Она раскинула руки, словно пыталась объять необъятное. – Настоящие люди. Как мои друзья, но их я знаю дольше и им сейчас нужна сильнее.
Кенпачи окончательно испортил ее прическу.
– Тебе стоит заткнуться, пока тебя не заперли в твоей комнате, чтобы никому не отдавать. Ты, знаешь ли, тоже дорогого стоишь… – Мадараме уже открыл рот, чтобы подсказать, но он лишь хмыкнул. Редко попадались им те, кого забывать не стоило. – Иноуе Орихиме.
Рядом, поднимая пыль, резко затормозила красная спортивная машина. Наверное, дорогая, Кенпачи в таких мелочах не разбирался. Охранники тут же встали живым щитом, готовые прикрыть его собой, Юмичика и Мадараме выхватили оружие.
– И все же чудесные у тебя мальчики. Ну а я, как видишь, сам себе охрана. – Распахнув дверцу, из салона выбрался седой верзила в соответствующей жаре баскетбольной майке, спортивных штанах и шлепках на босу ногу. – Новичку не к лицу опаздывать. Хочешь, подброшу?
– Юмичика, ты что-то говорил о традициях Готей?
– Да я бы скорее повесился, чем позволил старику Ямамото диктовать мне, во что наряжаться по такой жаре.
Кенпачи было чем ответить.
– Понятно. Готей решил вернуть на свои места игроков, когда-то выбитых Айзеном.
Мужчина не обиделся.
– Время, терпение и немного удачи. Если думаешь, что я счастлив снова ходить в должниках у этих уродов, то сильно ошибаешься. А вот свежая кровь мне по вкусу. Мы, кажется, не представлены официально. – Он протянул крепкую, почти черную от загара руку. – Мугурума Кенсей.
Несмотря на моложавую внешность Кенсея, Кенпачи сомневался, что волосы можно вытравить в такой цвет. Он был седым, мужик с глазами дряхлого старика и мозолистой натруженной ладонью.
– Моя команда. – Он небрежно кивнул в сторону людей, вышедших следом из его машины. – С Хисаги вы знакомы.
Кенпачи кивнул.
– Моим парням пришлось с ним схлестнуться, улаживая кое-какие вопросы по Каракуре. Аясегава?
– Тварь редкостная, – вместо Юмичики ответил Хисаги. – Обыграл меня подло, но победа есть победа.
– Не тому, кто с такой легкостью меняет хозяев, рассуждать о подлости.
– Заткнитесь, ребятки, – посоветовал Мугурума. – Хисаги теперь мой человек и я несу за него полную ответственность.
Кенпачи понял, что не напрасно этот парень в строгом костюме, совершенно не сочетающемся с довольно вульгарной татуировкой на лице, никогда не смотрел на своего уже мертвого покровителя Тоусена как на личное божество.
– Кто девчонка в машине? – прищурился Мадараме, почувствовав потенциальную угрозу.
Кенсей уважительно хмыкнул.
– Это Куна. Она не состоит в Готей.
– Привет-привет! – Девчонка с еще более противоестественным, чем у Ячиру, цветом волос помахала им рукой. – Кенсей, мы едем или ты еще не прочь потрепаться?
Мадараме весь подобрался, словно почуяв добычу. Даже лысая башка перестала потеть.
– Мы доберемся сами.
– Ну как знаешь. – Кенсей еще раз тряхнул его ладонь и сел в машину. Хисаги последовал за ним.
– Что за баба? – спросил Зараки Юмичику, едва машина сорвалась с места.
– Куна Маширу? Звездочка вроде нашей Орихиме-чан. Пропала со сцены несколько лет назад.
– Только снималась она преимущественно в боевиках, а до этого была второй на чемпионате мира по каратэ среди женщин. Тот фильм, после которого она пропала, был о фигуристах. Ей партнер случайно угодил коньком в висок, а эта отмороженная, истекая кровью и собственными мозгами, его насмерть забила. Совершенно психованная сучка, босс, причем с соответствующей справкой. За Мугуруму, который ее от полиции отмазал и из психушки вынул, не то что порвет кого угодно, а, отруби ей руки, зубами загрызет. Хотя всех прочих мужиков, по слухам, ненавидит люто. Ух, я бы с ней «потанцевал», если волю дадите…
– Знаешь, где держи свои гребаные балетки? – огрызнулся Юмичика. – А то я доберусь до члена Хисаги раньше, чем этот седой – до его задницы.
– Очередные педики? – нахмурился Кенпачи.
– Ну, тут все сложнее, – признался Аясегава. – Этот Шухей из тех, кто чтит дремучие законы самураев. Если отдал кому-то свой меч, то будь добр пожаловать и все остальное наравне с душонкой.
– Да мне наплевать, в общем-то. Иккаку, девку в машину убери.
Кажется, оба его доверенных лица только сейчас вспомнили о присутствующей при разговоре Иноуе.
– Вам именно Аясегава нужен? – спросил Мадараме, хватая девчонку за локоть.
– Ага.
– Ладно.
Иккаку не доверял никому, кроме Юмичики. Зараки иногда предпочитал иметь дело с красавчиком совсем по иным причинам. Мадараме, так или иначе, был хорошим парнем. У Кенпачи за душой никогда много не было, а вот у Аясегавы ее уже не осталось.
– Отвалили, – приказал он охране. – Нас слушают?
Юмичика достал из кармана какую-то пластиковую коробку и покачал головой.
– На тебя еще работает тот португалец?
– Вы сами сказали, что убирать его еще рано.
– Отлично. Пусть сегодня устроит для меня маленькое шоу, потом можно и в океан.
– Что вы задумали, босс?
Он улыбнулся.
– Ты подкинул мне идею, как быстро покончить с враждебным отношением Кучики. Посмотрим, чего стоит его меч, он ведь тоже из этих, помешанных на чести. Думаю, после такого шоу он постарается заткнуться и держать свое мнение при себе, даже если все еще будет считать меня куском дерьма.
Юмичика нахмурился.
– Что-то мне не нравится ход ваших мыслей. Вы планируете…
– Спасти ему жизнь, конечно.
– Совсем спятили?
– Заткнись и выполняй.
Зараки улыбнулся. Вечер запах порохом, а этот запах всегда ему нравился.
-
-
06.07.2013 в 15:58– Как ты мог пойти сам! – злился Мадараме.
– Заткнись, придурок. – Кенпачи посмотрел на ветеринара, колдовавшего над его рукой. – Док, вы бы пошли, прогулялись. А то еще наслушаетесь чего не надо.
Мужик был тертым и в таких делах опытным. На лету поймав брошенную Зараки пачку денег, он смылся не только из собственного кабинета, но и из клиники.
– Какой из тебя подельник с такой рукой. Ничего, уже завтра, несмотря на рану, побегать придется. – Он бросил на кровать рядом с Иккаку сумку. – Я тут забрал из офиса твоего босса документы. В основном долговые расписки. Деньги нам понадобятся.
– И он отдал?
– А ты интересуешься мнением покойников?
Мадараме нахмурился.
– Но как? Там охрана была.
– Просто вы, ребята, совсем дураки, даже тошно. Ты же сам звонил, что вы все уладили и трясете старика на предмет того, что с него, кроме склада, взять можно. Я подъехал к офису на грузовике, сказал, что ты прислал шефу подарок. Коробку открыли, но ковыряться в еще ползающих свежих крабах отчего-то не захотели. Проводили в кабинет. Я к морским гадам особой нелюбви не испытываю и достал спрятанный под ними пистолет-пулемет. Дальше все было довольно просто. Определенно, бойцы из этих недоделанных мафиози дерьмовые. Потом забрал документы, оружие и деньги, перенес в офис коробки с напиленными тобой собственноручно бывшими напарниками и взорвал все к чертовой матери.
– Нас найдут. Босс был не последним человеком в цепочке.
– Непременно найдут, – кивнул Кенпачи и швырнул ему мобильник бывшего начальника. – Звони, если знаешь кому.
– Спятил?
– Звони, так быстрее будет. Девчонку и хозяйку я пока на склад перевез. Тому, кто туда сунется, не поздоровится, но не вечно же им там торчать?
– Те, кого за твоей головой пришлют, лохами уже не будут.
– Звони, я сказал. – Кенпачи направил на него пистолет. – Нам сразу стоит оговорить, что мои приказы не обсуждаются?
Иккаку хмыкнул и набрал номер. Зараки отнял у него трубку.
– Алло.
Голос на том конце линии ему почти понравился.
– Кто такой?
– Мне давно не задавали таких наглых вопросов.
– Раз не удивляешься, значит, уже знаешь, что одна из твоих контор взлетела на воздух вместе со всем персоналом. Теперь поговорим о том, кто тебе сейчас нужнее – новые враги или работники. Я, так или иначе, забираю эту землю себе. Не будете вякать, делать глупости или травить меня купленной полицией, буду отстегивать обычную долю.
– Ты хоть знаешь, чем занимался Гинко?
– Кроме того, что копал под своих? Не надо удивляться, я нашел в его сейфе очень интересные фотографии. Судя по тому, как бережно он их хранил и чуть не плакал, называя мне код, стоят они целое состояние. На них один мужик с очень примечательной татуировкой и мальчонка, лет этак десяти-двенадцати. Не похоже, что ему, в отличие от дяденьки, все происходящее нравится. Кто там из ваших больших боссов носит на себе Кирина?
– Занятно. – А он впросак не попал. К говорившему по телефону рисунок, судя по всему, отношения не имел, но открывал перед ним необычные перспективы для собственного карьерного роста. – Я хотел бы получить эти снимки.
– Получишь. Если мы договоримся.
– Такие вопросы по телефону не решают. Согласишься на встречу? Хочу посмотреть, кто ты и из чего сделан.
– А зачем я, по-твоему, звоню? Называй место.
– Готов прийти на мою территорию?
– Конечно.
– Ты рисковый парень. Я перезвоню на этот номер.
Когда он повесил трубку, Мадараме попросил:
– Фото, о которых говорил, покажи.
Кенпачи пожал плечами и бросил ему конверт со снимками. Иккаку нахмурился.
– Знаешь мужика?
– Нет. Теперь понятно, почему Гинко его так держал. От любого другого давно бы отцепился…
– Значит, ты о мальчишке?
– Да какой он уже, к черту, мальчишка. – Мадараме одной рукой принялся рыться в принесенной Кенпачи сумке. Нашел неприметную серую папку и сунул ее под подушку. – Моя доля.
– А ты уверен, что ее заработал?
Иккаку хмыкнул.
– А было еще кому трупы пилить?
– Второе правило. – Зараки устало откинулся на подушки. – Никаких гребаных тайн. Я буду знать о тебе все.
– Да подавись. – Иккаку швырнул ему бумаги.
Кенпачи просмотрел долговые расписки.
– Ну и что все это значит?
– Когда я ушел с ринга и стал одним из парней Гинко, мне как новичку дали довольно специфическое задание. Босс часто похищал у своих должников детей как гарантию выплаты долга. У него вроде какой-то дом на севере был. Если семья платила, он их даже иногда возвращал, но редко.
– А если деньги не находились?
– Ну, кого-то на иглу и в публичные дома, других – в подпольные клиники на органы или на порностудии, которые снимают такое, что лучше уж в бордели. В общем, внакладе этот мудак не оставался. Если посмотришь документы, поймешь, что мужик взял кредит без поручителей, но со страховкой. Для Гинко это было выгодно: если человек не платил, ему устраивали несчастный случай и получали свое с процентами. Так же и с этим мужиком получилось. Только несмотря на то, что свое Гинко вернул, да и заработал хорошо, мимо еще одного жирного куска пройти не смог. У мужика осталось двое мальчишек, которых после его смерти должны были забрать в приют. Старшему девять, младшему два годика, мать умерла, в общем-то, на ее лечение их отец и занимал. Если фотки видел, сам понял, что старший красивый, как кукла. На таком целое состояние заработать можно. Гинко таких барышей упустить не мог. Один из наших по его приказу мальчишек усыновил, младшего – на север, старшему объяснили, что долг его папаши был куда больше, чем страховка, и если он хочет увидеть брата живым, то должен оплатить не только эти деньги, но и его содержание. Малыш согласился. Под кого его только Гинко после этого не подкладывал… Никаких борделей, он даже по хорошим врачам свою игрушку таскал, чтобы ничего не подхватила, и от иглы подальше держал. Наши парни шептались, что он и сам его пользовал, но говорили об этом тихо, чтобы зубов не лишиться.
– Ты-то как в это влез? – спросил Зараки.
– Гинко как-то дал мне распечатанное письмо. Велел отвезти его к одному парню. Сынишка того все переписал корявым детским почерком. Потом нарисовал что велели: ну, там, автобус, на котором якобы в школу ездит, берег моря, кошку какую-то. Я все это отвез обратно в офис. Один из наших забрал. Так повторялось не один раз, пятнадцатого числа каждого месяца, пока парня, который письма возил, не пришили. Босс велел мне вместо него поехать. Видимо, ему не хотелось, чтобы лишние люди об этом деле знали. В общем, он рассказал, что одного хоста за шкирку держит. Тот давно ему кучу денег заработал, но уйти от организации не должен. Босс назначил ему почти непомерную сумму. Сказал, если тот выплатит, заберет мальчишку, которого Гинко якобы как родного растит и пока держит подальше от своих грязных делишек. Наоборот, покупает ребенку все, что он хочет, за счет брата. Хорошую школу, приемную семью, в будущем университет.
– И давно мальчишка умер? – догадался Зараки.
– Ну, Гинко сказал, заболел вроде, но я думаю, его сразу куда-то продали. Слишком мелкий был, кроме как с врачей, за такого ни с кого не получишь. Думаю, босс тогда просто не знал, что его брат ему так пригодится и должен будет как можно дольше оставаться в деле. В общем, я съездил к этому хосту. Тварь он, прямо скажу, на редкость противная оказался. Язык, как жало, но письмо увидел, весь прямо засветился. Выпивки мне налил. Пожрать чего-то приготовил, чтобы я подождал, пока он ответ сочинять будет, суетился, как будто я Рождество в его дом притащил. Так и повелось. Стучу в дверь – мегера. Как конверт покажу – ласковый такой, счастливый… – Мадараме подозрительно покраснел. – Потом Гинко как-то велел мне самому его письма читать и ответы сочинять, сказал, что задолбался этим заниматься. Я как прочитал… В общем, ночь ревел как дурак. Когда на ринге всего ломали, только ржал и на врачей огрызался, а тут проняло. У меня ведь тоже из-за долгов отца все под откос пошло, но я его за это крепко ненавидел, а этот даже не винил. Он такие добрые письма своему братишке писал. Про то, как их папа маму любил, что он тоже хорошо живет, дело свое открыть хочет, обзавестись домом. Только все время настраивал брата, что тому нужно думать только о себе. Учиться где-то за границей, словно не хотел его видеть, стыдился себя. По мне, так родственником, который всю свою жизнь на тебя положил, гордиться надо. Наверное, я что-то не так писать начал, не про автобусы и кошек, а про то, что люблю его. В общем, он почему-то больше не радовался письмам, а потом позвонил Гинко и велел кого-то другого присылать. Только я все равно хочу вернуть ему свободу. Теперь можешь идти на хрен, отдашь кому-то эти снимки, каждый сам по себе. На парня охоту откроют. Одно дело – бумажки, а другое – живой свидетель. У меня есть сбережения. Пусть узнает правду и уезжает.
Кенпачи вздохнул.
– Ну и дурак ты… Просто идиот, каких поискать. Диктуй адрес этого хоста. Хочу узнать имя его трахальщика. Потом, если захочешь, дадим парню денег, пусть сваливает на все четыре стороны. – Кенпачи заглянул в папку. – Аясегава Юмичика, значит.
То, что Иккаку не слишком спорил, доказывало одно: он соскучился по смазливой заспанной сволочи, открывшей им дверь.
– На хрен! – Скорость, с которой он попытался ее захлопнуть, противоречила вставленному в дверь глазку. Не хотел бы – не открывал. Зараки отпихнул его плечом и вошел в маленькую, но чистую и уютную квартирку.
– Иккаку говорит, что ты хорошо готовишь?
– Лучше я только трахаюсь. Сам проверишь или веришь Мадараме на слово?
– Только насчет жратвы. Ты не в моем вкусе, куколка.
– Значит, у тебя вообще нет никакого вкуса. Это тот, кто прикончил Гинко? – Иккаку кивнул. – Тогда я закажу суши, очень дорогие, хотя твой спутник вряд ли оценит.
-
-
06.07.2013 в 15:58– …Как можно больше угря и тунца. Мои мальчики из тех, кто любит сытную еду. – Он повесил трубку.
– Себя не жалко? – насмешливо поинтересовался Зараки.
– Я уже очень давно мертв, – улыбнулся Аясегава. – Виски, саке, пиво?
– Ответь на вопрос. Как давно ты знаешь, что твой брат мертв?
– Всегда знал. С первого письма, которое этот покойный мудак сочинил. Дома меня всегда звали только Юми, брат запомнил это имя раньше, чем научился звать маму. Из-за ее болезни я часто присматривал за ним в одиночку. Из его головы могли выбить что угодно, но не это. К тому же за годы, что провел рядом с Гинко, я неплохо его изучил. Это только правда бывает разная, лгут люди обычно с одинаковыми рожами. Меня обманывали, я отвирался так, как должен был, чтобы не вызывать лишних подозрений.
Мадараме гневно покраснел.
– Тогда какого черта ты… А потом меня послал?
Юмичика пожал плечами:
– Потому что ты, парень, у нас как облетевший одуванчик. Душевный такой, хоть и лысый. Так старался меня поддержать, сочиняя свои красивые сказочки. Если бы Гинко это заметил, ты бы уже валялся в какой-нибудь канаве с простреленной головой.
– Но ты был рад!
– Точно. Сначала тому, что козел Кинжи, которому нравилось меня трахать в обмен на каждый конверт, перестал приходить. Потом тому, что ты – это ты… Забавный такой уродец. И не надо обижаться. По-моему, прежде чем вышвырнуть тебя вон, я щедро расплатился, что развлекся за твой счет. Мне одна птичка из окружения Гинко напела, что ты у нас тоже сынок с папочкиными счетами. Красивый развод получился.
– Ублюдок.
Зараки даже порадовался, что граната не у Мадараме в руках. Тогда бы точно рвануло. Юмичика был скользким, словно угорь, холодным, пронырливым, но по-своему голым. Как нерв в человеческом теле, которому сама природа не оставила ничего, кроме возможности передавать кому-то свои знания и боль. Как раз эти штуки, если верить докторам в психушке, у него и отказывали. Может, найти им замену?
– Вы оба подонки, если вдуматься, и попользовались друг другом в полной мере. Тебе, Иккаку, не хватало кого-то вроде него, чтобы решиться на свой внутренний бунт, под который я так удачно подвернулся. А ты, Аясегава, хочешь крови. Много, горячей, но тебе благодаря этому парню стало не все равно, с кого снимать скальпы. Что ж, Гинко мертв, и по второму разу тебе его не прикончить.
– Желай я только этого, он сдох бы и без вашей помощи.
Все когда-то умирают. Меняют маски на лицах, выделываются или кривляются, словно паяцы. Некоторые просто стреляют, как Иккаку, часто наудачу, вкладывая в выпущенную пулю все, что чувствуют. Другим, как Юмичике, надо рвать задницу, торгуясь с судьбой, желая получить предварительные гарантии, что чужая смерть заставит забыть свою боль. Только как бы ты ни выкаблучивался при жизни, итог один. Неважно, кто за тобой придет, баба с косой или шинигами, все смертны. Но лучше все же смеяться. В рожу любому, кто бы ни явился.
-
-
06.07.2013 в 15:59Людей, которые знали о существовании Готей, но не имели никакого отношения к этой организации, было немного, но их мнения о том, что представляет собой закрытый клуб в самом сердце Токио, Бьякую откровенно забавляли. Здесь не приносили в жертву младенцев, не поклонялись золотому тельцу и не устраивали оргий. Если ты озабочен лишь собственным процветанием, на такие глупости еще можно размениваться, но за спинами каждого из Готей стояли сотни, а то и тысячи зависящих от него людей, все они так или иначе об этом помнили. Случались, конечно, и досадные исключения из правил.
– Кучики-сааан… – Бьякуя поморщился. Он желал приехать одним из последних, но в этот день многие отчего-то не торопились на собрание. На подземной автостоянке стояла всего одна машина, и именно сейчас из нее выбирался Хирако Шинджи, отнюдь не самый уважаемый Бьякуей представитель человечества. – Похоже, мы первые. Впрочем, для меня это такая же традиция, как для вас ваше прекрасное кимоно. Мы, биржевые игроки, живем в десятке часовых поясов одновременно, для нас опоздать с каким-то решением часто означает разорение. Мне хотелось бы поскорее покончить с делами и вернуться в офис.
В детстве мать читала ему сказку о девочке Алисе, угодившей в волшебную страну. Там среди персонажей значился жирный чеширский кот. По мнению Бьякуи, он должен был улыбаться в точности как этот болтливый господин.
– Я ожидал, что наши коллеги окажутся более пунктуальными. – Кучики уже шагнул к лифтам, когда заметил Момо Хинамори, выбравшуюся из автомобиля Хирако. Та быстро ему кивнула и, отводя взгляд, поспешила к лифтам. Ренджи посмотрел на нее с сочувствием. Никто не обвинял бывшую подчиненную Айзена в его выходках, в конце концов, шестерок тот просто не считал нужным посвящать в свои дела. Плохо, по мнению Бьякуи, было лишь то, что умом эта девушка все еще оставалась в Готей, хотя ее сердце давно улетело на Бали. Кучики не стал бы держать ее в клубе и дальше, но Ямамото-доно решил иначе. Возможно, для самой Хинамори было бы лучше бежать вместе с хозяином, но тот никогда и никуда ее с собой не звал.
– Можешь догнать, – позволил он Абараю, и тот тут же сорвался с места.
– Момо-чан, подожди.
– Хорошая девушка, – вздохнул Шинджи. – На мой взгляд, правда, слишком исполнительная и покладистая. Я, знаете ли, люблю с перчинкой.
– Меня не интересуют ваши вкусы.
Хирако не обиделся.
– Что вас вообще интересует? – Он хитро прищурился. – Ах, да… «Зараки-групп».
Кучики пожал плечами.
– Компания? Нет. Меня даже ее владелец не слишком волновал, пока Ямамото-доно не решил навязать его нам в партнеры. Оценивая людей лишь с точки зрения прибылей, которые они нам принесут, мы забываем о мерах безопасности.
– Да ладно вам, Кучики-сан. Тайные знаки и клятвы на крови врагов давно в прошлом. По мне, так сама история возникновения Готей – не больше чем красивая сказочка для эмоциональных новичков. Вам не нравится, что господина Зараки трудно назвать впечатлительным? – Шинджи пожал плечами. – Не стану скрывать свое мнение, он сам мне глубоко безразличен, но его компания совершает экономическое преступление, не выпуская на рынок свои акции. О контрольном пакете речи не идет, меня вполне устроят процентов десять. Можно такую спекулятивную ситуацию создать…
Переговорное устройство, вставленное в ухо Хирако, противно пискнуло. Он нажал на какую-то кнопку и тут же заорал:
– Что ты купила?! Нахрена тебе акции банановых плантаций? Фрукты любишь? Теперь до конца дней будешь даже не их жрать, а эти чертовы бумажки. Сама пошла. – Он отключил связь и довольно признался: – Простите. Старая знакомая просила присмотреть за одной девчонкой, ну там, подучить немного, чтобы та смогла сама себе на жизнь зарабатывать.
– Безнадежный случай?
– Вовсе нет, но ей об этом знать не обязательно. Она как колючка: получает необходимый для работы заряд энергии, только сцепившись с кем-то и хорошенько расцарапав. Но, полагаю, это вам тоже не интересно.
Его люди уже давно собрали всю информацию о Хиёри Саругаки. Он знал, что подопечная Хираку ест на ужин, в какие компьютерные игры играет и отчего у нее не складываются отношения с мальчиками. Нужны были ему эти сведения? По большому счету, нет, но Кучики скрупулезно их собирал. Лишних данных не бывает.
Когда они наконец дошли до лифтов и спутник Бьякуи торопливо застучал пальцами по кнопке вызова, проклиная старика, который никак не озаботится перестройкой клуба для удобства его членов, на парковку с шумом влетел автомобиль. Настолько белый и чистый, что казалось невозможным, что он хотя бы метр проехал по пыльным токийским улицам. Из него, опережая друг друга, выскочили шофер и огненно-рыжая секретарша с короткой стрижкой, едва не подравшиеся у двери за право ее открыть, но, стоило хозяину машины выйти, склонившиеся не в раболепном, а в крайне уважительном поклоне.
– Укитаке-сан! – приветливо замахал рукой Хирако. – Отлично выглядите.
Солгал. Президент Токийского университета и владелец нескольких частных школ, справедливо считавшихся лучшими в Японии, был бледен и вынужденно опирался на плечо своей хрупкой спутницы. Бьякую никогда не обманывала показная открытость Джууширо Укитаке. За немного рассеянной улыбкой и мягким взглядом прятался один из самых непостижимых для него людей. О нем было известно, казалось, все, что только можно знать о человеке. Укитаке родился в хорошей и обеспеченной, но очень многодетной семье. Младший из трех сестер и девяти братьев, он не мог всерьез рассчитывать на наследство и всего в жизни добился сам. Старик Ямамото привел его в Готей еще юнцом, уже больным и стоящим, по мнению многих, не слишком дорого, о чем свидетельствовал довольно унизительный тринадцатый номер, от которого Укитаке не желал отказываться, несмотря на всю власть, сосредоточенную в его руках. По мнению Бьякуи, у этого человека были стальные нервы и определенные принципы. Если Готей становился препятствием на его пути, Укитаке даже с ним боролся и часто побеждал, используя в качестве методов убеждения других игроков переговоры. Под его влиянием организация медленно, но менялась. Бьякуя не был уверен, что в лучшую сторону.
– Вижу, мы не опоздали.
– Вам вообще не стоило ехать! – в один голос заверили двое из его сопровождения.
– Конечно, не стоило, но я уже здесь. Ждите нас с Рукией в машине. Вы не хотите поприветствовать сестру, Кучики-сан?
– Я прислала Ренджи сообщение, что мы утром вернулись из Нью-Йорка, – смутилась Рукия. В его присутствии она всегда менялась, становясь скованной и немногословной.
Бьякуя кивнул.
– Он его получил и отчитался.
Укитаке вздохнул.
– Путешествие вышло утомительным, но нам удалось пригласить отличного профессора по международному праву. Не так ли, Рукия?
– Вы провели прекрасные переговоры.
– С твоей помощью. Кучики-сан, я крайне доволен вашей сестрой.
Рукия бросила на него короткий взгляд. Надеялась на похвалу? Бьякуе было не так сложно понять ее чувства, как отреагировать на них.
– Я тоже ею доволен. – Он просто повторил чужие слова, но она вспыхнула. Должен ли он сказать, что Рукия отвратительно контролирует свои эмоции? Не сейчас, наверное.
Когда все вошли в лифт, Хирако, прервав очередной поток брани и насмешек, видимо, считавшийся у него деловым общением, поинтересовался:
– Что думаете по поводу новичка?
– По большому счету, я доволен, – сказал Укитаке, прислонившись спиной к стене. – Зараки может не нравиться мне как человек, но выгоды от сотрудничества с ним очевидны.
– Значит, вы тоже ставите деньги выше собственных опасений?
– Это не совсем так, Кучики-доно. Мне искренне нравился Айзен, сложно было представить себе более воспитанного и здравомыслящего человека, однако он не оправдал возложенных на него надежд. Зараки Кенпачи внешне куда более опасен, но его жестокость прямолинейна и понятна, а значит, предсказуема.
Минус один игрок. Скверно, но на другой результат он, в общем-то, и не рассчитывал.
Двери лифта распахнулись, их с поклоном встретил седой мужчина в элегантном фраке, в петлицу которого была вставлена крохотная бутоньерка. Галантно поцеловав руку единственной даме, он отчитался:
– Некоторые гости предупредили, что задержатся. Собрание начнется немного позже, чем планировалось.
– Что-то случилось? – Бьякуя не смог не заметить настороженный взгляд Укитаке. Обычно на то, чтобы выбрать и одобрить нового крупного игрока, уходил год, но с принятием в Готей Зараки сильно торопились. Для этого были причины, о которых он не знал? Кучики не любил недостаток информации. Стоило как можно скорее допросить Рукию, если, конечно, на сегодняшнем собрании его не сочтут нужным посвятить в детали возникшей проблемы. А в том, что она была, Кучики уже практически не сомневался.
Ресторатор Сасакибе Чоджиро пожал плечами.
– Ямамото-доно не просил меня ставить гостей в известность о чем-либо. – Верность Сасакибе старику была безоговорочной и никем в Готей не обсуждалась. Этот человек давно мог сам стать одним из ведущих игроков, но предпочитал оставаться в тени своего покровителя, беспрекословно выполняя все его приказы.
– Господин Кераку прибыл?
– Он на вертолетной площадке с Исэ-сан.
– Рукия, я пойду поприветствую министра, развлекайся. – Укитаке, сил которого, казалось, еще минуту назад могло хватить лишь на то, чтобы упасть в одно из кресел, собрался и, избавившись от точки опоры в виде плеча его сестры, исчез в лифте.
– Прошу вас следовать за мной.
Сасакибе проводил их в уютный круглый зал, в центре которого располагалось несколько отдельных столиков, а вдоль стен были устроены ниши под номерами от одного до тринадцати. Весь обслуживающий персонал состоял из пожилых вышколенных слуг, прекрасно справлявшихся со своими обязанностями. С Готей нельзя было подписать краткосрочный контракт, служение ему всегда было сделкой длиной в жизнь.
– Я к себе. Надо сделать пару звонков.
-
-
06.07.2013 в 15:59– Пока ты не нужна Укитаке, можешь провести время со мной.
Рукия кивнула. Едва они вошли в нишу, она нажала на кнопки пульта, опуская звуконепроницаемое стекло, позволявшее видеть все, что происходит в зале, но без помех вести переговоры. Судя по всему, она ничуть не сомневалась, что ее ждет допрос.
– Что тревожит твоего господина? – Бьякуя сел. В Готей его вкусы прекрасно знали. Должно быть, едва машина въехала на стоянку, на столике в окружении низких диванов появился горячий чай и чуть солоноватые сухие печенья.
Сестра устроилась у самого входа, опустив руки на колени.
– Вчера вечером позвонил Шунсуй Кераку, его разговор с господином Укитаке длился семнадцать минут. После этого мне приказали отменить заказ на обеденный рейс и перенести вылет на утро. Господин Укитаке собирался встретиться с министром до начала собрания в клубе, но тот не смог в силу занятости выкроить для него время.
Возможно, ей не нравилось следить за своим работодателем, но семья – это несколько больше, чем просто набор документов, заверенных алыми печатями. Клан означает ответственность, его интересы должны стоять выше личных желаний. Это Бьякуя проповедовал. В это он сам не верил. Все, кого он считал настоящей семьей, были мертвы, остальные иногда имели значение, как Рукия и дед, или уже ничего не значили.
– О таких вещах лучше сразу сообщать мне.
– Хорошо, брат, я учту.
Стекло поехало вверх. Ворвавшийся в кабину Абарай радостно стукнул себя ладонью по бедру.
– Рукия!
Девушка заметно оживилась.
– Ренджи! – Впрочем, она недолго сохраняла на своем лице улыбку. – Простите, брат, мы шумим.
Разумеется, он своим присутствием испортил радость встречи. Как это происходило у них без свидетелей? Сестра висла на шее у своего приятеля, позволяя кружить себя по комнате и хохоча во все горло? Даже странно, как быстро они поладили, стоило им с Хисаной забрать Рукию. Может, потому что Ренджи давно нуждался в человеке, который, будучи заперт в одном с ним мавзолее, не разучится веселиться и плакать? Рукия после всех пережитых невзгод хотела именно такого брата? Пахнувшего бензином, чертыхающегося, но радостного и теплого, способного ее отогреть? Впрочем, мечты не имели ничего общего с реальностью, каждый в этой комнате имел лишь то, чем располагал. Не мог ни дать, ни взять больше.
– Можете пообщаться. Мне сейчас ни от одного из вас ничего не нужно.
Абарай тут же рухнул на диван рядом с Рукией и что-то прошептал ей на ухо. Та фыркнула в кулак и так же тихо ответила.
Игроки тем временем продолжали прибывать. Наблюдать за этим было довольно интересно. В любой группе существуют небольшие частные объединения людей со схожими интересами или связанных общими целями. Искренняя дружба редко, но тоже встречается.
Оторибаши Роджуро, владелец звукозаписывающих компаний, сам в прошлом музыкант, больше известный прессе под прозвищем «Роуз». Даже не счел нужным заглянуть в свою кабину, сразу направившись к Хирако Шинджи, а вот прибывший с ним Идзуру Кира занял нишу под третьем номером, не желая притворяться, что интересуется делами своего нового босса. Оторибаши смело можно было вычеркивать из числа возможных сторонников, он ничем, кроме дел своей империи, толком не интересовался и во всех финансовых вопросах полностью полагался на мнение приятеля. К Кире он, к сожалению, совершенно не прислушивался, а ведь на того можно было немного надавить, используя Абарая, но права голоса на совете у игроков второго круга не было.
Следующим прибыл начальник главного управления полиции Японии, коренастый и немногословный Комамура Саджин. Он счел нужным лично обойти все кабины, за руку поприветствовав каждого из ключевых игроков. Бьякую он намеренно оставил напоследок. Когда немного зазевавшийся Абарай, наконец, поднял стекло, Комамура крепко стиснул ладонь Кучики.
– Я присоединюсь?
Следом за ним тут же проскользнул официант, поставивший на стол графин с бренди и тяжелый стакан.
– Вы сегодня один?
– Иба улаживает для меня кое-какие дела. – Взгляд у главы полиции был цепкий, почти бульдожий, а характер ему полностью соответствовал. Несмотря на свою безоговорочную преданность Ямамото, собственного мнения Комамура не стеснялся, а когда этого требовали обстоятельства, умел его отстаивать. То, что его правая рука был владельцем нескольких лайнеров с приносящими баснословные прибыли казино на борту, не гнушавшимся контрабандой и имевшим обширные связи на черном рынке, тоже никого не удивляло. Сой Фон Комамура доверял, но желал иметь и альтернативные источники информации. – Давайте сразу о деле. Я знаю, что вы не в восторге от Зараки и его компании.
– Конечно, знаете. – На правах хозяина Бьякуя наполнил его стакан. – Я своего мнения не скрывал.
– Дети, кыш отсюда. Пойдите пожуйте что-нибудь в общем зале, встреча сегодня затянется.
Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Комамура относил Ренджи к новичкам, как и всех, кто не занимал ведущих позиций в клубе, а при вторых игроках он предпочитал не откровенничать. Исключение, пожалуй, составлял только Хисаги Шухей, к которому глава полиции испытывал почти отеческие чувства после того, как его старый друг Тоусен предал доверие обоих.
– Кучики-доно? – Абарай не любил чужих приказов. Их он согласился терпеть только от Бьякуи.
– Идите, вам есть о чем поговорить.
Когда эти двое удалились, Комамура сам опустил за ними стекло и наконец сел.
– Я тоже против принятия Зараки Кенпачи в Готей. У меня есть на него кое-что, по вине этого ублюдка я потерял немало достойных людей. Иба другого мнения, он от него в восторге. В бытность этого Кенпачи дельцом с черного рынка они вместе провернули несколько отличных сделок. Он уверен, что слову и силе Зараки можно доверять.
– Вы прислушаетесь к своему помощнику или поступите так, как считаете нужным?
– Я пойду на поводу у обстоятельств, а они изменились. Ваши люди следят за Айзеном?
– Да. Его поведение вызывает беспокойство.
– Мои тоже. Я знаю, что Сой Фон послала кого-то из своих, да и Кераку направил парочку неплохих агентов, но этот урод заперся в подземном бункере под такой надежной охраной, что к нему даже хорошего чистильщика подослать невозможно. Многие пытались и проиграли свою партию. У Хирако Шинджи к нему имеется огромный счет, и этот тип, по природе своей немного прижимистый, на профессионалах решил не экономить. Однако прокололся даже подрывник-самоубийца, пытавшийся въехать на территорию поместья Айзена. Машину расстреляли и взорвали еще на подъезде, хотя я слышал, там все было спланировано и стандартный фургон доставки продуктов обязаны были пропустить.
– Полагаю, сейчас вы скажете, что Айзен не из тех акул, которых можно запереть в охраняемом аквариуме, предварительно вырвав все зубы.
– Этот человек попытался стереть с лица земли город, просто потому что тот ему мешал. Думаете, его остановит одна маленькая, крайне закостенелая, по его мнению, в своих принципах, но, к сожалению, при этом довольно могущественная группа?
– На территории Японии – остановит.
– Вы просто читаете мои мысли, Кучики. Час назад мне звонил Кераку. В отличие от моих парней, людей Сой Фон и, видимо, ваших соглядатаев, его ребята кое-что накопали. Слышали об организации, именующей себя «Эспада»?
Бьякуя кивнул. Он почти не сомневался, что знает об этих господах больше, чем Комамура, хотя, возможно, меньше, чем Ямамото и Кераку. Это немного удручало.
– Хотите сказать, что Айзену хватило денег их нанять?
– Не денег… Если верить людям Кераку, он довольно давно возглавляет эту шваль. Из нас всех только Шунсуй продолжал раз за разом перетряхивать ту историю с Каракурой. Кераку удалось выяснить, что незадолго до взрыва на химическом заводе среди инженеров числился европеец, не проработавший на предприятии и трех месяцев. Он погиб при взрыве, но интересным было даже не это, а его прежнее место работы – научная лаборатория в Германии, разрабатывающая инновационные технологии. Официально она принадлежит целой группе компаний, неофициально – Заэлю Аполло Гранцу, внуку довольно известного нацистского преступника, когда-то отличившегося изощренными опытами над заключенными концлагерей. Этот господин не слишком сильно отличается от своего расстрелянного предка. Восемь лет назад суд Германии приговорил его к пожизненному заключению за нелегальную продажу в страны третьего мира химического оружия. Формально этот тип повесился в тюрьме, но, согласно сведениям Кераку, это было подстроено «Эспадой», в которую тот вступил. Сейчас он под другим именем на вполне легальных основаниях проживает в Дакаре, полностью контролируя свои якобы распроданные компании, которые снова скупил на подставных лиц. В этой организации вообще много разного дерьма собралось. Некоторые из них в последнее время появились в Японии и ухитрились сразу уйти от нашей слежки. Готей, похоже, ждет новая война, а Зараки Кенпачи должен числиться в списке Айзена вместе с семейством Куросаки. Сейчас не время давать ему возможность сражаться в одиночку, даже если мне лично наплевать, сольют его компанию или нет. Я слышал, один из европейских экспортеров нефти, которому очень не нравится, что его собираются вытеснить с рынка, нанял не просто хорошего, а одного из лучших убийц «Эспады» практически за бесценок. «Зараки-групп» – слишком жирный куш. Если мы его сейчас потеряем, то Айзен подожмет под себя рынок, даже не вылезая из аквариума, как вы изволили выразиться. А у нефтяников большие деньги. Убедятся в собственной безнаказанности – и начнут лоббировать свои интересы. Проблем не оберемся.
-
-
06.07.2013 в 16:01– Но…
Конечно, он хотел провести время с Рукией. Они все в этой жизни многого желали и крайне редко это получали. Тогда почему Бьякуе неожиданно захотелось извиниться за свой приказ?
– Ренджи, это важно.
– Сделаю. – Абарай сорвался с места, едва не сбив с ног Сой Фон, пришедшую в сопровождении толстяка министра. Та, оценив обстановку в зале и отпустив Омаеду поговорить с Идзуру Кирой, направилась прямо к их кабинету. Комамура ее впустил. Приняв из рук Бьякуи пиалу с чаем, она опустилась на краешек дивана.
– Главный вопрос на повестке дня… – Сой Фон даже не стала дожидаться, пока упадет стекло. – Господин Ямамото хочет Зараки Кенпачи, потому что ему нужна приманка, которая позволит нам быстро и с минимальными потерями избавится от «Эспады», или ему на самом деле нравится этот псих? В первом случае я готова пересмотреть свое отношение к этому человеку, во втором считаю, что беспорядки, которые он способен учинить, будут для нас крайне хлопотными. – Голос у этой женщины был не слишком приятным.
Итак, личное дело или общие интересы? Бьякуя откинулся на подушки. Его месть ждала достаточно долго, еще немного времени она потерпит, к тому же открывалась прекрасная перспектива списать труп Зараки на иностранных киллеров.
– Судя по раскладу основных сил, мы все равно ничего не решаем. Не вижу лишних поводов для волнений.
– Вы, как всегда, спокойны, Кучики, но я свое мнение скрывать не стану. Ямамото-доно – умнейший человек, все мы с ним по-своему связаны и многим ему обязаны, однако Шунсуй Кераку в последнее время оказывает на него слишком большое влияние, а этот Зараки ходит у него почти в приятелях. Ему вообще такие безумцы нравятся. Как бы нас с вами не использовали, чтобы защитить его.
– Чистка собственных рядов? Несвоевременно, – покачал головой Комамура. – При всем уважении к вам, госпожа Фон, наш лидер сторонниками не разбрасывается.
– Помянем прежнего одиннадцатого? Нет, господа, вы как хотите, а я начинаю собственную охоту на эту «Эспаду». Мои люди выяснили, что некоторые из них уже прибыли в Японию.
– Оперативно, – похвалил Комамура.
– Интересуетесь?
– Конечно.
Сой Фон достала из-за широкого пояса компьютер, похожий на крохотный блокнот.
– Начну с главного. Барраган Луизенбарн – довольно примечательная личность. Старый еврей каким-то образом ухитрился сначала стать одним из некоронованных королей чикагской мафии, а потом обзавелся личной армией довольно опасных наемников, которых периодически сдает в пользование той или иной стране, ведущей войну. У нас с ним уже были столкновения из-за партии нелегального оружия. Не удивлюсь, если этот господин явился лично по мою душу.
– С армией? – хмыкнул Бьякуя.
– С двумя из лучших своих бойцов. Он в Японии уже неделю, и меня бесит, что я узнала об этом только сейчас.
– Лучше так, чем когда в вас уже летит пуля, дорогая.
Китаянка кивнула.
– Вы правы, Комамура-сан.
– Поговорим об остальных.
– Как вам будет угодно. Она повернула к ним компьютер.
– Знакомьтесь…
– Улькиорра Шиффер, – позволил себе перебить ее Бьякуя. – Аналитик, компьютерный гений, мастер узнавать чужие секреты, взламывая правительственные базы данных.
– Вы знакомы? – удивилась Сой Фон.
– Люди, для которых информация является источником дохода, осведомлены друг о друге. Господин Шиффер давно был бы трупом, не доехав ни до одной из европейских тюрем, если бы сам по себе был плох. Но у него, ко всему прочему, есть хорошая силовая поддержка. Если он в Японии, то сюда приехал и Гриммджо Джаггерджак.
– Примечательная личность? – поинтересовался Комамура.
Бьякуя пожал плечами.
– Кем только этот господин не побывал за свою жизнь… Военным летчиком и сомалийским пиратом, как наемник он принимал участие в десятке войн, потом организовывал подпольные бои насмерть, причем сам не раз выходил на ринг. Их отношения с господином Шиффером довольно запутанные и напоминают возню кошки с мышью. Правда, тут я не стану утверждать, что у мыши нет ни единого шанса сожрать кота.
– Поделитесь своими сведениями?
– Разумеется, госпожа Фон, это в наших общих интересах. А сейчас я хотел бы услышать вашу информацию. Это все гости?
– Нет. Еще приехал некто Ями Ларго.
– Наемник, отличающийся особенной жестокостью. Не слишком умен, но довольно живуч. Даже я слышал о нем, – признался Комамура. – Согласно моим данным, в «Эспаде» состоит десять человек. Четверо из шести… Думал, будет хуже.
– Это те, о ком я узнала, потому что они пользовались услугами одного из кланов, чтобы проникнуть в страну нелегально. Аэропорты проверили?
– Занимаются. Я для начала своих людей дернул.
– Тогда будьте любезны подключить на своем компьютере интернет, госпожа Фон.
– Зачем?
– Наберите в поисковой системе «Конференция экологов в Киото», нам нужен список выступающих.
– Кого я должна найти?
– Президента экологической организации «Акула».
– Эта эффектная блондинка – из «Эспады»? – удивился Комамура, заглянув через плечо Сой Фон.
– Тиа Халлибел. Пусть вас не обманывает внешность этой дамы. Ее экологи вооружены автоматами и гранатами, они имеют привычку решать проблемы животных и птиц, устраивая кровавые террористические акты. Хотя это никогда не было доказано.
– Прикажу проследить за ней.
– Это лишнее. Госпожа Халлибел утром покинула отель и сейчас в сопровождении трех подруг направляется в Токио на арендованной машине.
– Вы знали, что задумал Айзен? – возмутилась Сой Фон.
Бьякуя покачал головой.
– Нет. Просто на мою территорию проникла довольно опасная личность. Это могло быть простым совпадением, но я предпочел знать, чем она будет заниматься.
Увлеченные разговором, они не заметили, что в зал прошли Укитаке и Кераку. Если покровитель Рукии решил отдохнуть в своем кабинете, то министр обороны предпочел присоединиться к ним, постучав пальцами по стеклу.
Комамура открыл.
– Кого обсуждаете, господа?
– «Эспаду», – нахмурился Бьякуя.
Шунсуй хлопнул себя ладонью по лбу.
– Простите, дорогой Кучики, совсем забыл с вами связаться.
– Или не захотели?
– Знаю, что не поверите, но на этот раз действительно забыл. Тем более что Яма-джи и так собирался объявить на совете. Кого успели найти и обсудить?
– Гриммджо, Улькиорру, Баррагана, Ларго и Халлибел, – отчитался полицейский.
-
-
06.07.2013 в 16:01– Госпожа Рецу? – удивилась Сой Фон.
Кераку улыбнулся.
– Ну, знаете, что обычно говорят про тихий омут… Ладно, проехали. Учитывая, что Нойтора не работает даром, а европейцы оплатили Зараки, Унохане ничего не грозит. Давайте лучше я подкину вам еще одного маньяка. Зоммари Реру, самопровозглашенный жрец культа Вуду, который обладает довольно интересным умением обзаводиться последователями везде, где только появляется. Адепты его секты под воздействием психотропных препаратов и мощного гипноза быстро превращаются в покорных рабов, готовых выполнить любой приказ хозяина. Я видел некоторые его работы. Когда с виду мирная старушка взрывает себя в полном людей кафе, это довольно мерзко.
– Семь из десяти.
– На то, что господа Ганц или Аарониеро появятся лично, я бы не слишком рассчитывал. Один не выползает из своего паучьего гнезда, другой в группировке отвечает только за финансовые вопросы.
– Остался последний убийца.
Кераку устало взъерошил собственные волосы, глядя на графин с бренди.
– Комамура, вы просто предатель своей родины. Как можно пить эту сладкую гадость вместо прекраснейшего сакэ?
– Велеть вам принести?
Шунсуй махнул рукой.
– Некогда. Давайте, Кучики, я же вижу, вы знаете.
Бьякуя кивнул.
– Койот Старк. Возраст, внешность и настоящее имя неизвестны не только нам, но и главам десятка спецслужб, безуспешно гоняющимся за ним долгие годы. Стрелок экстра-класса, выполнил все заказы, за которые брался. На его счету в основном главы всевозможных правительств, могущественные военные и политики. Этот человек не промахивается никогда.
– Значит, чья бы голова ему ни понадобилась, самое время приносить соболезнования? – нахмурилась Сой Фон. – Хорошо, что его здесь нет.
– Он здесь, – отрезал Кераку. Его серьезность тут же сменила улыбка. Почесав небритую щеку, он почти честно удивился, глядя за стекло:
– Какой сюрприз увидеть этих двоих вместе. Пойду поздороваюсь, пока не поубивали друг друга. – Подняв перегородку, он направился приветствовать Унохану Рецу и Маюри Куроцучи, сопровождаемых своими неизменно молчаливыми личными помощницами.
– Думаете, он боится? – тихо спросила Сой Фон, казалось, позабыв о своей немного ревностной неприязни к министру.
– Шунсуй Кераку – разумный человек, он не может не осознавать всю степень опасности своего положения, – нахмурился Комамура. – Но это не страх. Нас тринадцать, их десять. Плохо то, что мы на своей земле. Есть кого защищать, на кого оглядываться.
– Я бы наоборот сказала, что это хорошо. Поддержка сильнее.
Бьякуя был более склонен согласиться с Комамурой. Он подумал о Рукии. Почему-то сразу именно о ней. Успел привязаться к девочке больше, чем думал? Бросив взгляд на сестру, он остался недоволен тем, как она бледна, какой хрупкой и одинокой кажется за столиком в центре зала. Зачем она так стремилась в Готей? Чтобы быть полезной для новой семьи или желая стать ближе к нему? Бьякуя понял, что хмурится. Он не хотел, чтобы его любили, не она и не сейчас.
– Пока нас двенадцать. Что касается страха… Помните случай два года назад? Захват заложников в торговом центре. Холл весь в огне, перепуганные покупатели беснуются, пытаясь сбежать. Обвешанный взрывчаткой псих держит пистолет у виска беременной девицы. Возможности точного выстрела никакой. Тот, кто уже расстрелял тринадцать человек, лишь изредка мелькает в дыму мимо стеклянных дверей, стреляя в тех, кто пытается через нее сбежать. Шансы попасть в него и не задеть ни заложницу, ни взрывчатку – нулевые. Господин Комамура, кто убил этого ненормального?
Глава полиции хмыкнул.
– Клянусь, этот случай должен войти во все учебники для будущих снайперов!
– Кто стрелял? – спокойно повторил свой вопрос Бьякуя.
– Лично министр обороны Кераку Шунсуй. Сначала он прислал мне в помощь капитана Исэ, но когда та доложила обстановку, признав, что не справится, приехал лично.
– Пожалуй, не стану торопиться заказывать панихиду, – сказала Сой Фон.
– Это не страх, господа, это предвкушение. Мы все не любим воевать и обошлись бы без лишних жертв, но когда противник все же берет за горло, лучше, если это будет рука, достойная к нам прикоснуться. – Он встал. – Мугурума Кенсей прибыл. Значит, отсутствует только Зараки Кенпачи. Если он заставит ждать себя больше пяти минут, я ухожу.
– Не заставит. – Сой Фон поднялась следом, глядя на разъезжающиеся двери лифта. – Вам это не кажется насмешкой – заявлять в качестве второго игрока любовницу?
Комамура пожал плечами.
– Может, ему правила не объяснили?
Похоже, это намеревалась сделать Рукия. При виде рыжей девушки, сопровождавшей Зараки, она поспешила им навстречу. Иноуе Орихиме, о которой Бьякуя знал все, вплоть до цвета нижнего белья и предпочтений в выпечке, приветливо помахала ей рукой.
– Они с вашей сестрой знакомы?
– Учились в одной школе.
Выслушав что-то говорившую ему Рукию, Кенпачи только пожал плечами. Перегородка как раз поднялась вверх, и Бьякуя, услышал его ответ:
– Рыжая, спустись вниз и позови Мадараме.
– Но мы с подругой столько не виделись…
– Я провожу тебя, Орихиме. – Его сестра все же была человеком добрым. Укитаке-сан не станет возражать.
Когда двери лифта закрылись за девушками, Зараки обвел взглядом присутствующих. Немного задержался на Унохане, и насмешливая ухмылка на его губах стала выглядеть похабно, как у сытого кота. Затем он дружески кивнул Кераку. Шинджи и Роуз его совершенно не заинтересовали, в отличие от удостоенного короткой улыбки Кенсея. Укитаке вызвал чуть большее любопытство, почти тягучее, взвешивающее, но был отвергнут за ненадобностью, как, впрочем, и Маюри. Когда Зараки Кенпачи, наконец, удостоил вниманием их группу, то первой оценил и взвесил Сой Фон, затем ухмыльнулся, разглядывая Комамуру, и резко переключился на Бьякую. Если взглядами можно было сцепиться, то именно это они и сделали. Разорвать этот зрительный контакт было совершенно невозможно, да ни один из них и не хотел этого. Его собственная клокочущая стальная злоба, чужое солнечное золотистое бешенство… Они мешали друг другу. Дышать, что-то говорить, быть королями этой соленой от крови жизни. Кучики чувствовал удовлетворение, понимая: для этого человека он сейчас больше чем пустое место, кость, застрявшая в горле, инородная, неприятная, наверняка болезненно ноющая…
– Кен-чан!
Зараки проиграл эту битву, но Бьякуя не почувствовал удовлетворения. У того просто нашлась веская причина переключить внимание на девочку с безобразно розовыми волосами, выскочившую из лифта.
– Багажник? – еле сдерживая злость, прошипел Зараки.
– Ага.
– Почему тебя не задержали?
– Кто? Думаешь, твоя рыжая и ее подружка на это способны?
– Мадараме и Аясегава.
– Усыпляющий газ. Маки-Маки для меня прикупил по случаю. Ты сам говорил: неважно, сколько у парня стволов, иногда главное – эффект неожиданности. – Она показала спрятанный за спиной противогаз. – Кстати, там у многих шоферы заснули. Извините, переборщила.
– Какие-то проблемы? – поинтересовался у Зараки Сасакибе.
Кенпачи опустил свою тяжелую руку на худое плечо девчонки и взглянул на всех собравшихся волком.
– Моя, чтоб ее, вторая. Ячиру Кусаджиши, любить не прошу, уважать тоже не за что. Но кто обидит, шею сверну.
– Идиот, – едва слышно вздохнула Сой Фон. – Куда катится этот мир? Мы принимаем в Готей детей.
– Мне интересно, кого он проклянет за этот выбор, когда услышит про «Эспаду».
– Себя. Такие всегда начинают с самого себя, – холодно отрезал Бьякуя. – Потом дойдет очередь до каждого из нас. Вам это не понравится.
«В отличие от меня». Он отчего-то был практически уверен, что, бросив вызов Зараки Кенпачи, не пожалеет об этом. Впервые за много лет сердце билось горячо и жадно. Где-то глубоко внутри отчаянная жестокость поклонилась горечи, приглашая на танец, и та приняла ее руку в надежде, что впервые для убийства у него будет еще одна веская причина – желание вернуть себе улыбку.
-
-
06.07.2013 в 16:02– Стой, твою мать.
Приказ, особенно в такой форме, Бьякуя предсказуемо проигнорировал. Как, впрочем, и предложение остаться на банкет по случаю избрания нового одиннадцатого. Чего он не ожидал, так это того, что Зараки Кенпачи тоже окажется не из тех, кто любит подобные вечеринки. Получив свой вожделенный пропуск к базе данных и общим счетам Готей, он довольно равнодушно выслушал всю информацию об «Эспаде» и заявил:
– Пить буду со своими парнями. Вы мне пока чужие, как дальше сложится – видно будет. Кераку, присоединяйся, если захочешь.
Министр обороны почти расстроился:
– Мне сейчас не до выпивки.
– Ну, как знаешь.
Едва Зараки покинул главный зал клуба, Ямамото-доно поднял руку, распуская Готей.
– Торопиться никому не советую, – предупредила Унохана Рецу. – На стоянке все еще много газа. Ваши люди почти пришли в себя, но Исане требуется час, чтобы окончательно привести их в чувство.
Кучики решил не тратить время. Как и у большинства, в его распоряжении была охрана, ожидавшая у здания клуба. Когда ты вступаешь в войну, отсчет времени начинает идти на секунды, и сейчас он не мог позволить себе тратить его на Зараки.
Двери лифта плавно разъехались.
– Решил вздремнуть в гараже вместе с остальными? Сказали же, газ еще не выветрился. – Разумеется, этот тип вошел в кабину следом. Бьякуя взглянул на его горло. Всего одно уверенное движение руки… Нет. Слишком просто. – Не хочешь обсудить, почему передумал?
Кучики нажал на кнопку первого этажа. Набрал номер на телефоне.
– Одну машину сопровождения оставить для Рукии. Доставить ее в особняк.
– Игнорируешь. – Кенпачи хмыкнул. – Ладно, черт с тобой. – Он тоже позвонил. – Снимите снайпера с вышки, этот тип больше не понадобится. – Зараки прислонился к стене кабины. – Думал немного пострелять в тебя, Кучики.
Бьякуя медленно поднял на него глаза. Как бы ни заняты были сейчас его мысли «Эспадой» и безопасностью собственного клана, оставить эти слова без внимания он не мог.
– Повторяешься, Зараки. Ты в меня уже стрелял.
Кенпачи пожал плечами.
– Так и думал, что ты на меня не из-за бабы взъелся. Я во многих стрелял, знаешь ли. Именем каждого, конечно, не интересовался, но ты лжешь, Кучики. – Он постучал по виску. – Лица каждого вот тут. Твоего нет, извини, если разочаровал.
– Нисколько. Меня мало волнует то, что происходит в твоей голове.
– Странный ты какой-то, – хмыкнул Зараки. – Смотришь так, будто порвать готов, но отчего-то не рыпаешься.
– Не сейчас.
– С настоящей ненавистью так не бывает. Если человек тебе как кость в горле, никаких «когда-нибудь» и «потом» не предусмотрено. Не можешь не бить – бьешь. Остальное мусор.
Самым отвратительным было то, что Бьякуя понимал Кенпачи. Врагов клана он уничтожал с тем безразличием и равнодушием, с каким уверенный в своей карте игрок ставит на кон все, что имеет. Он просто работал, чтобы ему всегда везло с раздачей, знал трюки каждого из возможных противников, готовился к партии, и та всегда выходила предсказуемой и скучной. С убийцами отца было иначе. Он бил потому, что только так мог жить и дышать. Быть не просто главой клана Кучики, обеспокоенным процветанием семьи и царящей в ней дисциплиной, но Бьякуей. Сыном своих родителей, человеком, раздираемым на куски огромной любовью к мертвецам, своей жаждой крови. Раньше он принимал и понимал себя любым, но после смерти Джонсона Бьякуя чувствовал себя так, будто у него отняли воздух, зачем-то оставив воду. Он пытался научиться заново дышать и улыбаться, но ничего не вышло. Сейчас все было хорошо, злость давала свободу от сомнений. Но что с ним будет, когда не станет Кенпачи? Впрочем, как раз такие вопросы и есть мусор.
Лифт остановился. Он широким шагом преодолел просторный холл, двери услужливо разъехались. Охрана привычно встала полукругом, прикрывая его и вышедшего следом Зараки от любой возможной атаки. Кучики почувствовал холодок, скользнувший вдоль позвоночника. Где? Он взглянул по сторонам в поисках угрозы. Крыши домов вокруг клуба во время встреч всегда контролировали люди Кераку.
Рядом Кенпачи, похоже, тоже безоговорочно доверявший своей интуиции, с шумом втянул носом воздух. Стоп, он говорил, что собирался стрелять в Бьякую, значит должна быть хоть одна открытая точка.
– Где твой снайпер?
Зараки не стал уточнять, зачем ему потребовалась такая информация, махнув рукой в сторону едва различимой в темноте вышки подъемного крана.
– Специально пригнали на одну из заброшенных площадок, чтобы…
Договорить он не успел. Бьякуя увидел вспыхнувшую на лбу Кенпачи алую точку и до того, как люди в черных пиджаках успели что-то предпринять, толкнул Зараки обратно в холл, убирая с линии огня. Неизвестному убийце его выходка не понравилась. Вслед за первой разрывной пулей, угодившей в тяжелую стеклянную дверь, последовала вторая. Чутье заставило Бьякую, сбив Зараки с ног, самому податься немного влево. Раздробленная лопатка взорвалась болью, хорошо, что навылет. Ударной волной его швырнуло на Кенпачи. Рот наполнился пенящейся кровью. Значит, задело легкое…
– Ты чего? – шепотом спросил Зараки, глядя на него странными, горящими, как у взбешенной кошки, глазами.
Слабеющей рукой Бьякуя вцепился в ворот его рубашки.
– Только я имею право тебя убить, – прохрипел он.
Кровь с его губ капала Зараки на лицо, вокруг бесновалась охрана. Кенпачи положил руку ему на затылок. Хотел перевернуться, подминая под себя, закрыть от новой атаки, если она будет, но не рассчитал силу. Кучики просто рухнул на него, окровавленные губы коснулись чужих губ, немного сухих, обжигающе горячих. Мир просто утонул, растворился в боли, сбившемся дыхании и шальном, нелепом в сложившейся ситуации возбуждении.
-
-
06.07.2013 в 16:03– Босс, уже рассвет. – Аясегава поставил перед ним десятую по счету чашку кофе. – Может, приготовить вашу обычную…
Зараки его перебил:
– Людей в Каракуру послали?
– Да. Док и его дети через два часа будут на нашей базе на Хоккайдо. Ячиру и лучшие люди Мадараме уже там. Не стану врать, будто мне это нравится. Мы остались практически без прикрытия.
– «Шкафы» Иккаку сейчас привлекают слишком много внимания. Проще будет передвигаться без лишней мебели.
– Мы начинаем охоту? – Аясегава жадно облизнул яркие губы.
– Сядь. – Сам Зараки вопреки своему приказу встал и подошел к окну. Глядя на серый в предрассветной дымке Токио, он хмурился. – Мы спланировали покушение на Кучики спонтанно. Час потратили, чтобы подогнать кран к одной из строительных площадок. Сколько людей было в курсе?
– Пятеро и исполнитель, включая нас с вами.
– Когда я звонил, чтобы дать отбой, кто мне ответил, если твоих людей расстреляли через пять минут после того, как они прибыли на место? Киллер уже должен был сидеть на вышке и не отвлекаться на посторонние разговоры. Значит, у него есть сообщник. Тот, кто знает, что я не запоминаю ни имен, ни голосов тех, кто на меня работает, но понимает, как ко мне обращаться, чтобы я ничего не заподозрил. Вывод только один: нас слушали.
– Мадараме каждый день проверяет…
– Пусть делает это раз в пять минут. Сменить всю связь, пересмотреть личные дела наших сотрудников, каждого, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение, изолировать. Уничтожить все документы, которые могут бросить малейшую тень на компанию. Лучшие хакеры должны каждую секунду проверять систему безопасности. Никаких сделок без моего личного одобрения. Дом закрыть. Я пока буду жить в офисе, вы с Иккаку – тоже.
Аясегава нахмурился.
– Босс, выглядит так, будто мы – загнанный в берлогу зверь, а не охотники.
– Мне раньше только однажды спасали жизнь. При всем уважении к доку, он из тех, кто тратит свое время на всякого. Кучики другой. Он заслонил меня, человека, которого хочет порвать на куски собственноручно.
– За что? – удивился Аясегава. – Вы ему чем-то насолили?
– Я в него стрелял.
– Когда?
– В этом-то вся загвоздка. Я не помню.
– Но верите ему?
Кенпачи кивнул.
– Таким глазам нельзя не верить.
– Каким? – Кенпачи промолчал, а Юмичика вздохнул. – Босс, я знаю, что вам это не свойственно, но вы случайно не переоцениваете все случившееся? У Кучики мог просто сработать рефлекс.
– Вряд ли. Он сделал это осознанно. Потому что ни одна тварь, кроме него самого, не имеет права свернуть мне шею. Ты должен знать, что это такое, Аясегава.
Когда-то Юмичика оказался просто подарком судьбы. Он разбирался в делах Гинко намного лучше Мадараме. В его голове накопилось столько сведений, что через пару дней Кенпачи надоело слушать, тогда он велел все записать и разложить по папкам. На складе, превращенном в дом и контору, кипела жизнь. Из старухи вышла приличная нянька и помощница по хозяйству. Она не горела желанием возвращаться в свой магазин, даже бухать перестала после того, как по пьяни чуть не подорвалась на растяжке у входа. Когда босс Гинко позвонил, у Зараки уже был план и снайперская винтовка, которую достал Мадараме. Едва Кенпачи вошел в офис, его обыскали на входе. Мужик, который ждал в кабинете, немного расслабился и довольно улыбнулся.
– Смело, но глупо.
– Пошли своих парней на крышу высотки в двух кварталах отсюда.
– Зачем?
– Пусть прогуляются, а я пока выпью.
Разумеется, якудза спустя полчаса вернулись с винтовкой.
– Это только одна точка снайпера, а их шесть. Мои ребята – военные. Про отрубленные пальцы и прочую херню они ничего не знают, но стреляют хорошо. – Он набрал номер. – Пятое окно слева.
Стрелок обошелся недорого: Юмичика заставил отработать кого-то из своих бывших любовников. Где-то звякнуло стекло. Кенпачи решил, что если парень ищет постоянную работу, она у него появилась.
– Или я уйду отсюда через два часа, или никто не выйдет. – Он кинул на стол снимки. – Теперь поговорим.
Диалог получился продуктивным и взаимовыгодным. Кенпачи стал обладателем обширных территорий. Его новый партнер после организации двух покушений на Зараки всплыл в порту с дыркой от пули между бровей. Земли стало еще больше, жизнь налаживалась. Хозяйку он отправил доживать свой век в Европе. Как выяснилось, зря: от скуки старуха спилась, и через год пришла телеграмма от ее сиделки с вопросом, как устроить достойные похороны. Мадараме слетал и все организовал. Зараки не поехал, не на кого было дела оставить, только урну с прахом хранил до сих пор. Родными людей делают не бумажки, а жизнь. Своего бывшего любовника хозяйка утащила на тот свет за собой. Его жена не постеснялась попросить у приемного сына прежнего Кенпачи денег. Тот дал. В долг, но без процентов и с большим сроком погашения. Такой теперь была его работа, но он ее ненавидел. Жалкие трясущиеся мужики, заплаканные бабы, сопливые дети… Доходы росли пропорционально отвращению ко всему вокруг. От скуки он даже развязывал войны с наркоторговцами и кланами, которые пытались лезть на его землю.
– Все это для нас слишком мелко, парни. Надо подниматься выше.
Мадараме был согласен, а Аясегава… В дурной голове их красавчика творилось непонятно что. Он мог пропасть на несколько месяцев, а потом неделями не вылезать из офиса. Если звали немного пострелять, никогда не отказывался, если требовалось пошевелить мозгами, которые у него были, орал: «Какого черта решили, что я на вас работаю?», – потом стягивал резинкой волосы, смывал свою блядскую раскраску и с головой зарывался в документы, находя оптимальное решение проблемы.
– Тебе бы учиться, – однажды сказал Кенпачи. – Нам свой законник не помешает.
– Позже, – отрезал Аясегава, а через месяц снова исчез. Вернулся он уже зимой, загорелый, потасканный, как кошка, перепутавшая январь с мартом, но довольный.
– Ты хотел большое дело, босс? Если выгорит, я твой. Захочешь – хоть на балерину выучусь.
Зараки просмотрел документы, брошенные Юмичикой на стол. В них говорилось о каком-то солидном бизнесмене, владельце собственного банка. Вот только рожа у него было знакомая, Кенпачи уже видел этого типа, позирующего с красавицей женой и тремя сыновьями, на несколько иных снимках.
– Бери кого хочешь.
– Вы не поняли, уважаемый Зараки-сан. – Аясегава улыбнулся. – Мне мало прибить его член над кроватью, я хочу все. Смотреть, как трахают его жену, получить банк, знать, что эта скотина снова упала туда, откуда поднялась. Если мне этого будет мало, тогда да – гвозди и гениталии. Это хороший бизнес, почти легальный. Вы же хотели новую игрушку? Берите – дарю, у меня даже план есть.
Кенпачи тогда поинтересовался:
– Тебя многие имели, почему именно он?
Юмичика пожал плечами.
– У меня была мечта. Семья, как у мамы с папой, дети. Двое мальчиков, одна девочка. Я был одержим своими желаниями. Когда в детском саду другие дети играли в машинки, я завел себе подружку. Делал вид, что прихожу с работы, она расставляла пластмассовые чашки, сажала вокруг стола кукол, и мы ужинали, а я рассказывал, как дела в офисе. Ерунда, конечно, но мне больше всего нравилось, открывая дверь в свой выдуманный мир, говорить: «Я дома», и чтобы мне радостно отвечали: «С возвращением, дорогой». Даже когда мать заболела, а отец все время проводил в больнице, я сам продолжал эту игру. Представлял, что брат – это мой ребенок, а жена скоро вернется с работы, семьи же разные бывают…
– Зачем ты мне все это говоришь?
– Потому что я ненавижу теперь эти фразы. Он говорил: «Я дома», – Юмичика хмыкнул. – И надо было сказать: «С возвращением, папочка». Если я медлил с ответом, получал по лицу, но даже если отвечал, это ничего не меняло. Он тащил меня на кухню и заставлял накрывать на стол. Потом насаживал на свой член и трахал, пока пил чай или рассказывал, как у него прошел день. Потом в спальне я, воя от боли, должен был, как заученный урок, твердить, какой у него большой и твердый, как я люблю, когда папочка рвет своим членом мою похотливую задницу. Потом приходил доктор, зашивал меня, поил таблетками, а через неделю все повторялось. Всего два слова – «Я дома» – и меня начинала бить истерика, до сих пор бьет. Можно привыкнуть к сексу и побоям, научиться не орать от боли, улыбаться, когда хочется блевать, только разочарования забываются с трудом. Я ненавижу мужиков с их самодовольными рожами и членами, но на милую девочку с румяными щеками и белым домашним передником у меня уже не встанет, а значит, ничего не будет – ни дома, ни радости в него возвращаться. Я забуду только когда умру, а в аду вряд ли поощряют счастливые браки.
– Делай что хочешь.
-
-
06.07.2013 в 16:04– Дальше без меня. – Кенпачи вышел. Он был внизу с парнями, когда охранники банкира съездили за его бабой. Холеная и надменная на снимках, она тряслась от страха, глядя на кидавших на нее не слишком вежливые взгляды небритых мужиков. Зараки ждал развития событий. Через десять минут бледный банкир вместе с женой спустился вниз, и Кенпачи вернулся в офис.
– Что дальше?
Аясегава сидел в его старом и потрепанном, но любимом кресле, доставшемся по наследству вместе со складом. На столе перед ним стояла бутылка виски.
– Босс, я напьюсь?
– Ты отпустил его?
Юмичика покачал головой.
– Дал выбор. Просто захотелось узнать, что те слова значили для него. Я велел ему послать за женой и сыновьями. Сказал: если он трахнет свою бабу у них на глазах так же, как драл меня, мы дадим отсрочку. Он ей позвонил… Ублюдок набрал номер и, заикаясь от страха, продиктовал мои условия. Ты сам видел, она приехала одна, сказала, что не позволит втягивать в это детей. Они давно женаты, думаю, эта баба знала, как ее муж развлекался на стороне, пока не начал трястись за свою репутацию. Вот и предположила, что зрелище будет не для ее невинных чад. Завтра посмотрим, есть ли там семья и у кого в ней яйца.
– В смысле?
– Мы его обложили. Из страны не уедет, до полиции не дойдет. Если к утру подохнет, пусть его родные катятся на все четыре стороны. Говорят друг другу «Я дома» и «С возвращением». Если нет… – Он поднял на Зараки красные от усталости, совершенно пустые глаза. – Просто пуля, никаких больше выкрутасов с долгим мучительным гниением на дне. Когда я был ребенком, он казался мне монстром, но сейчас я вижу перед собой ничтожество, которое даже травли не заслуживает. Мне скучно, Зараки-сан. Скучно, тошно и стыдно за свой страх. Даже самому в эту падаль стрелять не хочется.
– Один из наших сделает.
– Не нужно, – покачал головой Аясегава. – Она его прикончит. Для нее семья многое значит, только это не он, а ее дети.
Юмичика оказался прав. Жене банкира удалось все обставить как самоубийство. Учитывая положение дел ее мужа, никто не удивился тому, что он отравился. Даже полиция не слишком лезла в это дело, после того как Аясегава заплатил кому нужно. Из страны эта решительная женщина не уехала. Скитаться где-то без денег? Зачем? Кенпачи предложил ей работу и не прогадал, хватка у мадам была просто акулья. Банк стал приносить фантастические прибыли, склады ушли в прошлое. Теперь они отнимали не дома и машины, а заводы, фабрики и офисы. Новый уровень, мать его, только грязь та же. Нет, они пытались притворяться, что это жизнь, о которой стоило мечтать. Иккаку менял баб и яхты, Юмичика открывал благотворительные фонды и приюты, коллекционировал дипломы и как-то даже сходил к алтарю. Кенпачи перетащил в новый роскошный кабинет старое потрепанное кресло и стал задумываться о том, что растет из его дочки. Личная жизнь тоже должна была как-то соответствовать новому статусу, но с ней не складывалось. Когда Мадараме начинал пить, выставив за порог чемоданы очередной длинноногой куклы, Аясегава ржал и принимал ставки на то, как скоро тот подцепит новую шлюху. Потом сам срывался из дома от своей пухленькой женушки, которая готовила обеды из семнадцати блюд, не претендовала на то, чтобы быть красивее мужа, и ангельским голосом напевала: «С возращением дорогой!». У него руки чесались врезать этому добрейшему существу за то, что при всех достоинствах оно не имело одного, главного недостатка – члена. У Кенпачи тоже не все было гладко. Одна любовница не поладила с Ячиру, другая – с ним, третья требовала слишком много внимания. Он не винил этих женщин. Они просто хотели, чтобы их замечали, а он не знал, какого черта нужно тратить на это время. Перешел на дорогостоящих, щедро оплачиваемых профессионалок, называвших себя певицами или актрисами. Тех все устраивало, Кенпачи тоже, а вот Мадараме и Аясегава бесили. Встречаясь, они грызлись по любому поводу, орали так, что стекла в окнах дрожали, но стоило Иккаку попасть в неприятности, Юмичика бросался его спасать, а Мадараме глаз не спускал с Аясегавы, сидя в больнице, когда из того после очередной разборки вынимали пулю, даже бабу его с ее обедами выставил. Когда эти два придурка в очередной раз сцепились, Зараки запер их в офисе с водкой, закуской, тремя пачками презервативов и двумя пистолетами, под страхом смерти запретив охране открывать дверь.
– Меня достали ваши разборки. Делайте что хотите, убивайте друг друга или начните, наконец, трахаться, но дайте мне спокойно работать.
Через неделю, когда он вернулся с переговоров, из мебели уцелело только его кресло.
– Мне тоже осточертело все ломать, – признался он, глядя на своих покрытых синяками и ссадинами затраханных подчиненных. – Давайте каким-то производством, что ли, займемся.
– Босс, мы можем поговорить об этом завтра? – заныл Аясегава. – Нам с дорогим Иккаку надо поесть, помыться и найти себе жилье. Я не буду жить там, где он своих кур трахал, а дом придется жене оставить, она его заслужила.
Мадараме чертыхнулся, но спорить не стал. Кенпачи остался доволен всем, кроме того, что его кабинет стал для ублюдков запасной койкой. На следующий день появилась «Зараки-групп» со своим первым заводом по производству бензина.
– Я смыслю в мести? – Юмичика хмыкнул. – Всегда считал себя в этом деле полным неудачником. Как вы тогда сказали, босс… Осточертело ломать? Вот и мне. Долго сам себя накручивал, собирал топоры, а потом просто отпустило. Только тот факт, что я их закопал, долго не прибавлял жизни никакого смысла. Потом все как-то завертелось, само… Я под собой земной шар не раскручивал, не умею этого делать. Такие финты скорее по вашей части.
Кенпачи ухмыльнулся. Бешенства ему до сих пор было не занимать. Юмичике нравилось его прятать, но до Бьякуи ему было далеко. Застывшая ледяная маска… Когда она на миг треснула, Кенпачи обожгло без искусственного стимулирования своих чувств наркотой. У него сердце забилось чаще, но не от летящих пуль. Не от вида крови… Чужая жажда жить и гореть воткнулась ему в грудь острым саднящим шипом. Он раскачивал его, пытался выдернуть с мясом, но упрямая штука засела крепко.
– Аясегава, что я должен предпринять? Если бы меня заслонил собственный охранник, я обеспечил бы ему лучшее лечение, дал кучу бабок, пристроил детей в хорошие школы. А для Кучики мне что сделать? Цветов ему послать? – он хмыкнул. – Нет, что ублюдок хочет, я примерно догадываюсь. Просто умирать в мои планы пока не входит.
– Может, для начала узнаем, где и когда вы пытались его продырявить?
– Не трать на это время. Сейчас важнее «Эспада», а об остальном Бьякуя сам мне расскажет. Мы едем к нему в больницу. Вели Мадараме подать машину.
– Босс, может, сначала проверить связь и надежность охраны?
Он хмыкнул.
– Нет. Думаю, наш стрелок уже у клиники. Если его цель – я, то нахрена было палить в Кучики, когда промазал? – Кенпачи оскалился. – Разозлился, гад. Не привык проигрывать, а значит, нам сегодня будет очень весело, парни. Давайте начнем вечеринку.
– Проверить возможные позиции для стрельбы?
– Лучше, чем люди Кераку, ты этого не сделаешь, а его крошка-капитан наверняка уже обо всем позаботилась. Клиника принадлежит Унохане, так что по ее коридорам убийцы расхаживать не будут.
– Остается обстрелять наш кортеж?
– Бред собачий. Шансы, что я после покушения буду разъезжать в своей машине? Скорее в одном из джипов охраны, но в каком из них?
– Хотите сказать, что нам ничего не грозит?
– Нам – нет.
– Не понимаю, – сказал Аясегава. – Зачем тогда мы едем? Сами сказали про точки и охрану клиники. Что, и впрямь цветы решили отвезти?
Кенпачи подошел к столу и распечатал один из файлов, присланных из Готей.
– Мне эта рожа не нравится. – Кенпачи ткнул пальцем в фотографию огромного негра в каких-то ритуальных одежках. – Зоммари Реру. Не люблю мозготрахальщиков еще со времен психушки. Сам я оказался не подвержен гипнозу, но видел вменяемых парней, которые после общения с одним таким доктором напоминали жизнерадостных макак. – Унохана не пустит на свою территорию чужих, но насколько хорошо сумеет проконтролировать своих? Кучики сейчас самый уязвимый из Готей.
– Босс, а вы иногда хорошо соображаете. – За удивление в голосе Аясегава заслуживал подзатыльник, и Кенпачи его отвесил. Не слишком сильный, не признаваться же, что он голову сломал, обдумывая, что может угрожать Бьякуе. Не дочери или парням. Не империи, созданной таким потом, а ублюдку с надменной рожей и солеными от крови губами. Потому что это только между ними. Убийцам Айзена в их дела лезть не следовало. А от всего, что ему мешало, Кенпачи привык избавляться быстро.
-
-
06.07.2013 в 16:05– Готей мне начинает нравиться, – признался Юмичика, с любопытством разглядывая не баррикады из какой-то техники, установленной прямо посреди коридора, а седоволосого мальчишку, лежащего с книжкой на одной из пустых каталок. Рядом с ним примостилась немного нетрезвая, но совершенно потрясающая девка в деловом костюме с провокационно короткой юбкой, задранной чуть выше линии чулок. – Значит, додумались до того же, что и мы.
– Это наши новенькие? – грудным колосом поинтересовалась красотка у своего крохотного босса. Тот кивнул, отложив в сторону книгу. Женщина наградила их оценивающим взглядом. – Ну, ничего так. Особенно лысый. – Перехватив взгляд Иккаку, она пояснила, делая глоток пива из банки: – Таких номеров не бывает, милый. Все белье на заказ шью, и да, они настоящие.
Мадараме хмыкнул и увернулся от удара лиловым ноутбуком по затылку.
– Мацумото, прекрати ерничать! – Седой малыш спрыгнул с койки и, подойдя к Зараки, протянул руку. – Хицугая Тоширо. – Прошу прощения, что мы не присутствовали вчера на собрании. Выполняли особое задание организации.
Ладонь Зараки пожал. По крайней мере, его бешеной дуре в Готей будет не одиноко, хотя там, похоже, этого малыша за ребенка не считали. Сам он не верил в мистику, парапсихологию и прочую ерунду, но этот малец фальшивкой не выглядел. Тем более что свои особые таланты юный гений не впаривал никому за бабки, а старался сам их исследовать и научно обосновать.
– Я не пропущу их, даже если вы попросите. – Татуированный парень, склонившийся к мониторам, бросил на Зараки тяжелый взгляд. Потом чуть отвел глаза в сторону. – Здравствуй, Мадараме, объясни своему боссу, что ему здесь не место.
Аясегава удивился:
– Вы знакомы?
Иккаку кивнул.
– Мы с Абараем ходили в одну школу для законченных неудачников. Да и на улицах в пору бурной молодости пару раз пересекались.
– Почему не сказал, Иккаку?
– А какое это теперь имеет значение? – сухо спросил Ренджи, снова глядя на Зараки. – Он выбрал свою сторону, я – свою. Кто с кем в юности толкался локтями, больше не играет роли. Я не понимаю, зачем вы здесь. Объяснитесь.
Зараки подошел ближе, присел на корточки перед мониторами и, резко выбросив вперед руку, вцепился в рыжий хвост и сделал рывок. Лоб Абарая замер в миллиметре от его колена.
– Послушай меня, – упирающийся ему в ребра ствол «Беретты» Зараки проигнорировал, все сильнее наматывая волосы на кулак. – Любить кого-то, защищать… Оставь всю эту херню для девки, к которой соберешься свататься. Твой хозяин меня озадачил, а значит, он будет жить, пока я не решу, что мне делать со всеми бесами в его и теперь уже моей голове. Все очень просто, щенок. Можешь строить из себя крутого, попытаться спустить курок, но поверь, мой Иккаку сделает это первым. Он до сих пор не выстрелил, потому что я, блядь, улыбаюсь. Ты хороший парень. Однажды будешь чего-то стоить. Скорее чем думаешь, но для того чтобы диктовать свои условия мне или Кучики, нужно отрастить яйца побольше. А главное, если на самом деле его ценишь, понять: есть ситуации, в которых лишних рук не бывает. Потому что ты один не справишься, как бы тебя это ни раздражало.
Абарай резко дернулся, вырываясь из захвата. Оставив в руке Зараки несколько длинных прядей, он гневно тряхнул рассыпавшимися по плечам волосами.
– Ваши слова стоили бы чего-то, если бы вы знали, о чем говорите!
– Ну так проясни. – Кенпачи выпрямился, скрестив на груди руки. Ему было почти весело. Все-таки в предвкушении хорошей драки было что-то пьянящее.
– Что за шум в моей больнице? – В коридоре поспешила объявиться Унохана, которой доложили о приезде Зараки. – Сейчас всех выставлю.
– Я чувствую гнев, – произнес Хицугая.
– Да ладно, босс, это весело, – оживилась его грудастая нянька. – Что насчет ставок?
– На госпожу Унохану. Если выиграю, то ты пять дней не пьешь.
– Неприемлемо. Хотя… Ставлю на Кучики-доно.
Кенпачи резко обернулся. Бледный Бьякуя стоял в дверях палаты, прислонившись здоровым плечом к косяку двери. На его лице было написано почти буддистское спокойствие, только уголки губ были гневно опущены.
– Дерьмо… – Зараки понял, что выругался вслух. Даже серый от боли, этот ублюдок был хорош. Не красив, красота – это иное… Такие просто не должны рождаться. Слишком хочется в их присутствии подобраться, как это сделали Абарай или втянувший живот Юмичика, и спросить маму с папой: его-то рожу они как делали, что такая нелепица вышла? Потому что на фоне Бьякуи все казалось несовершенным. Даже перезревшая красотка Унохана. Это он еще тогда, на источниках, заметил.
– Вам нет необходимости представляться, мы уже знакомы.
– Ехидна.
Его ухмылку Кучики предпочел не заметить.
– Я благодарен Готей за поддержку, Хицугая, но в состоянии сам обеспечить свою безопасность.
Взбираясь обратно на каталку, мальчишка ничуть не смутился.
– Приказ Ямамото-доно. Пока меня не отзовут, буду здесь.
– Хорошо, я решу этот вопрос с ним. – Кучики резко развернулся с намерением вернуться в палату, но пошатнулся.
Кажется, сбив ногой в сторону пару мониторов, Зараки опередил Унохану и подхватил Бьякую на руки. Тот что-то очень недоброе прохрипел, случайно прижавшись раскаленным лбом к его щеке.
– Отпустите немедленно, – возмутился Абарай.
– Да он на ногах не стоит! – попытался оправдать собственное глупое поведение Кенпачи и потащил добычу обратно в палату, заставленную цветами. Приборы были до боли знакомыми, как и брошенная на пол трубка, которая должна была облегчить дыхание, и многочисленные датчики.
– На койку?
– Да. – Унохана Рецу уже вызывала бригаду врачей. – Зачем было вставать? Наркоз еще полностью не отошел, и дышать самостоятельно с простреленным легким вам рано.
– Я знаю, что для меня лучше, – хрипло отозвался Бьякуя. – Сейчас не время… Да поставьте вы меня наконец на ноги!
– Отпущу, конечно. – Зараки без зазрения совести устроился на кровати, силой заставив Кучики откинуться спиной на свою грудь. – Когда тебя привяжут к койке или вколют успокоительное. Здесь доктор Рецу устанавливает правила.
– За этим дело не станет, – пообещала Унохана.
– Хорошо. Этот человек мне противен.
Что-то подобное должен был сказать Кенпачи. Глядя на фотографию в досье Юмичики, он думал именно так, Кучики просто украл слова с его языка. Рассудочность, унылая уверенность в собственном совершенстве… От всего этого Зараки порядком тошнило, но вчерашний вечер многое изменил, а упрямое ребячество, которое сейчас демонстрировал Бьякуя, только подстегнуло что-то... Бешеное и злое, но удивительно живое. Ему хотелось улыбаться, вот он и улыбался.
В палату вбежали двое врачей и сестра.
– Это немыслимо. – Тот, что постарше, бросился к Кучики, щупая его лоб и проверяя реакцию зрачков. – Нельзя было самому вынимать трубку. Отвратительная безответственность. – Молодой доктор принялся собирать датчики. Медсестра поставила на стол чемоданчик и принялась наполнять шприцы лекарствами из ампул. – Мэй, два кубика…
Зараки почувствовал, как напрягся Кучики. Его горячая ладонь дернула Кенпачи за руку, направляя к кобуре, еще до того как в палату ворвался Хицугая.
– Девка!
Он безжалостно выстрелил. Сестра, вооруженная шприцем, не успела сделать и шага по направлению к ним.
– А у тебя есть чутье, – хмыкнул Кенпачи, устраивая руку с пистолетом поверх одеяла, которое набросил на Бьякую.
– У меня есть мозг. Сестры обычно ждут распоряжения врача, какие уколы готовить, а не проявляют инициативу.
В больнице взвыла сирена.
Один из бледных докторов, до этого отшатнувшийся от них и с ужасом разглядывавший мозги своей коллеги, медленно стекавшие по белой стене, с нечеловеческим рычанием бросился на Кучики. На этот раз самой быстрой оказалась Унохана, одним ударом ребра ладони сломавшая своему подчиненному хребет и приказавшая оставшемуся коллеге:
– Соберись. Хицугая, как он?
– В норме. Мертвые тоже были совершенно нормальными, пока что-то не задействовало технику гипноза. Я не мог вычислить их до того, как спусковой механизм сработал.
– Плохая новость.
– Есть хуже. Сигнал тревоги врубил такой нездоровый психологический фон, что… – Договорить он не успел. Унохана выхватила из кармана халата орущую рацию.
-
-
06.07.2013 в 16:05– Спокойнее, Ямада. Дай поговорить с начальником службы безопасности.
– Он мертв, г-госпожа. Больные и часть персонала разом спятили и нападают на охрану. Пытаются пробиться к лифтам, чтобы попасть на закрытый вами этаж.
– Ты где?
– На первом. Люди господина Зараки помогают нам с обороной лестниц, но посты на втором и четвертом этажах не отзываются. Я с несколькими охранниками пытаюсь пробиться наверх, но там, кажется, пожар. – Все услышали, как парень сглотнул. – И детское отделение. Мы же не можем стрелять...
– Будете, если придется. – Рецу-сан отключила сигнал. – Хицугая, вы сможете снять гипноз?
Мальчишка пожал плечами.
– Сначала нужно понять его природу, захватив хоть одного из спятивших живым. Но у меня есть одна догадка. Такое массовое воздействие организовать трудно. Скорее всего, у большинства установка самая простая, и если мы отключим этот вой, то лишим противника большей части его армии. Но тех, над кем он поработал точечно, остановить будет сложнее. Действуем так: мы с Мацумото – в детское отделение, вы займетесь сигнализацией. Если пункт ее отключения охраняют особенно хорошо, то я, скорее всего, прав.
– Нашел. – Абарай вошел в палату. Судя по его бледному лицу, он сделал бы это раньше, если б не полученные приказы. За его спиной стояли Юмичика и Мадараме.
– Кто следит за гребаным коридором? – спросил Зараки. Именно в этот момент грянул первый… Не выстрел, судя по звуку, работали гранатометом.
– Мацумото следит.
– Вы мне так всю больницу разнесете, – равнодушно заметила Унохана.
– Она просто уничтожила по моему приказу шахты лифтов. Теперь наблюдать придется только за окнами и лестницами, а их всего три, – отчитался Хицугая.
– Мадараме, – опомнился Кенпачи. – Без моего приказа пропускать только тех, кто в палате. Доктор не в счет.
Лысый улыбнулся.
– Ну не уступать же все веселье бабе. – Иккаку бросился в коридор.
Бьякуя тем временем просмотрел файл, который демонстрировал Абарай.
– Как и ожидалось, это Зоммари. – Кенпачи тоже бросил косой взгляд на картинку. Огромная седая негритянка в жизнерадостной сорочке в цветочек и тапках не по размеру гигантской ноги лихорадочно тыкала в кнопки на пустом пункте охраны. – Как скоро отключатся основные камеры?
– Мои – автономные, они продолжат работу, пока их не найдут. Но он ничего не отключает. Картинка с камер теперь идет прямиком в интернет и на пульт полиции, – отчитался Ренджи.
– Черт! – выругалась Унохана. – Мы может с этим что-нибудь сделать?
– На этом этаже я поснимал все ваши датчики, остались только мои. Что касается остального, нужно оставить в каждом из отделений особые глушилки. Они создадут помехи в передаче сигнала, но лучше…
– Телефон. Мой. Достань, – велел Кенпачи Бьякуя, словно тот обязан был теперь выполнять функции его поврежденной руки. В отместку Зараки, глянув, от кого звонок, включил громкую связь.
– Примерно понятно, что у вас там происходит, но танцевать можете свободно: мы прервали трансляцию из клиники со спутника. Начали не слишком оперативно, так что твое имя, Рецу, в прессе будут трепать. Но об этом будем думать, выбравшись из задницы. Сейчас на подлете крошка Нанао с мальчиками из специальных подразделений по ликвидации террористов, Комамура уже обкладывает здание по периметру. Мой телефон – единственный, на который вы сейчас сможете дозвониться. Не было гарантии, что наш лжепророк не станет рассылать снимки с собственной камеры. Заранее прошу прощения, что не могу явиться лично.
– Почему? – Кучики повысил голос.
В ответ на его вопрос раздался звон разбитого стекла.
– Поэтому, наверное. – Кераку усмехнулся. – Забавная ситуация. Общественность сходит с ума, а министр обороны потягивает вино в гостиной своего дома и не может оторвать зад от кресла, потому что в противном случае ему непременно прострелят голову. Впрочем, похоже, ее продырявят в любом случае. Вот я и думаю, рискнуть или не стоит…
– Отключайся, – велел Бьякуя Зараки. – Кто-то должен выбраться из клиники. – Доктор, снимайте форму.
– Но…
– Раздевайся, – приказала Унохана, и мужчина покорно стал стягивать свои одежки.
– Вы, – Бьякуя указал на Юмичику. – Выглядите ловким человеком, Аясегава. Сможете покинуть больницу, не нарвавшись на шальную пулю охраны или полиции?
Юмичика хмыкнул.
– Такую глупую смерть я не планировал.
– Хорошо. Унохана-сан подскажет вам, как проще покинуть здание. Как только выберетесь туда, откуда можно позвонить, наберете номер Кенсея Мугурумы, скажете, что звоните по моей просьбе и просите его связать вас с Лизой. Передайте, что она срочно нужна, но не мне – Кераку.
Хицугая хмыкнул, глядя на удивленное лицо Аясегавы.
– Та самая?
– Откажет, – холодно отрезала Унохана.
Бьякуя покачал головой.
– Не ему. Возможно, Кераку и переоценивает свое влияние на женщин, но две из них за него всегда умрут. Быстрее пули только разум. Он это понимает лучше, чем кто бы то ни было из нас. «Эспаде» нужно больше, чем чья-то смерть. Им необходим скандал, внимание мировой общественности. Они всегда на этом играли. Айзену мало уничтожить каждого из нас, ему надо разоблачить и растоптать Готей. Саму нашу связь. Поэтому Койот все еще не нажал на курок, целя в Кераку. Ядомару стреляет немногим хуже своего бывшего начальника, но сейчас не это главное. Она знает, как сбить снайпера. Прекрасно управляется со световыми гранатами и дымовыми завесами.
– Сделаю, – кивнул Юмичика, снимая свой дорогой костюм.
Кенпачи задумался о том, стоит ли ему самому еще немного пострелять, но отверг эту идею как бессмысленную. Люди Готей были профессионалами, а противник казался ему слишком жалким, чтобы тратить на него свои силы. Он не был поклонником расстрела мирных граждан, угодивших в чужую ловушку. Впрочем, масштаб проблемы его немного озадачил. Что если бы долбаный гипнотизер пробрался в офис «Зараки-групп»? Маловероятно при его уровне охраны? Бред, защита всегда сложнее нападения. Атаковать проще, но как вынудить противника принять бой на его условиях? Он почти не прислушивался к разговору в палате, разглядывая затылок Кучики. Было почти интересно, что за мысли сейчас вертятся у того в голове. Когда палата, наконец, опустела, Бьякуя медленно к нему обернулся. Скорее всего, собирался потребовать немного личного пространства. Зараки уже готов был отодвинуться, но боль в шее его остановила. Он потянулся пальцами к ее источнику и нащупал длинную иглу для акупунктуры. Скотина Кучики улыбался, впервые на его памяти, и, отключаясь, Зараки подумал, что улыбка у него немного растерянная.
-
-
06.07.2013 в 16:07Сутки, проведенные за рулем, давали о себе знать. Вытянувшись на узкой койке, накрытой колючим шерстяным одеялом, Бьякуя долго ворочался, не в силах заснуть. Не помогло даже дешевое виски, купленное в лавке возле заправки, а ведь оно было отвратительным. Вечером ему захочется разбить себе голову об стену, лишь бы избавиться от тошноты и ноющей боли в висках. Впрочем, все еще возлагая на спиртное некоторые надежды, он протянул руку и, подняв с пола бутылку, сделал глоток. Горло обожгло огнем, во рту появился почти приятный вкус солодовой горечи, но кровать от этого удобнее не стала. Дыхание было хриплым, раненое плечо горело огнем, но Унохана неплохо наложила швы. Оставалось только ставить себе капельницы и пригоршнями забрасывать в рот таблетки, а с этим он мог справиться самостоятельно. После того как Бьякуя разобрал пакеты с продуктами и рассортировал медикаменты, руки немного дрожали от усталости. Нужно было отдохнуть, заставить себя спать, но в голове было пусто. Разглядывая облупившуюся краску на потолке, он думал, что созданные трещинами узоры похожи на горные хребты. Залитые лунным светом, они казались ему топографической картой. Сложный маршрут даже нравился, вот только привести он мог разве что к каморке со стальной бадьей вместо ванной, а ему ведь так хотелось пройти несколько иной путь... Кучики не питал иллюзий. Конечная точка у этого путешествия не была предусмотрена. Дед всегда учил его, что не стоит строить планов, когда ты не можешь рассуждать здраво, но человек предполагает, а жизнь во все вносит свои коррективы.
Он сел на кровати и покрутил ручку такого же потрепанного, как все вокруг, телевизора, настраивая нужную программу.
– Вы смотрите новости Токио. Сегодня в одну из лучших частных клиник ворвалась группа вооруженных террористов. Охране госпиталя удалось остановить их собственными силами. К сожалению, есть жертвы среди больных и персонала. Мы берем интервью… – Он убрал звук. Унохана в траурном черном костюме выглядела уместно печальной. Наверняка приносила многочисленные соболезнования и обещала выплаты компенсаций и организацию похорон. По ее репутации был нанесен удар, но эта женщина была несгибаема. Она выстоит. С Кераку тоже все в порядке. Люди так устроены, что если бы случилось убийство министра обороны, о террористах в новостях даже не вспомнили бы.
Бьякуя заставил себя встать и выйти из комнаты. Он поступил правильно, не посвящая Ренджи в свои планы. Тот заслужил, чтобы для него все, наконец, закончилось. Имел право оставаться рядом с Рукией. Защищать то, что ему действительно дорого, а не выбрасывать собственные чувства на свалку прошлого. Если Готей отобьет атаку «Эспады», пусть живет. Там, где захочет, с теми, кто ему нравится.
Спустившись по шаткой лестнице на кухню, Бьякуя достал из холодильника плоскую коробку с готовым обедом и вынужден был сесть на стул, чтобы отдышаться. Плохо. Только теперь он понял, насколько переоценил собственные силы. В голове стоял непрекращающийся гул. Бьякуя не считал себя азартным человеком, но последние часы он, кажется, прожил на адреналине. Вырубить Зараки, позаимствовать в опустевшем коридоре каталку и взвалить на нее эту тушу. Он знал, что Унохана поместит его в палату для своих «особых» гостей. Не многие политики желают, чтобы общественность знала об их сердечных приступах, многочисленных подтяжках или венерических заболеваниях. В палату вел отдельный лифт. Унохана была женщиной недоверчивой, Зараки и его люди слишком мало пробыли частью Готей, чтобы посвящать их в свои секреты, и Аясегаву она собиралась вывести другим путем. Вот Айзен о тайном лифте мог знать, это сулило некоторые проблемы. Впрочем, госпожа Рецу об этом подумала. Она сменила систему безопасности в кабине и вырыла еще один подземный коридор. Бьякуе повезло, что он пришел в себя, когда его доставляли в клинику. Унохана этого не заметила, набирая цифры кода, а он их запомнил. Поэтому специально поднялся на ноги вопреки предписаниям врача. Когда она склонилась над ним для осмотра, украсть из кармана халата электронный ключ не составило труда. Правда, он не планировал, что «Эспада» обеспечит ему такое идеальное прикрытие. Хватило бы и пяти минут в палате наедине с Зараки Кенпачи, чтобы его похитить, а в том, что тот придет его навестить, Бьякуя практически не сомневался. Он поймал этого человека своей ненавистью. Для таких, как Зараки, шелковых пут не вьют, пса можно только посадить на цепь.
Когда он затолкал каталку в лифт, они спустились на два уровня ниже гаража, где их наверняка ждала засада. Бьякуя понял, что все боги удачи на его стороне: бригада из подпольного отделения в полном составе отправилась помогать спасать пациентов. На складе с лекарствами были самые дорогие и редкие препараты: на щедрых пациентах не экономят. Бьякуя взял все, что ему было назначено в медицинской карте, и то, что еще могло потребоваться для дальнейшей реабилитации. Некоторое время раздумывал, стоит ли брать стимуляторы для Зараки, но решил, что если потребуется исполнить роль жертвы похищения, то лучше сыграть ее достоверно, и взял для него даже больше лекарств, чем требовалось.
Передвижная станция скорой помощи оказалась с подъемником для каталки. С трудом забравшись на сидение водителя, Бьякуя завел двигатель. Они почти сорок минут ехали по подземному тоннелю. Ворота в конце открылись без ключа, скорее всего, автомобиль был снабжен специальным чипом. Оказавшись на оживленных улицах Токио, он включил сирену и погнал по нужному адресу. Таких мест в городе у него было больше двух десятков. Неприметные дома со скудной пыльной меблировкой, в гараже каждого из которых стояли фургон и легковая машина, а в тайнике хранился целый набор фальшивых документов и кредиток. Подходящую фотографию Зараки пришлось искать в сети, собственных снимков у него был полный набор. Когда все фальшивки были готовы и закатаны в пластик, он с трудом переоделся, перенес в фургон лекарства и кое-как перетащил на пол Зараки. Поездка тому предстояла неприятная, но Бьякую это волновало мало. Он до вечера кружил по городу, меняя машины, пока не решил, что запутал следы достаточно и можно покинуть Токио.
По пути к цели пришлось несколько раз остановиться, чтобы заправить машину и купить еду, не привлекая внимания к ее количеству. Сам он не привык к продуктам быстрого приготовления и потратился на рис, овощи и мясо, а для Зараки вполне подошли готовые обеды, которым консерванты обеспечивали долгий срок хранения. Заставив себя подняться, Бьякуя сорвал с коробки защитную пленку и поставил ее в микроволновую печь. Задумчиво посмотрел на пистолет на столе и засунул его за пояс брюк. Держать в одной руке и коробку, и оружие было бы проблематично, хотя оно не должно было понадобиться. Иголка могла повредить артерию, поэтому, пока Зараки трясло в кузове грузовика, он вытащил ее, заменив лошадиной дозой снотворного. Кенпачи должен был проспать еще не меньше трех часов. Проснется он голодный, как волк, а Бьякуя не терял надежды заставить себя отдохнуть, и лучше не под аккомпанемент криков из подвала с требованием еды. Откинув крышку стального люка, вмонтированного в пол, он спустился по шаткой лестнице в бетонный бункер и повернул выключатель. Лампа дневного света несколько раз моргнула, прежде чем заработать. Пошатнувшись от усталости, Бьякуя пару минут отдохнул у прохладной стены, прежде чем пойти по узкому проходу.
В камере, отгороженной от остального подвала решеткой, было тихо. Взвалить Кенпачи на кровать сил не было, так что Бьякуя стащил с нее матрас и бросил его на пол. Зараки там и лежал, кажется, даже позу за несколько часов не сменил. Кучики открыл обычный амбарный замок, иногда проверенные временем вещи – самые надежные, и, сдвинув решетку, вошел в камеру. Пришлось только на минуту отвести взгляд от Зараки, чтобы поставить еду на низкий столик, и он тут же об этом пожалел. В раненое плечо вцепились чужие пальцы, сжимая его до боли, рука тут же онемела. Он попытался развернуться, потянувшись к пистолету, но ребро чужой ладони врезалось в основание черепа. Мир взорвался болью и рухнул в темноту.
-
-
06.07.2013 в 16:07Когда Бьякуя пришел в себя, то заметил на столике рядом все ту же коробку с обедом, шприц с обезболивающим препаратом и остатки бинтов. Ощупав ноющее плечо, он понял, что оно перевязано. Начал садиться и обнаружил, что в руке торчит катетер, а к лампе на потолке подвешена мягкая капельница.
– Ну, ты и засранец, Кучики. – Он обернулся. Зараки сидел на полу с его бутылкой виски и вырезкой тунца, которую даже не счел нужным нарезать, просто откусывая куски и наливая в рот соуса прямо из бутылки. Выглядел он вполне довольным. Помятый английский костюм сменили майка, штаны с множеством карманов и армейские ботинки, на полу валялось помповое ружье. Значит, ублюдок не только нашел арсенал, но и сумел его вскрыть. – Я уже подумал, что переоценил крепость твоей шеи и ненароком прикончил, пока ты не начал храпеть.
– Почему снотворное не подействовало?
Кенпачи пожал плечами.
– В меня впихнули столько этой дряни, что она перестала вызывать даже зевоту. Теперь помогает только если сожрать целый пузырек, да и то слабо. Так что я наслаждался тем, как ты таскаешь меня на себе, словно мешок с картошкой.
– Почему не напал раньше?
– Было интересно, что ты задумал. Ту часть плана, где говорится о том, чтобы прикончить меня и списать все на «Эспаду», можешь опустить. Про остальное я бы послушал.
– А мне неинтересно с тобой говорить. Стреляй и проваливай. – Бьякуя чувствовал себя совершенно спокойно. Он просто исчерпал свою удачу. Может, так даже лучше. Этот человек уже давно его убил и сейчас просто доведет все до логического завершения. Разве эти пятнадцать лет он жил? Разве исполнил волю родителей? Сделал все, чтобы их жертва была не напрасна? Нет, бороться – не значит существовать. Он отчаянно топил себя в боли и горечи, выдумывал причины, чтобы каждое утро вставать с постели. Но больше не нужно притворяться. Он проиграл. Может, даже хотел этого с того момента, как увидел, что Ренджи способен пережить боль, вырасти и не чувствовать себя растерянным ребенком, а он сам так и не справился с этой задачей, остался злым испуганным мальчиком. Тошно… Как же он ненавидел самого себя в эти последние месяцы.
Кенпачи выглядел задумчивым.
– Я тебя не понимаю, Кучики. Не то чтобы мне не приходилось стрелять в людей, чья душа для меня – кромешные потемки… Я просто говорил: «Ну и черт с ним».
– Ну так повтори.
– Не могу, – признался Зараки. – Кучики, ты псих? Сначала ты делаешь все, чтобы мою компанию не приняли в Готей, потом первым поднимаешь руку на голосовании. Решил превратить меня в приманку для «Эспады»? Отлично сработало. Я облажался, как следствие – в меня стреляют. Какого черта бросаться на пулю? Поверить в твое объяснение насчет того, что ты хочешь пришить меня лично? Я причинил проблемы куче людей, у которых отвоевывал их землю, дома и предприятия, но не тебе, чертов ублюдок! Даже если ты себе нашел или выдумал повод для мести, так какого черта не воткнул иголку на два сантиметра выше? Ответственности перед дружками испугался? Не смеши меня. Я видел твои глаза, Кучики. У таких людей, как мы, коленки если и дрожат, то только от усталости. Так чего же, твою мать, ты от меня хочешь?
Бьякуя ухмыльнулся. Кенпачи не мог умереть так просто. Он должен был знать, почему его жизнь оборвалась.
– Как много ты знаешь о себе? Мне не нужны длинные сказки о матери и отце, которые не удосужились пожениться, фальшивые родственники или истории о твоем криминальном прошлом. Сколько ты на самом деле помнишь? Что было до того, как ты выдумал Зараки Кенпачи? Тот человек тоже не задумывался, в кого стрелял? Впрочем, теперь это не важно. Просто нажми на этот чертов курок!
Он закрыл глаза. Дверь в камеру скрипнула, в лицо пахнуло виски. Потом он взлетел вверх и от удивления огляделся. Отсоединив капельницу, Зараки на руках вынес его из клетки, практически швырнул на бетонный пол рядом с ружьем и, зайдя в камеру, захлопнул решетчатую дверь. Лег на койку, покрутил в руках шприц, словно думая, будет ли больно получить разрывную пулю в голову, но с ухмылкой его отшвырнул.
– Тебе надо – ты и стреляй.
Бьякуя с трудом справился с собственным удивлением.
– Ну и кто из нас сумасшедший?
– Я задолжал тебе, Кучики. Так понимаю, что тебя устроит только одна ситуация. Ты с пушкой, я – без, и мы говорим о моем прошлом или твоих обидах. Потом ты стреляешь. Начинай болтать, как закончишь – мы в расчете.
Кучики не понравилась ситуация, в которой он оказался не только слишком предсказуем, но и вынужден руководить навязанной игрой.
– Подождешь. – Он, пошатываясь, встал и закрыл замок.
Кенпачи пожал плечами.
– Не затягивай. У меня там жизнь. Может, и выдуманная, но теперь моя.
***
Бьякуя чувствовал себя отвратительно. Похоже, рана воспалилась, а швы начали расходиться. Он колол себе жаропонижающее и антибиотики, поменял антисептическую повязку, но температура упрямо поднималась. Кучики пробовал сбить ее с помощью нетрадиционной медицины, которой учился у Мастера, доживавшего свой век на этой горе. Правда, тот коротал свои дни в удобном поместье у ее подножья, а этот давно заброшенный дом принадлежал самому Бьякуе. Дед привез его к учителю через три месяца после смерти родителей. Он тогда был не ребенком, а одним воспаленным комком нервов.
– Мальчик трех слов никому не сказал после случившегося. В каждом, кто приближается к нему ближе, чем на два метра, видит угрозу и впадает панику, страдает манией преследования, водобоязнью и клаустрофобией, почти не спит. Я показывал его десятку психологов, но ни один не смог заставить это упрямое дитя поговорить с ним. Он совершенно замкнулся в себе, отвергает любую помощь. Мне сказали, что сейчас единственный выход – это добиться коррекции его поведения с помощью медицинских препаратов.
– Гипноз?
– Пробовали. Он ему совершенно не поддается.
Дед и лысый старик с покрывавшими голый череп пигментными пятнами говорили о нем так, будто самого Бьякуи не существовало. Словно он не человек, а проблема, сложная задача, которую нужно решить. Когда дед уехал, Мастер пригласил рабочих из ближайшего городка, те почти месяц строили дом на вершине, немного удивляясь желанию старика превратить его в маленький укрепленный форт. После того как они закончили, Мастер отвел туда Бьякую, с которым до этого дня даже не пытался общаться.
– Можешь жить здесь. Я собрал тебе книги о том, как устроить дополнительные оборонительные сооружения и ловушки. Они довольно старые, я сам по ним учился когда-то, но все отобрано так, чтобы подходило для этой местности. Если нужны гранаты, проволока и камуфляжные сетки, спустись и скажи.
После этого старик ушел. Он понял то, что не смог осознать дед, пытавшийся снова взять в руки бразды правления семьей и одновременно окружить внука заботой. Бьякую самого от себя тошнило. Он не нуждался в няньках или теплых словах, ему нужна была уверенность в собственной безопасности, а ее давало только одиночество. С его наблюдательного пункта вся гора и городок внизу были как на ладони. Сначала он даже спал на смотровой площадке, вооружившись биноклем, потом начал устанавливать ловушки на тропах и там, где их можно было обойти. Для этого приходилось спускаться вниз, говорить с людьми, объясняя, что ему надо. У старика было четверо внуков. Старший уехал из города, поступив в медицинский колледж, еще одна шумная и немного вульгарная старшеклассница с татуировками и растрепанными волосами вечно возилась со стареньким джипом, украшая его языками пламени и изображением оскалившихся черепов. Еще двое мальчишек были младше самого Бьякуи. Один их них постоянно грызся с сестрой, частенько получая по голове гаечным ключом, другой то первым лез в драки, то наоборот превращал всеобщую грызню в веселье. Он старался побыстрее сбежать от этих шумных людей, но старик, выкладывая из ящика заказанные им товары, как назло, становился болтлив.
– Когда-то я был частью Готей. Потом ушел. Да-да… Так тоже бывает. Эта работа стоила мне жены и сына, хотелось сохранить хотя бы внуков. Твой дед другой. То, что он не бежит от ответственности, не значит, что он тебя не любит. Просто Гинрей смелее меня.
Бьякуя не стремился доказать, что считает иначе. Ждать своего шанса справиться с ситуацией и прятаться от нее – это разные вещи. В его деде не было той злости, которая заставляла его самого ночами в кровь кусать губы, чтобы не заорать от гнева.
-
-
06.07.2013 в 16:08Шрамы прятались во рту, стоило провести языком по нижней губе… Нет, он не самоубийца, Кучики всегда до последнего вздоха играют по своим правилам. Даже богам нужно навязывать собственную волю. Так хотел жить его отец, только так мог умереть Бьякуя. Нужно бороться. С собой, с обстоятельствами, с Зараки Кенпачи.
Когда температура перевалила за сорок, он с трудом добрался до телефонного аппарата с треснувшей трубкой и одной кнопкой вместо диска для набора номера. Бьякуя мог позвонить лишь в одно место. Раздалось три гудка, прежде чем ему ответил хриплый женский голос:
– Чтоб ты сдох, Кучики.
Он хмыкнул:
– Как раз в процессе.
– Ну?
– Прострелено плечо и легкое, меня хорошо зашили, но, похоже, рана воспалилась. Жар не спадает. Я хочу поговорить с твоим дедом.
– Старик умер год и четыре месяца назад. Еще вопросы?
– Нет. – Он бросил трубку на рычаг. Комната плыла перед глазами. Он бессмысленно перебирал упаковки лекарств, разбросанные по столу. Что еще не попробовал? Пальцы дрожали от озноба, хотя в комнате было так душно, что глаза заливал липкий пот. Он залпом выпил бутылку воды, стараясь справиться хотя бы с обезвоживанием. Взял ампулу с жаропонижающим, открыл, но она выпала из непослушных пальцев, покатившись по столу. Повязка на плече пахла не лекарствами, а сукровицей и гноем. Ее нужно было поменять, но Бьякуя понимал, что не справится. Все к черту! Бороться, бороться, бороться… С чем он постоянно, твою мать, сражается?! Как легко допустить мысль: «Может, с меня хватит?». Как бы поступил на его месте Абарай? Почему именно Ренджи хватило сил остановиться? У него ведь на одного врага больше. Не только кусок дерьма в подвале, но и сам Бьякуя.
– Это не прощение. – Он говорил сам с собой, чтобы хоть немного сконцентрироваться, упасть на колени, поднимая тяжелую крышку люка. – Я же должен хоть что-то в своей жизни просто отпустить…
Узкая лестница стала настоящим испытанием. Он с трудом спустился по ней, едва нащупал выключатель и, тяжело дыша и ломая ногти в попытке уцепиться за стену, добрался до подвала.
– Кучики! – Наверное, если бы не этот резкий голос, не вцепившиеся в решетку руки, он бы не понял, что начинает падать.
– Удержи меня. За рубашку.
Зараки просунул между прутьями широкую ладонь и выругался:
– Сука, ну какого хера ты творишь!
– Хочешь, чтобы я умер, не открыв замок?
У него была только одна попытка. Бьякуя собрался. Сунул руку в карман, непослушными пальцами вонзил ключ в скважину и резко повернул. Все. Он отшатнулся назад, с наслаждением прижавшись спиной к холодной стене и медленно сползая по ней вниз. Резкая пощечина немного отрезвила.
– Кучики! – Зараки держал его изуродованную следами уколов руку. – Чем ты себя напичкал? Ну же, не теряй сознание. Быстро, сволочь!
Он уже не мог думать о таких вещах, сосредоточился на необычных золотистых глазах, освещавших все вокруг своим странным диким светом. Зараки… В нем было столько жизни, необузданной, почти невозможной радости полета, охряного закатного неба. Слишком много для впечатлительного ребенка, достаточно даже для такого изжившего из себя все привязанности человека, как Кучики. Каким же мудаком он был. Даже подумать страшно. Ему нравилось, когда его любили. Хисана, Рукия, Ренджи… Эти люди сами так решили, это у них должно было болеть, а Бьякуя страдать не собирался. Больше никакой боли. Тогда почему сердце ощущалось как что-то большое и мокрое? Разве мертвое может кровоточить?
– Ты убил моих родителей. Все у меня отнял… – Кучики задыхался. Во рту было так сухо, что язык едва ворочался. – Такое нельзя простить. Никогда, никому, но есть вещь намного хуже. – Как его еще хватило на искреннюю усмешку? – Ты понравился мне. Зачем, Зараки? Какого черта тебе понадобилось понравиться мне, прежде чем столкнуть в бездну?
– Я не знаю. Но мы поговорим об этом, если ты сейчас не умрешь.
– Незачем. – Бьякуя попытался выбраться из чужого захвата, но Кенпачи держал крепко. Он снова схватил его, как тряпичную куклу, заставляя смотреть на мигающую лампу под потолком.
– Заткнись. – Что-то заслонило свет. Его губы накрыли чужие, жадные, такие приятно холодные. Все правильно… Как ему не пришло в голову раньше? Мир довольно прост. С женщинами приходится договариваться, рассказывать им или себе о чувствах, которых не существует, но с мужчинами все иначе. Ты можешь списывать на случайность то, что впечатываешь свои окровавленные губы в чужой рот, но если ты не отстраняешься, не бьешь ублюдка в челюсть только из-за того, что у тебя на него стоит, значит, одного из вас все устраивает. С этим можно жить, от этого стоит отворачиваться, пока спятил кто-то один. Но Зараки хотел не меньше… Прикончить Бьякую, изнасиловать его рот своим почти ленивым, но упоительно влажным языком, сжимать так, что кости ломило уже не от жара, а от похожих на тиски объятий. И это было лучше прохлады шелковых одежд, выверенных мыслей и упорядоченной жизни, в оковах которой так легко прятаться от знания: не все на свете ты можешь контролировать.
***
Он никогда еще не приходил в сознание от такого отвратительного зловония. Пахло дешевым виски, подгоревшим мисо и жжеными водорослями.
– Да открой ты уже чертово окно. Я не планировал сдохнуть в газовой камере. – Впервые он был в чем-то солидарен с Зараки.
– А ты не охренел ли, дружок? – почти миролюбиво поинтересовалась Кукаку. Ее хриплый громкий голос трудно было спутать с чужим. – Сначала врываешься с пушкой ко мне в мастерскую, потом, когда я приказываю тебя выставить, избиваешь ни в чем не повинных мальчиков.
– Это ты о двух шкафах-механиках?
Бьякуя не хотел показывать, что пришел в себя, но, даже не открывая глаз, он отчего-то представил, как Кенпачи с усмешкой посасывает сбитые в кровь костяшки пальцев. Как проходится по ним его влажный язык… Направление собственных мыслей угнетало. Если с зашкаливающей температурой он готов был трахаться с самим чертом, то вместе с падением столбика ртути на термометре должны были уйти и необдуманные желания, а они, похоже, остались. Когда его последний раз так накрывало кем-то… Он не стал лгать себе, будто не помнит, что чувства – не та вещь, которой стоит себя обременять.
– Отвали. Меня тошнит от одного твоего: «Сообрази что-то пожрать, женщина». Я похожа на гребаную кухарку? – Окно все же было открыто. Бьякуя с наслаждением задышал полной грудью. Слишком жадно. Скрывать и дальше свое состояние было бы дешевым притворством. Он попытался сесть, но не смог, слабость все еще была слишком сильной. Ненавидел ли он что-то больше чувства абсолютной беспомощности? Нет. – Похоже, наша принцесса проснулась. С возвращением, ублюдок. – Кукаку вынула из его груди несколько длинных игл, на кончиках которых дымились шарики смолянистых лекарств, медленно таявших и по игле поступавших под кожу. Она всегда была достойной ученицей Мастера, несмотря на мозолистую неженскую руку с короткими ногтями, под которыми чернели полоски автомобильной смазки. Кукаку действовала очень ловко, убирая свои бесценные иголки в шкатулку из нефрита. – Теперь я могу убраться отсюда?
– Когда эта баба сказала, что она лучше всякого доктора, которого потом мне все равно пришлось бы хоронить, я не поверил. – Из своего положения он не мог видеть Зараки. Это было к лучшему. – Вот только с едой накладка вышла. Что там больным нужно? Суп, каши и прочая мазня по тарелке… Короче, я могу это жрать, а не готовить. Шиба вообще превращает любую еду в химическое оружие.
О чем он думал, когда вез сюда Зараки? В единственное место в мире, которое давало ему чувство защищенности и одновременно хранило в себе ключ к его слабости.
– Я не хочу есть.
Лязгнули механические пальцы протеза, когда Кукаку захлопнула шкатулку.
– Если на этом все, я пойду.
– Кучики?
– Пусть уходит.
Все еще невидимый Зараки распахнул дверь. Скрип шагов на лестнице… Оказавшись на улице, они забыли про открытое окно, он мог отчетливо слышать голоса.
– Мои парни, – потребовала Кукаку.
– Я не обязан выполнять его просьбу. Может, посидишь с ними в подвале, пока я не пойму, какого черта тут вообще происходит. – Зараки не задавал вопроса, он раздумывал вслух. Мерзкая привычка, она так не нравилась Бьякуе.
– Идите вы оба знаете куда? – Кукаку никогда никого не боялась. После Мастера она была единственным лидером в семье. Хотя нет, неправильно… Просто она все еще оставалась Шиба, и для нее это что-то значило. Старший из ее братьев, поспорив с дедом из-за своих взглядов на медицину, ушел из семьи и взял другую фамилию. Шиба поколениями были известными целителями. То, что первенец его сына и, пожалуй, самый талантливый из внуков предпочел традиционную медицину, Мастер счел предательством. Странно, что при этом он так спокойно воспринял побег еще одного своего внука, вступление Кайена в Готей, который стоил его родителям жизни. – Не знаю, зачем он тебя сюда притащил и от кого вы тут скрываетесь, но могу выяснить, если захочу.
-
-
06.07.2013 в 16:09– Женщина, это ты так на пулю напрашиваешься?
– Кучики Бьякуи для меня не существует. От всего, что касается этого ублюдка, предпочту держаться как можно дальше. Я и мои люди покинем свой дом через двадцать четыре часа. Можешь его сам спросить. Я с Готей дел не имею. Стучать не побегу.
– Уже то, что ты знаешь о клубе, делает тебя опасной.
– Зараки Кенпачи… – Она хмыкнула. – Не надо так смотреть, я читаю газеты. Так вот, Зараки. Есть несколько вещей, которые я ненавижу. Одна из них – попытка решить что-то за других людей, ни черта о них не зная, но я тебе кое-что расскажу. В этом мире есть только два человека, которых я всегда ненавидела. Это Кучики и мой покойный дед. Если от родича откреститься трудно, то о Бьякуе я предпочитаю просто не вспоминать. Это не значит, что мир, в котором его не будет, не станет лучше. Просто поздно об этом думать. Все, что мог, он в моей судьбе уже изгадил. Мне плевать на ваши неприятности. Я забираю парней и уезжаю, тебе бы тоже посоветовала сбежать. То, чего касается этот человек, превращается в пепел.
Он посмотрел на облупившуюся краску на потолке и усмехнулся. Кукаку никогда за словом в карман не лезла. Впрочем, для нее мир без него действительно стал бы намного лучше. По крайней мере, Кайен был бы жив… Бьякуя закрыл глаза. Он ненавидел этот дом за обилие накопившихся в нем воспоминаний.
***
Растрепанная челка, широкая улыбка и заклеенная пластырем царапина на носу. Нелепая причина для раздражения, но Бьякуя злился.
– Это моя земля! – Короткие шорты, синяки на коленках. – Ты не имеешь права творить здесь все, что вздумается. Я – царь горы!
Прыжок, и вот они уже катаются по земле, пустив в ход кулаки. Увы, но этот маленький гаденыш всегда побеждал. Нейтрализовал его ловушки, потому что лучше знал местность. Хорошо дрался, ведь дед его этому учил, и Бьякуя понял: чтобы победить и избавиться от этого дурака, придется ненадолго покончить с вынужденным затворничеством.
– Хочешь у меня учиться? – удивился Мастер. Бьякуя церемонно поклонился. – Что ж, приходи. Я даю уроки своим внукам, хотя ни один из них не заинтересован в моем искусстве по-настоящему.
Старик не солгал. Кайена занимали только драки и проказы, все свои навыки он использовал для того, чтобы развлекать своих приятелей из городка под горой и разгуливать по лесу в одиночку. Появление Бьякуи на своей территории он воспринимал как личное оскорбление. Кукаку, которая, по словам Мастера, не могла возглавить клан, потому что была девочкой, предпочитала гонять на велосипеде в компании мальчишек, похожих на будущих уголовников, и ненавидела Мастера. Кажется, она была довольно близка с самым старшим из своих братьев, но тот после ссоры с дедом уехал поступать в университет и даже сменил фамилию. Шиба были кланом целителей с многовековой историей. Мастер так и не смог простить самому талантливому из внуков то, что тот предпочел традиционную медицину древним трактатам семьи.
Старик вообще не любил этих детей. Бьякуя не мог не замечать разочарование в его глазах, когда тот смотрел на них. Кучики были понятны его чувства. Мастер искал во внуках своего мертвого сына и не находил. Это наполняло его горечью, граничащей с легким отвращением. Если Кукаку это совершенно не волновало, а Гандзю, младший в семье, был слишком мал, чтобы интересоваться чем-то, кроме мультфильмов и уроков, то Кайен деда любил и отчаянно ревновал, когда понял: Бьякуя – именно тот ребенок, которого старик смог полюбить. Причина была в его внимании и искреннем интересе к наукам, которые мог преподать Мастер. Это было тем, что по-настоящему связывало Кучики с мертвым сыном старика. Не черты лица и не схожесть характеров, а возможность обсудить с Бьякуей свои интересы. С улыбкой наблюдать, как кто-то впитывает твои знания, словно губка.
– Зачем учить сочетание семидесяти трав, когда препараты, способные унять тошноту, сейчас продаются в каждой аптеке? Иссин говорил…
– Не смей произносить это имя в моем доме!
Кайен лишь хмурился и упрямо продолжал попытки хоть чем-то привлечь внимание деда. Убегал в лес, досаждал своими выходками и срывал занятия.
– Как ты мог показать этот прием Бьякуе и не научить ему меня! – орал он, потирая ноющую шею. – Я твой внук, а не этот!
– Потому что ты потом используешь его в школьной драке!
Кучики молча наблюдал за их ссорой. Ему не нужно было расположение учителя или злость его внука. Он вообще не был заинтересован в этих людях, но они подарили ему бесценное знание – можно научиться быть сильным, стать умнее и осторожнее, найти способ манипулировать окружающими. Вот только чтобы унять свою боль, ему нужно было намного больше – силы, опыта, знаний, и он вернулся в Токио. Снова стал учиться, на этот раз не посещая частную школу, а с лучшими преподавателями, которых можно было найти в Японии. Старательно скрывая от окружающих свои слабости, он старался притворяться безупречным. Деду нужно было немногим больше, чем Мастеру. Интерес к делам семьи, обманчивая покладистость, надежно спрятанные упрямство и злость. Вот только Бьякую выматывала эта постоянная игра. Кошмары не давали спать. Он замечал, что, входя в комнату, уже не может заставить себя закрыть в нее дверь. Вздрагивает, когда кто-то приближается слишком близко или делает в его сторону резкое движение. Летом Бьякуя попросился обратно в горы, объяснив это своим интересом к медицине. Выйдя из машины и коротким кивком поприветствовав Мастера, он по неприметной тропинке почти бегом бросился к своему убежищу. Остановившись на вершине горы, Кучики понял, как ему не хватало именно этого. Тишины, одиночества, права на страх и новое сражение с ним.
– Вернулся, значит? – Бьякуя раздраженно посмотрел вверх. Вытянувшийся за несколько месяцев, что они не виделись, Кайен сидел на ветке дерева. – Ну и какого…
Договорить он не успел, Кучики ловко забрался наверх и ударом ноги сбил его на землю. Сколько же жажды покоя в нем накопилось! Он никому не собирался уступать ни толики своей свободы.
– Не смей ко мне лезть!
Кайен, как выяснилось, тоже многому научился. Приземлившись, он отвел руку, в которой сверкнули четыре длинные иглы, и оскалился. Бьякуя усмехнулся и извлек на свет скрытый под одеждой танто.
Вечером, стирая сукровицу, все еще сочившуюся из разбитого носа, он диктовал одному из своих доверенных лиц, что именно ему нужно привезти и каких строителей прислать, чтобы устроить в подвале дома надежную камеру.
– Я не могу запретить вам драться, – сказал Мастер, унося на руках раненого внука. – Кайен не послушает моих приказов, он всегда был слишком свободолюбивым и своенравным ребенком, и в этом вы похожи. Но есть и отличие. Ты понимаешь, что оружие берут в руки не для того, чтобы доказать свою силу. Оно предназначено для убийства. Еще мой отец говорил: не доставай катану из ножен, если не намерен пролить кровь, она не простит тебе такого неуважения. Мой внук хочет доказать самому себе, что он лучше тебя, захватчика, осмелившегося покуситься на то, что он считает своим. Кайен совершенно не понимает, чем именно ты дорожишь, а я не могу позволить тебе убить его за невежество.
– Это было бы неблагодарностью по отношению к вам, учитель. Но у моего терпения есть предел.
– Знаю, но этот ребенок никогда не перестанет бросать тебе вызов. Это в его характере. Поэтому я прошу тебя решить сложившуюся проблему.
Когда через две недели Кайен заявился с перевязанной рукой и горящими от гнева глазами, у Бьякуи уже было все готово.
– Совсем сдурел, – не прошло и часа, бесновался в камере Шиба.
Кучики, спустившийся, чтобы отдать ему еду, только пожал плечами.
– Твой дед просил сохранить тебе жизнь.
– Много на себя берешь!
– Я буду выпускать тебя, уходя к нему на занятия. Если придешь снова – окажешься за решеткой.
– Дурак, что ли? Вы занимаетесь раз в три дня!
– Именно. И в то время, когда я нахожусь здесь, предпочитаю знать, что ты сидишь под замком, а не пытаешься нарушить мое уединение.
Его разумные доводы на мальчишку не подействовали. Едва оказавшись на свободе, Кайен уходил, но всегда возвращался, чтобы снова сразиться за свою гору. Бьякуе приходилось и самому тренироваться, совершенствовать ловушки, изучать новые составы снотворного, против которых Шиба не должен был быстро найти антидот и погрузился бы в сон после укола отравленной иглой, а не продолжал сражаться, вынуждая его перейти к куда менее гуманным методам ведения боя. Кучики сам не заметил, как увлекся этой мышиной возней. Он действительно хотел стать сильнее, а когда кто-то вечно толкает тебя в спину, идти этой дорогой легче.
-
-
06.07.2013 в 16:09– Думаю, в этот раз у вас не будет проблем, – улыбнулся Мастер, угощавший его чаем. – Мои внуки словно сговорились выводить меня из себя по очереди. Только Кайен взялся за ум, Кукаку совершенно вышла из-под контроля, а Гандзю старается во всем перещеголять сестру. Ума не приложу, что не так с их воспитанием?
Он не стал задавать лишних вопросов. Его ведь не должна была волновать судьба этих людей? Только подойдя к своему дому на вершине, он почти обрадовался, что все это были пустые слова. Кайен сидел на своем любимом дереве и что-то писал в блокноте. Бьякуя весь подобрался, ожидая атаки, но тот лишь помахал рукой.
– Привет.
Плохо, что он почувствовал разочарование.
– Я тебя не звал.
– Знаю. Просто хотел сказать пару слов. Деду стоило раньше объяснить нам, почему ты здесь. Я сожалею о том, что так на тебя нападал.
– Мне не нужна твоя жалость!
Кайен пожал плечами.
– А при чем тут жалость? У меня тоже мама с папой умерли. Я просто тебя понимаю и больше не хочу доставать. Это все еще моя гора, но считай, что получил ее во временное пользование.
Спрыгнув с ветки, Шиба исчез в зарослях. То, что он не намерен нарушать свое слово, стало понятно уже на следующий день. Никто не мешал Бьякуе оставаться наедине со своими страхами, не нарушал его покой, и того неожиданно оказалось даже слишком много. Они виделись только на занятиях у Мастера. Старик был в восторге. Теперь оба его ученика слушали внимательно, тренировались на маленькой площадке перед домом с полной самоотдачей и заучивали наизусть длинные свитки. Вот только Бьякуя заметил, что теперь сам во всем старается бросить вызов Кайену, но, в отличие от него, всегда реагирующего на чужие выходки с раздражением, которое он прятал под безразличием, Шиба просто не принимал вызов.
– Сегодня я пойду с братом и сестрой купаться на озеро. Хочешь с нами?
– Что заставляет тебя думать, что мне это интересно?
– Ты ведь не был на той стороне горы? Кажется, что там нет проходимых троп, но я всегда именно этим путем пробирался к твоему дому. Там ты не поставил ловушки.
– Зачем ты мне об этом говоришь?
– Ну, ты же не будешь чувствовать себя спокойно, пока их не будет. К тому же жара ужасная, а я знаю, где найдется прохладная водичка. Ну, так что, Кучики?
– Хорошо, но мы пойдем вдвоем. – Он не сомневался, что Кайен лжет. Бьякуя исследовал ту часть леса, о которой он говорил, и пройти там незамеченным было невозможно. Даже кабаны не могли продраться через чащу, склон был слишком отвесным, дожди размывали почву, обнажая корни деревьев, гигантские стволы иногда обрушивались на землю, образуя завалы из полусгнивших бревен и камней. Пробраться к его дому, конечно, можно было – с пилой или динамитом, а предсказуемой угрозы Бьякуя уже не боялся.
– Зайду за тобой через час. Еды на пару дней захвати.
– Озеро не может быть так далеко. С горы спускаться всего полтора часа.
– Это по этой стороне.
Может, Шиба наконец рассчитывал на драку? Бьякуя понял, что совершенно не возражает, и собрался тщательно. Упаковал мази собственного приготовления, оружие и даже смену одежды. Кайен наоборот явился налегке, с одним вещевым мешком, от которого исходил вкусный запах вяленого мяса.
Гигантский рюкзак Кучики его не рассмешил. Он просто посоветовал:
– Туристический коврик оставь, нам будет где переночевать.
Бьякуя совету не последовал. По едва приметной тропинке они двинулись к знакомой Кучики поляне. Мастер уже водил их на нее собирать травы, которые любят тень. Сумрак царил тут даже летом. Ветви огромных деревьев переплелись так, что свет солнечных лучей практически не пробивался сквозь них и земля оставалась прохладной.
– Дорогу можно разглядеть только зимой.
– Дорогу?
Шиба ловко взобрался на дерево, так высоко, что вскоре исчез среди сочной листвы, только его белая майка пару раз мелькнула. Бьякуя не знал, стоит ли ему тоже подняться, пока сверху не свалилась веревочная лестница и странная штука, напоминавшая то ли сетку, то ли корзину из прутьев.
– Клади вещи, я подниму, а сам залезай. – Он вынул из рюкзака маленькую шкатулку. В ней хранились иглы и нужные снадобья, кинжал Бьякуя носил за поясом.
– Поднимай. – Ему всего лишь нужно было взобраться по лестнице быстрее, чем Кайен поднимал вещи, чтобы у того были заняты руки и не пришлось получить удар в спину. Он так пристально следил за корзиной, что сначала даже не понял, на какую высоту влез.
– Ну, ты и быстр. – Шиба все еще крутил лебедку, а у Бьякуи от ужаса, должно быть, расширились зрачки. Он оказался на шатком подвесном мосту, вцепившись в его поручни. Под ним плескалось шумное море зелени, отчего-то казавшейся синей. Он задыхался, он падал в бесконечное марево своего кошмара. Был не в состоянии разжать свои сведенные судорогой пальцы. Ему мерещился запах кожаных сидений, губы дрожали в немом крике.
– Ты чего? Плохая идея, да? – Теплые ладони поглаживали его ледяные щеки. Он ненавидел людей, совершенно не умел им доверять, но сейчас ему нужна была точка опоры, что-то надежнее раскачивающихся под ногами досок, и он, на секунду разжав руки, вцепился ими в чужую майку, на этот раз намертво. – Я это не нарочно. Правда, не специально. Открой глаза, ну пожалуйста. Мы сейчас спустимся.
Сознание медленно прояснялось. Этот почти ласковый голос сменяли другие. «Мальчик никогда не оправится от шока! Ему не суждено возглавить семью». «О чем только думал Соджун, для всех нас он куда большая потеря». Взрослым только кажется, что дети глупы, слепы и ничего не понимают. Его великолепный клан… Любящая семья! Да этих людей ничего, кроме своего благополучия, не волновало. Дед был стар, чтобы долго держать все под контролем, а он слишком мал. Всего лишь ребенок, которого так просто уничтожить и занять его место. Действительно, о чем думал папа, оставляя его практически беззащитным, под вечным прицелом не только врагов, но и так называемой семьи? Что Бьякуя найдет в себе силы справиться. Будет носить свою маску вечно. Думать быстрее, рассчитывать на большее число шагов вперед и не бояться, как не испугался отец, принять решение, которое определило всю его судьбу.
– Я пойду. – Бьякуя заставил себя разжать руки. Веки все еще были предательски опущены, голос противно дрожал, но он сделал один крохотный шаг вперед, даже если казалось, будто ступал по битому стеклу.
Наверное, примись Кайен его отговаривать, он бы не смог открыть глаза, но тот просто отступил.
– Подожди немного. Я отпустил лебедку, теперь ее снова придется крутить, чтобы поднять рюкзак.
«Мне придется его убить. Я никому не могу позволить знать, насколько я жалок». Бьякуя повторял это снова и снова, пока немного не успокоился. Возможно, это то, что нужно. Путешествие в собственные кошмары. Впервые не одинокое. О котором никто никогда не узнает. Мастер ему не простит, он наживет опасного врага, но так лучше, чем презирать себя самого. С этим чувством труднее справиться, чем с ненавистью. Это путешествие в один конец, но оно должно быть пройдено.
– Готово. Все еще хочешь идти?
Бьякуя заставил себя открыть глаза.
– Могу я сейчас взять тебя за руку?