enter oblivion
Название: Возможность
Автор: maurice_l
Рейтинг: R
Персонажи: Маюри/Заэль-Аполло, Нему присутствует
Жанр: dark
Дисклеймер: нет, не мое
Предупреждения:
1) AU. Этого абсолютно точно не будет
2) Ляпы по матчасти да, могут быть. Если они не ставят под угрозу существование фика – с удовольствием о них узнаю и исправлю.
читать дальше
- Ты что мне принесла, дура чертова? Я тебе что говорил? Что говорил, а?
Острые ногти скребут по коже Нему, когда отец хватает ее за волосы. Маюри трясет ее, ударяя головой об стену. Сегодня он особенно зол, и Нему боится. Боится смотреть ему в глаза, но все равно смотрит, потому что знает, что иначе будет хуже.
- Ну-ка, вспоминай, что я тебе говорил? – Капитан разжимает пальцы, в последний раз приложив Нему об стену. – Это что ли подопытный образец?! Да он же откинется сейчас! Дура!
Он бьет ее тыльной стороной ладони по лицу и идет к столу. Нему стоит в дверях, не смея пошевелиться. На глаза ей наворачиваются слезы, но она не будет плакать, потому что знает, что это разозлит отца еще больше. И знает, что тот будет только рад, если она даст ему повод. Но Нему знает и то, что он никогда не бьет без причины, а сейчас она и правда виновата. Он просил ее принести хороший образец, а она не смогла, достала только этот, да и то с трудом.
Слишком большая суматоха поднялась, когда Сейретей вторгся в Уэко Мундо, слишком много очагов рейацу было в путаных коридорах Лас Ночес. Маюри-сама давно ждал этого шанса, Маюри-сама дал ей все, что нужно было, чтобы поймать и доставить ему образец. А она растерялась и не смогла.
Капитан шипит себе что-то под нос и склоняется над залитым ярким светом столом. Один жест, и стена перед ним раскрывается, выставляя на обозрение ряды изготовленных самим Маюри медицинских принадлежностей. Он берет шприц с длинной, в два раза толще обычной, иглой и снова поворачивается к столу. Другой рукой Директор Института Научных Разработок уже открывает колбу с розоватого цвета жидкостью. Нему отводит глаза. Она знает, что это за жидкость, но не понимает такого выбора. Это вовсе не самый легкий путь к выздоровлению.
Отцу лучше никогда не знать, почему именно она не смогла достать лучший образец. Нему не знает причин, но абсолютно уверена в этом. Если Маюри-сама когда-нибудь узнает о том, почему из многих коридоров Лас Ночес его дочь выбрала именно тот, он сделает с ней что-нибудь по-настоящему страшное. Может быть, даже что-нибудь по-особенному страшное. И Нему не уверена, что только из-за того, что квинси, рейацу которого она почувствовала в том коридоре, в тот раз едва-едва не убил отца. Маюри отходчив и не мстителен, потому что всегда успевает отомстить обидчику в момент, когда оскорбление нанесено. И может быть, дело было бы даже не в том противоядии, которое, как отец понял бы, она тогда отдала.
Наверное, это хорошо, что ранение, нанесенное этому Эспаде, от банкая лейтенанта Абараи. Потому что отец непременно узнал бы раны от оружия квинси, и отец догадлив. Он прекрасно знает, сколько осталось квинси, и обязательно спросил бы, как так вышло, что именно этот жив. И еще он спросил бы, как так вышло, что тот отдал Эспаду Нему, не добив его.
А ведь он и правда отдал. И вовсе не лейтенант Абараи, а именно он.
Нему еще несколько минут стоит, смотря, как отец один за другим вынимает из шкафа новые инструменты и откладывает в сторону уже ненужные, а потом тихо выходит в коридор и садится у стены. Он позовет ее, когда она ему понадобится. Может быть, это будет не слишком скоро. Может быть, у нее будет время подумать. Нему почему-то не хочется думать о произошедшем рядом с отцом.
Ортоциклин-Д не предназначен для введения внутривенно. По крайней мере, не в таких количествах. Передозировка ведет к асфиксии и нарушению функции затылочной доли головного мозга. Зрительные галлюцинации, возникающие при этом, на фоне дефицита кислорода могут вызвать серьезные психические отклонения.
При разработке Ортоциклина у Куротсучи Маюри была возможность устранить эти побочные действия, но, по зрелому размышлению, он, тогда еще простой научный сотрудник, решил побочные действия оставить. Препарат годится для двойного использования, а что может быть лучше для ученого, чем когда один и тот же опыт даже в случае провала представляет собой научный интерес?
Хотя вообще сам по себе Ортоциклин-Д оказывает сильное противовоспалительное и регенерирующее действие. С сопутствующим регенерации болевым эффектом, что вполне естественно. Предыдущий директор Института Научных Разработок настаивал на применении Ортоциклина в комплексе с анестетиками, но нынешний Директор считал такие меры излишними, а сам Институт на анестетики стал определенно беден.
Зато в нем имелась очень хорошая система звукоизоляции. По большей части звукоизоляции здания самого Института от внешних территорий, но некоторые помещения, содержащие объекты, признанные Директором имеющими особую важность, также изолированы. Не только в плане звуковых колебаний, но также и в части обслуживающего персонала. Двенадцатый отряд один из самых дисциплинированных в Сейретее, и, в отличие от большинства капитанов, Куротсучи Маюри эта дисциплина не стоит практически никаких моральных усилий. Потребность в новых офицерах обосновывается опасностью проводимых экспериментов. И никто из офицеров действующих, не желающих оставить свое место вакантным, приказов капитана ослушаться и подумать не мог.
Поэтому в коридорах, примыкающих к палате номер 428-Б, абсолютно, со стопроцентной вероятностью, пусто. Но отнюдь не тихо.
Звукоизолиция ли работает плохо, или Директор недостаточно плотно прикрыл за собой дверь, но крики разносятся по всему ведущему к палате коридору и даже чуть дальше.
Маюри откладывает шприц, берет со стола тетрадь и угловатым почерком делает в ней пометку. Тетрадь совсем новая, - текста в ней набралось бы едва ли на два листа, - но толстая. При благоприятном стечении обстоятельств Маюри рассчитывает заполнить ее до конца. И, судя по всему, такая возможность все же имеет шанс ему представиться.
После первого введения препарата Маюри тщательно осмотрел поступивший для исследования образец и все свои наблюдения записал в тетрадь. Записал он также и в первую очередь нуждаюшиеся в проверке тезисы.
По предварительным результатам обследования, поступивший на изучение объект предположительно представлял собой восьмой номер созданной Айзеном Соуске Эспады. Эта информация пока не могла считаться достоверной, была построена только на общеизвестных предположениях, и должна была быть прояснена позднее, равно как и имя объекта. Нанесенные ему повреждения заключались в основном в ранах открытого характера с серьезными повреждениями грудной клетки.
Возможные повреждения нервной системы также нуждались в освидетельствовании и дальнейшей проверке, которая не могла быть произведена до тех пор, пока объект не сможет вернуться в сознательное состояние. Что, по расчетам Маюри, должно произойти в течение ближайших трех часов.
Нарастающая плоть медленно заполняет дыру в груди. Объект выгибается в удерживавших его фиксаторах и, не приходя в сознание, кричит. Директору всегда нравился этот звук. В нем есть что-то особенно реальное.
Маюри берет тетрадь и делает еще одну пометку. Работы предстоит много, и она обещает быть приятной.
Журнал лабораторных испытаний понемногу заполняется записями. Какие-то из описанных в нем экспериментов носят строго научный характер, а какие-то кажутся к медицине отношения не имеющими. Но, будь у кого-либо возможность ознакомиться с содержанием журнала, он вынужден был бы признать, что вел его человек, несомненно, замечательного ума. Система, которой он подчинял все проводимые им опыты, имела своей целью составить наиболее полное представление об исследуемом материале. И там, где предыдущий директор Института Разработок остановился бы, увлеченный возможным практическим применением полученных знаний, Куротсучи Маюри шел дальше, моделируя и моделируя ситуативные воздействия. Ему не было дела до того, насколько реальны создаваемые им условия, потому что, только изучив все возможные механизмы реакций, можно познать сущность предмета до конца. И тогда, владея всеми значениями переменных, не будет уже никакой трудности в том, чтобы решить систему уравнений для какого-то конкретного их значения.
Там, где Урахара Кисуке брал интуицией, нынешний капитан двенадцатого отряда полагался только на тщательно записанные результаты практических испытаний.
И, подводя итоги первой беседы с новым объектом, Маюри не может не отметить уровень тревожности превышающий оный у среднестатистического образца на момент первичного ознакомления с ситуацией.
Разумеется, Маюри не упускает возможности тут же осведомиться о причинах подобного отклонения. Принцип неотложного воздействия для него один из основных, и капитан пользуется всем спектром доступных ему методов, чтобы узнать ответ. Ответ этот удостаивается отдельной пометки в тетради и вызывает у Директора Института Разработок одну из его особенно широких улыбок. Длинный ноготь Директора как будто бы нечаянно чертит глубокую царапину в едва наросшей коже объекта. А планируемое количество подавляющих мозговую активность препаратов возрастает в два раза по сравнению с планируемым.
Новость о том, что Октава Эспада руководил научной деятельностью Лас Ночес, радует Маюри безмерно.
А затем он переходит к практическим испытаниям.
Опытная часть в первую очередь делится на исследование реакций физических и реакций психики, и каждый из этих двух пунктов имеет огромное количество подпунктов, для исследования которых в распоряжении Директора вся техническая база Института Разработок.
Начато изучение, разумеется, с вещей простых и фундаментальных. Как то: выявлены пределы естественной регенерации, установлен болевой порог для различных видов воздействия и, что само собой разумеется, исследованы специфические свойства измененного посредством Хогиёку организма.
Маюри не раз и не два работал с появлявшимися в последнее время несовершенными формами арранкаров. Работал он и с теми двумя-тремя завершенными уже формами, которые доставили ему посланные со специальным заданием офицеры. Но осознание невозможности получить действительно стоящий экземпляр сводило все исследования на нет. Как мог он верить результатам, полученным от изучения пешек? Как мог он добиться хоть какой-то чистоты эксперимента, работая с таким негодным материалом?
И, разумеется, устанавливая значения по общим для всех объектов критериям, подводя эту обязательную базу, Куросучи Маюри с нетерпением ждет того момента, когда он сможет перейти к свойствам индивидуальным.
Его разум, - четкий и в то же время пылкий разум ученого, - стремится в земли неизученные. Исследуя действие различных препаратов на сознание и жизнедеятельность объекта, искусственно регулируя уровень рейацу, вызывая и прерывая различные фазы сна, Директор соблюдает годами выработанную им для себя дисциплину, но на самом деле ждет лишь перехода к следующей стадии исследований.
И, наконец, время приходит.
Думать удается плохо. И, вообще-то, по правде сказать, хуже всего то, что думать удается редко. Почти никакого шанса проанализировать ситуацию и, - о, да, - не говоря уже о шансах найти из нее выход.
Как предусмотрительно. Куда как более предусмотрительно, чем имплантированный где-то в основании черепа регулятор рейацу. Его Заэль-Аполло чувствует отлично и, будь возможность, без труда бы от него избавился. Метод действия таких регуляторов прост, они очень эффективны, но и вывести их из строя проще некуда. Будь у него только возможность. Только немного времени, чтобы придти в себя.
А так ему каждый раз приходится заново вспоминать то, что он успел осознать в предыдущее просветление. Раз за разом, снова и снова. Белые стены плывут и шатаются, но стоит только закрыть глаза, как мысли путаются опять. А потом открывается дверь, и входит один из Сейретейских капитанов, принося с собой новую порцию препарата.
Заэль-Аполло знает, что это за препарат и на вскидку может перечислить его компоненты и действие. Пока вроде бы может. Но время идет, а в действии и загвоздка. При таких количествах оно аккумулируется. Аккумулируется и аккумулируется, а потом становится уже поздно.
И так страшно от этого. Так ужасно панически страшно, как не было ни от одного из опытов этого шинигамского капитана, вспомнить бы, как того зовут.
Опыты – это вовсе не так уж непереносимо для арранкара. Заэль-Аполло прекрасно может предсказать дальнейшую их схему. О, почему бы и нет? Это же так просто, он действовал бы точно так же. В этой схеме нет ни одного изъяна, она слишком хороша. Так же хороша, как и любая из реализованных им самим. Но в этой его оценке нет и намека на профессиональное восхищение.
Потому что время идет, а он совсем, вообще не может думать. И, кажется, с каждым разом вспоминать становится все сложнее. И скоро его голова станет такой же пустой, как эти стены, и ничто, никогда уже не сможет этого исправить. Капитан, кажется, его фамилия Куротсучи, завершит свое исследование, заполнит журнал и поставит тот на полку. Но незадолго до этого будет уже совсем поздно.
Кажется, сегодня Заэль-Аполло уже не смог вспомнить один из тех компонентов. И паника, жаркая, чахоточная паника стучит в его голове. И плывут, и шатаются стены. Только не его разум, его безупречный, сияющий разум. Только не с ним. Разве ради этого он прошел весь тот путь?
Думайдумайдумай
В глазах капитана Куротсучи упоение, истинное упоение ученого, но не только.
У паники сладкий привкус давно забытой слабости.
Теперь, когда Директор приходит, каждый раз он приносит с собой меч Октава Эспады. Исследование высшей формы требует особой осторожности, и Маюри прекрасно знает это.
Белое хаори капитана Куротсучи покрывается кровью, когда Ашисоги Джизу вонзается в тело арранкара. Было бы достаточно крохотной царапины, но капитан погружает трезубец так глубоко, что тот едва не царапает стол, на котором лежит Заэль-Аполло. Маюри смотрит ему в лицо и медленно тянет рукоять на себя. В первый раз Директор не учел того, что даваемые им препараты притупляют сознание, но теперь может насладиться сполна. И то, как едва заметно раскрываются глаза Эспады, когда Ашисоги Джизу покидает его тело, оставляя только расползающийся по крови яд, достаточное тому свидетельство.
Маюри деактивирует шикай и убирает занпакто в ножны. Он больше ему не понадобится. Теперь в вытянутых руках Директора сверкает белой сталью Форникарус. Перевитая виноградом рукоять слишком хороша для того, чтобы ее сжимали такие пальцы. Даже теперь Заэль-Аполло не может не подумать об этом.
А потом Маюри обхватывает его и заставляет сесть. Стена холодит спину, когда капитан поднимает руку над головой, держа меч за рукоять. Лезвие смотрит вниз, прямо в лицо арранкару. От левого глаза через все лицо того тянется так и не заживший шрам, оставшийся после того, как Эспада в первый раз отказался произнести команду призыва. Заэль-Аполло открывает рот и глотает. Острые края режут горло, а потом он начинает меняться.
Если и есть в Заэле-Аполло что-то некрасивое, так это момент перемены. Но не любит он принимать свою высшую форму не только из-за этого. Слишком большая сила обходится эквивалентно дорого. А здесь ему уже почти нечем платить.
Наконец, черные потеки узором покрывают его лицо, а за спиной раскрываются крылья. Маюри улыбается и начинает исследование. Его тетрадь исписана уже больше, чем на половину, и работы остается едва ли на неделю. Директор режет крылья Эспады и берет образцы, а потом склоняется над микроскопом. Иногда взгляд Маюри становится слишком пристален, а рука с очередным хитрой конструкции инструментом замирает в воздухе. Но Октава Эспада слишком занят собой, чтобы это заметить.
Организм арранкара приспосабливается к яду Ашисоги Джизу. Но медленно, так медленно. Времени легко может не хватить.
Заэль-Аполло лежит тихо, глядя в стену перед собой. Со стороны может показаться, что он без сознания: глаза за половинчатой оправой очков закатились, волосы на половину закрывают пустое лицо. Но это не так. Сейчас единственное время, когда действие препаратов на его мозг ослабевает в достаточной степени. И, даже тогда, когда Директор режет его тело, Заэль-Аполло не перестает думать.
Как ученый, капитан Куротсучи, возможно, ничем не уступает Октава Эспаде. Возможно даже, что исход их битвы зависел бы только от удачи. Но капитан Куротсучи всего лишь шинигами.
Иногда Заэль-Аполло с интересом думает, что было бы, поменяйся они местами.
День клонится к концу и начинается следующий. Они ужасно однообразны, эти дни, и контуры их размыты. Они как блоки снежной крепости в оттепель – наползают друг на друга. Дверь открывается и снова входит капитан Куротсучи. Глаза его темны от злости.
Где-то внизу, неподвижно сидя на холодном полу, плачет Нему. А ведь она была так уверена, что отец никогда ничего не узнает. Результаты исследований ничего не могли ему сказать, и Маюри-сама не вхож в общество других шинигами, слухи проходят мимо него. Она не могла и подумать о том, что все обрушится так просто. Она и сама была так далеко от шумной жизни Сейретея.
Кто-то из научных сотрудников рассказывал Директору о взятии Уэко Мундо и упомянул в своем рассказе квинси.
И теперь Нему сидит и чувствует, как где-то высоко, не видные отсюда, над ее головой сгущаются непроглядно-черные тучи. А потом станет шторм.
Дверь со щелчком захлопывается за спиной капитана Куротсучи. Его движения необычно резки, и он едва не выдирает инструменты из ячеек, в которых те лежат. Инструменты звенят, когда он раскладывает их на столике.
Из-под полузакрытых век Заэль-Аполло следит за тем, как Директор вынимает Ашисоги Джизу и снимает первую печать. Слова, которые Маюри шипит себе под нос, оскорбили бы и последнюю из проституток Руконгая. Лезвия занпакто вгрызаются в грудь Октава Эспады, и уголки его губ окрашиваются красным. Заэль-Аполло кашляет, захлебываясь кровью, а яд наполняет его тело. А потом металл его собственного меча раздирает горло, и снова начинается перемена.
Капитан Куротсучи замирает, смотря в расписанное черным узором неживое лицо Эспады. Кожа того в этой форме холодная и липкая, Маюри знает это, и сам арранкар похож уже не на человека, а на искусно заспиртованный труп. Но взгляд его из-под словно бы тушью крашенных ресниц – полубессознательный и почти экстатический. Интересно, а у его дочери такой же взгляд, когда она думает о том риока?
Такая же, как и все женщины. Даже то, что он сам создал ее, не изменило ничего. Как она только посмела? Шлюха, грязная шлюха, как все они. И он ее накажет.
Пальцы Маюри впиваются в плечо арранкара, ногти царапают кожу. И теперь, наконец, Заэль-Аполло вспоминает выражение, стоящее в глазах капитана. В Уэко Мундо этого выражения не встретишь, оно принадлежит тому, другому миру.
- Ты что… - Осипший голос Эспаду поначалу не слушается, забытые значения слов вспоминаются сами собой. – Эй, ты что, трахнуть меня тут собрался?
После привычной тишины Университета вопрос звучит неуместно. А в самой его идее есть что-то до невероятности смешное, и Заэль-Аполло чувствует поднимающийся из глубины сознания нервический смех. Но он ни за что бы не позволил себе сейчас рассмеяться.
Маюри наотмашь бьет Эспаду по лицу.
- Сдурел совсем?
Но арранкар прекрасно видит, как сжимаются кулаки капитана. Ему смешно и как-то странно. Это первый момент за проведенные здесь дни, когда Заэль-Аполло чувствует забытый вкус реальности. Мир кажется вдруг очень ярким, но его разум, натренированный разум ученого уже вносит новый факт в картотеку.
Капитан Куротсучи снова начинает свои опыты, и на этот раз он режет еще больнее, чем обычно. Но он больше не улыбается, видя, как искажается лицо Октава Эспады.
Потолок такой же белый, как и всегда. Заэль-Аполло смотрит в эту бескрайнюю белизну и ему почти удается разогнуть пальцы. Теперь, когда приемы препарата стали реже, к нему возвращается часть обычного спокойствия.
- Не так.
Маюри оборачивается. Он раздражен, но к раздражению примешивается удивление. Директор опускает руку с зажатой в ней куклой. Кукла – игрушечная копия одного из ждущих казни преступников, выпрошенных Маюри у Совета для опытов. Сам преступник лежит на соседнем столе, надежно скованный ядом Ашисоги Джизу.
Директор пристально смотрит на арранкара.
- Что?
Заэль-Аполло улыбается. Улыбка его кажется слишком живой для белого лица.
- Здесь неполная связь. Так оно действовать не будет.
Директор снова поднимает куклу к глазам, и секунду спустя с соседнего стола раздается вопль. Октава Эспада проводит когтем по гладкой поверхности под собой. Палец скользит медленно, но именно так и хочет Заэль-Аполло. И он знает, что тот уже смог бы двигаться быстрей.
Час тянется за часом, и, наконец, капитан Куротсучи звонит офицерам, чтобы те унесли безжизненное тело заключенного. Его похоронят за счет Двенадцатого Отряда, далеко-далеко от стен Сейретея. Маюри моет инструменты и один за другим убирает их в шкафчик, а затем поворачивается к арранкару.
В голове Директора застряла мысль. Она крутится и крутится, хотя в поведении Октава Эспады нет ничего, что могло бы подтверждать. Но в его поведении нет и ничего, что могло бы отрицать. Неопределенность подобна вакууму, а пустота требует заполнения. Маюри постепенно, сам того не замечая, заполняет эту пустоту на свой вкус.
Журнал лабораторных испытаний исписан уже на две трети, и на последних страницах почерк Директора еще более угловатый, чем обычно. Строки ползут вверх, а абзацы короткие, рваные.
Заэль-Аполло иногда говорит. Одно-два слова, редко больше. И всегда к месту. Голос у него мягкий и ровный, безличный. Без прежней кошачьей нотки самолюбования этот голос почти приятен. А вещи, которые говорит Эспада, разумны и полезны. Давно уже никто в обществе Директора не говорил таких разумных вещей.
Глаза Октава Эспады почти всегда закрыты, словно бы происходящее не касается его. По закрытым глазам не прочитать выражения, и капитан Куротсучи волен думать то, что ему вздумается. И он думает, даже когда двери комнаты 428-Б остаются позади. Мысль медленно распускается в его голове, пока не заполняет, наконец, созданную ею самой пустоту. Противоестественное подобие уюта растворяет покрытые ржавчиной замки.
Ногти у капитана Маюри неровные, и красившая их эмаль давно облупилась. Черный прямоугольник чертит по шраму на лице Эспады. Заэль-Аполло приоткрывает глаза и смотрит на Директора. Полузакатившийся взгляд его, в окружении черных потеков, пуст и вязок. Маюри рывком склоняется ниже. Вакуум взрывается изнутри.
Касания капитана полны давно забытой жадности. Вцепившиеся в волосы Эспады пальцы грубы и беспокойны. Заэль-Аполло стискивает кулаки и хмурится, но Маюри этого не видит. Покрытые черной слизью губы арранкара холодны и неподвижны, но он не говорит ни слова против. Все это очень странно, как будто и не с Директором вовсе, а с кем-то другим. Головной убор Маюри летит на пол, но перед тем, как навалиться на Эспаду, капитан на секунду пристально смотрит тому в лицо, ища хоть какой-то знак. Если не приязни даже, то и не отвращения.
Тело шинигами покрыто многими шрамами функциональных модификаций. И движения его под стать, - слишком угловатые, там, где не нужно, резкие. Дыхание Маюри иногда сбивается, а руки соскальзывают со склизкой кожи Эспады.
Как несовершенно. Арранкар опускает веки и вслушивается в далекие отзвуки знакомого по прошлой жизни удовольствия. Это могло бы даже быть приятно, позволь он себе.
Уэко Мундо пуст и разорен, от дворца владыки Айзена не осталось и следа. Заэль-Аполло скребет когтями по столу и прикидывает шансы.
Автор: maurice_l
Рейтинг: R
Персонажи: Маюри/Заэль-Аполло, Нему присутствует
Жанр: dark
Дисклеймер: нет, не мое
Предупреждения:
1) AU. Этого абсолютно точно не будет
2) Ляпы по матчасти да, могут быть. Если они не ставят под угрозу существование фика – с удовольствием о них узнаю и исправлю.
читать дальше
- Ты что мне принесла, дура чертова? Я тебе что говорил? Что говорил, а?
Острые ногти скребут по коже Нему, когда отец хватает ее за волосы. Маюри трясет ее, ударяя головой об стену. Сегодня он особенно зол, и Нему боится. Боится смотреть ему в глаза, но все равно смотрит, потому что знает, что иначе будет хуже.
- Ну-ка, вспоминай, что я тебе говорил? – Капитан разжимает пальцы, в последний раз приложив Нему об стену. – Это что ли подопытный образец?! Да он же откинется сейчас! Дура!
Он бьет ее тыльной стороной ладони по лицу и идет к столу. Нему стоит в дверях, не смея пошевелиться. На глаза ей наворачиваются слезы, но она не будет плакать, потому что знает, что это разозлит отца еще больше. И знает, что тот будет только рад, если она даст ему повод. Но Нему знает и то, что он никогда не бьет без причины, а сейчас она и правда виновата. Он просил ее принести хороший образец, а она не смогла, достала только этот, да и то с трудом.
Слишком большая суматоха поднялась, когда Сейретей вторгся в Уэко Мундо, слишком много очагов рейацу было в путаных коридорах Лас Ночес. Маюри-сама давно ждал этого шанса, Маюри-сама дал ей все, что нужно было, чтобы поймать и доставить ему образец. А она растерялась и не смогла.
Капитан шипит себе что-то под нос и склоняется над залитым ярким светом столом. Один жест, и стена перед ним раскрывается, выставляя на обозрение ряды изготовленных самим Маюри медицинских принадлежностей. Он берет шприц с длинной, в два раза толще обычной, иглой и снова поворачивается к столу. Другой рукой Директор Института Научных Разработок уже открывает колбу с розоватого цвета жидкостью. Нему отводит глаза. Она знает, что это за жидкость, но не понимает такого выбора. Это вовсе не самый легкий путь к выздоровлению.
Отцу лучше никогда не знать, почему именно она не смогла достать лучший образец. Нему не знает причин, но абсолютно уверена в этом. Если Маюри-сама когда-нибудь узнает о том, почему из многих коридоров Лас Ночес его дочь выбрала именно тот, он сделает с ней что-нибудь по-настоящему страшное. Может быть, даже что-нибудь по-особенному страшное. И Нему не уверена, что только из-за того, что квинси, рейацу которого она почувствовала в том коридоре, в тот раз едва-едва не убил отца. Маюри отходчив и не мстителен, потому что всегда успевает отомстить обидчику в момент, когда оскорбление нанесено. И может быть, дело было бы даже не в том противоядии, которое, как отец понял бы, она тогда отдала.
Наверное, это хорошо, что ранение, нанесенное этому Эспаде, от банкая лейтенанта Абараи. Потому что отец непременно узнал бы раны от оружия квинси, и отец догадлив. Он прекрасно знает, сколько осталось квинси, и обязательно спросил бы, как так вышло, что именно этот жив. И еще он спросил бы, как так вышло, что тот отдал Эспаду Нему, не добив его.
А ведь он и правда отдал. И вовсе не лейтенант Абараи, а именно он.
Нему еще несколько минут стоит, смотря, как отец один за другим вынимает из шкафа новые инструменты и откладывает в сторону уже ненужные, а потом тихо выходит в коридор и садится у стены. Он позовет ее, когда она ему понадобится. Может быть, это будет не слишком скоро. Может быть, у нее будет время подумать. Нему почему-то не хочется думать о произошедшем рядом с отцом.
Ортоциклин-Д не предназначен для введения внутривенно. По крайней мере, не в таких количествах. Передозировка ведет к асфиксии и нарушению функции затылочной доли головного мозга. Зрительные галлюцинации, возникающие при этом, на фоне дефицита кислорода могут вызвать серьезные психические отклонения.
При разработке Ортоциклина у Куротсучи Маюри была возможность устранить эти побочные действия, но, по зрелому размышлению, он, тогда еще простой научный сотрудник, решил побочные действия оставить. Препарат годится для двойного использования, а что может быть лучше для ученого, чем когда один и тот же опыт даже в случае провала представляет собой научный интерес?
Хотя вообще сам по себе Ортоциклин-Д оказывает сильное противовоспалительное и регенерирующее действие. С сопутствующим регенерации болевым эффектом, что вполне естественно. Предыдущий директор Института Научных Разработок настаивал на применении Ортоциклина в комплексе с анестетиками, но нынешний Директор считал такие меры излишними, а сам Институт на анестетики стал определенно беден.
Зато в нем имелась очень хорошая система звукоизоляции. По большей части звукоизоляции здания самого Института от внешних территорий, но некоторые помещения, содержащие объекты, признанные Директором имеющими особую важность, также изолированы. Не только в плане звуковых колебаний, но также и в части обслуживающего персонала. Двенадцатый отряд один из самых дисциплинированных в Сейретее, и, в отличие от большинства капитанов, Куротсучи Маюри эта дисциплина не стоит практически никаких моральных усилий. Потребность в новых офицерах обосновывается опасностью проводимых экспериментов. И никто из офицеров действующих, не желающих оставить свое место вакантным, приказов капитана ослушаться и подумать не мог.
Поэтому в коридорах, примыкающих к палате номер 428-Б, абсолютно, со стопроцентной вероятностью, пусто. Но отнюдь не тихо.
Звукоизолиция ли работает плохо, или Директор недостаточно плотно прикрыл за собой дверь, но крики разносятся по всему ведущему к палате коридору и даже чуть дальше.
Маюри откладывает шприц, берет со стола тетрадь и угловатым почерком делает в ней пометку. Тетрадь совсем новая, - текста в ней набралось бы едва ли на два листа, - но толстая. При благоприятном стечении обстоятельств Маюри рассчитывает заполнить ее до конца. И, судя по всему, такая возможность все же имеет шанс ему представиться.
После первого введения препарата Маюри тщательно осмотрел поступивший для исследования образец и все свои наблюдения записал в тетрадь. Записал он также и в первую очередь нуждаюшиеся в проверке тезисы.
По предварительным результатам обследования, поступивший на изучение объект предположительно представлял собой восьмой номер созданной Айзеном Соуске Эспады. Эта информация пока не могла считаться достоверной, была построена только на общеизвестных предположениях, и должна была быть прояснена позднее, равно как и имя объекта. Нанесенные ему повреждения заключались в основном в ранах открытого характера с серьезными повреждениями грудной клетки.
Возможные повреждения нервной системы также нуждались в освидетельствовании и дальнейшей проверке, которая не могла быть произведена до тех пор, пока объект не сможет вернуться в сознательное состояние. Что, по расчетам Маюри, должно произойти в течение ближайших трех часов.
Нарастающая плоть медленно заполняет дыру в груди. Объект выгибается в удерживавших его фиксаторах и, не приходя в сознание, кричит. Директору всегда нравился этот звук. В нем есть что-то особенно реальное.
Маюри берет тетрадь и делает еще одну пометку. Работы предстоит много, и она обещает быть приятной.
Журнал лабораторных испытаний понемногу заполняется записями. Какие-то из описанных в нем экспериментов носят строго научный характер, а какие-то кажутся к медицине отношения не имеющими. Но, будь у кого-либо возможность ознакомиться с содержанием журнала, он вынужден был бы признать, что вел его человек, несомненно, замечательного ума. Система, которой он подчинял все проводимые им опыты, имела своей целью составить наиболее полное представление об исследуемом материале. И там, где предыдущий директор Института Разработок остановился бы, увлеченный возможным практическим применением полученных знаний, Куротсучи Маюри шел дальше, моделируя и моделируя ситуативные воздействия. Ему не было дела до того, насколько реальны создаваемые им условия, потому что, только изучив все возможные механизмы реакций, можно познать сущность предмета до конца. И тогда, владея всеми значениями переменных, не будет уже никакой трудности в том, чтобы решить систему уравнений для какого-то конкретного их значения.
Там, где Урахара Кисуке брал интуицией, нынешний капитан двенадцатого отряда полагался только на тщательно записанные результаты практических испытаний.
И, подводя итоги первой беседы с новым объектом, Маюри не может не отметить уровень тревожности превышающий оный у среднестатистического образца на момент первичного ознакомления с ситуацией.
Разумеется, Маюри не упускает возможности тут же осведомиться о причинах подобного отклонения. Принцип неотложного воздействия для него один из основных, и капитан пользуется всем спектром доступных ему методов, чтобы узнать ответ. Ответ этот удостаивается отдельной пометки в тетради и вызывает у Директора Института Разработок одну из его особенно широких улыбок. Длинный ноготь Директора как будто бы нечаянно чертит глубокую царапину в едва наросшей коже объекта. А планируемое количество подавляющих мозговую активность препаратов возрастает в два раза по сравнению с планируемым.
Новость о том, что Октава Эспада руководил научной деятельностью Лас Ночес, радует Маюри безмерно.
А затем он переходит к практическим испытаниям.
Опытная часть в первую очередь делится на исследование реакций физических и реакций психики, и каждый из этих двух пунктов имеет огромное количество подпунктов, для исследования которых в распоряжении Директора вся техническая база Института Разработок.
Начато изучение, разумеется, с вещей простых и фундаментальных. Как то: выявлены пределы естественной регенерации, установлен болевой порог для различных видов воздействия и, что само собой разумеется, исследованы специфические свойства измененного посредством Хогиёку организма.
Маюри не раз и не два работал с появлявшимися в последнее время несовершенными формами арранкаров. Работал он и с теми двумя-тремя завершенными уже формами, которые доставили ему посланные со специальным заданием офицеры. Но осознание невозможности получить действительно стоящий экземпляр сводило все исследования на нет. Как мог он верить результатам, полученным от изучения пешек? Как мог он добиться хоть какой-то чистоты эксперимента, работая с таким негодным материалом?
И, разумеется, устанавливая значения по общим для всех объектов критериям, подводя эту обязательную базу, Куросучи Маюри с нетерпением ждет того момента, когда он сможет перейти к свойствам индивидуальным.
Его разум, - четкий и в то же время пылкий разум ученого, - стремится в земли неизученные. Исследуя действие различных препаратов на сознание и жизнедеятельность объекта, искусственно регулируя уровень рейацу, вызывая и прерывая различные фазы сна, Директор соблюдает годами выработанную им для себя дисциплину, но на самом деле ждет лишь перехода к следующей стадии исследований.
И, наконец, время приходит.
Думать удается плохо. И, вообще-то, по правде сказать, хуже всего то, что думать удается редко. Почти никакого шанса проанализировать ситуацию и, - о, да, - не говоря уже о шансах найти из нее выход.
Как предусмотрительно. Куда как более предусмотрительно, чем имплантированный где-то в основании черепа регулятор рейацу. Его Заэль-Аполло чувствует отлично и, будь возможность, без труда бы от него избавился. Метод действия таких регуляторов прост, они очень эффективны, но и вывести их из строя проще некуда. Будь у него только возможность. Только немного времени, чтобы придти в себя.
А так ему каждый раз приходится заново вспоминать то, что он успел осознать в предыдущее просветление. Раз за разом, снова и снова. Белые стены плывут и шатаются, но стоит только закрыть глаза, как мысли путаются опять. А потом открывается дверь, и входит один из Сейретейских капитанов, принося с собой новую порцию препарата.
Заэль-Аполло знает, что это за препарат и на вскидку может перечислить его компоненты и действие. Пока вроде бы может. Но время идет, а в действии и загвоздка. При таких количествах оно аккумулируется. Аккумулируется и аккумулируется, а потом становится уже поздно.
И так страшно от этого. Так ужасно панически страшно, как не было ни от одного из опытов этого шинигамского капитана, вспомнить бы, как того зовут.
Опыты – это вовсе не так уж непереносимо для арранкара. Заэль-Аполло прекрасно может предсказать дальнейшую их схему. О, почему бы и нет? Это же так просто, он действовал бы точно так же. В этой схеме нет ни одного изъяна, она слишком хороша. Так же хороша, как и любая из реализованных им самим. Но в этой его оценке нет и намека на профессиональное восхищение.
Потому что время идет, а он совсем, вообще не может думать. И, кажется, с каждым разом вспоминать становится все сложнее. И скоро его голова станет такой же пустой, как эти стены, и ничто, никогда уже не сможет этого исправить. Капитан, кажется, его фамилия Куротсучи, завершит свое исследование, заполнит журнал и поставит тот на полку. Но незадолго до этого будет уже совсем поздно.
Кажется, сегодня Заэль-Аполло уже не смог вспомнить один из тех компонентов. И паника, жаркая, чахоточная паника стучит в его голове. И плывут, и шатаются стены. Только не его разум, его безупречный, сияющий разум. Только не с ним. Разве ради этого он прошел весь тот путь?
Думайдумайдумай
В глазах капитана Куротсучи упоение, истинное упоение ученого, но не только.
У паники сладкий привкус давно забытой слабости.
Теперь, когда Директор приходит, каждый раз он приносит с собой меч Октава Эспады. Исследование высшей формы требует особой осторожности, и Маюри прекрасно знает это.
Белое хаори капитана Куротсучи покрывается кровью, когда Ашисоги Джизу вонзается в тело арранкара. Было бы достаточно крохотной царапины, но капитан погружает трезубец так глубоко, что тот едва не царапает стол, на котором лежит Заэль-Аполло. Маюри смотрит ему в лицо и медленно тянет рукоять на себя. В первый раз Директор не учел того, что даваемые им препараты притупляют сознание, но теперь может насладиться сполна. И то, как едва заметно раскрываются глаза Эспады, когда Ашисоги Джизу покидает его тело, оставляя только расползающийся по крови яд, достаточное тому свидетельство.
Маюри деактивирует шикай и убирает занпакто в ножны. Он больше ему не понадобится. Теперь в вытянутых руках Директора сверкает белой сталью Форникарус. Перевитая виноградом рукоять слишком хороша для того, чтобы ее сжимали такие пальцы. Даже теперь Заэль-Аполло не может не подумать об этом.
А потом Маюри обхватывает его и заставляет сесть. Стена холодит спину, когда капитан поднимает руку над головой, держа меч за рукоять. Лезвие смотрит вниз, прямо в лицо арранкару. От левого глаза через все лицо того тянется так и не заживший шрам, оставшийся после того, как Эспада в первый раз отказался произнести команду призыва. Заэль-Аполло открывает рот и глотает. Острые края режут горло, а потом он начинает меняться.
Если и есть в Заэле-Аполло что-то некрасивое, так это момент перемены. Но не любит он принимать свою высшую форму не только из-за этого. Слишком большая сила обходится эквивалентно дорого. А здесь ему уже почти нечем платить.
Наконец, черные потеки узором покрывают его лицо, а за спиной раскрываются крылья. Маюри улыбается и начинает исследование. Его тетрадь исписана уже больше, чем на половину, и работы остается едва ли на неделю. Директор режет крылья Эспады и берет образцы, а потом склоняется над микроскопом. Иногда взгляд Маюри становится слишком пристален, а рука с очередным хитрой конструкции инструментом замирает в воздухе. Но Октава Эспада слишком занят собой, чтобы это заметить.
Организм арранкара приспосабливается к яду Ашисоги Джизу. Но медленно, так медленно. Времени легко может не хватить.
Заэль-Аполло лежит тихо, глядя в стену перед собой. Со стороны может показаться, что он без сознания: глаза за половинчатой оправой очков закатились, волосы на половину закрывают пустое лицо. Но это не так. Сейчас единственное время, когда действие препаратов на его мозг ослабевает в достаточной степени. И, даже тогда, когда Директор режет его тело, Заэль-Аполло не перестает думать.
Как ученый, капитан Куротсучи, возможно, ничем не уступает Октава Эспаде. Возможно даже, что исход их битвы зависел бы только от удачи. Но капитан Куротсучи всего лишь шинигами.
Иногда Заэль-Аполло с интересом думает, что было бы, поменяйся они местами.
День клонится к концу и начинается следующий. Они ужасно однообразны, эти дни, и контуры их размыты. Они как блоки снежной крепости в оттепель – наползают друг на друга. Дверь открывается и снова входит капитан Куротсучи. Глаза его темны от злости.
Где-то внизу, неподвижно сидя на холодном полу, плачет Нему. А ведь она была так уверена, что отец никогда ничего не узнает. Результаты исследований ничего не могли ему сказать, и Маюри-сама не вхож в общество других шинигами, слухи проходят мимо него. Она не могла и подумать о том, что все обрушится так просто. Она и сама была так далеко от шумной жизни Сейретея.
Кто-то из научных сотрудников рассказывал Директору о взятии Уэко Мундо и упомянул в своем рассказе квинси.
И теперь Нему сидит и чувствует, как где-то высоко, не видные отсюда, над ее головой сгущаются непроглядно-черные тучи. А потом станет шторм.
Дверь со щелчком захлопывается за спиной капитана Куротсучи. Его движения необычно резки, и он едва не выдирает инструменты из ячеек, в которых те лежат. Инструменты звенят, когда он раскладывает их на столике.
Из-под полузакрытых век Заэль-Аполло следит за тем, как Директор вынимает Ашисоги Джизу и снимает первую печать. Слова, которые Маюри шипит себе под нос, оскорбили бы и последнюю из проституток Руконгая. Лезвия занпакто вгрызаются в грудь Октава Эспады, и уголки его губ окрашиваются красным. Заэль-Аполло кашляет, захлебываясь кровью, а яд наполняет его тело. А потом металл его собственного меча раздирает горло, и снова начинается перемена.
Капитан Куротсучи замирает, смотря в расписанное черным узором неживое лицо Эспады. Кожа того в этой форме холодная и липкая, Маюри знает это, и сам арранкар похож уже не на человека, а на искусно заспиртованный труп. Но взгляд его из-под словно бы тушью крашенных ресниц – полубессознательный и почти экстатический. Интересно, а у его дочери такой же взгляд, когда она думает о том риока?
Такая же, как и все женщины. Даже то, что он сам создал ее, не изменило ничего. Как она только посмела? Шлюха, грязная шлюха, как все они. И он ее накажет.
Пальцы Маюри впиваются в плечо арранкара, ногти царапают кожу. И теперь, наконец, Заэль-Аполло вспоминает выражение, стоящее в глазах капитана. В Уэко Мундо этого выражения не встретишь, оно принадлежит тому, другому миру.
- Ты что… - Осипший голос Эспаду поначалу не слушается, забытые значения слов вспоминаются сами собой. – Эй, ты что, трахнуть меня тут собрался?
После привычной тишины Университета вопрос звучит неуместно. А в самой его идее есть что-то до невероятности смешное, и Заэль-Аполло чувствует поднимающийся из глубины сознания нервический смех. Но он ни за что бы не позволил себе сейчас рассмеяться.
Маюри наотмашь бьет Эспаду по лицу.
- Сдурел совсем?
Но арранкар прекрасно видит, как сжимаются кулаки капитана. Ему смешно и как-то странно. Это первый момент за проведенные здесь дни, когда Заэль-Аполло чувствует забытый вкус реальности. Мир кажется вдруг очень ярким, но его разум, натренированный разум ученого уже вносит новый факт в картотеку.
Капитан Куротсучи снова начинает свои опыты, и на этот раз он режет еще больнее, чем обычно. Но он больше не улыбается, видя, как искажается лицо Октава Эспады.
Потолок такой же белый, как и всегда. Заэль-Аполло смотрит в эту бескрайнюю белизну и ему почти удается разогнуть пальцы. Теперь, когда приемы препарата стали реже, к нему возвращается часть обычного спокойствия.
- Не так.
Маюри оборачивается. Он раздражен, но к раздражению примешивается удивление. Директор опускает руку с зажатой в ней куклой. Кукла – игрушечная копия одного из ждущих казни преступников, выпрошенных Маюри у Совета для опытов. Сам преступник лежит на соседнем столе, надежно скованный ядом Ашисоги Джизу.
Директор пристально смотрит на арранкара.
- Что?
Заэль-Аполло улыбается. Улыбка его кажется слишком живой для белого лица.
- Здесь неполная связь. Так оно действовать не будет.
Директор снова поднимает куклу к глазам, и секунду спустя с соседнего стола раздается вопль. Октава Эспада проводит когтем по гладкой поверхности под собой. Палец скользит медленно, но именно так и хочет Заэль-Аполло. И он знает, что тот уже смог бы двигаться быстрей.
Час тянется за часом, и, наконец, капитан Куротсучи звонит офицерам, чтобы те унесли безжизненное тело заключенного. Его похоронят за счет Двенадцатого Отряда, далеко-далеко от стен Сейретея. Маюри моет инструменты и один за другим убирает их в шкафчик, а затем поворачивается к арранкару.
В голове Директора застряла мысль. Она крутится и крутится, хотя в поведении Октава Эспады нет ничего, что могло бы подтверждать. Но в его поведении нет и ничего, что могло бы отрицать. Неопределенность подобна вакууму, а пустота требует заполнения. Маюри постепенно, сам того не замечая, заполняет эту пустоту на свой вкус.
Журнал лабораторных испытаний исписан уже на две трети, и на последних страницах почерк Директора еще более угловатый, чем обычно. Строки ползут вверх, а абзацы короткие, рваные.
Заэль-Аполло иногда говорит. Одно-два слова, редко больше. И всегда к месту. Голос у него мягкий и ровный, безличный. Без прежней кошачьей нотки самолюбования этот голос почти приятен. А вещи, которые говорит Эспада, разумны и полезны. Давно уже никто в обществе Директора не говорил таких разумных вещей.
Глаза Октава Эспады почти всегда закрыты, словно бы происходящее не касается его. По закрытым глазам не прочитать выражения, и капитан Куротсучи волен думать то, что ему вздумается. И он думает, даже когда двери комнаты 428-Б остаются позади. Мысль медленно распускается в его голове, пока не заполняет, наконец, созданную ею самой пустоту. Противоестественное подобие уюта растворяет покрытые ржавчиной замки.
Ногти у капитана Маюри неровные, и красившая их эмаль давно облупилась. Черный прямоугольник чертит по шраму на лице Эспады. Заэль-Аполло приоткрывает глаза и смотрит на Директора. Полузакатившийся взгляд его, в окружении черных потеков, пуст и вязок. Маюри рывком склоняется ниже. Вакуум взрывается изнутри.
Касания капитана полны давно забытой жадности. Вцепившиеся в волосы Эспады пальцы грубы и беспокойны. Заэль-Аполло стискивает кулаки и хмурится, но Маюри этого не видит. Покрытые черной слизью губы арранкара холодны и неподвижны, но он не говорит ни слова против. Все это очень странно, как будто и не с Директором вовсе, а с кем-то другим. Головной убор Маюри летит на пол, но перед тем, как навалиться на Эспаду, капитан на секунду пристально смотрит тому в лицо, ища хоть какой-то знак. Если не приязни даже, то и не отвращения.
Тело шинигами покрыто многими шрамами функциональных модификаций. И движения его под стать, - слишком угловатые, там, где не нужно, резкие. Дыхание Маюри иногда сбивается, а руки соскальзывают со склизкой кожи Эспады.
Как несовершенно. Арранкар опускает веки и вслушивается в далекие отзвуки знакомого по прошлой жизни удовольствия. Это могло бы даже быть приятно, позволь он себе.
Уэко Мундо пуст и разорен, от дворца владыки Айзена не осталось и следа. Заэль-Аполло скребет когтями по столу и прикидывает шансы.
@темы: Фанфики
-
-
03.10.2007 в 20:56спасибо большое)
-
-
03.10.2007 в 22:45-
-
05.10.2007 в 15:07все то)) замечательно.
просто, видимо, не ценит народ такие крэки)))
-
-
06.10.2007 в 16:16-
-
09.10.2007 в 08:30-
-
17.10.2007 в 06:15-
-
17.10.2007 в 20:01-
-
18.10.2007 в 10:42Вам спасибо=) Хотя про "бля" конечно, любопытно))
-
-
18.10.2007 в 11:11-
-
03.01.2008 в 05:39-
-
14.04.2009 в 07:35мат часть в плане садистско-научной логики возрадовала)))
-
-
23.04.2009 в 19:53m_izar, жму руку коллеге по пейрингу
Отожеж, они ж это, ученые)))
-
-
23.04.2009 в 20:02