The Box
Название: Папаши
Автор: Kate S. Mint
Рейтинг: PG-13
Действующие лица: г-да Ишида, г-да Куросаки, г-н Урахара (плотным фоном).
Жанр: я правда затрудняюсь. вот что скажете, то и напишу.
Краткое содержание: семейная психология, междусемейные отношения.
Дисклеймер: это не мое ни разу.
Предупреждение: вполне вероятно - "АУ, ООС, не яой"(с). в городе Мухосранске, где-то за МКАДом, живет семья Ивановых и семья Петровых. и майор Сидоров)
Совсем предупреждение: это мой первый фик по бличу, не бейте меня за фактаж, лучше поправьте.
читать дальшеВот еще одна история, которую, конечно же, все сто раз уже слышали и даже забыть успели раз восемнадцать.
Она произошла в одном небольшом городке на юге префектуры Токио, поговаривают, что этот городок назывался Каракура – пусть будет Каракура, не суть важно.
Она произошла тем самым летом, да-да, тем самым, когда префектуру захлестнула волна загадочных убийств.
Вообще, некоторые грешили на спецслужбы.
А некоторые – на террористическую секту.
Некоторые молчали, но были свято уверены, что это происки инопланетных агрессоров.
Ну, как же, помнится, кто-то слышал Голоса.
И видел полупрозрачный Силуэт Хищника на фоне Луны.
И таинственные фигуры в черном, летящие по воздуху.
И тусклый свет фонаря на белой маске монстра, черные впадины глазниц, желтые волчьи огни зрачков, и клыки.
Или когти.
Или щупальца.
Или клешни.
Или скорпионий хвост.
Или все это, вместе взятое.
Как, вы тоже читаете желтую прессу?
А медики говорили, что большинство повреждений было нанесено уже после смерти.
Кстати, о медиках.
В городе Каракура есть городской медицинский центр и частная клиника Куросаки.
Президентом медицинского центра является г-н Ишида.
Г-н Ишида вдовец, недавно он потерял отца, у него есть 16-летний сын, который учится в старшей школе Каракуры.
Будучи еще юношей, г-н Ишида поседел – внезапно, всего за месяц и до полного отсутствия пигмента, впрочем, с его ярко-синими глазами и тонкими чертами лица,он стал выглядеть еще более вызывающе-экзотично.
Сейчас мы можем увидеть его на заброшенном складе, расслабленно привалившегося к двери, закуривающего сигарету.
Сделаем шаг вперед –
пространство становится размытым, выцветает, в нем проявляются белые ленты реяцу, тонкие, легкие, они бумажно скользят по воздуху, кажется, очки запачкались.
Г-н Ишида, кстати, его зовут Рюукен, Рюукен Ишида, снимает очки, достает из кармана пиджака платок и начинает их протирать.
Нужно сузить радиус.
Одна белая лента и одна красная, полупрозрачная, вокруг нее начинает конденсироваться реяцу, светящиеся частицы как магнитом притягивает.
Одна белая лента.
Красной можно пренебречь, это тот человек из магазина.
Будет рассказывать сказки, будет хитрить и манипулировать.
Где-то на юго-западе Каракуры, в районе школы, появился слабый Пустой, и вот красная реяцу –
– одноклассник твоего сына, сын твоего старого приятеля и коллеги –
– этой красной лентой тоже можно пренебречь –
– уже движется в его сторону.
Пустой ощущается как ком грязи, испачканная, извращенная, небрежно скомканная белая лента.
Такой способ смотреть вредит здоровью, иногда, когда г-н Ишида начинает видеть молнии и вспышки вместо лент и сгустков света, он переключает зрение в нормальный режим, в этот момент он почему-то слышит хруст, с которым сетчатка его глаз отслаивается, но он понимает, как это все глупо, потому что он полтора года назад ездил в Токио пристреливать сетчатку.
Это просто мнительность.
Это не более, чем неприятная иллюзия.
Но.
Ты можешь быть сколько угодно квинси, но твое тело – это тело обычного человека.
Если ты доживешь до старости, ты ослепнешь.
Если ты доживешь до старости, тебя парализует.
Если ты доживешь до старости, ты сойдешь с ума.
Это если ты доживешь до старости.
Так вот, Ишида Рюукен доживет.
Он не будет подставляться так глупо, как отец.
Как Соукен.
Он не будет подставляться так глупо, как Урюу.
Как сын.
Ишида Рюукен, совершенный квинси, венец эволюции квинси.
Тупиковая ветвь развития квинси.
По-своему, он добр.
Он был добр, когда целился в своего сына стрелами реяцу.
Он был милосерден, когда пытался его убить.
Когда, чуть раньше, он сказал «Урюу, ты слаб, ты ничтожество», он был сверхгуманен.
Его жестокость проявила себя сейчас, когда он дал Урюу сбежать.
Хотя, наверняка, Соукен сказал бы, что это была его слабость.
Фатальная ошибка.
Соукен никогда не допускал таких ошибок.
Единственной ошибкой Соукена стало желание показать маленькому, податливому внуку, что такое шинигами.
Соукен никогда не верил в то, что его слово может не быть последним.
Соукен умер – подопытной крысой шинигами, не оставив после себя ничего – ничего, кроме сына, который его ненавидел и внука, который подружился с маленьким шинигами.
Папаша.
Всегда такой пафосный.
Он не добился ничего.
Рюукен действует по-другому, он знает, что он, последний из квинси – не учитель, а боец, и единственное, что он может сделать для своего преемника – это вколотить в него истину.
Сделать так, чтобы истина впиталась в сломанные кости, в разорванные мышцы, сплелась с изматывающей болью, смешалась с адреналином.
Урюу, наверное, его сейчас ненавидит.
Урюу переводит дыхание, чувствует, как сердце колотится в ребра, как же он ненавидит своего папашу.
Нет, не так.
Сейчас ему не до ненависти, это всего лишь реакция измученного тела.
Тело – ненавидит.
Урюу – оглядывается по сторонам, переключает зрение, где он? где он? севернее, у самого входа, остановился, можно перевести дыхание, можно расслабиться, а это красное, это обманчиво-белое с красной сердцевиной – это Урахара.
Урахара открывает круглую дверь в стене, еще минуту назад не существовавшую.
Разглядывает склад в деланном изумлении.
- Боже мой, боже мой… Простите, что без приглашения…
Прячет глаза под полосатой панамой.
Прячет губы за веером.
Прячет голос за интонациями.
Все прячется и прячется, но давно уже больше для вида.
- Кажется, твой папаша тебя потерял? Какая удача, надо же…
Урюу хочет сказать –
«Какого черта, Урахара».
«Вали отсюда в свою паршивую лавку, Урахара».
Урюу такой воспитанный мальчик.
Он поднимается с приступка, ах, как удобно было на нем лежать, лежать и не двигаться, вот просто взять и сдохнуть назло всем, он спрашивает почти вежливо –
- Что вам, Урахара-сан?
- Это! – радостно восклицает Урахара и тычет в него веером.
- Что – «это»? – тупо переспрашивает Урюу, меньше всего на свете ему сейчас хочется решать загадки Урахары.
Когда-нибудь позже, после школы, когда-нибудь потом.
После смерти.
Вежливый мальчик Урюу не боится смерти, у него есть блат на том свете, когда он будет умирать, он скажет смерти – «Добрый вечер, Кучики-сан, как поживаете?»
- Твоя сила, маленький квинси, - лучится довольством Урахара. – Знаешь, тут такое случилось, Орихиме-чан похитили арранкары!
Вся усталость проходит.
Вся боль исчезает, смытая волной ярости.
Тело разворачивается пружиной.
Требует действия.
Требует вернуть.
- Арранкары?! Похитили Иноуэ-сан?! – кричит Урюу.
- Да-да, - кивает Урахара. – По приказу Айзена Соуске.
Урахара рассеянно поворачивается куда-то в сторону входа, спиной к Урюу, и Урюу застывает.
Он забыл про одну вещь.
Про одну очень важную вещь.
Он чувствует, как сквозняк трогает его волосы, слизывает капельки пота с лица.
- Урахара-сан, - говорит Урюу. – Уходите, пожалуйста. Я поклялся отцу, что никогда не буду иметь дело с шинигами…
***
- Тут, по-моему, все уже в курсе, - говорит Урюу. – Я поклялся Рюукену, что если он вернет мне силу квинси, я никогда больше не буду связываться с шинигами.
- А знаешь, в чем-то он прав, - говорит Ичиго. – Как они с Орихиме все с ног на голову поставили. Предательница, надо же. Вот мудачье. И что Урахара?
- Урахара сказал, что ты идешь в Уэко Мундо один, вопреки приказу Общества Душ. Ну, формально я не нарушил клятву…
- А я все проспал, прикинь… - уныло вздыхает Ичиго.
- Зато выздоровел, - бросает в сторону Чад.
Ичиго оборачивается, пристально смотрит на Чада, у Бьякуи такой взгляд очень хорошо получается, от которого сразу чувствуешь противоречивое желание выложить все, как на духу и заткнуться одновременно.
На лице Чада застыло выражение невозмутимой серьезности.
Издевается, решает Ичиго и делает вид, что ничего не слышал.
***
И ладно, если бы это была настоящая Рукия, было бы не так обидно.
Ичиго делает вид, что ничего не слышал, после возвращения из Общества Душ он твердо решил, что никто не может называть его «сумасшедшим оранжевым фриком» только лишь потому, что он слышит то, чего не слышат другие.
Видит то, чего видеть не должен.
Делает то, чего нормальные люди не делают.
Если бы все это автоматически относило людей к психам, то пол-Каракуры лежало бы рядом с ним, на соседних койках, и весь Сейрейтей.
Крепко пристегнутые к кушеткам эластичными ремнями, накачанные аминазином, тихие и счастливые.
«Ты не сравнивай», - говорит Рукия-в-голове. – «Ты монстр со свернутой крышей, Ичиго. По любым меркам».
«На самом деле ты мало чем отличаешься от своего Пустого».
«Ты маньяк, повернутый на обладании силой».
«Ты запросто мог бы стать капитаном, но у тебя – у тебя же совсем другие амбиции».
Ичиго накрывает голову подушкой.
Резиновая сосиска, эта так называемая его рука, гнется с ощутимым трудом.
Уже одиннадцать часов.
Примерным школьникам пора спать.
Спецшинигами с лицензией на убийство спать пора тем более.
Ему только кажется, или его действительно сегодня прокрутили в мясорубке, а тем, что получилось, нашпиговали резиновую куклу из секс-шопа?
Это ничего, что он все еще жив?
Рукия не умолкает.
Кажется, она сегодня решила выплеснуть на Ичиго все дерьмо, которое скопилось в ней за ее долгую не-жизнь.
Выдавая это дерьмо за суровую правду жизни Куросаки Ичиго.
«Слушай, фрик» - голос Рукии-в-голове становится серьезным. – «А если с Орихиме что-нибудь случится, ты ее спасешь?»
- Говно вопрос, - бормочет Ичиго, ему кажется, что слова скапливаются под подушкой, глухие, ватные, забиваются в нос, в горло, мешают дышать.
Ичиго сбрасывает подушку на пол и хрипло говорит –
- Говно вопрос, Рукия. Я всех спасу. Пунктик у меня такой – всех спасать.
А потом мстительно добавляет –
- Я и тебя тоже спасу. А потом стану королем. Ну, на крайняк, правителем Уэко Мундо. И тогда ни одна сволочь, которая забыла, сколько ей чертовых лет в этом году стукнуло, не скажет мне: Ой, а куда это ты лезешь, Ичиго. Туда же нельзя. Что, залез? Умница, Ичиго. Спасибо, Ичиго. Свободен, Ичиго.
Рукия молчит, что, нечего сказать, да? – хочет позлорадствовать Ичиго, но смысла во всем этом не больше, чем разговаривать с подушкой.
В последнее время Ичиго изо всех сил старается отогнать от себя слабость, нежелание действовать, перерастающее в оцепенение.
Пустой шевелится в его голове где-то под черепом, ворочается.
Устраивается поудобнее.
Обживается.
Что-то бормочет.
Рассказывает Ичиго сказки про силу.
А Рукия помолчала и ушла.
Совсем.
Ичиго засыпает под навязчивое бормотание Пустого.
Телефон звонит навязчиво, суматошно.
Ишшин наощупь находит трубку, сонно говорит –
- Клиника… - он зевает. – Клиника Куросаки. Чем могу помочь?
- Куросаки-сан.
Этот чертов Ишида. Он на часы вообще смотрит?
- Да, Ишида-сан.
- Вы ее видите? Сейчас она подходит к вашему дому.
Ишшин встряхивается.
Просыпается почти моментально.
- Не вижу, но чувствую. Ее зовут Иноуэ Орихиме, кстати. Она одноклассница Ичиго.
- Как бы то ни было. Что с ней? Она превратилась в Пустого?
Ишшин садится на кровати.
Выглядывает в окно.
На улице перед домом нет никого, кроме маленькой прозрачной тени, устало волочащей за собой тяжелую чужую реяцу.
Ишшин смотрит, как она медленно переползает за границу желтого кругляша, брошенного фонарем на асфальт.
Говорит в трубку.
- Вроде того, но не совсем.
- Ясно, - слышится из трубки.
- Она похожа на Масаки, - говорит Ишшин. – Помнишь, когда я с вами познакомился, в университете.
- До сих пор не понимаю, что она в тебе тогда нашла.
- Да я и сам… не понимаю.
- Ты что, хочешь об этом поговорить? Прямо сейчас, да?
Телефон искажает голос Ишиды, так, что он кажется усталым и грустным.
- Наверное… - отвечает Ишшин.
- А я не хочу.
Тень проскальзывает сквозь ворота, бредет по каменной дорожке, почти с ней сливаясь.
Ишшин нажимает отбой, ставит трубку на базу и ложится обратно в кровать.
Он слушает, как беззвучно плачет тень, прощаясь со спящим Ичиго.
Как она молчит о том, что любит его.
Как она об этом говорит, уже потом, перед самым уходом, весело и обыденно, не обязывая и не надеясь.
Потом он слушает, как она уходит, легко спрыгивает с подоконника второго этажа, опустошенная, ненужная, освобожденная от бессмысленной и бессмысленно издохшей надежды, почти просветленная, а где-то на окраине города ее уже ждут.
Утром Ичиго проснется и кинется ее спасать, эту тень, не задумываясь о том, нужна ли она ему или нет.
Она похожа на Масаки, думает Ишшин. Только волосы прямые.
Он закрывает глаза, но сон, еще недавно липнущий к векам, делающий движения рваными и медлительными, исчез.
Выпал из окна.
Утек в телефонную трубку.
Куросаки Ишшин одевается и, воровато оглядываясь, вылезает из окна на улицу.
Он направляется в магазин Урахары.
Хорошо, что ему и тени в разные стороны, думает Ишшин.
Еще он думает о Масаки.
Ночь сегодня холодная, но удивительно безветренная, темное небо с черным круглым провалом вместо луны похоже на крышку огромной коробки с дыркой для глаза.
Коробки для устаревших, но все еще нужных предметов.
А тишина стоит такая, что слышно, как стареет гигай, превращаясь в трухлявое мертвое дерево, медленно, с каждой секундой.
Ишшин набирает Ишиду, но тот не берет трубку, а потом и вовсе отключает телефон.
Сволочь.
Урахара зевает, скребет небритый подбородок и гостеприимно распахивает неприметную деревянную дверь.
Ишшин останавливается на пороге, недоверчиво ощупывает взглядом клетчатую скатерть на столе, четыре стула, холодильник в углу, яркие занавески, раздуваемые осенним ветром, красное закатное солнце и огромный портрет улыбающейся молодой женщины на стене.
Урахара суетливо закрывает дверь, ставит чайник на плиту, оборачивается, темные сумрачные провалы глаз под нелепой полосатой панамой.
- Такой уважаемый человек зашел в мой скромный магазин, - смущенно, и как бы извиняясь, бормочет Урахара. – А все спят, как нарочно, вот беда, но вам же такая обстановка привычнее традиционной, верно, Куросаки-сан? Впрочем, для большего комфорта, если желаете, у меня есть гигай, похожий на Юзу-химе, а душу-плюс какую-нибудь найти…
- Урахара-сан, - прерывает его Ишшин.
Он шагает к столу и низко кланяется Урахаре.
Губы Урахары чуть вздрагивают, по ним легкой рябью пробегает усмешка.
- Нижайше прошу вас позаботиться о моем… - секундная заминка. – Сыне.
- Куросаки-сан, - говорит Урахара. – Вы уже смирились с тем, что у вас больше нет сына?
Он смирился.
Семнадцать лет в наглухо закрытом гигае, семнадцать лет контроля над собой.
А теперь Ишшин привычно игнорирует вспышки реяцу.
Даже головы не поворачивает, если кого-то убивают за окном.
Или наоборот, отправляют в Общество Душ.
Или - не наоборот.
Как бы то ни было, шинигами или Пустой, человека по имени Куросаки Ишшин это не касается.
Раньше было сложнее, усилием воли он заставлял себя оставаться на месте, делать вид, что ничего не происходит.
На душе было мерзко.
А сейчас - прошло.
Осталось только чувство вины перед Масаки, едкое, прожигающее мясо до костей.
Он мог бы ее спасти.
И тогда Ичиго бы вырос счастливым, ласковым маменькиным сынком.
Любимым ребенком.
Мальчиком, которому и в голову бы не пришло ворваться в Общество Душ, сметая все на своем пути.
Мальчиком, который не был бы пригоден для своей роли.
- Да, - коротко кивает Ишшин.
Урахара сдвигает панаму вверх, тяжело и немигающее смотрит на Ишшина, как будто не верит ему ни на грош, но очень хочет поверить, и теперь пытается определить – соврал ему Ишшин или нет.
Урахара хмыкает и отворачивается, достает из шкафчика чайник, начинает заваривать чай.
- Я слышал… - легким, нарочито-небрежным голосом говорит Урахара. – В одном благородном, но, к сожалению, ныне опальном клане, рос талантливый мальчик. Нет, нет, сам я его… хмм… не застал, но наслышан, что…
Урахара резко оборачивается.
- Со сливками и с сахаром, верно?
Ишшин кивает.
- Да, благодарю вас. Бывший благородный клан – это вы Шиба имеете в виду, Урахара-сан?
- Не бывает «бывших» благородных кланов, Ишшин-сан, - Урахара назидательно качает указательным пальцем. – Власть меняется, и все меняется, знаете ли…
- Вашими словами говорит сам опыт, Урахара-сан, - говорит Ишшин. - И что за мальчик? В каком отряде служил?
Урахара ставит две большие кружки на стол.
Потом молочник и сахарницу.
Садится на стул, долго устраивается, он привык к циновкам и низкому столику, и теперь он не знает, куда деть ноги.
Потом поднимает взгляд на Ишшина –
- В Нулевом. Пропал без вести семнадцать лет назад или около того.
- Надо же, - говорит Ишшин. – Не знал, что из Нулевого пропадают…
Урахара улыбается, достает веер из рукава и закрывает им лицо.
- Мальчик, надо сказать, - его голос заглушает и искажает плотная бумага, – был далеко не самым, простите за грубость, придурковатым из Шиба. На фоне той же Куукаку-химе он был даже слишком, я бы сказал, адекватным для Шиба. А теперь о нем никто не помнит. Ну, практически никто.
- Разве такое бывает? – спрашивает Ишшин. – Сбежал из Нулевого, никто о нем не помнит, так не бывает. Вас дезинформировали, Урахара-сан.
Чай кажется ему горьким, и он добавляет еще сахара.
- Хотел бы я познакомиться с теми, кто делал ваш гигай, - мечтательно вздыхает Урахара. - Такое неожиданное и интересное свойство…
- Удачный гигай, - кивает Ишшин.
Внезапно Урахара теряет интерес и к разговору, и к посетителю.
Он зевает, прикрыв рот веером, и начинает искоса поглядывать на часы, висящие на стене.
- Мне пора? – спрашивает Ишшин.
- Нет, это мне пора, - говорит Урахара. – Впрочем… Если у вас есть время, вы можете прогуляться со мной. Только…
- Только?
- Нельзя ли попросить вас временно оставить здесь этот чудесный удачный гигай, Куросаки-сан?
Урахара встает, подходит к стене и чертит на ней тростью окружность.
Ишшин смотрит на свой гигай, обмякший на стуле, уронивший руки на стол, безвольно свесивший голову вниз.
Почему-то он чувствует холод, как будто вышел на улицу зимой в одной тонкой рубашке.
- И побриться бы не мешало, - задумчиво говорит Ишшин.
- И походить в спортзал, - бросает через плечо Урахара. - На тренажеры какие-нибудь.
Урахара надавливает на круг, нарисованный на стене, и он поворачивается, превращаясь в дверь.
- Прошу вас, Куросаки-сан, - Урахара делает приглашающий жест рукой. – А мне чуть дальше. Счастливо оставаться, я убежал, и все такое.
- Кажется, убежал, - бросает Рюукен. – Хорошо у него получается хиренкяку, правда?
Он делает затяжку, все так же не оборачиваясь к шинигами за спиной, к знакомо-красной и сегодня необычайно яркой красной ленте.
- От тебя не скрыться, Куросаки, - говорит Рюукен.
Дальше начинается глупейшая социальная игра, задействующая не персоны, а роли.
- Как ты сюда попал? – спрашивает Рюукен.
- Обалдеть! – восклицает шинигами-за-спиной. – Ты первый раз в жизни назвал меня «Куросаки»!
Вот в чем вся беда.
Рюукен – идеальный квинси, он идеально приспособлен к требованиям этого мира
Он чувствует чужую фальшь.
Он чувствует чужую печаль.
Он чувствует чужую несгибаемую целеустремленность.
Рюукен оборачивается назад, разглядывает тупую улыбающуюся рожу Куросаки и недовольно говорит –
- Не меняй тему. И… что-то ты странно выглядишь сегодня.
Куросаки выглядит так, как должен, наверное, черная форма шинигами и обрывок белого халата.
Выглядит так, как будто он заблудился в горячечном, тяжелом сне, из тех, которые снятся неизлечимым больным под утро, перед рассветом.
Выглядит жизнерадостным придурком, как обычно.
- Мне идет, правда? – веселится Куросаки. – А ты уже в курсе, что происходит? Или вляпался просто по инерции?
- Я просто помог Урюу восстановить способности квинси, - терпеливо отвечает Рюукен, игнорируя подначку.
- Вот как?
- Там уж пускай сам решает, что ему делать. Хочет умереть в компании твоего сына – это его право.
- Дерьмовый из тебя папаша… - неожиданно серьезно и тихо вздыхает Куросаки.
Он сползает вниз по стене и садится на пол, так безвольно, так ватно, как будто потерял сознание и сам того не заметил.
- Ну да, - кивает Рюукен. – Как и из тебя.
- Как и из меня, - соглашается Куросаки.
Разглядывает что-то невидимое на полу.
Его безразличие раздражает.
- Еще в средней школе Урюу записался в идиотский кружок рукоделия, - говорит Рюукен в пустоту.
Он хочет быть услышанным, на самом деле он хочет выговориться.
Слова душат его, обычно спящие в районе диафрагмы, и внезапно взбаламученные, они лезут наружу, толкаясь и застревая в горле.
- А знаешь, почему? Папаша сказал ему, что вязание и вышивка развивают мелкую моторику, как ничто другое. И этого Урюу было достаточно.
Куросаки невнятно хмыкает, не выражая своего отношения никак.
- Ты знаешь, папаша считал себя целой организацией. Так и говорил – «мы, квинси»… Я все хотел, чтобы он прошел обследование у психиатра. Но не успел.
Куросаки молчит, уютным молчанием человека, которому не интересно.
Рюукен садится на ящик, закуривает сигарету.
- Я ненавижу его. До сих пор. Вспоминаю и ненавижу.
Куросаки поднимает голову и неожиданно спрашивает –
- Почему ты пошел в медицинский?
- Хотел спасать людей, - отвечает Рюукен, быстрота его ответа говорит о том, что ответ давно готов или заготовлен.
- Вот и я… - бормочет Куросаки и опять утыкается глазами в пол.
Внезапно Рюукен понимает, что слова закончились, как будто кто-то закрыл кран или выключил свет.
Все, что у него остается – это зависть к мальчишке, который в какой-то момент перестал быть его сыном и стал его коллегой, его конкурентом, менее одаренным, но более трудолюбивым.
Это обида на папашу, который предсказуемо переключился с непослушного сына на податливого внука.
Мы, квинси.
Все, что у нас осталось – это наша гордость.
Все, что осталось у Рюукена – это усталость, и падающее зрение, и его медицинский центр.
Его бунт не привел ни к чему.
Его желание освободиться от предопределенной ему судьбы исполнилось – он свободен.
Внезапно его наполняет жажда действия.
Он вскакивает на ноги, подходит к Куросаки, спрашивает –
- Так как, говоришь, можно попасть в Общество Душ?
Куросаки поднимает на него взгляд, прищуривается удивленно и понимающе.
- А тебе зачем, Ишида?
- Я хочу его увидеть, - отвечает Рюукен.
Просто увидеть.
Сейчас, прямо сейчас, он готов бросить все ради этого.
Если бы он увидел папашу, наверное, он смог бы ему сказать то, что не сказал раньше.
Прости.
Я такой упрямый идиот, папа.
Весь в тебя.
На самом деле я так тебя люблю.
Мне так тебя не хватает.
Мне и моему сыну.
Куросаки улыбается.
Безмятежной и высокомерной улыбкой неоперабельного ракового больного, которому жалуется на самочувствие какой-нибудь сраный гастритник.
- Ишида. Вы не узнаете друг друга. Вы никогда не встретитесь. Это. Абсолютно. Невозможно.
В его голосе, веселом и деланно сочувствующем, дрожат еле слышные нотки злорадства.
Вы тоже, думает Рюукен.
Но он воспитанный мужчина, и он молчит.
А завтра они будут сидеть на каких-то грязных ящиках у высокого каменного забора, а где-то под землей будет открываться Гарганта, и сигаретный пепел будет падать на кремовый пижонский костюм Рюукена и скатываться по светлой ткани на асфальт, и тогда-то Рюукен подумает - он подумает, как удачно, что Урюу сбежал, что он не раскрыл свой потенциал квинси, иначе он не смог бы и шагу сделать вперед, в эту черную тишину, всверливающуюся в уши, наполненную колючими, морозными, невидимыми искрами.
Квинси, оторванные от мира людей, практически бесполезны.
Возможно, у Урюу все получится.
Рюукен бы очень хотел, чтобы у него все получилось.
Ишшин… Освобождение не принесет ему ожидаемого облегчения, без гигая он почувствует еще острее, как многочисленные «если бы» сплели грибницу у него под кожей, как мир смертных пропитал его духовное тело почти насквозь.
Он попытается вспомнить – что это был за приказ, что это был за план, что он должен делать дальше, сейчас, когда все уже решено, и поймет, что забыл самое главное.
Он встанет на ноги, отлепляясь от забора, сделает шаг вперед, преследуемый ощущением сырости и холода и древней усталости обточенного камня.
- Они ушли, - скажет Рюукен.
- И мы сейчас пойдем, - кивнет Ишшин.
- Куда?
- К коллеге… В некотором роде.
Ворота откроются, и прежде, чем внимательный, настороженный взгляд Урахары сменится его суматошным и жизнерадостным гостеприимством, в воздухе на мгновение повиснет печаль.
FIN
Автор: Kate S. Mint
Рейтинг: PG-13
Действующие лица: г-да Ишида, г-да Куросаки, г-н Урахара (плотным фоном).
Жанр: я правда затрудняюсь. вот что скажете, то и напишу.
Краткое содержание: семейная психология, междусемейные отношения.
Дисклеймер: это не мое ни разу.
Предупреждение: вполне вероятно - "АУ, ООС, не яой"(с). в городе Мухосранске, где-то за МКАДом, живет семья Ивановых и семья Петровых. и майор Сидоров)
Совсем предупреждение: это мой первый фик по бличу, не бейте меня за фактаж, лучше поправьте.
читать дальшеВот еще одна история, которую, конечно же, все сто раз уже слышали и даже забыть успели раз восемнадцать.
Она произошла в одном небольшом городке на юге префектуры Токио, поговаривают, что этот городок назывался Каракура – пусть будет Каракура, не суть важно.
Она произошла тем самым летом, да-да, тем самым, когда префектуру захлестнула волна загадочных убийств.
Вообще, некоторые грешили на спецслужбы.
А некоторые – на террористическую секту.
Некоторые молчали, но были свято уверены, что это происки инопланетных агрессоров.
Ну, как же, помнится, кто-то слышал Голоса.
И видел полупрозрачный Силуэт Хищника на фоне Луны.
И таинственные фигуры в черном, летящие по воздуху.
И тусклый свет фонаря на белой маске монстра, черные впадины глазниц, желтые волчьи огни зрачков, и клыки.
Или когти.
Или щупальца.
Или клешни.
Или скорпионий хвост.
Или все это, вместе взятое.
Как, вы тоже читаете желтую прессу?
А медики говорили, что большинство повреждений было нанесено уже после смерти.
Кстати, о медиках.
В городе Каракура есть городской медицинский центр и частная клиника Куросаки.
Президентом медицинского центра является г-н Ишида.
Г-н Ишида вдовец, недавно он потерял отца, у него есть 16-летний сын, который учится в старшей школе Каракуры.
Будучи еще юношей, г-н Ишида поседел – внезапно, всего за месяц и до полного отсутствия пигмента, впрочем, с его ярко-синими глазами и тонкими чертами лица,он стал выглядеть еще более вызывающе-экзотично.
Сейчас мы можем увидеть его на заброшенном складе, расслабленно привалившегося к двери, закуривающего сигарету.
Сделаем шаг вперед –
пространство становится размытым, выцветает, в нем проявляются белые ленты реяцу, тонкие, легкие, они бумажно скользят по воздуху, кажется, очки запачкались.
Г-н Ишида, кстати, его зовут Рюукен, Рюукен Ишида, снимает очки, достает из кармана пиджака платок и начинает их протирать.
Нужно сузить радиус.
Одна белая лента и одна красная, полупрозрачная, вокруг нее начинает конденсироваться реяцу, светящиеся частицы как магнитом притягивает.
Одна белая лента.
Красной можно пренебречь, это тот человек из магазина.
Будет рассказывать сказки, будет хитрить и манипулировать.
Где-то на юго-западе Каракуры, в районе школы, появился слабый Пустой, и вот красная реяцу –
– одноклассник твоего сына, сын твоего старого приятеля и коллеги –
– этой красной лентой тоже можно пренебречь –
– уже движется в его сторону.
Пустой ощущается как ком грязи, испачканная, извращенная, небрежно скомканная белая лента.
Такой способ смотреть вредит здоровью, иногда, когда г-н Ишида начинает видеть молнии и вспышки вместо лент и сгустков света, он переключает зрение в нормальный режим, в этот момент он почему-то слышит хруст, с которым сетчатка его глаз отслаивается, но он понимает, как это все глупо, потому что он полтора года назад ездил в Токио пристреливать сетчатку.
Это просто мнительность.
Это не более, чем неприятная иллюзия.
Но.
Ты можешь быть сколько угодно квинси, но твое тело – это тело обычного человека.
Если ты доживешь до старости, ты ослепнешь.
Если ты доживешь до старости, тебя парализует.
Если ты доживешь до старости, ты сойдешь с ума.
Это если ты доживешь до старости.
Так вот, Ишида Рюукен доживет.
Он не будет подставляться так глупо, как отец.
Как Соукен.
Он не будет подставляться так глупо, как Урюу.
Как сын.
Ишида Рюукен, совершенный квинси, венец эволюции квинси.
Тупиковая ветвь развития квинси.
По-своему, он добр.
Он был добр, когда целился в своего сына стрелами реяцу.
Он был милосерден, когда пытался его убить.
Когда, чуть раньше, он сказал «Урюу, ты слаб, ты ничтожество», он был сверхгуманен.
Его жестокость проявила себя сейчас, когда он дал Урюу сбежать.
Хотя, наверняка, Соукен сказал бы, что это была его слабость.
Фатальная ошибка.
Соукен никогда не допускал таких ошибок.
Единственной ошибкой Соукена стало желание показать маленькому, податливому внуку, что такое шинигами.
Соукен никогда не верил в то, что его слово может не быть последним.
Соукен умер – подопытной крысой шинигами, не оставив после себя ничего – ничего, кроме сына, который его ненавидел и внука, который подружился с маленьким шинигами.
Папаша.
Всегда такой пафосный.
Он не добился ничего.
Рюукен действует по-другому, он знает, что он, последний из квинси – не учитель, а боец, и единственное, что он может сделать для своего преемника – это вколотить в него истину.
Сделать так, чтобы истина впиталась в сломанные кости, в разорванные мышцы, сплелась с изматывающей болью, смешалась с адреналином.
Урюу, наверное, его сейчас ненавидит.
Урюу переводит дыхание, чувствует, как сердце колотится в ребра, как же он ненавидит своего папашу.
Нет, не так.
Сейчас ему не до ненависти, это всего лишь реакция измученного тела.
Тело – ненавидит.
Урюу – оглядывается по сторонам, переключает зрение, где он? где он? севернее, у самого входа, остановился, можно перевести дыхание, можно расслабиться, а это красное, это обманчиво-белое с красной сердцевиной – это Урахара.
Урахара открывает круглую дверь в стене, еще минуту назад не существовавшую.
Разглядывает склад в деланном изумлении.
- Боже мой, боже мой… Простите, что без приглашения…
Прячет глаза под полосатой панамой.
Прячет губы за веером.
Прячет голос за интонациями.
Все прячется и прячется, но давно уже больше для вида.
- Кажется, твой папаша тебя потерял? Какая удача, надо же…
Урюу хочет сказать –
«Какого черта, Урахара».
«Вали отсюда в свою паршивую лавку, Урахара».
Урюу такой воспитанный мальчик.
Он поднимается с приступка, ах, как удобно было на нем лежать, лежать и не двигаться, вот просто взять и сдохнуть назло всем, он спрашивает почти вежливо –
- Что вам, Урахара-сан?
- Это! – радостно восклицает Урахара и тычет в него веером.
- Что – «это»? – тупо переспрашивает Урюу, меньше всего на свете ему сейчас хочется решать загадки Урахары.
Когда-нибудь позже, после школы, когда-нибудь потом.
После смерти.
Вежливый мальчик Урюу не боится смерти, у него есть блат на том свете, когда он будет умирать, он скажет смерти – «Добрый вечер, Кучики-сан, как поживаете?»
- Твоя сила, маленький квинси, - лучится довольством Урахара. – Знаешь, тут такое случилось, Орихиме-чан похитили арранкары!
Вся усталость проходит.
Вся боль исчезает, смытая волной ярости.
Тело разворачивается пружиной.
Требует действия.
Требует вернуть.
- Арранкары?! Похитили Иноуэ-сан?! – кричит Урюу.
- Да-да, - кивает Урахара. – По приказу Айзена Соуске.
Урахара рассеянно поворачивается куда-то в сторону входа, спиной к Урюу, и Урюу застывает.
Он забыл про одну вещь.
Про одну очень важную вещь.
Он чувствует, как сквозняк трогает его волосы, слизывает капельки пота с лица.
- Урахара-сан, - говорит Урюу. – Уходите, пожалуйста. Я поклялся отцу, что никогда не буду иметь дело с шинигами…
***
- Тут, по-моему, все уже в курсе, - говорит Урюу. – Я поклялся Рюукену, что если он вернет мне силу квинси, я никогда больше не буду связываться с шинигами.
- А знаешь, в чем-то он прав, - говорит Ичиго. – Как они с Орихиме все с ног на голову поставили. Предательница, надо же. Вот мудачье. И что Урахара?
- Урахара сказал, что ты идешь в Уэко Мундо один, вопреки приказу Общества Душ. Ну, формально я не нарушил клятву…
- А я все проспал, прикинь… - уныло вздыхает Ичиго.
- Зато выздоровел, - бросает в сторону Чад.
Ичиго оборачивается, пристально смотрит на Чада, у Бьякуи такой взгляд очень хорошо получается, от которого сразу чувствуешь противоречивое желание выложить все, как на духу и заткнуться одновременно.
На лице Чада застыло выражение невозмутимой серьезности.
Издевается, решает Ичиго и делает вид, что ничего не слышал.
***
И ладно, если бы это была настоящая Рукия, было бы не так обидно.
Ичиго делает вид, что ничего не слышал, после возвращения из Общества Душ он твердо решил, что никто не может называть его «сумасшедшим оранжевым фриком» только лишь потому, что он слышит то, чего не слышат другие.
Видит то, чего видеть не должен.
Делает то, чего нормальные люди не делают.
Если бы все это автоматически относило людей к психам, то пол-Каракуры лежало бы рядом с ним, на соседних койках, и весь Сейрейтей.
Крепко пристегнутые к кушеткам эластичными ремнями, накачанные аминазином, тихие и счастливые.
«Ты не сравнивай», - говорит Рукия-в-голове. – «Ты монстр со свернутой крышей, Ичиго. По любым меркам».
«На самом деле ты мало чем отличаешься от своего Пустого».
«Ты маньяк, повернутый на обладании силой».
«Ты запросто мог бы стать капитаном, но у тебя – у тебя же совсем другие амбиции».
Ичиго накрывает голову подушкой.
Резиновая сосиска, эта так называемая его рука, гнется с ощутимым трудом.
Уже одиннадцать часов.
Примерным школьникам пора спать.
Спецшинигами с лицензией на убийство спать пора тем более.
Ему только кажется, или его действительно сегодня прокрутили в мясорубке, а тем, что получилось, нашпиговали резиновую куклу из секс-шопа?
Это ничего, что он все еще жив?
Рукия не умолкает.
Кажется, она сегодня решила выплеснуть на Ичиго все дерьмо, которое скопилось в ней за ее долгую не-жизнь.
Выдавая это дерьмо за суровую правду жизни Куросаки Ичиго.
«Слушай, фрик» - голос Рукии-в-голове становится серьезным. – «А если с Орихиме что-нибудь случится, ты ее спасешь?»
- Говно вопрос, - бормочет Ичиго, ему кажется, что слова скапливаются под подушкой, глухие, ватные, забиваются в нос, в горло, мешают дышать.
Ичиго сбрасывает подушку на пол и хрипло говорит –
- Говно вопрос, Рукия. Я всех спасу. Пунктик у меня такой – всех спасать.
А потом мстительно добавляет –
- Я и тебя тоже спасу. А потом стану королем. Ну, на крайняк, правителем Уэко Мундо. И тогда ни одна сволочь, которая забыла, сколько ей чертовых лет в этом году стукнуло, не скажет мне: Ой, а куда это ты лезешь, Ичиго. Туда же нельзя. Что, залез? Умница, Ичиго. Спасибо, Ичиго. Свободен, Ичиго.
Рукия молчит, что, нечего сказать, да? – хочет позлорадствовать Ичиго, но смысла во всем этом не больше, чем разговаривать с подушкой.
В последнее время Ичиго изо всех сил старается отогнать от себя слабость, нежелание действовать, перерастающее в оцепенение.
Пустой шевелится в его голове где-то под черепом, ворочается.
Устраивается поудобнее.
Обживается.
Что-то бормочет.
Рассказывает Ичиго сказки про силу.
А Рукия помолчала и ушла.
Совсем.
Ичиго засыпает под навязчивое бормотание Пустого.
Телефон звонит навязчиво, суматошно.
Ишшин наощупь находит трубку, сонно говорит –
- Клиника… - он зевает. – Клиника Куросаки. Чем могу помочь?
- Куросаки-сан.
Этот чертов Ишида. Он на часы вообще смотрит?
- Да, Ишида-сан.
- Вы ее видите? Сейчас она подходит к вашему дому.
Ишшин встряхивается.
Просыпается почти моментально.
- Не вижу, но чувствую. Ее зовут Иноуэ Орихиме, кстати. Она одноклассница Ичиго.
- Как бы то ни было. Что с ней? Она превратилась в Пустого?
Ишшин садится на кровати.
Выглядывает в окно.
На улице перед домом нет никого, кроме маленькой прозрачной тени, устало волочащей за собой тяжелую чужую реяцу.
Ишшин смотрит, как она медленно переползает за границу желтого кругляша, брошенного фонарем на асфальт.
Говорит в трубку.
- Вроде того, но не совсем.
- Ясно, - слышится из трубки.
- Она похожа на Масаки, - говорит Ишшин. – Помнишь, когда я с вами познакомился, в университете.
- До сих пор не понимаю, что она в тебе тогда нашла.
- Да я и сам… не понимаю.
- Ты что, хочешь об этом поговорить? Прямо сейчас, да?
Телефон искажает голос Ишиды, так, что он кажется усталым и грустным.
- Наверное… - отвечает Ишшин.
- А я не хочу.
Тень проскальзывает сквозь ворота, бредет по каменной дорожке, почти с ней сливаясь.
Ишшин нажимает отбой, ставит трубку на базу и ложится обратно в кровать.
Он слушает, как беззвучно плачет тень, прощаясь со спящим Ичиго.
Как она молчит о том, что любит его.
Как она об этом говорит, уже потом, перед самым уходом, весело и обыденно, не обязывая и не надеясь.
Потом он слушает, как она уходит, легко спрыгивает с подоконника второго этажа, опустошенная, ненужная, освобожденная от бессмысленной и бессмысленно издохшей надежды, почти просветленная, а где-то на окраине города ее уже ждут.
Утром Ичиго проснется и кинется ее спасать, эту тень, не задумываясь о том, нужна ли она ему или нет.
Она похожа на Масаки, думает Ишшин. Только волосы прямые.
Он закрывает глаза, но сон, еще недавно липнущий к векам, делающий движения рваными и медлительными, исчез.
Выпал из окна.
Утек в телефонную трубку.
Куросаки Ишшин одевается и, воровато оглядываясь, вылезает из окна на улицу.
Он направляется в магазин Урахары.
Хорошо, что ему и тени в разные стороны, думает Ишшин.
Еще он думает о Масаки.
Ночь сегодня холодная, но удивительно безветренная, темное небо с черным круглым провалом вместо луны похоже на крышку огромной коробки с дыркой для глаза.
Коробки для устаревших, но все еще нужных предметов.
А тишина стоит такая, что слышно, как стареет гигай, превращаясь в трухлявое мертвое дерево, медленно, с каждой секундой.
Ишшин набирает Ишиду, но тот не берет трубку, а потом и вовсе отключает телефон.
Сволочь.
Урахара зевает, скребет небритый подбородок и гостеприимно распахивает неприметную деревянную дверь.
Ишшин останавливается на пороге, недоверчиво ощупывает взглядом клетчатую скатерть на столе, четыре стула, холодильник в углу, яркие занавески, раздуваемые осенним ветром, красное закатное солнце и огромный портрет улыбающейся молодой женщины на стене.
Урахара суетливо закрывает дверь, ставит чайник на плиту, оборачивается, темные сумрачные провалы глаз под нелепой полосатой панамой.
- Такой уважаемый человек зашел в мой скромный магазин, - смущенно, и как бы извиняясь, бормочет Урахара. – А все спят, как нарочно, вот беда, но вам же такая обстановка привычнее традиционной, верно, Куросаки-сан? Впрочем, для большего комфорта, если желаете, у меня есть гигай, похожий на Юзу-химе, а душу-плюс какую-нибудь найти…
- Урахара-сан, - прерывает его Ишшин.
Он шагает к столу и низко кланяется Урахаре.
Губы Урахары чуть вздрагивают, по ним легкой рябью пробегает усмешка.
- Нижайше прошу вас позаботиться о моем… - секундная заминка. – Сыне.
- Куросаки-сан, - говорит Урахара. – Вы уже смирились с тем, что у вас больше нет сына?
Он смирился.
Семнадцать лет в наглухо закрытом гигае, семнадцать лет контроля над собой.
А теперь Ишшин привычно игнорирует вспышки реяцу.
Даже головы не поворачивает, если кого-то убивают за окном.
Или наоборот, отправляют в Общество Душ.
Или - не наоборот.
Как бы то ни было, шинигами или Пустой, человека по имени Куросаки Ишшин это не касается.
Раньше было сложнее, усилием воли он заставлял себя оставаться на месте, делать вид, что ничего не происходит.
На душе было мерзко.
А сейчас - прошло.
Осталось только чувство вины перед Масаки, едкое, прожигающее мясо до костей.
Он мог бы ее спасти.
И тогда Ичиго бы вырос счастливым, ласковым маменькиным сынком.
Любимым ребенком.
Мальчиком, которому и в голову бы не пришло ворваться в Общество Душ, сметая все на своем пути.
Мальчиком, который не был бы пригоден для своей роли.
- Да, - коротко кивает Ишшин.
Урахара сдвигает панаму вверх, тяжело и немигающее смотрит на Ишшина, как будто не верит ему ни на грош, но очень хочет поверить, и теперь пытается определить – соврал ему Ишшин или нет.
Урахара хмыкает и отворачивается, достает из шкафчика чайник, начинает заваривать чай.
- Я слышал… - легким, нарочито-небрежным голосом говорит Урахара. – В одном благородном, но, к сожалению, ныне опальном клане, рос талантливый мальчик. Нет, нет, сам я его… хмм… не застал, но наслышан, что…
Урахара резко оборачивается.
- Со сливками и с сахаром, верно?
Ишшин кивает.
- Да, благодарю вас. Бывший благородный клан – это вы Шиба имеете в виду, Урахара-сан?
- Не бывает «бывших» благородных кланов, Ишшин-сан, - Урахара назидательно качает указательным пальцем. – Власть меняется, и все меняется, знаете ли…
- Вашими словами говорит сам опыт, Урахара-сан, - говорит Ишшин. - И что за мальчик? В каком отряде служил?
Урахара ставит две большие кружки на стол.
Потом молочник и сахарницу.
Садится на стул, долго устраивается, он привык к циновкам и низкому столику, и теперь он не знает, куда деть ноги.
Потом поднимает взгляд на Ишшина –
- В Нулевом. Пропал без вести семнадцать лет назад или около того.
- Надо же, - говорит Ишшин. – Не знал, что из Нулевого пропадают…
Урахара улыбается, достает веер из рукава и закрывает им лицо.
- Мальчик, надо сказать, - его голос заглушает и искажает плотная бумага, – был далеко не самым, простите за грубость, придурковатым из Шиба. На фоне той же Куукаку-химе он был даже слишком, я бы сказал, адекватным для Шиба. А теперь о нем никто не помнит. Ну, практически никто.
- Разве такое бывает? – спрашивает Ишшин. – Сбежал из Нулевого, никто о нем не помнит, так не бывает. Вас дезинформировали, Урахара-сан.
Чай кажется ему горьким, и он добавляет еще сахара.
- Хотел бы я познакомиться с теми, кто делал ваш гигай, - мечтательно вздыхает Урахара. - Такое неожиданное и интересное свойство…
- Удачный гигай, - кивает Ишшин.
Внезапно Урахара теряет интерес и к разговору, и к посетителю.
Он зевает, прикрыв рот веером, и начинает искоса поглядывать на часы, висящие на стене.
- Мне пора? – спрашивает Ишшин.
- Нет, это мне пора, - говорит Урахара. – Впрочем… Если у вас есть время, вы можете прогуляться со мной. Только…
- Только?
- Нельзя ли попросить вас временно оставить здесь этот чудесный удачный гигай, Куросаки-сан?
Урахара встает, подходит к стене и чертит на ней тростью окружность.
Ишшин смотрит на свой гигай, обмякший на стуле, уронивший руки на стол, безвольно свесивший голову вниз.
Почему-то он чувствует холод, как будто вышел на улицу зимой в одной тонкой рубашке.
- И побриться бы не мешало, - задумчиво говорит Ишшин.
- И походить в спортзал, - бросает через плечо Урахара. - На тренажеры какие-нибудь.
Урахара надавливает на круг, нарисованный на стене, и он поворачивается, превращаясь в дверь.
- Прошу вас, Куросаки-сан, - Урахара делает приглашающий жест рукой. – А мне чуть дальше. Счастливо оставаться, я убежал, и все такое.
- Кажется, убежал, - бросает Рюукен. – Хорошо у него получается хиренкяку, правда?
Он делает затяжку, все так же не оборачиваясь к шинигами за спиной, к знакомо-красной и сегодня необычайно яркой красной ленте.
- От тебя не скрыться, Куросаки, - говорит Рюукен.
Дальше начинается глупейшая социальная игра, задействующая не персоны, а роли.
- Как ты сюда попал? – спрашивает Рюукен.
- Обалдеть! – восклицает шинигами-за-спиной. – Ты первый раз в жизни назвал меня «Куросаки»!
Вот в чем вся беда.
Рюукен – идеальный квинси, он идеально приспособлен к требованиям этого мира
Он чувствует чужую фальшь.
Он чувствует чужую печаль.
Он чувствует чужую несгибаемую целеустремленность.
Рюукен оборачивается назад, разглядывает тупую улыбающуюся рожу Куросаки и недовольно говорит –
- Не меняй тему. И… что-то ты странно выглядишь сегодня.
Куросаки выглядит так, как должен, наверное, черная форма шинигами и обрывок белого халата.
Выглядит так, как будто он заблудился в горячечном, тяжелом сне, из тех, которые снятся неизлечимым больным под утро, перед рассветом.
Выглядит жизнерадостным придурком, как обычно.
- Мне идет, правда? – веселится Куросаки. – А ты уже в курсе, что происходит? Или вляпался просто по инерции?
- Я просто помог Урюу восстановить способности квинси, - терпеливо отвечает Рюукен, игнорируя подначку.
- Вот как?
- Там уж пускай сам решает, что ему делать. Хочет умереть в компании твоего сына – это его право.
- Дерьмовый из тебя папаша… - неожиданно серьезно и тихо вздыхает Куросаки.
Он сползает вниз по стене и садится на пол, так безвольно, так ватно, как будто потерял сознание и сам того не заметил.
- Ну да, - кивает Рюукен. – Как и из тебя.
- Как и из меня, - соглашается Куросаки.
Разглядывает что-то невидимое на полу.
Его безразличие раздражает.
- Еще в средней школе Урюу записался в идиотский кружок рукоделия, - говорит Рюукен в пустоту.
Он хочет быть услышанным, на самом деле он хочет выговориться.
Слова душат его, обычно спящие в районе диафрагмы, и внезапно взбаламученные, они лезут наружу, толкаясь и застревая в горле.
- А знаешь, почему? Папаша сказал ему, что вязание и вышивка развивают мелкую моторику, как ничто другое. И этого Урюу было достаточно.
Куросаки невнятно хмыкает, не выражая своего отношения никак.
- Ты знаешь, папаша считал себя целой организацией. Так и говорил – «мы, квинси»… Я все хотел, чтобы он прошел обследование у психиатра. Но не успел.
Куросаки молчит, уютным молчанием человека, которому не интересно.
Рюукен садится на ящик, закуривает сигарету.
- Я ненавижу его. До сих пор. Вспоминаю и ненавижу.
Куросаки поднимает голову и неожиданно спрашивает –
- Почему ты пошел в медицинский?
- Хотел спасать людей, - отвечает Рюукен, быстрота его ответа говорит о том, что ответ давно готов или заготовлен.
- Вот и я… - бормочет Куросаки и опять утыкается глазами в пол.
Внезапно Рюукен понимает, что слова закончились, как будто кто-то закрыл кран или выключил свет.
Все, что у него остается – это зависть к мальчишке, который в какой-то момент перестал быть его сыном и стал его коллегой, его конкурентом, менее одаренным, но более трудолюбивым.
Это обида на папашу, который предсказуемо переключился с непослушного сына на податливого внука.
Мы, квинси.
Все, что у нас осталось – это наша гордость.
Все, что осталось у Рюукена – это усталость, и падающее зрение, и его медицинский центр.
Его бунт не привел ни к чему.
Его желание освободиться от предопределенной ему судьбы исполнилось – он свободен.
Внезапно его наполняет жажда действия.
Он вскакивает на ноги, подходит к Куросаки, спрашивает –
- Так как, говоришь, можно попасть в Общество Душ?
Куросаки поднимает на него взгляд, прищуривается удивленно и понимающе.
- А тебе зачем, Ишида?
- Я хочу его увидеть, - отвечает Рюукен.
Просто увидеть.
Сейчас, прямо сейчас, он готов бросить все ради этого.
Если бы он увидел папашу, наверное, он смог бы ему сказать то, что не сказал раньше.
Прости.
Я такой упрямый идиот, папа.
Весь в тебя.
На самом деле я так тебя люблю.
Мне так тебя не хватает.
Мне и моему сыну.
Куросаки улыбается.
Безмятежной и высокомерной улыбкой неоперабельного ракового больного, которому жалуется на самочувствие какой-нибудь сраный гастритник.
- Ишида. Вы не узнаете друг друга. Вы никогда не встретитесь. Это. Абсолютно. Невозможно.
В его голосе, веселом и деланно сочувствующем, дрожат еле слышные нотки злорадства.
Вы тоже, думает Рюукен.
Но он воспитанный мужчина, и он молчит.
А завтра они будут сидеть на каких-то грязных ящиках у высокого каменного забора, а где-то под землей будет открываться Гарганта, и сигаретный пепел будет падать на кремовый пижонский костюм Рюукена и скатываться по светлой ткани на асфальт, и тогда-то Рюукен подумает - он подумает, как удачно, что Урюу сбежал, что он не раскрыл свой потенциал квинси, иначе он не смог бы и шагу сделать вперед, в эту черную тишину, всверливающуюся в уши, наполненную колючими, морозными, невидимыми искрами.
Квинси, оторванные от мира людей, практически бесполезны.
Возможно, у Урюу все получится.
Рюукен бы очень хотел, чтобы у него все получилось.
Ишшин… Освобождение не принесет ему ожидаемого облегчения, без гигая он почувствует еще острее, как многочисленные «если бы» сплели грибницу у него под кожей, как мир смертных пропитал его духовное тело почти насквозь.
Он попытается вспомнить – что это был за приказ, что это был за план, что он должен делать дальше, сейчас, когда все уже решено, и поймет, что забыл самое главное.
Он встанет на ноги, отлепляясь от забора, сделает шаг вперед, преследуемый ощущением сырости и холода и древней усталости обточенного камня.
- Они ушли, - скажет Рюукен.
- И мы сейчас пойдем, - кивнет Ишшин.
- Куда?
- К коллеге… В некотором роде.
Ворота откроются, и прежде, чем внимательный, настороженный взгляд Урахары сменится его суматошным и жизнерадостным гостеприимством, в воздухе на мгновение повиснет печаль.
FIN
@темы: Урахара, Ичиго, Ишшин, Джен, PG13, Ишида, Каракура, Фанфики
-
-
04.11.2008 в 23:38низкий поклон авторам!
шикарно!
-
-
04.11.2008 в 23:39-
-
04.11.2008 в 23:43Очень красивый язык!
Мне понравилось! Пишите дальше, правда очень интересно, как все будет дальше)))
-
-
04.11.2008 в 23:43спасибо. автор один, но он признателен.
korolevamirra
старалась, чтобы было сильно.
-
-
04.11.2008 в 23:44-
-
04.11.2008 в 23:49Это бесподобно!!!!
-
-
04.11.2008 в 23:50красивый? ладно, пожалуй.
я честно постараюсь замкнуть кольцо действительно красиво.
Ведьма2102
еще раз не за что.
читатель - это то, без чего нет автора.
-
-
04.11.2008 в 23:51дальше.
с Рюукеном нужно переспать, чтобы он ожил.
какой-то он неживой.
завтра дальше будет)
-
-
05.11.2008 в 00:17браво!!! изумительный стиль)))
Вежливый мальчик Урюу не боится смерти, у него есть блат на том свете, когда он будет умирать, он скажет смерти – «Добрый вечер, Кучики-сан, как поживаете?»
тут йа просто умирЪ)))
-
-
05.11.2008 в 00:24спасибо.
Вежливый мальчик Урюу не боится смерти, у него есть блат на том свете, когда он будет умирать, он скажет смерти – «Добрый вечер, Кучики-сан, как поживаете?»
там, если совсем честно, слово "блат" выбивается, синоним бы мне с другой окраской... а так все нормально, наверное.
-
-
05.11.2008 в 00:29имхо как раз))))) попадает в цель именно за счет того, что выбивается))
-
-
05.11.2008 в 00:33-
-
05.11.2008 в 00:35Автор, спасибо и с нетерпением ждем продолжения.
Запятые бы причесать только, а? самую малость...
слово "блат" выбивается, синоним бы мне с другой окраской...
Знакомства?..
-
-
05.11.2008 в 00:36тут даже спорить не буду.
оно виднее со стороны.
Эйнэри
я не хочу с этим сильно тянуть.
потому что гештальт должен быть завершен)
-
-
05.11.2008 в 00:37-
-
05.11.2008 в 00:39очень, очень понравилось
-
-
05.11.2008 в 00:43путь мысли идиотичен в поисках внутренней логики, ну да ладно.
спишем все на гештальт)
nomad_child
спасибо, я правда старалась.
-
-
05.11.2008 в 00:44Отличное начало!
Что же там такого с мальчиком из клана Шиба?
-
-
05.11.2008 в 01:00а ничего особенного, одни намеки и домыслы)
-
-
05.11.2008 в 01:05спасибо, да.
насчет запятых... возможно, я немного привыкла к тому, что все прокатывает непричесанным, но да, это неправильно, на самом деле... я попробую завтра найти кого шибко грамотного, окей?
"блат" - оно не "знакомства", оно именно "блат", "лапа" или "свой человек"... окрас определенный... бллин, я не могу подобрать синоним...
-
-
05.11.2008 в 01:11Запросто, там ничего критичного, просто - для общей красоты
Ну удачи в поисках тогда
-
-
05.11.2008 в 01:47спасибо!
-
-
05.11.2008 в 02:19отличный стиль)) вообще всё здорово %)
"блат" - оно не "знакомства", оно именно "блат", "лапа" или "свой человек"... окрас определенный... бллин, я не могу подобрать синоним...
может быть "связи", "свои связи" вроде может подойти.)
-
-
05.11.2008 в 06:55Да, образ Рюукена просто убил .... "Ишида Рюукен, совершенный квинси, венец эволюции квинси.
Тупиковая ветвь развития квинси"... И спецшинигами с лицензией на убийство... Я плакалъ... Супер!!)
-
-
05.11.2008 в 06:58-
-
05.11.2008 в 08:41спасибо.
не знаю, может быть.
Senet
правда?
автор не очень хорошо знает канон, возможны допущения и натяжки.
-
-
05.11.2008 в 12:09[ждет с нетерпением]
-
-
05.11.2008 в 12:11Понятия не имею про канон... Идея понравилась - даже если она есть в каноне, мне об этом не известно (если бы матчасть была материальна, я бы билась об нее головой). Просто "нулевой отряд" - это уже выше поднебесья, шинигами для шинигами? Тени от теней? Спецназ для своих?
-
-
05.11.2008 в 12:27(извиняюсь, что без форматирования, сижу с комуникакер
-
-
05.11.2008 в 13:52постараюсь не тянуть
Senet
там у меня была такая сложносоставная мыслЯ, не знаю, насколько получится обозначить ее штрихами, не выражаясь прямо... но я попытаюсь
[KpLt] Schu von Reineke
вроде бы Нулевой - Королевская Стража
вроде бы да)