Что ж, вариантов оказалось не так много. Похоже в этом моменте пара Бьякуя/Ренджи оставила всех остальных далеко позади Если кто-нибудь захочет развить эту благодатную тему - с удовольствием почитаем еще!
Upd. Пропустила лежащий, можно сказать, прямо под носом вариант
читать дальшеПуть к совершенству иногда приводит к абсолютно неожиданным последствиям - для примера достаточно посмотреть на Кучики Бьякую. Он, несомненно, совершенен. Но вот в человечности потерял.
Абараи Рендзи же, наоборот. Пожалуй, он не станет совершенством даже за тысячу лет.
Рендзи об этом не думает. Он строгает кусок дерева, из которого что-нибудь обязательно должно получиться. Он пока не знает что.
Все остальное он для себя уже решил.
"Тайчо", - думает Рендзи, - "я..."
И говорит:
- Тайчо, я...
В этом момент в окне появляется Ичиго, и мир вокруг начинает идти кругом.
Но шок проходит. Воздух перестает колебаться от выплеснутой духовной энергии, и, стоя возле кровати капитана, Рендзи говорит снова:
- Тайчо, я тут хотел сказать...
..и Бьякуя неожиданно перебивает его.
- Рендзи, я не хочу, чтобы ты стал похож на меня!
Получается резко и слишком эмоционально.
Рендзи моргает.
Бьякуя стискивает руками простыни. Отчего-то для него это очень важно.
Рендзи прикрывает глаза, потом понимающе улыбается.
- Заметано, тайчо!
Бьякуя сглатывает.
Рендзи возвращается к двери, подбирает деревяшку и принимается её стругать - теперь с другой стороны. На этот раз он что-то напевает.
А Бьякуя зажмуривается и про себя додумывает фразу:
Это, собственно, кросспост из личного дневника - немного домыслов по мотивам; Рене подбила меня на то, чтобы предать их гласности Изначально, вообще-то, написано исключительно в качестве объекта трепа для узкой дружеской компании, по сему - сплошное имхо
Немного про яой, в основном про ЮмичикуОценил перечень яойных мотивов в "Бличе". Я, конечно, слэшер от природы, но такой степенью проницательности все же не отличаюсь
На самом деле, действительно, все перечисленное вполне может быть истолковано именно в ту степь. Но на каждый плюс у меня (лично для себя, в смысле) находится логический минус ))
Насчет Юмичики, как мы с другом обсуждали - это не яой, это нарциссизм в крайней степени. Что мальчики, что девочки - найти подходящую пару данному товарищу решительно невозможно, так как большинство не будет соответствовать высоким естетическим запросам, а буде найдется соотвествующий - тут недалеко и до смертоубийства на почве конкуренции.
В общем, в итоге записали мы его в метросексуалы-одиночки
Что касается Ичимару и Киры - это мой личный пунктик, по сему поводу домысел чуть ниже Равно как и насчет сцены "объяснения" Рендзи с Бьякуей.
И только насчет Шухэя поспорить не могу, ибо если не хочешь подозрений в свой адрес - нефиг выглядеть, как активист-БДСМщик!
Домысел про Рендзи и БьякуюПо поводу каррент челленджа на предмет того, «что же хотел сказать, но не сказал Рендзи Бьякуе в госпитале, когда так не вовремя в окно ввалились Ичиго и Орихимэ» )
Сцена, действительно, разобрана на составные и облизана осмыслена со всех возможных ракурсов, как нашими, так и заморскими фанфикерами. Что преобладает в составе осмысления? Ну, слэш, конечно же.
А я, матерый слэшер, опять не согласен
Момент истины – да; в плане наконец-то достигнутого взаимопонимания двоих сильных и совершенно разных людей (как раз того типа противоположностей, что не сходятся, mind you). Логическое продолжение поединка, такого неудачного и обидного для Рендзи, такого, казалось бы, полного поражения. Но вот, думается мне - не совсем полного все же И не потому, что проигравший выжил; это как раз не критерий. Но очень существенная вещь – в том, как Бьякуя смотрел на своего поверженного лейтенанта, в этой его реплике: «Хорошая работа» - пусть и в обычной высокомерной манере. В этот момент, возможно. он в Рендзи видел не набор социальных функций и боевых навыков (полезных, неудобных, любых) – а человека, в самом деле. А уж дальнейшие события, когда от формальных отношений вообще всех остались рожки да ножки, только подкрепили этот факт
И вот теперь, когда оба уже успели и выиграть, и проиграть, и пострадать как следует физически и морально, внезапно установилась некая точка равновесия, от которой можно двигаться дальше с чем-то уже новым в совместном запасе – и прав был Ичиго, бесцеремонно вломившийся в окно и прервавший важное и чертовски неловкое объяснение - равновесие разрушив и тем самым точку эту зафиксировав
Домысел про Ичимару и КируНа волне случившегося в последнее время жестокого переклина по руководству 3-го отряда А также в какой-то мере в рамках ненаписанного разбора полетов пэйрингов, пользующихся популярностью.
Я, собственно, объясняю себе, почему для меня Гин/кто-то – не пэйринг; почему я вообще Ичимару отказываю в личных взаимоотношениях. В моем понимании: ключевая черта характера здесь - стремление (за некоторыми оговорками, практически реализованное) к абсолютной независимости. Близкие отношения (пусть, что называется, голый секс, пусть даже махровый pwp – это, как ни крути, близкие отношения!) – в любом случае, это хоть на минуты, но зависимость. И то, что потом может быть использовано против вас
Плюс к тому – я сомневаюсь, что в случае Гина любые чувственные удовольствия способны мало-мальски составить конкуренцию изощренной психологической игре
Теперь об упомянутых оговорках. Это вдогонку к уже обсуждавшейся подоплеке «предательства»; здесь вижу пару вариантов. Первый – собственно, как мы со товарищи решили – Айзен взял Ичимару «на интерес» («вашему вниманию предлагается увеселительная экскурсия в Уэко Мундо! Билет в один конец»). Второй – зная Айзена, вполне допускаю – шантаж. Предмет шантажа: с большой долей сомнения – жизнь самого Ичимару (даже если прав был Кенпачи, утверждая, что «из всех синигами только ты и капитан 9-го отряда боитесь сдохнуть»). Возможно – пакт с Айзеном заключался в обмен на гарантии жизни и безопасности Рангику. Вот это – вполне себе пример зависимости. И главное - то, что еще хранит в нем человечность (даже если он и рад избавиться от этой обузы, но не все в воле даже капитана отряда ))
В любом случае, и эта связь не такова, чтобы говорить о пэйринге. Пока, во всяком случае
Теперь речь о Кире (пятиминутка кавайства, выдохнули, продолжили). Вот тут все запутанно. Это, конечно, тоже не пэйринг – как бы ему не приписывали без пяти минут каноничность Из чего исхожу: да, отношения у капитана со своим лейтенантом явно не только формальные (NB: а с кем у Гина вообще формальные отношения? )) Но – очень существенная асимметрия в самом характере связи.
Кира к своему капитану относится, очевидно, как к советской власти: «очень люблю и очень боюсь». Ему, безусловно, свойственно безотчетное уважение к начальству именно как к институту; но здесь явно нечто большее. Я бы сказал так: выбираем между страхом, восхищением, завистью, упомянутым уважением к командиру и далее на ваше усмотрение Страх на первом месте – пожалуй, обоснованно. Зависть - да; к силе и независимости, самому Кире не вполне свойственных (восхищение сюда же; вещи смежные). Но откуда, откуда взялось это самое «я потерял того, кто был для меня незаменим»? В чем незаменимость? У меня очень большой соблазн списать это на «авторитарный тип» личности в отношении Киры (по Адорно) - каковая личность склонна к социальному консерватизму, потребности в иерархии и уважении силы Ичимару своему лейтенанту все это с большим успехом обеспечивал (даже если и не прикладывал к тому никаких усилий). Либо мы все же имеем дело с типичным мазохизмом, так как никто не обладает такой способностью подавлять окружающих и вселять в них безотчетную тревогу, как Санбантай-тайчо, от чего Кира ловил, что ли, какой-то свой кайф ^__^ Либо и то, и другое – такой вот сложный комплекс социопсихологических факторов
В общем, если вылезти из псевдогуманитарных дебрей – Ичимару Кире обеспечивал определенность и стабильность мира (пусть даже и опасную, и тревожную, но это все ж была константа) – и разрушение этой небольшой системы и привело к фрустрации (хотя для Киры это вообще привычное состояние, судя по всему )) В свою очередь, Гин, хотя и относится к нему, видимо, без тени уважения (хотя – надо заметить, с уважением он не относится ни к кому )) – но не может не ценить его преданность и, возможно, даже слегка привязался к нему за время совместной работы – что, разумеется, не помешало ему бросить Киру без слова прощания и отправиться в далекий путь заставив бедного мальчика так тосковать! %))
Домысел, в общем, весьма приблизительный, так как продолжения этой линии мы все ждем с явным нетерпением
Когда на экране появилось лицо капитана восьмого отряда Кёраку, у Ренджи упала челюсть и катана. Забимару громко звякнул об пол, и зоркие капитанские глаза тут же заметили лейтенанта Абарая в дальнем темном углу, куда он мышью заполз чистить свой меч, и где его не могли обнаружить мелкие изверги из магазинчика Урахары.
- Капитан Кёраку, - в голосе Хицугаи вроде бы проскользнуло удивление. А вроде бы и нет. - Мне делать донесение... вам? - теперь было слышно сомнение.
- Я замещаю Джюширо, - вздохнул Кёраку. - Ну... давайте быстрее.. это, как его, донесение.
Хицугая нахмурился. Положение было серьезное. Черт побери, Сообщество Душ балансировало на грани нешуточной войны. А его маленький отряд был направлен на самую границу, в мир живых. Он привык к дискуссиям с главнокомандующим Ямамото.. в крайнем случае, с капитаном Укитаке. В конце концов, это взрослые серьезные люди.
А этот...
В присутствии Кёраку у Хицугаи случался острый приступ комплекса неполноценности. Может быть, на это повлияло то, что однажды он наткнулся на капитана восьмого отряда, крадущегося из комнаты лейтенанта Мацумото...
- У нас все в порядке, - буркнул Хицугая. - Что-нибудь нашли по моему запросу?
- Какому запросу? - Кёраку улыбнулся широко и невинно. - А где Рангику-чян?
- Неважно, - Хицугая чуть не покраснел, - Если вам не передали о результатах, то зачем было рисковать выходить на связь...
- Я хотел узнать, собирается ли Рангику, - Кёраку улыбнулся еще шире, - на свадьбу.
- Какую свадьбу? У нее задание, - мальчишка скроил кислую физиономию.
- Свадьбу капитана Кучики!! - бодро объявил Кёраку. - Вам, что, не сказали?..
Второй раз из рук Ренджи вывалилась катана и зазвенела по полу.
- Лейтенант Абарай, и вам тоже не сказали?!
- Первый раз слышу, - сглотнул Ренджи.
- Аа... Он, что, не собирался тебя звать? - озабоченно протянул Кёраку. Хицугая нетерпеливо повел плечом:
- Нам не стоит обсуждать личные дела Кучики-тайчо в рабочее время.
Кёраку вдруг быстро обернулся и потянулся за кнопкой выключения:
- Так, щас мне будет... Короче, до свидания!
Откуда-то со стороны донеслось гневное "Шюнсуй!!! ЧТО...", и экран погас.
Ренджи вылетел из комнаты с таким выражением на лице, будто ему приснился кошмар.
- Да не может быть, - сказал он сам себе. - Нихрина он не женится. На ком?! Нет, он бы сказал... Какого... Вот зараза!!!
Дышать отчего-то стало тяжело.
"Какая мне-то разница, пусть женится.. хоть на Унохане!" сказал себе Ренджи, но почему-то тяжесть, собравшаяся поначалу в груди, не ушла, а ухнула в живот, и вечно-голодный Ренджи понял, что аппетит у него пропал... Скорее всего, навсегда. Во всяком случае, пока он не взглянет в подлые глаза Кучики-тайчо и не приложится пяткой по благородной физиономии. Жених, зарраза!!
- .. и он купился?! - констатировал Укитаке и, как и ожидалось, возмутился. - ШЮНСУЙ! Как ты мог! Он НА-ЗА-ДА-НИ-И! Тебе это что-нибудь говорит?! Зачем растраивать мальчика? Где твоя совесть!!
- Ты моя совесть, - довольно сообщил Кёраку, беззаботно крутясь на вращающемся стуле перед монитором.
- Ты понимаешь, что ты обманул его?!
- Да ладно... прикольно же.
- НЕ ПРИКО.. - Укитаке закашлялся и замолчал. - Я свяжусь .. кха.. с ним и.. кха.. все расскажу..
- Ты принимаешь все близко к сердцу, - Кёраку покачал пальцем. - Лишний стресс. Я просто хотел немного... сбросить напряжение... отвлечь Ренджи от.. - он запнулся, подбирая слова.
- Работы, - подсказал Укитаке.
- Да все нормально будет! Ну, Джюширо, чесслово.. поверь моей интуиции. Если я не прав, то... съем свою шляпу. С цветочками, - самодовольно пообещал его друг. Укитаке начал сомневаться. Интуиция Кёраку зачастую спасала их обоих. Но он не понимал, чего его друг пытается добиться в этой ситуации, что он и спросил.
- Я сам не понимаю. А вдруг что-то получится?
Укитаке щедро отсыпал другу подзатыльник.
- Ладно, терплю до вечера. Шюнсуй, я же первый тебя сдам.
Тот только ухмыльнулся:
- Уже 20 сотен лет все обещаешь...
Ренджи знал, что что-то нарушает. Кажется, это называлась самоволка. Когда заходишь в подворотню и бросаешь гигай за мусорными бачками, активируешь дзампакуто, вызываешь черную бабочку и открываешь врата, и оглянувшись для верности, ускользаешь в мир шинигами, никому ничего не сообщив, - да, за такое дарят кандалы и небо в полосочку... Капитан его не похвалит.
Ренджи сжал рукоять меча. Капитан... У него скоро медовый месяц, так что ему вообще все равно.
Пожалуй, Ренджи ревновал.
Да.
То есть нет.
Какое ему дело до Кучики?
Ну и что, что он клялся ему в верности.
Блять.
И не ему вовсе, а отряду.
Готею 13.
Из которого его могут пнуть за самоволку.
Нет. Он один из лучших шинигами.
Он же гребанный лейтенант.
Закончил Академию с отличными оценками.
И Кучики Бьякуя здесь совсем не при чем.
Он же не ради него трудился.
Блять.
Ну честно не ради него.
Ради себя тоже.
Немножко.
И ради Рукии.
Чтобы победить Бьякую и забрать ее у него.
Блять.
Бьякуя не давал ему клятву верности.
Но про свадьбу-то мог сказать.
Или у аристократов это не событие?
Или Ренджи недостоин присутствовать на празднике?
Он ведь из Руконгая.
Бродячий пес.
Недостойный даже дышать одним воздухом с Кучики.
Изверг.
Ренджи остановился перед воротами шестого отряда. Потрясенные рядовые и офицеры проводили его странными взглядами, словно говоря: "Что ты здесь делаешь?!"
"Не ждали, сволочи," разозлился Ренджи, "а вот и я."
Только искренняя жажда жизни остановила Ренджи от вынесения ногой двери в кабинет Бьякуи. Он хлопнул по раме, отодвинул фусуму и ввалился в темную комнату.
Кучики ждал его возле стола. Значит, отследил по рейацу.
- Здравствуй, Ренджи.
Абарай ухмыльнулся.
- Кучики-тайчо.
Бьякуя удивился появлению родной рейацу, но еще больше удивился, когда Ренджи завалился в его кабинет с пьяной усмешкой на лице. Он не раз имел счастье видеть своего лейтенанта пьяным в сиську и переползающего из одной казармы в другую, иногда не одного, а с собутыльниками из одиннадцатого отряда. При этом молодой человек даже не представлял, что капитан знает обо всем. Ренджи всегда безумно забавлял Бьякую.
Сейчас от него не несло перегаром - так в чем же дело?
- Ренджи, ты же на задании.
- Я.. не надолго, - заявил Абарай. - Хочу.. поздравить вас, Кучики-тайчо! - он даже выпрямился и криво отдал честь.
Бьякуя подумал, что если не сядет за стол и не прикроется бумагами, то рассмеется прямо так. Он быстро отвернулся к окну.
- С чем? - выдержанно поинтересовался он.
- Ну как же, - в голосе лейтенанта вдруг зазвучало отчаяние. Бьякуя мог читать его как открытую книгу - и он понял, что творится что-то странное. - Разве вы не счастливы?
- Счастлив? - Бьякуя подошел к нему и заглянул в глаза. Да, что-то странное... Он болен?
- Не счастливы? - слабо сказал Ренджи. - То есть это не по любви? Вы.. если вы опять поступаете так ради семьи... Я думал, вы решили не следовать правилам...
Бьякуя потрогал его лоб. Точно, горячий. Ренджи застыл, и вся кровь схлынула с лица.
- Вы играете со мной, да, капитан? - его голос чуть не сорвался. - Зачем эти телячьи нежности? Идите к своей невесте.
- Какой невесте? - спросил Бьякуя.
- На которой вы женитесь, - яростно ответил Ренджи.
Кучики Бьякуя почувствовал, что земля уходит из под ног. В тот же миг он понял, что Ренджи пребывает в каком-то заблуждении.
- У вас ведь скоро свадьба. Вы даже Мацумото-фукутайчо пригласили...
- Кто тебе сказал?
Бьякую тянуло на смех. Но пришлось сдержаться, потому что в глазах Ренджи читалась такая вселенская печаль, что если бы он позволил себе даже тень улыбки, сердце молодого лейтенанта рассыпалось бы на осколки мельче, чем лепестки Сенбондзакуры.
- Я случайно узнал от Кёраку-тайчо, - ответил Ренджи. - Вы же мне не сказали.
Рука Бьякуи скользнула на его плечо. Он опустил синие глаза, борясь с улыбкой и желанием раскроить череп капитану восьмого отряда. Если сказать Ренджи, что никакой свадьбы не будет, и его надули.. это слишком большой удар в его нынешнем состоянии.
- Вот как, - он силился придумать, как мягко дать Ренджи понять, что он ошибается.
- Капитан, я понимаю, это наглость.. но кто она?
Ревнует.
Еще как ревнует.
Таким тоном на дуэль вызывают.
- Пойми, - Бьякуя сжал его напряженное плечо. - Ренджи. У капитана Кёраку богатое воображение. Я ничего про свадьбу не говорил. Я просто сказал, что мне нравится...
- Кто она?!
- ... один человек, и с чего ты взял, что наследник клана Кучики снизойдет до того, чтобы влюбится в кого-нибудь...
- Значит, ради семьи?!
- ...и сделать предложение? Нет, тебе не понять аристократов.
Да, когда Бьякуя упоминал о своем положение в обществе, Ренджи сразу сдувался.
Надуманно, наигранно, но действует безотказно на всех.
А у мальчика заниженная самооценка и огромная мнительность.
- Черт возьми, кто она?! - рявкнул Ренджи и схватил рукав капитана.
О.
Как интересно.
Может, не стоит его мучить?
Или подразнить еще чуточку?
- Прости, Ренджи, но кроме тебя мне никто не нужен, - Бьякуя сбросил его руку с одежды и шагнул к окну, и отвернулся, и стал ждать.
- ...что вы сказали?
- Я сказал, чтобы ты возвращался в мир живых и побыстрее завершил свое задание.
- Нет, Кучики-тайчо...
- Или я доложу о нарушении главнокомандующему и добьюсь, чтобы были приняты все меры согласно уставу Готея 13..
- Но я же ваш лейтенант..
- Будет невыносимо грустно вас потерять.
- Вы мне голову морочите!!
- Нет, ты мне сам позволяешь это делать.
- Так вы женитесь или как?
- Может быть, вероятно, когда-нибудь, скорее всего, но логичнее всего предположить, что с таким лейтенантом мне просто не позволят.
Ренджи начал беситься.
- Свадьбы не будет?! Тогда какого хрена я здесь делаю?! Вы специально пустили слух, чтобы я вернулся...
- Какое, однако, самомнение.
- Вы все подстроили!! Вы.. Вы...
Бьякуя с интересом повернулся к нему.
- Тебе никогда не приходило в голову, что я не центр мира?
Ренджи даже закашлялся от переполняющего его возмущения.
- Конечно, вы центр мира! - тут он вдруг смутился. - Моего, то есть.. Нет, то есть, не приходило.. То есть, вы меня запутали!
Он подошел к краснеющему рыжему оборванцу.
- Ренджи... тебе лучше уйти. И пока ты не вернешься, я даю слово Кучики, что не женюсь.
- Обещаете?
Бьякуя вдруг застыл перед ним, серьезный как всегда.
- Обещаю. А теперь мы должны скрепить обещание поцелуем.
У Ренджи упала челюсть, и он в полу-ужасе, полу-восторге уставился на губы капитана.
- Кучики-тайчо?!!
Бьякуя развернулся и пошел к столу, улыбаясь во весь изящный рот.
- Можешь поцеловать землю, на которой я стою.
- ... капитан? - неуверенно спросил Ренджи, и после паузы, во время которой он успел вспомнить весь разговор и обдумать, что это значит, и придти к верным выводам, что его просто дразнили, - Целовать взасос или язык не надо? - и не сдержавшись, начал смеяться сам. Смотрел на спину Бьякуи, жутко стесняясь, пытаясь как-то совладать с самим собой, понимая, что выглядит идиотом, понимая, что капитан нисколько не сердится, а даже рад его видеть, и все не мог остановить задорный хохот.
- Хорошая шутка, - Бьякуя сел за стол, прикрыл лицо ладонью и сделал вид, что сосредоточенно изучает документы. - Расскажу Рукии.
- Да, ей надо рассказать. Разрешите идти? - поклонился Ренджи, сияя, как начищенный пятак.
- Ступай.
Бьякуя проводил лейтенанта взглядом, пока тот не задвинул фусума с огромной осторожностью. Если бы Ренджи мог задержаться еще не надолго... Но нечего мечтать. Он отбросил документы, подождал, когда рейацу Абарая не пропадет, и вышел на улицу. В три шага оказался на крыше, где отдыхал Кёраку, и застал того врасплох за чтением какого-то романа.
- Аа, Бья...
- Лейтенанта моего больше не трожьте, - коротко бросил аристократ, зыркнул из-под челки и состроил каменное выражение лица. - Вы же не хотите, чтобы сакура зацвела осенью?
- Что, все так серьезно? - радостно спросил провокатор.
Бьякуя вздохнул. С Кёраку невозможно говорить о важных вещах. Все равно все сведется к приглашению выпить "по-маленькой пока Нанао-чян не видит", причем она тут же узнает и сгонит с крыши.
- Капитан Укитаке не пьет, а вы успеете вылакать только одну, прежде чем лейтенант Исэ вас обнаружит. Жду вас в гости с капитаном Укитаке на ужин - но только сегодня, - и Бьякуя исчез, а вслед возмущенно донеслось:
Сегодня день рождения у любителя обтягивающих маечек, Шекспира и плюшевых зверьков (хотя он это, конечно, тщательно скрывает), защитника слабых и стимулятора сильных, несравненного БЛИЧеобразователя -
Куросаки Ичиго
Поздравляем и желаем долгие и долгие года главы и серии в Каракуре, а потом - и в Сейретее
Итак, с кого в Москве пошла бличовая зараза? Кто первым посмотрел? Кто кого заразил?
Я видела посты во френдленте, было ясно, что Блич смотреть стоит, вот помню, в ЖЖ Голден Сфинкс было так весело написано про уебублю Ичиго, что я решила: надо! Потом tokyo дала мне первые 9 серий, которые она выкачала из торрента, я поехала в родное гнездо в начале июня и там ознакомилась.
Инфекция стремительно сожрала мой моск
А потом sc0undrel привезла весь Блич из Питера. С ней-то понятно, купила новинку, как она всегда поступает.
Теперь ваша история болезни, дорогие участники сообщества С датами, плиз!!!кросспост из личного дайри
Автор: Neshinigami, кто ж еще? Жанр: в основном юмор... Персонажи: разные там капитаны, лейтенанты, пара-тройка занпакто и один Куросаки Рейтинг: увы! в такой маленький объем ничего неприличного не влезает Предупреждение: не бойтесь, не убьет
- Говорят, аристократы ведут разгульную жизнь, вы согласны, капитан Кучики? - ... - Говорят, некоторые шинигами в вашей семье слишком много времени тратят на развлечения, но это только слухи, как вы думаете, капитан? - ... - Говорят, вас слишком часто видят с вашим лейтенантом в нерабочее время, что вы на это скажете, Кучики-сан? - ТИРЕ, СЕНДБОНДЗАКУРА!
Пофигизм
- Мы абсолютно не готовы к празднику! - Не надо так волноваться, Нанао-тя-ан. - Фейерверки до сих пор не привезли! - Еще полно времени... - Костюмы не готовы! - Они мне все равно не нравились, Нанао-тя-ан. Без них даже лучше будет. - Главному герою сценки кто-то поставил синяк! - Ну и ладно, сценка будет выглядеть еще забавнее... - Стратегический запас розовых лепестков окончился! - Что-о?!
Обезьяна и луна
- Почему ты улыбаешься, Ренджи? - Этой ночью обезьяне удалось поймать луну...
Сожаления
- Ну и зачем я вел такую праведную жизнь? - возмущался новоприбывший житель 79 района Руконгай.
Воспоминания о нем
- Он всегда был чокнутым! - сказала Рангику. - И всегда лыбился, как идиот! - сказала Рангику. - И что у него с глазами, он вообще их когда-нибудь открывает? - сказала Рангику. - Да кому он нужен, этот Гин! - сказала Рангику. ... - Мацумото-сан... почему вы плачете?
Ренджи и Забимару
"Мне конец, - подумал Ренджи, оценив силу бьякуевcкой рейятсу. - Мне его не победить". - Рано говорить об этом, - отозвался Забимару. - Иди и сражайся. "Мне конец, - подумал Ренджи, почувствовав на себе бьякуевский шикай. - Он меня уроет". - Рано говорить об этом, - ответил Забимару. - Иди, используй банкай. "Мне однозначно конец, - решил Ренджи, сплевывая кровью. - Щас он меня на кусочки порежет, и пойдет домой обедать". - Рано говорить об этом! - рыкнул Забимару. - Иди, плюнь ему в рожу! "Ну, а теперь-то что?" - спросил Ренджи, глядя на обалделое лицо оплеванного Бьякуи. - А вот теперь тебе точно конец!
Кира и Рангику
- Изуру-кун, я тебя та-ак люблю! Ты такой красивый, такой умный, такой милый. И прическа у тебя ми-илая, и занпакто у тебя ми-илый, и... - Почему трезвые девушки никогда не говорят мне подобных вещей? - вздохнул Кира.
Ичиго и Зангетсу
- Теперь у меня есть банкай, и я смогу спасти Рукию! - Ты, конечно, молодец, Ичиго, - сказал Зангетсу, зябко передернув плечами. - Но плащик-то верни.
Юмичика и Фуджикуджаку
- Нет, нет и нет, - пропел Фуджикуджаку. - Я впечатлен твоей техникой укладки волос, и ты овладел маникюром на высшем уровне, но нам необходимо поработать над ресницами. - Фукутайчо съела мою тушь, а карандашом для бровей изрисовала все стены в казарме, - пожаловался Юмичика. - Такие мелочи не помешают настоящему мастеру, - строго заявил занпакто. - Даю тебе полчаса на исправление ситуации. А потом обсудим вчерашний бой, в котором ты так неосторожно сломал ноготь...
Мог ли кто-нибудь в жизни сказать, что знал Руконгай? Те, кто судили о нем по последним районам типа Инузури и Зараки, и те, кто видели лишь первый округ из-за стен Сейретеи, были одинаково не правы. Бедность, пожалуй, была единственным, что объединяло все восемьдесят частей.
Сорок пятый район благополучным назвать было нельзя, но сравнивать с нижними районами тоже было невозможно. Он находился посередине: по ночам одному было лучше не ходить, и верить в доброту людей ты быстро отучался, но все же особых причин опасаться за свою жизнь не было. Побывав в сорок пятом районе, можно было узнать про странные, лишь Руконгаю свойственные чудеса, происходившие лишь в таких безликих и относительно спокойных местах: ни в самых нижних, ни в самых верхних районах они пришлись бы не ко двору.
Одним из местных чудес был маленький домик, стоявший в некотором отдалении от основного поселения. Выглядел он неаккуратно, был чиненным не на раз и создавал впечатление хоть и неуютного, но обжитого места: скорее не дом даже, а нора, в которую забиваешься как можно глубже, а потом сворачиваешься в клубок, как можно сильнее, стараясь согреться. В домике жил Дед Рюске, колдун, вместе со своим учеником.
В это утро Дед, как называл его за глаза Саджин, был особенно зол и сварлив: от сырости ныли стариковские кости. Все утро он растирал что-то в ступе, хромал из одного конца не разделенного фусума дома в другой, рылся в охапках сушеной травы, что они с Саджином собирали в лесу летом, то и дело подносил какой-нибудь стебелек к носу. Делал снадобья он пока сам, не доверяя ученику столь важную работу, которая кормила и поила их, и заваливал Саджина мелкими поручениями. Относя лекарства и мази, что делал Дед, мальчик, казалось, уже не на раз обегал весь сорок пятый район, да и с протекшей крышей и слишком большими щелями в стенах приходилось иметь дело именно ему. Не то, чтобы Саджин жаловался: старый Рюске был его единственной семьей, как никак. Еду, к тому же, достать было непросто, как заметил мальчик еще в первые дни своего пребывания в Руконгае: жажду чувствовали все, но голодных он еще не встречал, а если и спрашивал об этом, то получал в ответ невнятное шипение про "проклятых шинигами". То, что этих самых шинигами, которые живут в каком-то "чертовом Сейретеи" здесь очень сильно не любят, Саджин тоже выучил скоро, будучи несколько раз выкинут за шкирку после подобных расспросов.
***
От голодной смерти его спас Рюске, наткнувшийся на мальчика по пути домой: сил на то, чтобы встать и отойти хотя бы к обочине, у Саджина уже не хватало, он чувствовал себя слабым, как котенок, кружилась голова, и к горлу все время подкатывала тошнота. Саджин знал, что один раз ему уже довелось умереть, но не помнил, на что это было похоже. Если тогда все было, как сейчас, то он был рад, что вспомнить этого не мог.
Старик сначала просто поглядел на него, ожидая, что он уберется с дороги, но проходили минуты, и все оставалось так, как было до этого. Тогда Рюске потыкал оборванца своей клюкой, и в ответ получил слабый стон. Колдун не был по-настоящему злым человеком, к тому же сегодня ему не плохо заплатили - можно было не голодать неделю, и поэтому, покряхтев, присев на пятки около головы Саджина, ткнул ему прямо в лицо фляжкой с водой: в относительной тишине было отчетливо слышно, как внутри бултыхнуло. Мальчик попробовал потрясти головой: есть хотелось больше, чем пить, выдохнул, надеясь на доброту незнакомого старика: "Еды...".
"Голодный, а, парень? - Рюске посмотрел на него серьезно и с непонятым восторгом. - Сколько ты здесь уже валяешься?". Ответа он не дождался, смерил взглядом валявшееся на дороге тело: самому до дома не дотащить. Опершись на клюку, Рюске поднялся и громко постучал в дверь ближайшего дома. На стук из щели с опаской высунулся пятилетний ребенок, его за шкирку оттащили от двери, и на порог вышел хозяин дома: крепко сложенный высокий мужчина с угрюмым взглядом. Когда он признал в стучавшемся Рюске, выражение его лица чуть смягчилось, и он поклонился старику. "Чем могу помочь вам, о-дзии-сан?" - спросил он с уважением в голосе. "Этого, - колдун дернул головой, указывая на Саджина, - помоги до дома дотащить". Без лишних слов мужчина перекинул мальчика через плечо и последовал за стариком. Много позже Саджин выяснит, что здесь все слушались Рюске-дзии-сана беспрекословно.
Дома Рюске первым делом направился к камину, где с его приближением сразу вспыхнул огонь. Сквозь стену рыжего пламени на Деда то и дело поглядывали черные, как оникс, глаза и тут же исчезали. «Тц, тц, – поцыкал колдун, - спокойно, госпожа моя Кагуя-химе, спокойно. Этот парень останется здесь надолго». Пламя вздрогнуло и заворчало, но Рюске, шаривший в это время на полке, пропустил все мимо ушей. Выудив за перевитый шнур нужный мешочек с аккуратно вышитым иероглифом «успокоение», старик зачерпнул из него полную горсть по виду золы, щепок и хвои и бросил в огонь. Несколько минут ничего не происходило, в наступившей тишине сухо пощелкивало пламя и тяжело, со всхлипами дышал находящийся в полубреду Саджин, а потом дом наполнился легким, чуть горьковатым запахом. Рюске выпрямился, вдохнул полной грудью, прикрыв веки, и тихо выдохнул: «Хорошо…». Покосился на Саджина – тот притих, дыхание успокаивалось – и одобрительно хмыкнул. «Ох ты ж, варка-готовка», - пробормотал колдун, доставая котелок и отвинчивая крышку у давешней фляги с водой. Откуда-то появились овощи, Рюске начал их крошить вынутым из-за пояса ножом, вместо рукояти обмотанным посеревшей тканью. Старик забормотал под нос какие-то чудные слова, и вскоре по дому разнеслось мерным повтором: «Акаи каи… Акаи каи… Хоэру, Акаи каи…»
Саджин пришел в сознание оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. С трудом разлепив веки, он увидел перед собой склоненное лицо старика. «Есть хочешь, парень? – спросил тот грозно. – Тогда открывай рот». Саджин, не раздумывая, послушался и тут же почувствовал, что ему что-то пропихнули чуть ли не в самое горло. Он замычал, сглотнул: оказалось, это была едва теплая похлебка. Саджин не мог сказать, густая или жидкая, или какой у нее вкус: не знал, не помнил, не мог определить, но это была еда, а, значит, все было не так уж плохо.
Когда он пришел в себя настолько, чтобы отчетливо осознавать окружающую действительность, Саджин прежде всего поспешил выяснить, что же будет с ним дальше. «Вот когда встанешь на ноги парень, тогда и поговорим по делу. А пока ешь, парень… Ешь…», - Рюске только хмыкал, глядя на неспособного толком даже рукой пошевелить мальчишку. «Меня зовут Комамура. Комамура Саджин», - прошелестел тот с обидой. «Я запомню, парень», - отозвался колдун. Своего имени он в ответ не назвал.
Просто лежать на полу сумрачного тесного домика в гнезде из тканей по началу не было скучно: было тепло и спокойно. Скука пришла на второй день, и еще никак не хотел отступить голод, но Саджин боялся есть столько, сколько хотелось ему, чтобы ненароком не стеснить и не рассердить неожиданного благодетеля. Когда он повзрослеет, Саджину всегда будет требоваться много, чтобы наесться, но он никогда из какого-то иррационально страха, не будет есть вдоволь.
Когда Рюске был дома, он занимал Саджина разными историями. Сначала, понимая потребность мальчика в информации, рассказывал о Руконгае: многие приходили сюда, ничего не зная о мире, в который попали. Саджин вскоре узнал, что мир этот называется Сообществом душ, и что все души попадают после смерти либо сюда, либо в ад, а потом снова уходят на повторное возрождение. Мальчик почувствовал себя неуютно, попробовав назвать это место раем - не вышло, даже посмертие дисгармонировало с окружающей действительностью. "Истинный рай, - сказал ему потом Рюске, - тоже есть, только он далеко - выше неба. И что там, никто из нас не знает". Вообще, чем больше Саджин слушал рассказы колдуна, тем сильнее убеждался в том, что Сообщество душ было странным - и страшным местом. Здесь все будто перевернули с ног на голову: жизнь и смерть, небо и землю. Здесь верилось, что даже богов не существует, а, значит, здесь ни во что не верилось.
Как-то раз Саджин осмелился спросить и о шинигами. Колдун нахмурился, замолчал, подбирая правильные слова, такие, чтобы навсегда отбить у парня охоту не то, что встречаться с шинигами, а даже подходить к верхним районам Руконгая. «Здесь шинигами не любят, мальчик, так что впредь в словах своих будь осторожен. Они не несут для нас ничего, кроме зла. Однажды поклявшиеся защищать подобных нам от опасностей этого мира, они предали свою клятву и стали жить только ради себя и маленькой горстки избранных, что забрали в Сейретеи. Пока мы здесь задыхаемся в грязи и нищете, страдаем от болезней и набегов Пустых…» «Пустых?» - переспросил Саджин. «Увидишь», - отозвался колдун, кинув взгляд на стену, где висела связка снежно-белых, причудливо раскрашенных масок, с большими отверстиями для глаз, замолчал. «Я понял, о-дзии-сан, - на это обращение Рюске скупо улыбнулся, - шинигами не за что любить, потому что они нарушили свой долг», - сказал Саджин, чтобы подбодрить старика, и сам искренне поверил в свои слова. «Хорошо бы, если бы ты это действительно понял», - пробормотал себе под нос Рюске, раскачиваясь на пятках. Больше они к этому разговору не возвращались.
Зато в следующие дни колдун много рассказывал о чудесных созданиях, что можно найти в лесах Руконгая. Рассказывал о том, что изредка счастливцам удается увидеть чудесную Феникс – символ императорского рода, о духах воды и хранителях леса, о тенгу и совсем уж причудливых, безымянных созданиях. «Хотел бы я на это посмотреть», - думал в такие минуты Саджин и еще внимательней прислушивался к сказкам старика, так похожим на легенды, что когда-то давно, в оставленной позади жизни рассказывала мать или собственный дедушка, сидевший спиной к Саджину и раскуривавший трубку. Софу говорил скупо, размеренно, порерываясь на очередную затяжку. В такие минуты молчания по комнате перед Саджином носились ярко раскрашенные, длиннотелые драконы с грозными мордами-масками - таких мальчик видел на празднике в городе, - а тени на седзи складывались в чудищ, принцесс и самураев, ведя таинственные разговоры между собой, и Саджин тихонько звал их по именам, которые при единственном взгляде на призрачные силуэты рождались у него в голове.
А потом однажды посмотрел внимательно на зажженный в очаге огонь, и увидел, как пляшет среди лепестков пламени тонкое гибкое тело, и алые отблески скользят по узорчатой чешуе. Саджин подался вперед, чуть ли не нос сунул в очаг, чтобы поближе рассмотреть это чудо и вздрогнул от раздавшегося за спиной голоса: «Это саламандра, парень». Рюске протянул руку над плечом мальчика, повернул ладонью вверх. «Иди сюда, Кагуя-химе», - поманил колдун, и огонь в очаге погас, когда посверкивающая золотыми чешуйками ящерка забралась на ладонь Рюске, прикрыв тяжелыми веками выпуклые, беспросветно черные и неожиданно холодные глаза, когда старик начал гладить ее спинку большим пальцем. Саджин нерешительно протянул к саламандре руку, глазами попросил у Рюске разрешения. «Ты их видишь, парень, - задумчиво протянул колдун, - это хорошо. Будешь моим учеником?». Саджин заворожено кивнул, не отводя взгляда от застывшей на раскрытой ладони старика ящерке. «Что ж, хорошо, - колдун довольно хлопнул себя по колену. – Можешь звать меня Рюске-сенсеем, парень». Саджин кивнул: я запомню, сенсей.
***
Тем утром, когда Рюске перебирал травы, тщась найти действенное лекарство от болей, он совершенно ясно понял, что все кончено, потому что лекарство от старости не составил еще никто. Руки колдуна тряслись, и он вздохнул, вспомнив о прошедшем лете - последнем лете его свободы. Бросив ненужные поиски, Рюске крикнул ученика, чтобы тот принес ему тушечницу, кисть и бумагу - главные сокровища этого дома: способность творить заклинания без их помощи Рюске утратил еще лет десять назад, как и его старый учитель до него, как и учитель учителя когда-то. Такова была истина: после некоего "перелома" силы колдунов начинали убывать, с годами все быстрее, и все быстрее начинал стареть сам колдун, а когда сил совсем не оставалось, наступала смерть. Рюске был стар - ему было сто лет. Его учитель умер в возрасте сто двадцати. Дождавшись, пока Саджин принесет ему все необходимое, колдун отослал его в поселок на целый день. Хоть погода на улице стояла не самая лучшая для начала осени, но мальчик - парень уже - здоровый вымахал, на полторы головы выше самого Рюске - обрадовался, предвкушая игры и разговоры в компании таких же как он босоногих и беспризорных мальчишек. Побежал в поселок, только пятки засверкали, а Рюске только это и нужно было: некоторые вещи не терпят лишних глаз и ушей, и если уж принимать позор бессилия, то в полном одиночестве.
Колдун еще раз подозрительно огляделся, шуганул Кагую-химе, высунувшую любопытную мордочку из очага. "Иди, иди, красавица моя, - уговаривал ее Рюске, - погуляй. Не мешай старику думать". Глубоко вздохнув, колдун растер чернила, приготовил кисть, и попробовал написать первый из двенадцати небесных знаков. С кончика кисти сорвалась черная капля, замарала белый лист. Линии знака получились слишком тонкими, неуверенными. "Силы в них нет", - печально подумал Рюске, отодвигая тушечницу на самый край стола. Бережно налив воды в щербатую чашечку - не дай бог расплескать, или перелить через край! - прополоскал кисть. Вновь опустился на колени, опершись локтями о низенький столик, задумался. Кагуя-химе проскользнула под его рукой, почувствовав печаль колдуна, забралась на плечо, цепляясь острыми коготками за ткань рукава.
Мысли в голове у Рюске бродили все невеселые. Нужно было как-нибудь пережить предстоящую зиму - летом-то они с учеником как-нибудь вывернутся, хоть в лесах ягод и корешков насобирают, овощи с грядки за домом тоже никуда пропадать не собираются - а прокормить нужно двоих, и Саджин ведь здоровый парень, сила в нем так и плещется, рвется наружу...
Делать нечего, придется всерьез заняться его обучением, отбросив ненужные опасения: подождать бы еще несколько лет, хоть год, пока сила в Саджине не успокоится, а то ведь мальчишка горячий, не выдержит, сорвется. Что тогда Рюске делать останется? Только убить ученика, в лучшем случае выгнать, с наказом всему сорок пятому району, чтобы те при встрече начинали в Саджина камнями кидать и в доме привечать не смели... Колдун потер глаза, поморщился - пальцы были ледяными, и встал. Дел, которые нужно было выполнить до возвращения ученика, было много.
***
Когда Саджин прибежал обратно - усталый, запыхавшийся, но довольный - Рюске сидел на пороге дома. "Иди-ка сюда", - поманил он ученика длинным, с отчетливо видными фалангами пальцем. Саджин послушавшись, вошел внутрь вслед за Дедом. Тот на ладони протянул высокую кружку с дымящимся черным отваром: "Пей". Саджин поморщился от неприятного запаха, сделал осторожный глоток - не обжечься бы - а потом совсем скривился: вкус запаху вполне соответствовал. Рюске строго глянул на него, постучал тростью по полу, и Саджину, обреченно вздохнув, пришлось допить все до конца. "Что это?" - спросил он, пытаясь восстановить свой голос, который почему-то казался тихим и севшим: горло будто обручем сдавило. "На это мы с тобой летом, - уголки губ колдуна дернулись в улыбке, - охотились. Помнишь?" Саджин помнил.
Первое воспоминание - зелень и синь. Саджин еще не видел в Руконгае настоящих лесов, а все остальное было серым и бедным. Здесь же воздух был чистым, и ничем не напоминал запах поселка. Учитель шел неожиданно быстро - мальчик за ним еле поспевал, и не успевал смотреть и по сторонам, и под ноги. В итоге - уже несколько раз растянулся на узкой, петляющей тропе, и коленку щипало. Рюске на падение ученика даже шаг не замедлил, лишь хмыкнул скептически. Пришлось приспособиться. "Ноги, наверное, к вечеру от усталости гудеть будут, но это ничего", - отметил Саджин.
А Рюске знай себе шагал вперед, то и дело окликая Саджина, чтобы тростью указать на очередное существо из легенд. Раздвигал бамбук, чтобы мальчик мог получше рассмотреть ярко-зеленого богомола, выдувающего едва слышную мелодию на флейте, сделанной из былинки, разрыхлял землю, заставляя любопытного земляного божка высунуть мордочку, похлопать на пришельцев огромными, без радужки глазами, дразнил маленького водного дракона, нырявшего и выныривавшего из воды. Гребешок его поднимался и трепетал, как парус на лодке. Саджин чуть в ладоши не хлопал от восторга: на все сокровища мира не променял бы эти моменты. Попробовал потом похвастаться перед остальными мальчишками: кто-то присвистнул уважительно, кто-то явно на драку нарывался, говорил - врет. Как оказалось, если остальные дети в поселке и видели всех этих сказочных существ, то очень смутно, как каких-нибудь занимательных теней, не более. Дед потом объяснил, что это оттого, что силы у них нет – ну, или совсем нет, а у Саджина силы, наоборот, через край. С тех пор это стало личным секретом мальчика, к которому он своих новых друзей не подпускал, и в общих играх держался несколько особняком, не настолько, впрочем, чтобы рассорится с товарищами.
Колдун посерьезнел и перестал тыкать своей клюкой куда ни попадя, когда они с Саджином подошли к группе камней: вокруг большого, обкатанного валуна выставлено ожерелье из меньших, каждый запечатан иероглифом и опоясан вышитой лентой. Рюске опустился на колени, сложил молитвенно руки, затянул что-то невнятное. Саджин различил только: "Семь горных потоков... четыре направления западного ветра... клык дракона...". Потом Дед поднялся, махнул ученику, и они пошли дальше, но шли тихо, и Рюске все прислушивался к чему-то. Вдруг колдун остановился, загородил Саджину тропу: "Стой здесь, и не суйся. Увидишь, что я проигрываю, беги со всех ног к дому, и не высовывайся". Саджин кивнул, и тогда его учитель отступил вбок, сделал еще два шага и оказался на поляне. Саджин вытянул шею, пытаясь через деревья рассмотреть, что будет происходить.
Следом за Дедом на поляну вползло нечто. Было оно в два человеческих роста, может даже больше, в белой маске, и от него веяло страхом. Существо замерло, принюхиваясь, уродливая голова повернулась, посмотрела на Рюске, и затем уставилась в ту сторону, где стоял мальчик. Но только оно попыталось сделать шаг, как Рюске необычайно быстро - Саджин едва отследил это движение - вынул из рукава заклинания и веером бросил их в маску существа. Два застряли у чудовища на рогах, остальные заключили его в круг. Оно метнулось к ближайшему заклинанию - Рюске отскочил подальше, - но вырваться не смогло. Саджин выдохнул - он, оказывается, все это время задерживал дыхание. Мальчику стало жутко любопытно, с кем же сражается колдун.
Тем временем Дед перевернул свою трость и прикрепил к ней что-то вроде крюка, сделанного из белой кости, к другому концу подвязал веревку - получился гарпун, который Рюске закинул в круг. Крюк впился куда-то в тело чудовища, и колдун с силой потянул на себя. Кусок плоти отделился от существа, брызнула кровь, раздался злобный не то вой, не то рев. Подтащив к себе крюк с насаженным на него мясом, Рюске довольно хмыкнул и зашагал обратно к Саджину. "Это Пустой, парень, - сказал он, подойдя поближе. - Смотри внимательней". Рюске взмахнул рукой, и, поглядев в том направлении, Саджин заметил, как на поляну выползают богомолы, саламандры, еще кто-то (имен их Саджин не знал, а учитель не называл), вползают в круг с заклинаниями, на этого самого "Пустого"... Начинают его есть - мальчик поежился, и старый Рюске хлопнул его между лопатками: "А ты что думал? Им тоже есть надо. Так-то, парень, сегодня они его, завтра - он их. Но уж лучше как сейчас, и тогда Пустые человечинкой полакомиться точно не захотят. Напомни мне, - добавил он потом, - чтобы мы завтра в лес сходили - маску подобрать".
- А это зачем? - Саджин подбородком указал на гарпун-трость.
- Частью Кагую-химе покормлю, об остальном в свое время узнаешь, - неохотно ответил Дед.
- А маска? - еще раз попытался мальчик.
- Сказал же, в свое время узнаешь, - огрызнулся колдун. - Пошли уже, возвращаться пора.
***
- Так все же, что это? - повторил свой давний вопрос Саджин.
Дед как-то виновато спрятал глаза, но ответил: - Это настой, который позволяет кхм... - Рюске закашлялся, но кашель вышел сухим, притворным, - контролировать силу. Пора бы начинать тебя учить, парень. - Рюске поспешил занять свои руки, чтобы отвлечься от разговоров, и поэтому взял в руки лежавший на столе длинный прут, достал нож, и начал обстругивать один конец, бормоча под нос свое вечное: "Акаи каи.. Акаи каи... Хоэру, Хоэру, Акаи каи...". Саджин скоро заметил, что Дед всегда начинает бормотать эту бессмыслицу, когда берет в руки нож - не важно, какой и чей.
"Бери", - колдун вручил Саджину заостренную с одного конца палку, и, не дожидаясь ученика, вышел во двор. Здесь, среди пожухлой, вялой желтой травы Саджин заметил недавно сделанную заплатку: трава на средних размеров прямоугольнике была вырвана, а сама земля разровнена и утоптана.
"Парень, - спросил Рюске, стоявший в шаге от края этой "заплатки", - ты кандзи писать умеешь хоть? - не дождавшись ответа, старик продолжил. - В любом случае, бумагу на тебя жалко тратить, так что вставай сюда и пиши, что скажу".
И Рюске начал диктовать ему странные словосочетания, которые будучи сложены вместе складывались в абсолютную бессмыслицу. В самом деле, странно глядеть на соседство двенадцати небесных знаков, и белой обезьяны, глотающей хвост змеи. Не все иероглифы были знакомы Саджину - могли бы быть вообще не знакомы, но их семья всегда собирала хороший урожай, и поэтому отец решил учить Саджина не хуже городских, только вот доучить не успел: на следующий год после начала обучения мальчик умер от сильной лихорадки - благословенный сезон дождей принес в дом семьи Комамура лишь несчастья.
Когда Саджин задерживал прут, не зная, как написать тот или иной кандзи, Дед нетерпеливо хватал его своей сухой ладонью за запястье и, крепко сжав, вел руку ученика, а затем требовал повторить этот иероглиф еще раз, и еще, и еще, пока не кивал, удовлетворенный, наконец, написанным.
Чистого прямоугольника земли обычно только на один знак и хватало, поэтому после первого захода Рюске послал Саджина в дом, за метелкой, но подмести не доверил, сделал все сам, снова и снова ровняя землю. Делал он это скоро и ловко, будто не в первый раз. "А как ты хочешь, - объяснял Дед, перехватив взгляд Саджина. - Думаешь, раз научился и все? Не так это и просто, парень: чем точнее и совершеннее будут линии твоих иероглифов, тем мощнее будут потом заклинания. Рисовать иероглифы - рисовать заметь, а не писать, как какой-нибудь работник в лавке записывает заказы знатной госпожи - занятие на всю жизнь. Да и ума прибавляет", - добавил Дед, помолчав.
Но больше чем незнание, колдуна злило неумение. Он всегда замечал, когда Рюске ошибался в линии, или вел ее криво, не так, как положено. Тогда он отвешивал ученику оплеуху и приказывал сухо: "Перепиши". После первой подобной ошибки Дед заставил Саджина час простоять неподвижно, держа прут перед собой в вытянутой руке, и теперь подобные упражнения повторялись ежедневно. Так же ежедневно Рюске заставлял Саджина выпивать полную кружку невкусного, гадкого даже на вид отвара. Сразу после этого Саджин обычно ощущал слабость во всем теле, ломило виски, а еще по ночам ему перестали сниться сны. Это было, пожалуй, самым грустным во всей истории.
Первый раз этот сон, совершенно особенный, ставший потом его и одного его лишь личным сном, привиделся Саджину вскоре после того, как он стал учеником Рюске. Во сне грохотал гром, и рев бури оглушал и пугал, но благородный воин в полном самурайском доспехе, с двумя мечами, в рогатом шлеме с позолоченным кругом солнца посередине мчался на темно-лиловой, грозовой туче навстречу врагу. И только потом, в следующих то ли снах, то ли видениях, Саджин узнал, что битва с неведомым противником обречена длиться вечно, а воин глиняный и пустой внутри, и поэтому его легко сломать, ведь он беззащитен перед молнией или копьем врага, но сражаться не перестанет - до самой своей смерти. Себя в этом сне Саджин поначалу не осознавал, оставаясь бестелесным и безголосым наблюдателем. Но сон, как и битва, продолжался из ночи в ночь. Из-за туч проступил лик врага в причудливо закрученной, отливавшей болезненной белизной маске, и за грохотом бури, звоном мечей и предсмертным воем демонов, Саджин расслышал беззвучный, надрывный крик воина, наполненный отчаянием и ожиданием того, кто вступит в этот мир небесной битве, и наполнит доспех своей душой, и направит меч на врага. Саджин чувствовал, что что-то должно вскоре произойти, что остался один шаг до тонкой границы с неведомым, за которой ждет кто-то, оставленный тобой так давно, что ты забыл даже его лицо.
"Искришь, парень", - непонятно говорил Дед, после подобных снов, и тут же давал ученику кучу дел, гоняя нещадно по дому: то почини, это приготовь, а вот это отнеси в поселок. В такие дни Саджин настолько уставал, что спал без сновидений, и перед глазами маячила сплошная стена темноты.
А потом наступила осень, и старый Рюске начал готовить для него этот отвратительный отвар - из чего, лучше не задумываться - и сны прекратились.
- Сенсей, - как-то раз обратился к нему Саджин, - скажите, почему мне больше ничего не сниться?
- А снилось? - подозрительно переспросил Дед. - Ну что ж, такое со всеми случалось: и со мной, и с моим учителем, и с учителем учителя. Хорошо, что тебе больше ничего не сниться.
В голове у Саджина боролись два вопроса: "Почему?" и "Что же снилось вам, сенсей?", но видимо, что-то в лице Рюске заставило Саджина озвучить второй вопрос.
- Мне? - лицо колдуна передернулось как от сильной боли или смертельной тоски. - Мне... - повторил он и поглядел на сложенные на коленях ладони. С ответом Дед явно не спешил.
Но Саджин не сдавался и ждал, в любую минуту готовый повторить вопрос, и, видимо, колдун это понимал.
- Мне снилась принцесса, прекраснее не бывает, - наконец заговорил Дед, и странная мечтательность была в его голосе. - На кимоно ее сияли созвездия и золотые пчелы, а веер ее трепетал в воздухе как крылья бабочки. Лик ее был подобен луне, и скромность с умом светились в ее взгляде. Тонкая ее талия была на несколько раз перевита широким оби, спускавшимся к изящным ступням, и танец ее способен был разжечь любовь и погасить звезды. Акаи каи... Лепестку алого пламени была вся она подобна, тому, что ревело, смыкая стену вокруг нее. Акаи каи... - повторил Дед со вздохом. - А может, ее звали и Кагуя-химе. Я все никак не мог запомнить. Но мой учитель, - тут Рюске остро взглянул на мальчика, - сказал, что если я поддамся мечте, то никогда не смогу стать колдуном, потому что, погнавшись за луноликой госпожой, я растеряю всю свою силу. И, послушавшись учителя, я не поддался искушению, и сны ушли. Так что, парень, запомни: это злые сны. И тебе лучше не знать, что случается с теми, кто поддается их очарованию. Понял?
Саджин понял. Но ему было жалко безымянного воина, обреченного в одиночестве сдерживать полчища демонов, так похожих на чудище в маске, пришедшее из прошлого лета.
***
Казалось, чем холоднее были дни, тем жарче разгорался огонь в душе Саджина. Снаружи он мерз, если выходил на улицу под снег в легком кимоно, и, чтобы согреться, ему приходилось поспешить к очагу, но внутри копился жар, стремясь вырваться за тонкую оболочку кожи. Ему слышалось, как кто-то окликает его, и он дергался, прислушивался к тишине, когда оставался дома один, а в другие дни выжидательно смотрел на Деда, ожидая, что скажет тот. Дед в ответ протягивал ему кружку отвара, и оглядываться на него Саджин скоро отучился.
Зимой тренироваться с заклинаниями стало труднее, и колдун занял ученика другим делом. Днем тот помогал со снадобьями, а вечером Рюске усаживал его около себя и начинал бесконечные рассказы, почти как в самом начале их знакомства, но теперь и истории были совсем не о том, и сам Дед, казалось, ожидал чего-то, требовал реакции на свои слова. Саджин умел находить хорошие стороны во всем, старался, по крайней мере, и поэтому информацию, что сообщал ему Рюске, впитывал жадно, как губка, а странные взгляды колдуна предпочитал игнорировать: если уж на все стариковские причуды реагировать, то покоя и сна лишиться можно!
Узнал Саджин, например, что бумажные заклинания совсем не обязательны и силу можно собирать на ладони - Дед приказал сложить их лодочкой и сосредоточится; сосредотачиваться Саджин не умел, только зажмурился и сморщил лицо, напрягся весь, как от натуги, и тут же получил очередную оплеуху от Рюске, - и тогда вспыхнет, опаляя кожу, упругий, невыносимо белый шар. Мальчик не замечал раньше, чтобы Рюске пользовался этим, но, делая сам, ощущал, будто в это время зачерпывал из океана силы, что бушевала внутри. Силу можно было вычерпать всю, - предупредил будто невзначай Дед, но Саджин слушал в пол-уха: если можно горстью вычерпать океан...
Дед еще показывал разные знаки, которыми получившийся шар энергии можно трансформировать, говорил, что временами, когда очень злишься или слишком рассеян, заклинания получаются сами по себе, даже когда в этом нет нужды, и поэтому ни злиться, ни радоваться не надо: сильные эмоции колдуну только мешают. Жесты колдуна в отблесках, что отбрасывала чешуя Кагуи-химе, рождали тени на стенах и полу, тени прыгали, исчезали, трансформировались. Понятно, что колдун ничего такого не хотел, он-то как раз был, в отличие от Саджина, смертельно серьезен, особенно теперь, зимой, а вот мальчик веселился. Веселье было немножечко наигранное - пополам с грустью, потому что не вспоминать себя в Мире Живых в такие моменты Саджин никак не мог.
Так должна была пройти зима: в поучениях, хлопотах и упражнениях под присмотром Рюске. Но в мире ничего никогда не случается по продуманному плану, даже если мир этот - Сообщество душ.
Старый Рюске хромал, кашлял, но справлялся - как всегда, может, разве что ворчал на Саджина больше обычного. На Кагую-химе не поворчишь, эта гордячка ожжет хвостом и заползет глубже в очаг, так что даже глаз ее не видно, а Саджин терпел.
Но однажды около домика раздался высокий, протяжный вой, он все длился и длился, не желая прекращаться. Рюске побледнел, видимо, испугался, быстро накинул на себя теплое кимоно, схватил свою трость-гарпун, заклинания и, накричав на Саджина, чтобы шагу не смел из дома ступить, выскочил в ночь, и вскоре его шаги затихли вдалеке. Саджин остался наедине с саламандрой, тоже встревоженной воем, дергавшейся и шипевшей. Мальчик попробовал погладить ее, приманить на руки: хотелось согреться, но внутренний жар притаился, что-то билось в грудной клетке (неужели сердце?), рвалось наружу - Кагуя-химе в ответ на его попытки до крови впилась коготками в протянутую ладонь. Время застыло.
Запустил его вновь колдун, с порога буквально упавший внутрь дома. Оттолкнув бросившегося на помощь Саджина, Рюске встал сам, прохрипел: "Обошлось". Страх ушел из их дома, и Кагуя-химе не хотела возвращаться в очаг, вертясь вокруг колдуна.
На утро Дед слег: то ли слишком долго был на морозе, то ли переоценил свои силы сражаясь с Пустым. Колдун кашлял, трясся от озноба, и командовал Саджином из угла, где он сидел, завернувшись как в кокон, во все одеяла, что были у них. Мальчик метался по дому, грел воду, смешивал травы, растирал в ступке засушенные коренья. Рук не хватало, делать три дела разом Саджин не успевал, а Дед все поторапливал и поторапливал его, будто боялся умереть. Мальчик все время терял нужные ему предметы, и злился, злился, злился. В ладонь что-то толкалось, по ощущениям - шест, кожа чесалась - Саджин ее уже до крови разодрал, прикоснуться больно! - и в какой-то момент мальчик не выдержал, со всей силы стукнул кулаком по столу.
А стол разлетелся в щепки. Потому что в руке Саджин сжимал обнаженный меч.
Мальчик поторопился все исправить, пока Дед не заметил, и не отвесил ему очередную оплеуху, но Рюске поднял голову, к чему-то принюхиваясь, и потребовал от ученика: "Покажи руки". Голос его был тихим и напряженным. К такому Рюске Саджин боялся подходить, и продолжал мяться на месте. Когда прошло минуты три, мальчик подумал, что все уже, наверное, забыто, и можно возвращаться к работе над снадобьем. Саджин оглянулся: Дед сидел, повернувшись лицом к стене, и что-то бормотал, поводя руками. А в следующую минуту Саджин согнулся пополам, и встать не мог: казалось чьи-то пальцы проткнули его позвоночник насквозь. Дышать было трудно.
Ощущение чужого присутствие ушло, но от его тела будто протянули невидимые нити, и сейчас старательно их рвали, запутывали, завязывали беспорядочные узелки. Мир крутился, вертелся и разрушался на глазах, и над всей неразберихой властвовал холодный и злой голос Рюске: "Ты все-таки сделал это. Ты материализовал занпакто. Этому я тебя не учил, ты не мой ученик! Убирайся вон, проклятый шинигами, и побыстрее, пока я тебя не убил! Здесь таким не место".
Саджин оглянулся бы, если бы мог пошевелиться: не о нем же говорит Дед? Тело ощущалось как чужое. Саджин попробовал встать, крепкая рука взяла его за одежду сзади и выкинула во двор в снег. Над ним возвышался колдун, больной, злой. "Убирайся", - крикнул он. Саджин не двигался. Тогда Рюске, кашляя и тяжело дыша, снова ухватил его за шиворот и потащил дальше, дальше, дальше от своего дома и поселка. В снежную пустыню.
***
Саджин очнулся в снегу, но не почувствовал ни холода, ни... ничего не почувствовал, даже прикосновения. "Наверное, тело онемело", - подумал он, и собрался растереть руки, как вдруг одна деталь зацепила его взгляд. Он присмотрелся внимательнее: на руках была рыжая шерсть, короткая и по виду жесткая. Какая она на ощупь, определить не удавалось. "Это... что?" - в груди часто забилось сердце, к горлу подкатывал липкий страх. Саджин попробовал вытереть руки о землю, о свое кимоно, надеясь, что шерсть спадет, как шелуха - нет, она держалась, она была его частью, а не чужеродным предметом. "Что случилось?" - хотелось завопить Саджину во весь голос. Он был один, вокруг никого, мокрая одежда только отнимала тепло, на руках выросло непонятно что, все тело болело, а Дед выкинул его из дома. Саджин сжался в комочек, обхватил себя руками, крепко-крепко, потом ослабил хватку: острые когти царапали спину. Хотелось зареветь, но он просто закрыл лицо руками... Хотел закрыть. Лица не было. Было что-то колючее, вытянутое, незнакомое - не его. Саджин судорожно ощупывал себя: где нос, где рот, где уши? Остались только глаза, но он не был уверен, были ли они прежними. От паники он не мог дышать, шарил руками по снегу вокруг себя, и пальцы наткнулись на меч. Саджин поднес его к глазам, рассматривая, поймал на поверхности клинка отражение чего-то рыжего. "Это же как в зеркале", - пронеслось у него в голове и, протерев металл рукавом, Саджин попытался увидеть себя. С полуволчьей морды на него смотрели желтые, звериные глаза. "Кто это? - подумал Саджин. - Кто это, если не я?". Он совершенно не понимал, что случилось, но Дед Рюске ведь не мог шутить, правда? Он, наверное, поможет Саджину. Мальчик верил, что все будет хорошо. Все будет хорошо, все образуется... Все будет хорошо.
Успокоившись немного, Саджин задумался о текущем положении дел. Главное, что его беспокоило - есть хотелось нестерпимо. Еще бы хорошо было определить, где он находится, и возвратиться к поселок. Саджин решил, что к Деду наведается попозже, когда колдун успокоится, а пока переждет день-другой с мальчишками, или один - щель, куда забиться, он найдет. Саджин поднялся, опираясь на катану, попробовал использовать ее в качестве посоха - не вышло, приходилось сгибаться в три погибели, чтобы на нее можно было опираться. "И зачем ты мне вообще на голову свалился", - буркнул он, взмахнув клинком пару раз для пробы.
Если раньше Саджин мог тешить себя радужными иллюзиями, то в городе от них не осталось и следа.
Первая встреченная им по пути женщина посмотрела на него большими испуганными глазами и, прижав ко рту трясущиеся пальцы, свернула со своей дороги, почти побежала обратно, к дому. Никто, конечно, не рыдал и не кричал от страха при одном взгляде на Саджина, но видеть в глазах презрение и жалость было во сто крат больнее. Его не узнавали ни старые друзья, ни старые враги. Мужчины захлопывали перед ним двери домов, уступали дорогу, предпочитая не касаться лишний раз и не иметь дел со странным пришельцем; мальчишки побили камнями.
В тот раз он просто развернулся и ушел от поселения, ничего не попросив и даже не завернув по дороге к Деду: у него было плохое предчувствие на этот счет. Сообразить, что его новое лицо доверия не вызывает, было не сложно, поэтому Саджин предпочел пожертвовать полами своего старого, теперь еще и грязного сверх меры, кимоно, на то, чтобы скрыть волчью морду: ему и самому так было спокойнее. Конечно, человек с закрытым лицом тоже вызывал мало доверия, но Саджина, по крайней мере, считали человеком. Одному ему зиму в Руконгае не прожить – он понял это скоро, да и не то, что раньше не знал, но в душе теплилась надежда: «Может быть… возможно…» К людям идти не хотелось: все они были предателями, а искать им оправдания и бесконечно прощать презрительные, боязливые и жалостливые взгляды Саджин быстро устал. Если бы у него оставалась возможность видеть сказочных созданий, которых показывал в летнем лесу Дед Рюске (вернуться бы в то лето…), то лучик света пробился бы сквозь лед, в который заковал себя Саджин, но нет – теперь даже извивающаяся в рыжем пламени Кагуя-химе казалась обманом зрения. Жить было невыносимо, но и смерти он боялся – в третий раз, и, возможно, навсегда, и больше никакого шанса, никакой надежды… Зима поймала Саджина в свои сети, и он не знал, что делать.
Что делал той зимой в Руконгае Главнокомандующий – кто знает? Он не отчитывается ни перед кем, а Комамура никогда и не спросит, так велико его уважение к Ямамото-сётайчо, да и тяжелые времена легче изгнать из памяти, чем помнить.
Из белизны и сильного северного ветра соткался он, седой старик, и снег таял, не долетая до него. Растворялся в воздухе Пустой – что еще могло свести вместе Саджина и Главнокомандующего? Конечно же, Саджин был испуган – такой ощутимой мощью веяло от этого человека. К тому же, стариков с некоторых пор, а тем более могущественных стариков, он предпочитал сторониться.
- Ты как, в порядке, мальчик? – Ямамото опустился на колени, чтобы заглянуть Саджину в лицо. Из-за его плеча виднелся стоящий поодаль седовласый человек в джинбаори поверх формы шинигами. «Значит, - подумал, переводя взгляд на старика Саджин, - это тоже шинигами». От одного его присутствия становилась трудно дышать, казалось, огромный груз лег на плечи. Саджин, наверное, и дышал только из одного упрямства, но чем больше он сопротивлялся этому чудовищному давлению, тем легче ему становилось. Собственная сила окружила его плотным коконом и задержала готовые рухнуть на голову небеса.
- Я не мальчик, - хмуро огрызнулся он. Саджина рассердило даже не то, что спрашивал его шинигами, а то, что к нему обращались как к ребенку, которым он уже не был.
- О, - старик изобразил на своем лице изумление, - прости. Но пока что я вижу перед собой мальчика. – шинигами окинул Саджина задумчивым взглядом, пробормотал: - И занпакто есть…. Не удивительно, что этот Пустой напал на него…
Саджин прислушался.
- Зан… пакто? – неуверенно повторил он.
Старик вскинулся.
- Духовный меч, - менторским тоном произнес он.
Саджин потряс головой: - Это плохо?
Вопрос рассмешил Главнокомандующего.
- Разве может быть плохим то, что является частью тебя самого? - тем не менее серьезно ответил он.
Саджин нахмурился и отвернулся: нужно было поблагодарить этого шинигами и идти дальше – все-таки холодно, и, может, он до ночи сумеет раскопать какие-нибудь съедобные корешки. Его удержали за плечо.
- Погоди, мальчик мой, - вежливо окликнул старик. – А не скажешь ли мне, что случилось с твоим реяцу: такой путаницы духовных нитей мне за всю свою долгую жизнь ни разу видеть не приходилось.
Саджин молчал, не только потому, что и половины слов не понял, но и потому, что отвечать какому-то шинигами не хотел.
- Покажи лицо, - приказал старик, и в голосе его было столько властности, что Саджин, испугавшись, послушался и размотал ткань.
- Да, - Главнокомандующий погладил бороду, - такого я не ожидал. Пойдем. Кстати, как твое имя?
Саджин назвался, стараясь спрятать взгляд, потянулся было к ткани, чтобы снова замотать лицо, но Главнокомандующий легонько ударил его по руке: - Понятно, Комамура… Меня можешь звать Ямамото-сан. Теперь пошли.
Саджин встал, как от него и ожидали, но не сделал ни шагу. Стоял, уставившись себе под ноги, и твердил мысленно: «Не пойду, не пойду…». Ямамото-сан сан тоже стоял и молча смотрел на него сверху вниз. Никто не двигался.
Саджину было неловко, тишина давила, хотелось пошевелить хотя бы рукой, но он не позволял себе этого, надеясь переспорить старика, и в тоже время чувствовал, что уже поддается, что надежда на то, что все будет как раньше – он будет как раньше – пересиливает воспитанное Дедом недоверие к шинигами. В последней попытке спасти положение, Саджин поднял глаза на Главнокомандующего, посмотрел дерзко, зло, чуть не зарычал, как проснувшийся внутри него зверь – и осекся, встретившись с безмятежными, холодными глазами, снова принялся разглядывать снег под ногами. Тяжело и виновато вздохнув, Саджин сделал шаг, второй, третий…. В лицо старика он не смел посмотреть.
- Шинигами ведь нельзя доверять? - будто обвиняя, спросил Саджин спины идущих впереди людей.
- Ты тоже будешь шинигами, мальчик мой, - торжественно произнес старик, не оборачиваясь и не замедляя шага.
- Нет, - дернул головой Саджин, - не буду. Шинигами предали свой долг, так говорят. – Произнес это и застыл, внутри сжалось: сейчас убьют.
Спина Главнокомандующего не дрогнула, он был спокоен: - Всех спасти нельзя, но это не значит, что не нужно стараться, как ты думаешь?
«Да, всех не спасти, и я тому пример», - обиженно подумал Саджин. Подходящего ответа на слова старика не нашлось. «А вот не буду. Не буду, не буду, не буду называть старика Ямамото-сан», - подумал он затем.
***
Шинигами остановились в доме у местного старосты, который, когда они появились вместе с Саджином, не переставал кланяться и боялся поднять глаза от пола, и все же Саджин заметил направленный на него подозрительный взгляд исподлобья – да, кажется, он проходил через эту деревню день назад, и его запомнили. Обратно надеть повязку Ямамото-сан не позволил.
Подали еду – рис и рыба – истинное великолепие для глаз Саджина. Он торопливо взялся за палочки, принялся отправлять рис в рот – язык, кажется, отвык от ощущений и теперь вкус пробивался сквозь горечь. Главнокомандующий и второй, незнакомый шинигами вкушали еду чинно, медленно – видимо, больше для приличия. Саджин попробовал прислушаться к тихому разговору, что эти двое вели между собой, но слов не разобрал. От непривычной сытости и тепла клонило в сон, Саджин несколько раз тяжело моргнул. Главнокомандующий встал, мальчик вопросительно поднял на него глаза.
- Что ж, - сказал старик, - пришло время заняться тобой. Сиди смирно.
- А что я за это буду должен? – тихо спросил Саджин.
- Надо же, - шинигами хмыкнул, - ты и вправду собрался отплатить долг. – Чтобы показать степень своего возмущения, Саджин передернул было плечами, но ладони старика сильно надавили на них, и мальчик застыл в неподвижности. – Сиди пока. Может и не придется ничего платить, - признался Главнокомандующий со вздохом, потом добавил, поглядев выжидательно: - если хочешь выразить свою благодарность, поступи в Высшую Духовную Академию шинигами, обещаешь?
Саджин кивнул. Он слышал кое-что об этой Высшей Духовной, и если судить по слухам, шансов поступить туда у него почти не было, что мальчика вполне устраивало. «Но, - тут Саджин закрыл глаза, борясь с собой, - выполнить обещание он все равно попытается. Честно». А потом чуть не взвыл от боли – почти такой же, как в день, когда Рюске выгнал его из дома. Потом боль поутихла, притупилась, но такая боль выматывала даже больше прежнего. Сколько мучил его старик, Саджин не сказал бы: время для него сократилось до одного бесконечно длящегося момента, но когда Ямамото-сан убрал свои руки с его плеч, он почувствовал, что даже сидеть не в состоянии и, покачнувшись, оперся на руку, чтобы не упасть. Рука была прежняя, большая, неуклюжая, в рыжей шерсти. «Ничего не получилось, - подумал Саджин – так я и знал».
- Извини, мальчик мой, - старик потрепал его по голове, - это очень сильное проклятие. Но ты обещал, помнишь?
«Лучше бы не обещал, - чертыхнулся Саджин, но, расслышав в голосе шинигами нотки сожаления, не мог не почувствовать благодарности. – Он, по крайней мере, попытался, так?».
- Ну-ну, не все так плохо, - тем временем говорил Главнокомандующий, - возможно, когда ты станешь шинигами, тебе самому удастся то, что не удалось мне сейчас
«Поманил, значит, - отметил Саджин про себя, - пряником. Обещания, обещания…. Может и правда я сам смогу, если сила у меня есть?»
Каким бы усталым и разбитым он себя не чувствовал, но эта мысль ему, безусловно, понравилась, будто в темноте Саджин смог нащупать путеводную нить. Он ведь действительно – глупый – никогда не думал, что может попробовать сам, и только жалел себя и прятался по углам. А что, если выпрямиться во весь рост, как воин на облаке?
- Кстати, - поинтересовался как бы между делом Главнокомандующий, - а кто так проклял тебя?
- Рюске-сенсей, - расслабленно откликнулся Саджин, не слишком-то понимая, что и кому говорит: он вспоминал своего воина и наслаждался столь новой для него мыслью, что все будет хорошо.
- Что ж, - глаза шинигами опасно сверкнули. – Покажешь завтра, где он живет. – И это было не просьбой, а очередным приказом - Саджин даже вздрогнул от тона, которым фраза была произнесена.
***
«Может шинигами монстры какие, по типу Пустых? Но уж явно не люди», - думал Саджин, уставившись вниз, на ворот белой формы седовласого спутника Ямамото-сана: все остальное было нельзя разглядеть – окружающее сливалось в одно пятно с тянущимися линиями разных цветов. Саджин попробовал всмотреться в это мелькание, но взгляд быстро расфокусировался и голова закружилась – неприятные ощущения, если подумать. «Смотри лучше вперед», - посоветовал шинигами, которого старик называл Чоджиро - по имени, и как обращаться к нему официально Саджин не знал, а Ямамото-сан не счел нужным сказать. Мальчик промолчал, но послушался.
Случилось это уже на следующее утро, край неба только светлел, а шинигами были уже на ногах, и будили свернувшегося клубочком под добротным одеялом Саджина: хозяин достал для гостей все самое лучшее, скорее всего даже в ущерб себе и своей семье - неприятная милость. Ямамото-сан без предисловий приступил к расспросам о местонахождении домика колдуна Рюске и, выпытав все необходимое у мальчика, решил выступать немедленно и поспешить. Не слушая возражений Саджина, его посадили на закорки к шинигами в джинбаори. Только Саджин хотел выкрикнуть, что это дурость, и не думают же они, что два человека в их преклонных летах, могут идти быстрее него, как понял, что шинигами он недооценивал, и весьма сильно. Скорость, с которой они начали двигаться, была невероятно быстрой. Оставалось только затихнуть, и коротать время до домика Рюске. Сейчас, по размышлении, Саджину было жаль Деда, и он винил себя в том, что по собственной неосторожности выдал его шинигами.
За зиму домик мало изменился: разве может ветхость еще более обветшать? Саджина посетило неожиданное чувство, что все вернулось на круги своя, и сейчас на пороге покажется Дед, который крикнет ученика, отвесит ему легкую – утреннюю – оплеуху и надает заданий на день. Саджин хотел бы вновь увидеть колдуна: его лицо не раз вставало перед мысленным взором мальчика, - и уже кинулся к двери, постучать, окликнуть, когда Ямамото-сан загородил дорогу. «Стой здесь, - приказал он, - я сам… разберусь». Эта фраза показалась Саджину неуместной, он даже испугался за Деда: как может этот шинигами обвинять колдуна в том, в чем даже Саджин не осмеливается. Но пришлось подчиниться, и мальчик остался топтаться на морозе, поодаль от двери, ежась от присутствия спутника старика. Затем не выдержал и, воровато оглянувшись, подошел и прижался к двери ухом. Этот «Чоджиро» тоже сделал несколько шагов по направлению к домику. «Вот ведь, присматривать оставили», - подумал Саджин с досадой и тревогой.
что выросло, то выросло)…Темнота вокруг беседки мягкая, как вата. Действительность - большая, яркая мозаика, распадающаяся на отдельные картинки. Они слегка покачивается перед глазами, и кажется, что все происходит с кем-то другим. Красивая рыжая женщина, изящным жестом поправляющая волосы… Оживленно жестикулирующий красноволосый парень… Хрупкая девушка с огромными глазами… Ночь прекрасна.
- Эй, Кира, ты что, уже готов? – Ренджи тряхнул приятеля за плечо. Изуру моргнул и вернулся в «реальный мир»
- Нет, просто задремал, - Кира потер висок.
- …А вот мы как раз думаем, кого за «ещём» послать! Не хочешь прогуляться? – продолжил Ренджи.
- К-каким еще «ещём»? – от неожиданности Кира начал заговариваться. – Вы что, с ума посходили? Рассвет скоро!
- Можно было бы и до утра посидеть, - подала голос Рангику, с сожалением глядя на пустые бутылки.
- Нет уж, - замотал головой Кира. – Никаких «до утра»!Не знаю, как вам, а мне дня рождения Хисаги на всю оставшуюся жизнь хватило.
…Случай и правда был вопиющим – господа лейтенанты, а так же и.о. лейтенантов так разошлись во время чествования Шухея, что утро застало их врасплох. И праздновавшим пришлось предстать пред ясные очи своего начальства не просто с похмела, а в откровенно пьяном виде. Как разбирались с возникшей проблемой виновник торжества , а также засветившиеся на мероприятии Юмичика и Иккаку, выяснить не удалось. Мацумото вроде как без тени зазрения совести заснула за рабочим столом, удобства ради подложив под голову пухлую папку с документами. Попытавшегося призвать ее к порядку Хитцугаю, она вежливо попросила: «Потише, а? Голова просто раскалывается…». Айзен, завидев покачивающуюся и глупо улыбающуюся Хинамори, сразу же отправил лейтенанта отсыпаться. Ренджи удостоился высочайшей взбучки, но тоже был отправлен с глаз долой. Дабы не смущал тонкое аристократическое обоняние кошмарным амбре. А вот Ичимару-тайчо никак не прокомментировал состояние лейтенанта. И вообще, сделал вид, что не заметил, как Кира передвигается, за стенку держась. И Изуру пришлось работать. Весь день. До самого вечера. Много, он, конечно, не наработал, а день этот остался в памяти лейтенанта третьего отряда как один из худших в жизни…
- Зануда, - невозмутимо откомментировала Рангику.
- А по-моему, Изуру прав, - отозвалась молчавшая до этого Хинамори.- Поздно уже. Пора бы нам и честь знать.
- Зануда, - на этот раз отозвался Ренджи, - Мацумото, что мы вообще с ними тут делаем?..
- Пьем, - пожала плечами Рангику, - Кстати, мне уже давно интересно, что это за звуки? По-моему, они оттуда… - Мацумото кивнула в сторону «официального» корпуса третьего отряда. Беседка, где заседали лейтенанты, была расположена в небольшом сквере неподалеку от него и обладала стратегическим значением – прямым видом на кабинет Ичимару. Который, кстати, наутро должен был вернуться после трехдневного отсутствия. (Ичимару, а не кабинет).Этот факт, в свою очередь и послужил поводом для неугомонной Рангику к устроению внеочередной пьянки.
- Какие звуки? – напрягся Кира, и тут же услышал приглушенное постукивание, и какое-то невнятное…чавканье?
- Ой. – Хиномори встревожено наклонила голову набок.
- Кажется, эта зверюга возится прямо в кабинете Гина… - заметила Мацумото.
Собутыльники переглянулись.
- Надо пойти посмотреть, - не очень-то уверенно предложил Кира.
- Ага! – с энтузиазмом согласился Ренджи, - Давай я сбегаю и гляну, а ты пока еще выпивки где-нибудь раздобудешь…
- А может, не надо?.. – сказала Хинамори жалобно. – Может, оно само уйдет?..
Чавканье стало слышно гораздо отчетливей.
- Не, надо идти гнать, - Ренджи решительно поднялся.
- Так. –заявил Кира, - Пойду я, поскольку это безобразие происходит на территории моего отряда, Ренджи, которому больше всех надо и Мацумото-сан… На тот случай, если это просто вернулся Ичимару-тайчо.
- А я? – испуганно спросила Хинамори.
- Давай, ты останешься здесь, и если кто-то пойдет в нашу сторону, ты его отвлечешь? – предложил Кира.
- Хорошо, - кивнула Хиномори, - только кому в такое время здесь может что-то понадобиться?
- Ну мало ли… - неопределенно ответил Изуру.
Мацумото, Кира и Ренджи осторожно приблизились к двери в кабинет. Она не была закрыта.
- Раскомандовался… - пробурчал Ренджи и достал зажигалку.
- Это что? – опешил Кира.
- Как что? – удивился Абараи, - Свет.
Кира покрутил пальцем у виска. Ренджи агрессивно выпятил челюсть.
- Надоели! – Рангику хлопнула в ладоши. Над ее левым плечом тут же появился светящийся шарик.
- Ну пойдем, - Ренджи распахнул дверь. Троица ввалилась в комнату и застыла на пороге.
…Шарик Мацумото давал достаточно света, чтобы в деталях рассмотреть интерьер. Кабинет Ичимару-тайчо был обставлен скромненько, но со вкусом. Однако особенно притягивало взгляд существо, расположившееся на письменном столе, прямо на бумагах.
Размером оно было с крупную собаку, но весьма расплывчатых очертаний – с применением некоторой фантазии можно было выделить голову, четыре конечности и вроде как хвост. Вроде как хвостом создание лениво шлепало по столу. Гладкая, лоснящаяся шкура (или кожа?) существа имела замечательный насыщенный фиолетовый цвет. Широкая пасть занимала большую часть головы. Дополняли картину маленькие унылые глазки. Существо увлеченно и шумно что-то жевало.
- Это.. это что еще такое??? – возмутился Кира, справившись с первым впечатлением, - Что это тут разлеглось на столе Ичимару-тайчо??? Это что это оно, документы жрет??? Слезай немедленно! - Кира выдернул из подвернувшуюся под руку икебаны ветку и пару раз ткнул условно в бок фиолетовой кляксе. Клякса смотрела бессмысленными маленькими глазками и на старания Изуру никак не реагировала.
- Кира-кун, и тебе совсем не страшно? – поинтересовалась Рангику, рассматривавшая фиолетовый кошмар с брезгливой гримаской.
- Конечно, мне страшно! – воскликнул Кира, возобновляя свои попытки столкнуть «кляксу» со стола, - Мне очень страшно! Скоро вернется капитан, а тут эта кроказябра развалилась!
Кира пригляделся к исчезающей в пасти монстра бумаге.
- Что??? – взвыл он, - да я этот отчет две ночи писал!!! А ну отдай!
Он попытался ухватить отчет за край, но не успел – монстра слизнула остатки листа.
- Вот тварь!!! Ну все!!! – с этими словами Изуру выхватил меч и разрубил создание надвое. Разрубил, да. Края разреза сошлись с возмутительной легкостью. «Клякса» посмотрела на Киру несколько обиженно и тихо, жалобно хрюкнуло.
- Кира-кун! Как ты можешь?! Ему же больно!!! – Непонятно откуда взявшаяся Хинамори уже была рядом, готовая закрыть грудью, защитить, отстоять.
- Ничего ты не умеешь, - бодро сказал Ренджи, вынимая меч из ножен, - Вот я сейчас как…
- Не надо! – тут уж на Абараи с двух сторон повисли – и Хинамори, и Кира.
- Ты же тут все разнесешь! – испугался Изуру.
- Какие вы жестокие! Вам бы только рубить на части! Изверги!– причитала Момо.
- Да оно только что уничтожило мою работу за месяц!
- Ничего я не разнесу! Я аккуратно!
- Знаю я твое «аккуратно»!
- Живодеры! А вдруг оно разумное!
- Хинамори –кун, а ты почему не на боевом посту? – положила конец конфликту Рангику. – А вдруг сейчас кто-то уже идет сюда, а ты не можешь нас предупредить?
- Но они же без меня его замучают! – со слезами в голосе сказала Хинамори.
- Давай, ты вернешься в беседку, а эти садисты дадут слово больше не терзать бедную зверушку, - Мацумото повернулась к нахмурившимся парням, - Дадут ведь?
Ренджи угрюмо кивнул. Кира заколебался, но Рангику показала ему кулак, и он развел руками:
- Все равно ему, похоже, от этого ни тепло, ни холодно.
- Ладно, я ухожу. Но смотрите тут у меня! – Хинамори напоследок грозно сверкнула глазами.
- А может его магией?.. – предложил Ренджи, когда Хиномори отошла подальше.
- Мы же пообещали, - мрачно ответил Кира.
- А мы скажем, что оно на нас напало, и это была самозащита!
- Давайте просто попробуем его стряхнуть, - предложила Рангику.
- Бесполезно. Оно как приклеилось, - удрученно сказал Кира.
- Давайте еще раз попробуем. – настояла Мацумото, - или у кого-то есть другие идеи?
- Говорю же, магией его… - упрямо повторил Ренджи.
Послышались шаги и голоса.
- Кого там еще несет?? – скривился Абараи.
В кабинет ввалились нетвердо стоящие на ногах Хисаги и Юмичика.
- Вечеринку устроили, да? – бодро начал Шухей, - Без нас, да?
- Да уж скорее утренник, - философски отметила Рангику, делая глоток из неведомо откуда появившейся бутылки.
- Хинамори, я же тебя просил! – простонал Кира.
- Знаю, Кира-кун, - извиняющимся тоном произнесла Момо, - Но они сказали, что у них что-то важное…
- Конечно, важное! - среагировал Юмичика, - Между прочим, это невежливо и можно даже сказать, грубо - так игнорировать друзей!
Шухей тем временем с любопытством разглядывал «кроказябру»:
- Прикольный, - ухмыльнулся он, ткнув в «фиолетовое» пальцем, - Где взяли?
Юмичика хотел было продолжить обвинительную речь, но тоже заметил главную звезду вечера.
- ААааааа!!!! – Айясегава сделал попытку запрыгнуть Хисаги на руки, но тот ловко увернулся. - Какая гадость! Какое отвратительное создание! Зачем вы сюда притащили эту дрянь?!
- Да вот специально чтобы твое чувство прекрасного оскорбить посильнее! – невозмутимо пояснил Ренджи, - Так что давайте вы, двое, беритесь за руки и валите отсюда. А то у нас под столом еще один сидит – ща как покажем, неделю есть не сможешь!
- Принесла же их нелегкая! Устроили тут…проходной двор! - Кира захлопнул за нежданными посетителями дверь и окинул кабинет взглядом.
Ренджи дергал «фиолетовое» за как бы хвост, не замечавшая этого безобразия Хиномори заботливо подавала своему новому любимцу листы бумаги. Рангику, удобно устроившаяся на подоконнике, наблюдала эту картину, потягивая саке прямо из бутылки.
- Мацумото, - осторожно начал Кира, - А где ты взяла эту бутылку?
Кира почувствовал, что очень скоро сойдет с ума, если все это не прекратится.
- Так, - в который раз за вечер сказал он, - давайте ещё раз попробуем…
- Так ведь не получается ничего! – возразил Ренджи.
- Но мы еще не пытались… - Изуру понял, что заражается общим сумасшествием, - не пытались перевернуть стол. Или, хотя бы, наклонить.
Несмотря на то, что идиотизм идеи был виден невооруженным взглядом, за ее исполнение взялись с энтузиазмом. Отказалась участвовать только Хинамори – по соображениям гуманизма - «Оно же упадет и ушибется!».
В разгар переворачивания стола в дверь раздался тихий стук. Ренджи, почему-то наименее занятый в этом процессе, приоткрыл дверь и выглянул.
На пороге стояла Нему.
- Что надо? – грубо спросил Ренджи.
- Могу я видеть капитана Ичимару? – тихо спросила она, от неожиданности даже забывшая удивиться тому, что очень ранним утром в кабинете капитана третьего отряда делает лейтенант шестого.
- Не-а, не можешь. Нет его. Свалил куда-то. – И Ренджи хотел уже захлопнуть дверь.
- А лейтенанта Киру я могу увидеть?
- Занят он очень, - сообщил Ренджи, оглянувшись. Изуру и Рангику продолжали свой нелегкий труд. Нему попыталась заглянуть Ренджи через плечо, но тот просек маневр, выдвинулся вперед, вынуждая Нему отступить, и прикрыл за собой дверь.
- Ренджи, кто там? – послышался напряженный голос Киры.
- Нему из двенадцатого.
- Куротсучи-тайчо спрашивает, не видели ли вы случайно… -С трудом повысив голос, произнесла Нему. - Куротсучи-тайчо интересуется… Не видели ли вы… - она замялась. – Нечто такое фиолетовое… живое…
- Так это ваше «фиолетовое»??? – взвился из-за двери Кира. – Уж лучше б не видели! Ренджи приоткрыл дверь. Нему заглянула в кабинет.
- О, да, это оно. Можно, я его заберу? – робко попросила она.
- Что? Ну уж нет! – возмутился Кира, - считайте, что оно задержано! До выяснения обстоятельств!
- Кира, подожди, - возразила Рангику. – Ты же сам мечтал его отсюда убрать. Пусть забирает.
- А как я Ичимару-тайчо буду объяснять, куда все документы делись?
- А как ты раньше собирался? – резонно возразила Хиномори.
- Я думал, оно бесхозное, а теперь оказывается, что за него двенадцатый отряд отвечает! Вот пусть и ответят Ичимару-тайчо, куда делись все бумаги!
- Пожалуйста, -еле слышно сказала Нему. – Меня Куротсучи-тайчо без него обратно не пустит.
Все посмотрели на Киру: Нему просительно, Рангику укоризненно, Хиномори сердито, Ренджи заинтересованно.
Когда Изуру сообразил, что все ожидают его решения, он сильно смутился и махнул рукой:
- Да нужен он мне больно… Забирайте… Только поскорее!
- Мне даже интересно, как ты это сделаешь, - заявил Ренджи.
- Оно сладкое любит, - Нему порылась в кармане и достала печенье.
- Отчеты оно любит, - сердито вставил Кира.
При виде печенья «клякса» оживилась, плюнуло недожеваный лист бумаги и бодро потянулось за угощением. Когда «нечто фиолетовое» слизнуло печенее, Нему достала следующее и, отойдя от стола, показала «кляксе». «Крокозябра» с неожиданным проворством спрыгнуло со стола, вызвав бурю эмоций со стороны народонаселения.
Таким же способом Нему выманила своего подопечного на улицу.
- Спасибо, - почти шепотом сказала она и с помощью очередного печенья повела фиолетовое недоразумение дальше.
- Ой, а можно я с вами пройдусь? – окликнула Нему Хиномори, жалостливо поглядывая на «кляксу». Нему неуверенно кивнула.
- Ну что же, - произнесла Рангику, проводив процессию взглядом, - Инцидент исчерпан. Пора. Подушка ждет.
Ренджи согласно покивал:
- Давай, друг, держись тут. Если еще что приползет – не стесняйся, зови на помощь. Мацумото, тебя проводить?
- Да сама как-нибудь доберусь! – улыбнулась Рангику, - Тебя там уже наверное капитан с собаками ищет… Пока, Кира!
И они преспокойно отправились по домам. Кира с завистью посмотрел им вслед. Ему еще предстояло самое интересное.
…- и они ушли. – Кира закончил свой в высшей степени познавательный рассказ, правда, несколько отредактированный. И поднял глаза на капитана.
Тот с любопытством рассматривал один из немногих уцелевших фрагментов какого-то отчета. И, конечно же, улыбался.
- …Как ты думаешь, если я справлюсь у Куротсучи об этом…феномене, он, вероятно, ответит, что у тебя просто разыгралось воображение? – поинтересовался Ичимару.
- Возможно, Ичимару-тайчо.
- Изуру. – Кира почувствовал, что у него дергается глаз. – Если бы мне такую историю рассказал кто угодно другой... Я бы подумал, что этот кто-то другой, - Гин неожиданно и резко смял лист отчета. – неумело врет. Но ты, конечно же, говоришь правду… - Ичимару отбросил смятую бумагу. – Однако тебе придется потрудиться, восстанавливая все погибшие документы… - закончил он с отвратительно искренним сочувствием в голосе.
- Что, Кира, неплохой вечерок получился? – ухмыльнулся Абараи при встрече на следующий день.
- Да. Замечательный. – Замогильным голосом согласился Изуру. – Как ты, Ренджи, выражаешься, просто зашибись.
Да, я знаю, что в Бличе яоя нет. Зато есть мотивчики Иногда - притянутые за уши, но тем не менее.
1. Весь Хисаги Шухей с головы до ног. Готичный, в ошейнике, с татуировкой 69 на щеке. Чтобы сомнений не оставалось, у него еще и рукава косодэ оторваны. А как известно, "привычка к отрыванию рукава" в японской традиции - изящный эвфемизм мужеложства.
2. Ренджи/Бьякуя, сцена в госпитале. Не могу представить, что можно было сказать в контексте, кроме как признаться в своих чувствах... а Ренджи еще и на землю отослали сразу после, видать, Бьякуя стесняется того, что между ними было
3. Юмичика/Шухей, сцена драки: "Он высосал всю мою силу!" Вы не помните, Юмичика там после боя губы не утирал? А может, облизывался?
4. Кира Идзуру - смотрит на своего капитана Ичимару Гина с таким обожанием, что куда деваться. И выражение лица у него такое... как у типичного уке. Да, знаю, знаю, за уши
5. Кира/Шухей. После пьянки валялись голые. Почти абсолютно. В одних набедренных повязках. Присутствующая тут же Рангику, заметим, одетая.
6. Кераку/Укитаке. Первый второго называет "красавчик", но это слово также переводится как "любовник". Сама такого не помню, добрые люди подсказали, а именно Yomiko...
7. Ишида Урюу. Внешность, повадки и увлечения типично гейские К тому же, это противостояние двух героев "кто круче" всегда рождает яойные мысли.
8. Аясегава Юмичика. Без комментариев. Такой очевидный яойный персонаж, что я его даже забыла Спасибо swallow.
9. Чад бегает за Ичиго. Даже сестру его спасает, как Терминатор: "Это сестра Ичиго, это сестра Ичиго, спасти, спасти". Правда, он еще жывотных любит Тоже swallow.
10. Кейго Асане, одоклассник Ичиго, вешается на него! А прозвище у него Эван Макгрегор, по манге, что наводит на всякие мысли, учитывая, что Эван засветился в роли гея, а от себя любил говаривать, что каждый человек бисексуален
В ту зиму, когда второй офицер Ичимару Гин стал лейтенантом Ичимару Гином, заболела Ячиру.
Лихорадка началась у нее за три или четыре дня до этого; никто не мог точно сказать, когда она превратилась в пожирающий маленькое тельце изнутри огонь. Кашля не было, только обжигающе высокая температура, и изредка бред во сне. Теперь она почти все время спала.
Офицерский состав одиннадцатого отряда, обычно грозный, до неприличия хамоватый и нетерпимый к слабостям, на цыпочках ходил вокруг комнаты капитана, изредка заглядывая в дверь. Их оттуда не выгоняли, а это пугало больше всего. Потому что капитан Зараки неподвижной темной фигурой сидел на полу возле футона Ячиру, глядя в окно.
- Ну что? – нервно, накручивая прядь тонких длинных волос на палец, спрашивал Юмичика. Старшие офицеры хмурили брови и не отвечали, потому что не дело это было – рассказывать младшим, только-только выпускникам академии, о положении дел в отряде, девизом которого было "если сам не сумеет выплыть, пусть тонет". Они отводили взгляды, рыкали на Юмичику и быстро уходили на полигоны, избавляться от стресса единственным известным способом – тренировками.
Юмичика же драться не любил, хотя и умел, но зато знал, что больным нужны лекарства. Поэтому он, вспомнив, чему научился, пока был жив, намешал трав в снадобья и пытался теперь войти к капитану.
Не постучав, он просунул голову в дверь, убедился, что Кенпачи ее не откусит, и протиснулся дальше в узкую щель.
- Уйди, - тяжело уронил капитан; Юмичика вздрогнул и упрямо вздернул подбородок. Тремя шагами добрался до постели маленькой девочки и присел рядом. Поднес к ее губам склянку с успокоительным и жаропонижающим.
Запястье перехватила твердая мозолистая рука.
- Ты что делаешь? – лицо Кенпачи было сантиметрах в пяти-шести, не больше, руку сжимало так, что, казалось, сейчас раздавит, и Юмичика морщился от боли.
- Лекарство, - сказал он тихо. Капитан хмыкнул ему в лицо, но отпустил и уселся на место, только что подвинулся ближе и внимательнее стал наблюдать за происходящим. Юмичика приоткрыл Ячиру рот, влил немного прозрачной жидкости, помассировал горло; все, как учили в академии. Та вроде сглотнула, но не пошевелилась. Кенпачи с сомнением посмотрел на младшего офицера.
- Ты кто? С четвертого, что ли? – пригляделся. – Нашивки, вроде, наши… Имя?
- Аясэгава Юмичика, - вздрогнув, отрапортовал тот. Кенпачи кивнул и, похоже, потерял к нему интерес. – Вы бы лучше к Унохане ее сводили, - осторожно посоветовал Юмичика.
- К врачихе? Не поможет, - ответил Кенпачи. – Пробовал уже. Говорит, мелкота должна сама справиться.
Юмичика молчал. Наклонился, длинные волосы мазнули Ячиру по лицу. Она смешно и коротко чихнула. Подобрав склянку, он вышел.
- Ну, как она там? – возле двери сидел на пятках Иккаку и имел в виду, конечно, не только девочку, но и самого Зараки.
- Меня ждешь? – спросил Юмичика, опускаясь рядом. Вздохнул: - Никак. Спит все время, на ощупь, как печка. Завтра проверим, помогут лекарства или нет.
Иккаку помолчал, потом сказал:
- Я тоже зимой помер. Зимой много детей умирает. От голода, там…
- Угу, - Юмичика легко поднялся на ноги. – Пойду воды принесу.
Иккаку остался у двери.
Следующий день был таким же морозным, и лихорадка у Ячиру не думала спадать. Юмичика сделал ей холодный компресс, влил еще лекарства, и сидел рядом, пока она не задышала более-менее ровно. Перегнулся через нее, и почувствовал хватку цепких маленьких пальчиков.
- Капитан, - позвал он. – Капитан…
- Чего тебе? – хмуро повернулся к нему Кенпачи, отводя взгляд от окна.
- Волосы…
- А, - сказал Кенпачи и отошел. Вернулся со своей катаной, поглядел на нее, отложил в сторону. Потом за хакама Юмичики скользнула ладонь – он задержал дыхание, не двигаясь – и Кенпачи подал ему Фуджикуджаку. – Держи, - буркнул.
Юмичика сначала не понял, зачем; а потом хотел было отказаться, но не смог под взглядом капитана. Зажмурился, рубанул занпакто над ручкой Ячиру. Тянуть перестало; она еще крепче сжала кулачок, перевернулась на бок, потом на спину.
Юмичика смотрел на Кенпачи, а тот уставился в окно. И не повернулся, когда закрылась дверь.
- Я теперь урод, - сообщил он другу. Иккаку хмыкнул, осмотрел его с головы до ног и подтвердил.
- Ну да, с волосами ты выглядел лучше. А что случилось-то?
Юмичика бросил в него стаканом, в котором приносил воду, и не ответил.
В субботу Ячиру стало хуже; лихорадка усилилась, она начала хныкать во сне, ворочаться, и Юмичике показалось, что он и правда обжегся, когда дотронулся до нее. Посмотрел на руку убедиться – но следа не было.
Кенпачи выглядел растерянным, длинные волосы спутались, хаори посерело, он внимательно глядел на Ячиру, не зная, что делать.
Юмичика этого тоже не знал, но смотреть на очень больного маленького ребенка не мог, поэтому вышел из комнаты раньше обычного. Сел на пол рядом с Иккаку; так и сидели, пока из-за двери не раздался короткий глухой возглас Кенпачи.
Сам момент они, конечно, уже пропустили. Ввалились уже к концу – огня почти не было, Ячиру спокойно спала на спине, Кенпачи с ошеломленным выражением на грубо вылепленном лице пялился на лежащий рядом с ней короткий, в ее рост, меч.
Юмичика насчет повезло сомневался, но ничего не сказал. Только подошел к Ячиру и потрогал лоб.
- Прохладный, - и обернулся к капитану.
Тот сел на пол.
- Занпакто, - сказал почти удивленно, покачивая головой. – Слышь, как там тебя… Аясэгава? А что теперь с ней делать?
- В академию надо, - заявил Иккаку, снова отвечая вместо друга.
- Зачем? – удивился Кенпачи.
- Ее там учить станут. Ну… драться, например.
- Научат они, - Кенпачи хмыкнул. В умении преподавателей академии драться лучше него он сомневался. – Останется тут.
- Надо тогда ей место подыскать, - задумчиво сказал Юмичика.
К утру Кенпачи отправился разговаривать с Ямамото, а через неделю был смотр и общее собрание, на котором объявили нового лейтенанта одиннадцатого отряда, и поговаривали, это была редкость – два лейтенантских назначения в один год.
Комната капитана с той субботы закрыта, и новичкам отряда рассказывают страшные в своей неправдоподобности истории о запертом там Меносе Грандэ, иногда приправляя их сказками о звуках, раздающихся из-за двери в полнолуние каждого четвертого года и тому подобной ерундой. Новички верят.
Надеюсь, несмотря на то, что идея уже утратила свою новизну, запал у вас не прошел и в случае организации еще подобных челленджей, вы будете участвовать.
Благо, что тема для одного уже вполне сформировалась: "Владельцы и воплощения их занпакто". Каждому бы участнику досталось пара, и где-то, как например Ренджи и Забимару, Ичиго и Зангетцу, все ясно, но ведь у многих шинигами совершенно неизвестно, как выглядят их духовные мечи.
Так что вот вам и воля фантазии.
Единственное ограничение - в виду того, что это серия, то размеры коллажей будут жестко фиксированы. Ну и обязательное написание на баннере имени занпакто.
Ладно, это все планы.
А теперь о более приземленном.
Не будут ли возражать уважаемые участники, если я на своем сайте выложу ваши избранные работы?
Ренджи казалось, что он ослышался. Нет, он определенно ослышался. Наверное, у него серные пробки. Надо бы уши, что ли, почистить…
- Прости, что ты сказала? – очень вежливым тоном переспросил он Рукию. Она посмотрела на него взглядом «Ренджи-ты-придурок», хорошо хоть, вслух этого не произнесла.
- Я говорю, что, поскольку Ичиго выбрал тебя шафером, тебе надо будет идти на танец второй парой с Орихиме. И обязательно, Ренджи! Мне-то все равно, но ты же знаешь, Ни-сама будет очень недоволен, если что-то пойдет не так.
«Очень недоволен» - это сильное определение, когда речь идет о Бьякуе. Хицугая-тайчо может гневаться, и это страшно. Комамура-тайчо может выйти из себя, и это страшно. Зараки-тайчо может веселиться, и это очень страшно.
А Бьякуя может быть очень недоволен, и тогда это не просто страшно – это ужас. Это не приведи Ками.
Ренджи тоскливо вздохнул.
- Рукия, а ты бы не могла…
- Не могла, - отрубила бессердечная Рукия. – У меня всего две недели, а еще даже платье не готово. Думаешь, мне до твоих проблем с вальсом?
- С вальсом? – ахнул Ренджи. – Так еще и вальс?!
- А ты как думал? – удивилась Рукия. – И учти – сорвешь мне танец, и Сэмбондзакура покажется тебе манной небесной. Если Ни-сама на торжестве хоть на минуту нахмурится…
- Для кого свадьба-то устраивается?! – рявкнул загнанный в угол и потому очень злой Ренджи. – Для тебя и Ичиго или для Бьякуи?!
- Для Ни-сама, конечно, - кажется, вопрос Рукию очень удивил. Ну, понятно. Кто бы сомневался…
Рукия ушла, и Ренджи остался наедине с отрядной документацией, которой он занимался – да, занимался! – до прихода подруги, и мрачными мыслями.
Танец.
Ренджи не танцевал никогда в жизни.
Кажется, эта свадьба рисковала превратиться в похороны. В его похороны.
Он постарался думать о приятном – например, о том, что в подружки невесты Рукия, к счастью, взяла Иноэ, а не какую-нибудь Карин. С другой стороны… Если его руки в процессе танца окажутся где-нибудь не там, то сначала он огребет от этой бешеной девчонки, которая таскается за Иноэ хвостиком, а потом, на закуску – от Бьякуи. Хотя… от Бьякуи он и так огребет. Потому что танец.
Ренджи тихонько застонал. Надо пойти куда-нибудь и что-нибудь сделать. Например, к Мацумото. Вдруг она, грешным делом, умеет танцевать и сможет обучить его за две недели?
Да. Смешно. Мацумото, умеющая танцевать…
Но хотя бы напьется…
Ренджи решительно встал, сгреб папки с документами в более-менее аккуратную стопку, схватил их в охапку – стопка оказалась как раз ему по брови. Ренджи сделал осторожный шаг вперед. Потом второй.
Потом он наступил на что-то неровное, пошатнулся, влетел во что-то мягкое… в результате оказался на полу лежащим частично на ворохе бумаг, частично – на Айясегаве Юмичике.
- Это что за намеки? – сурово спросил пятый офицер одиннадцатого отряда. – Мне Зараки-тайчо позвать?
- А ты не видишь, что ли, куда идешь? – сердито спросил Ренджи, поднимаясь. – О, черт! И как я теперь найду свои бумаги?
- Я найду свои, а ты возьмешь все остальное, - успокоил его Юмичика. – Мне стопка мешала смотреть.
- Мне тоже, - Ренджи вздохнул. Очевидно, вздох получился очень мрачным – потому что Юмичика поднял голову и слегка раздраженно, слегка сочувствующе произнес:
- Ну что ты, в самом деле, грузишься, подумаешь, пару бумажек уронил? Даже Кучики за такое не убивают!
- Да на хрен бумажки! – отмахнулся Ренджи. – Я из-за свадьбы…
Юмичика не стал спрашивать, какой свадьбы – стараниями Рукии, про ее грядущее бракосочетание с Ичиго знал не только весь Сейрейтей, но и последние районы Руконгая. Он лишь пожал плечами.
- Ну, повеселишься. Я думаю, Кучики-тайчо не откусит тебе голову, если ты слегка переберешь на свадьбе его сестренки. Он и сам тверезым не будет, помяни мое слово, - и Юмичика подмигнул. Получилось похабно, но Ренджи было настолько худо, что он не обратил на это внимания.
- Дело не в этом! Откусит он мне голову, и еще что-нибудь откусит, потому что мне надо будет танцевать вальс! А я танцевать не умею вообще, не то что вальс!
- И только-то! – Юмичика всплеснул руками, и бумажки разлетелись по полу. – И было бы из-за чего психовать! Да я тебя в два дня научу!
***
Бьякуя отложил кисточку и нахмурился. По внутренним ощущениям, было уже довольно поздно, а Ренджи, тем не менее, все не появлялся. Как и вчера. Вчера Бьякуя вообще не дождался его возвращения, и только проснувшись утром, обнаружил растрепанную рыжую голову на подушке слева от себя. Будить Абараи пришлось с полчаса, не меньше, но, тем не менее, Бьякуя ничего ему не сказал. В конце концов, его лейтенант свободный взрослый человек, имеет право и задержаться допоздна, тем более, если работа сделана. Скоро свадьба Рукии, наверняка у них там свои дела, молодежные…
Но не второй же вечер подряд!
Бьякуя никогда не признался бы себе, что ревнует – не может глава клана Кучики испытывать такое нелепое чувство. Он решил, что… волнуется. Ну и вообще, непорядок. Ренджи пока еще его, Бьякуи, лейтенант. Должен докладывать.
Таким образом, укрепив себя в правильности своих намерений, Бьякуя решительно отправился на поиски Ренджи.
В первую очередь имело смысл заглянуть в казармы десятого отряда. Перед свадьбой Мацумото повадилась устраивать мальчишники и девичники. Может, у них очередное заседание?
Но обнаружилось, что Мацумото, абсолютно трезвая, сидит в кабинете Хицугаи – под присмотром собственно Хицугаи - и заполняет отчеты. Маленький капитан, не дав своей подчиненной сказать и слова, хмуро сообщил, что Абараи он сегодня не видел и, надеется, не увидит. С тем Бьякуя и ушел.
В казармах третьего обнаружились лейтенант Кира и лейтенант Хисаги, видимо, выпивающие. Во всяком случае, лица у них, когда Бьякуя постучал, а потом вошел, были красные, а общий внешний вид – растрепанный. Правда, бутылок он не заметил.
Они Ренджи тоже не видели. Бьякуя мимолетно удивился, что они не позвали его на пьянку – но, с другой стороны, раз не позвали, значит, причина была. Либо у них, либо у Ренджи. В любом случае, это было не его дело, а Бьякуя не лез не в свои дела.
Оставался только один вариант – и Бьякуя скрепя сердце направился к казармам одиннадцатого отряда.
Первым, кого Бьякуя там встретил, оказался собственно капитан одиннадцатого.
- Йо, - поприветствовал он коллегу.
- Добрый вечер, Зараки-тайчо, - холодно отозвался Бьякуя. – Мой лейтенант у вас не появлялся?
- Я не видел, - ответил Зараки, поднимаясь. – Пойдем у парней спросим. Иккаку и еще кто-то ушли куда-то пьянствовать. Может, он с ними пошел?
Бьякуя слегка нахмурился. Зараки определенно не соответствовал его представлениям о хорошем капитане. Мало того, что позволял своим подчиненным гулять напропалую, так еще и не знал, кто куда ушел. Вот он, Бьякуя…
Ага, сказал ему внутренний голос. То-то ты своего лейтенанта ищешь с фонарями.
Бьякуя ощутил мимолетное желание сделать сэппуку.
В казармах было тихо – то ли с Иккаку ушел не «кто-то», а весь отряд, то ли все уже спали. И только в одной комнате капитаны обнаружили свет. А еще оттуда доносились голоса…
- Черт, Ренджи! Не так быстро!
- Да я стараюсь!
- Ренджи… мягче… пожалуйста, еще мягче. Ренджи! Больно!
- Черт, Юмичика, я больше не могу!
Капитаны переглянулись. Бьякуя сдвинул брови. Рейацу Кенпачи плеснула в стороны, как жидкий огонь. Оба синхронно положили руки на рукояти мечей…
***
Первый вечер уроков танца закончился плачевно. Юмичика, растерявший изрядную часть своего гонора, все же сказал:
- Попробуем еще. Приходи завтра вечером. У нас должно получиться, не совсем же ты кривой, косой и безногий.
- Спасибо на добром слове, - ответил на это Ренджи.
На второй день он и сам был готов согласиться с тем, что он кривой, косой и безногий. Вальс у него не получался. У него даже банальный медленный танец не получался. Юмичика шипел, кричал, плевался, заламывал руки… а когда Ренджи наступил ему на ногу – на глаза красавчика набежали слезы. «Ну, сейчас начнется», - успел подумать Ренджи, и в этот момент седзи… нет, не отъехали в сторону. Перегородку вынесло, словно взрывной волной, и Ренджи присел от двойного удара рейацу.
На пороге стояли Зараки-тайчо – волны рейацу, расходящиеся от него, можно было не то что почувствовать, увидеть! – и Кучики-тайчо – со сведенными на переносице бровями. Ренджи попытался решить для себя вопрос, кто страшнее. Не решил…
- Т-тайчо… - заикнулся за спиной Юмичика. – А мы тут…
Зараки шагнул вперед, поднимая меч. Ренджи готов был поклясться, что губы Бьякуи шевельнулись.
Видимо, Юмичика все это тоже увидел, потому что вдруг выпрыгнул вперед, закрывая собой Ренджи, и затараторил:
- Кучики-тайчо! Зараки-тайчо! Я его танцевать учил! К свадьбе, он же свидетель! В первом танце второй парой, с Иноэ-сан! Свадебный вальс! Он танцевать не умеет! А я учил его! К свадьбе!..
Кажется, Юмичика был готов пойти на второй круг, но, к счастью, ни Бьякуя, ни Кенпачи не отличались кретинизмом. Зараки отпустил рукоять меча. Кучики сомкнул губы.
- Так, - сказал капитан одиннадцатого отряда. Шагнул вперед, подхватил пискнувшего Юмичику, вскинул его себе на плечо, как мешок – и вышел.
После небольшой паузы Бьякуя проговорил:
- Так ты не умеешь танцевать?
- Нет, Кучики-тайчо, - пробормотал Ренджи. – Ой, то есть… да.
- Так что же ты мне не сказал? – спросил Бьякуя просто. – Я умею.
***
На свадьбе Рукия была самой красивой. Правда, потанцевать с ней Ренджи все равно не удалось, потому что единственный танец, который она не танцевала с Ичиго, был отдан Бьякуе. Ренджи в это время тоже танцевал – Ренджи почти все время с кем-нибудь танцевал, почему-то он после вальса с Орихиме оказался очень востребован, - кажется, с Рангику. Он не смотрел на Бьякую, а Бьякуя не смотрел на него – и все равно, временами Ренджи казалось, что он по-прежнему ведет в танце своего капитана.
Он до сих пор не мог понять, почему то, что никак не получалось с Юмичикой, так легко вышло с Бьякуей. А ведь капитану, наверное, было не так просто научить его танцевать – в конце концов, ему же надо было, чтобы Ренджи сумел не просто двигаться, а еще и вести.
Впрочем… тут Ренджи непроизвольно вспыхнул.
- Что такое? – приподняла бровь Рангику. – Я слишком тесно прижалась?
- Мечтай, - буркнул в ответ Ренджи.
- Ну и хамло же ты, - беззлобно огрызнулась рыжая.
А подумал он о том, что Бьякуя однажды уже научил его вести… в другом танце. И вообще… Ренджи посмотрел на своего капитана. Тот, склонив голову, что-то тихонько говорил своей сестре, но, почувствовав, видимо, взгляд Ренджи, поднял на него глаза.
И Ренджи снова показалось, что они танцуют вдвоем, как в спальне капитана, во время их уроков.
Он двигался в такт под неслышимую музыку, под шепот Бьякуи «Раз-два-три… раз-два-три…» и думал, что учиться чему-либо следует только у своего капитана.