Искаженное отражение. Перевод. Гриммджо/Ичиго.

[Oxygen Neutron]

Название: Искаженное отражение
Оригинал: Distorted Reflection
Автор: Aleia15
Перевод:  Oxygen Neutron
Бета:  Rudaxena
Фандом: Bleach
Пейринг: Гриммджо/Ичиго
Рейтинг: R
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: миди, 5 глав
Дисклеймер: персонажи принадлежат Кубо, текст – автору, мой только перевод
Саммари: После окончания Войны с Айзеном Ичиго с потерей памяти попадает в психиатрическую клинику.
Предупреждения: смерть второстепенных персонажей в начале, чуть-чуть мата
Разрешение на перевод: получено
Размещение: только с разрешения

Т.к. в тексте присутствует немного мата, поэтому ссылками.
Глава 1
Глава 2

Tbc

@темы: Ичиго, Ангст, Переводы, R, Гриммджо, Слэш, Фанфики

---

Серия драбблов, Гин/Кира

[Ange-ou-Demon]

Листья и шорохи (Кира, Ичимару, PG, romance)

Фэндом: Bleach
Название: Листья и шорохи
Автор: Andjey
Персонажи: Кира, Ичимару
Жанр: romance, серия зарисовок
Рейтинг: PG
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite


- 1 -

Прохладный воздух звенел, словно хрусталь, и одуряюще пах осенью. Солнце клонилось к закату, окрашивая рощу в теплые тона. Золотились сухие травы, и листва кленов вспыхивала в солнечных лучах языками пламени.
Двое шинигами сидели под раскидистым деревом, устроившись на выступавших из земли корнях. Гин прислонился спиной к шершавому, согретому солнцем стволу. Одной рукой он бережно прижимал к себе задремавшего у него на груди лейтенанта, а в раскрытую ладонь другой ловил облетавшие листья. Сейчас, когда никто не видел, привычная улыбка уступила место задумчивому и усталому выражению лица.
Листья с тихим шелестом падали на землю, уже щедро устланную ярким ковром, на капитанское хаори, на подставленную руку, путались в волосах улыбавшегося во сне Киры.
- Знаешь, а мне будет не хватать тебя, Изуру...


- 2 -

Это был один из тех странных дней, когда не знаешь, спишь или бредишь.
Кира шел по тропинке между вызолоченными осенью деревьями. Сухие листья шуршали под ногами, зовя его по имени. Он останавливался - и звуки замирали; делал шаг - и вновь слышал похожее на рваный выдох, едва уловимое "Изуру".
- И-зу-ру, - вдруг совершенно отчетливо донеслось из-за ближайшего дерева.
Кира с отчаянно бьющимся сердцем бросился на голос, услышать который он мечтал больше всего на свете. Качнулись потревоженные ветви, и в шелесте листьев снова прозвучало его имя.
Наверное, так и сходят с ума, подумалось Кире. Он побрел дальше, стараясь не вслушиваться во вздохи и шорохи осеннего леса, и остановился, только когда гроздь ярких ягод привлекла его внимание. Он протянул руку, касаясь склонившейся под тяжестью ветви, и в тот же момент ощутил, как его обняли со спины.
- Попался, Изуру?
На самом деле он попался гораздо раньше, а от этого голоса и дыхания, обжегшего шею, вдоль позвоночника привычно побежали мурашки.
- Капитан...
- Вот соскучился, поверишь ли, - губы Ичимару коснулись чувствительной кожи за ухом лейтенанта, и тот едва сдержал стон.
Безумно хотелось обернуться, но руки Гина не позволяли этого.
- А ты скучал, Изуру? - дразня, Ичимару провел кончиком языка по шее лейтенанта.
- Спрашиваете, капитан... - прошептал Кира.
- Спрашиваю, - Гин слегка прикусил мочку его уха. - И я больше не твой капитан, ты забыл?
- Для меня вы всегда капитан.
- Ну вот что с тобой поделаешь, Изуру, - притворно вздохнул Гин, целуя выступающую ключицу лейтенанта.
Ответ сам сорвался с губ:
- Заберите меня с собой.
- Ты со мной с ума сойдешь.
- Я скорее сойду с ума без вас.


- 3 -

Подступавшие к дальним районам Руконгая леса издревле дышали тревогой и тайной. Даже шинигами без необходимости не приближались к ним, не говоря о местном населении. Однако капитан Кира Изуру раз за разом приходил сюда один. На окруженной лесной чащей поляне он тренировал банкай и постигал высшие ступени кидо. Такие тренировки были особенно хороши тем, что к моменту возвращения в казармы Кира падал на футон и мгновенно засыпал. И не слышал, как ветер снаружи повторял его имя - голосом, которому давно не положено было звучать наяву.
В тот день, выходной, он тренировался особенно усердно. Ночь накануне вновь прошла наедине с воспоминаниями, водящими его по кругу. Казалось бы, время должно лечить, однако минуло уже немало лет, а Изуру так и не ощутил его целительной силы. Наоборот, давняя боль вспыхивала порой еще сильнее. Или, может, в этот раз виной всему была затянувшаяся осень? Он не знал.
Закончив тренировку и игнорируя шунпо, Кира хорошо знакомой тропой пошел через лес. Сумерки опустились на землю вместе с туманом, который клочьями льнул к ногам, и на несколько шагов впереди ничего не было видно, кроме густой жемчужной дымки.
Налетевший ветер взметнул сухие листья, закружил их вокруг шинигами, затих на миг, а следующий порыв вдруг принес ощущение ладоней, опустившихся на плечи. Кира вздрогнул, останавливаясь. Обернулся - никого. Но имя уже сорвалось с губ каплей серебра.
"Гин", - повторил ветер, и имя вздохом пронеслось по лесу.
Изуру встряхнул головой, шагнул вперед и замер, не веря глазам. В десятке шагов от него на тропе стоял лис и внимательно смотрел на шинигами. Сердце пропустило удар, другой...
Глаза в глаза - как давно это было в последний раз... Однако и через тысячу лет Изуру узнал бы этот взгляд, как и рейацу, исходящую от зверя.
Между тем лису наскучило играть в гляделки, он повел по воздуху острым носом, развернулся, махнул хвостом. Взметнулся серебристый мех - и почудилось ли, что хвостов было несколько? Приглашающе оглянувшись, лис побежал в чащу и спустя пару мгновений исчез в тумане.
Кира бросился следом. Лес смеялся, швырял ему в лицо пригоршни листьев, цеплялся острыми сучьями за одежду. Белым лоскутом осталось на одной из ветвей хаори, а Кира все бежал и бежал по следам знакомой рейацу.
Куда бы ни вел его лис, Изуру твердо знал - больше не будет разлук.

Кицунэ (Кира, Ичимару, G, romance)

Фэндом: Bleach
Название: Кицунэ
Автор: Andjey
Персонажи: Кира, Ичимару
Жанр: зарисовка, romance
Рейтинг: G
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite


Забыл, как дышать.
Цветок отчаяния
Держу в ладони.

- И-зу-ру.
Только вам удается произносить мое имя так, что каждый раз отчаянно хочется улыбнуться в ответ.
- Доброе утро, тайчо.
И оно действительно доброе. Неположенную по уставу улыбку все-таки не удается сдержать при мысли, что "Изуру" - возможно, первое ваше слово в начале долгого дня. Знаете, это так просто... полюбить несколько звуков, с детства казавшихся мне не самыми подходящими, ведь вы так часто зовете меня по имени.

Я сегодня снова нарушаю устав. Благословляя годовой отчет, задержавший нас в кабинете дольше обычного, то и дело ловлю себя на том, что любуюсь вами. И с каждым разом все труднее оторваться и вернуться к работе. С кончика кисти для письма срывается капля туши, ненадолго вырывая меня из мира грез. Клякса расползается по центру безнадежно испорченного документа и принимает форму лисьей головы.
Говорят, вы - кицунэ, тайчо. А кицунэ нельзя приручить, как ни старайся. Я прекрасно понимаю это, как и то, что вы шаг за шагом приручаете меня, будто не зная, что я и так ваш, с первого взгляда и до последнего вздоха.
Кицунэ нельзя удержать, и у меня нет сомнений, что однажды мнимая клетка Готея станет для вас слишком тесной. Я боюсь, что вы уйдете, не попрощавшись, и вам не будет дела до того, что я пошел бы за вами куда угодно.

- И-зу-ру. Зову-зову, а ты не отзываешься.
Я чувствую, что заливаюсь краской, когда ваши пальцы касаются моего подбородка, приподнимая голову. Кицунэ подкрадываются незаметно, не так ли, тайчо? Слова застревают у меня в горле, и я просто тону в ваших глазах. Минуту, час, вечность - не знаю... А потом ваша рука накрывает мою, и я смотрю, как кисть продолжает нечаянный рисунок, и вскоре под ней оживает законченный силуэт лиса.
- Изуру, - вновь слышу я свое имя. - Ну что с тобой сегодня? Ты не заболел?
- Нет. Я просто... люблю вас, Ичимару-тайчо.

Дождь (Кира, Ичимару, PG, romance)

Фэндом: Bleach
Название: Дождь
Автор: Andjey
Персонажи: Кира, Ичимару
Жанр: зарисовка, romance
Рейтинг: PG
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite
Примечание: написано в подарок для Himery


Весь день лило как из ведра, и к вечеру небольшая группа шинигами, патрулировавшая район Руконгая, где накануне была замечена чужеродная рейацу, являла собой довольно жалкое зрелище. Хуже дождя было только то, что время дежурства истекло, а приказа о возвращении до сих пор не поступало. Впрочем, не удивительно - в такую погоду на своевременное появление адских бабочек надеяться не приходилось. Наконец Кира Изуру, как старший по званию, взял на себя ответственность разрешить промокшим и продрогшим шинигами вернуться в казармы, а сам остался дожидаться приказа.
Ливень усилился, и Кира порадовался, найдя пустой полуразвалившийся дом. Внутри было сыро и гулял сквозняк, а сквозь прорехи в крыше капало. Но все же это было лучше улицы.
Выбрав относительно сухой угол, где не так сильно дуло, Кира устало опустился на пол, прислонился к стене и звонко чихнул. Наспех выжатая одежда липла к телу, вызывая озноб. "Только заболеть не хватало", - с тоской подумал Изуру и сам не заметил, как погрузился в тяжелый сон.
Он проснулся от того, что стало тепло, и с изумлением обнаружил у себя на коленях большую лисицу. Дождь кончился, в окна заглядывала луна, и шерсть зверя серебрилась в ее свете. Улыбнувшись, Изуру зарылся лицом в пушистый мех и вновь провалился в сон. Было уютно...
Он не знал, сколько прошло времени, но к моменту следующего пробуждения еще не рассвело. Резкий порыв ветра разметал челку, заставив Киру приоткрыть глаза. Во сне он летал, однако и наяву ощущение полета никуда не делось.
- Проснулся таки? - тихо шепнули на ухо.
Глаза Киры распахнулись, и взгляд сфокусировался на лице капитана, которое вдруг оказалось близко-близко, так, что у лейтенанта перехватило дыхание. Он разглядывал едва заметную сеточку морщин у внешних уголков глаз Ичимару, пепельные пряди, небрежно упавшие на лицо, улыбку, показавшуюся сейчас непривычно теплой... "Ты, верно, бредишь, Изуру", - одернул себя лейтенант, опуская взгляд на белое хаори, в которое он был бережно укутан. Тут до него дошло, что капитан держит его на руках. Щеки мгновенно вспыхнули, он неловко дернулся и закашлялся.
- Горе мне с тобой, Изуру, - вздохнул Ичимару и, прижав к себе лейтенанта, ушел в шунпо.
Сильный жар не позволил Кире зафиксировать момент, когда он был переодет в сухую юкату и уложен на футон. Но когда пальцы Ичимару, такие обманчиво хрупкие, поправляли одеяло, он, почти не веря собственной смелости, поймал руку капитана и быстро поцеловал в ладонь.
- Спи, Изуру, - наклонившись, выдохнул Гин в сухие губы лейтенанта.
За окнами вновь шелестел дождь.

Варенье (Кира, Ичимару, PG, romance)

Название: Варенье
Автор: Andjey
Персонажи: Кира, Ичимару
Жанр: зарисовка, romance
Рейтинг: PG
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite
Примечание: написано для Oriental_Lady на "Зимний Фестиваль", на фразу "И как у такого капитана, как я, служит такой лейтенант, как ты, Изуру?"
Спасибо Crystal Sphere за поддержку и помощь)


Ичимару Гин умеет появляться неожиданно. И, казалось бы, давно пора привыкнуть, но нет — у Киры заходится дыхание каждый раз, когда цепкие пальцы смыкаются в замок у него на груди, а над ухом раздается вкрадчивое "И-зу-ру".
Вот и теперь вниз по спине бегут мурашки, и усилия воли недостаточно для того, чтобы унять дрожь рейацу. Что же, остается порадоваться, что капитан не видит его лица.
Мечтай, лейтенант. Ичимару плавно подается вперед, прижимаясь к Кире сильнее, наклоняется над его плечом и заглядывает в глаза.
Изуру тщетно надеется, что сумеет не покраснеть.
— Какие любопытные колебания рейацу, — насмешливо тянет капитан и ласково ведет по его щеке подушечкой пальца.
Кира закрывает глаза, краем сознания отмечая тот незатейливый факт, что сердце его, кажется, всерьез вознамерилось проломить грудную клетку.
— Что такое, Изуру? — продолжает капитан. — Ты нездоров? — и касается губами виска лейтенанта.
Это слишком мучительно, слишком сладко... Слишком.
И о каком контроле рейацу может идти речь, когда Ичимару принимается ловить губами пульс на его шее?
— Тайчо... — его хватает только на срывающийся шепот.
— Да-а? — Гин наконец отпускает его, наигравшись, и Кира то ли облегченно, то ли разочарованно вздыхает. — Я, кажется, отвлек тебя, извини. Чем ты занимаешься, Изуру?
— Варю варенье, тайчо, — каким-то чудом ему удается справиться с голосом. — Все-таки даже вам не съесть пяти ящиков хурмы, которые стоят в кладовой отряда.
— Ммм... Какой ты хозяйственный.
Капитан наклоняется над кастрюлей, возле которой хлопочет Кира, принюхивается и вздыхает, растрогавшись:
— И как у такого капитана, как я, служит такой лейтенант, как ты, Изуру?

Тени (Кира, Рангику, Ичимару, PG-13, angst)

Фэндом: Bleach
Название: Тени
Автор: Andjey
Персонажи: Кира Изуру, Мацумото Рангику
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite
Саммари: Время не лечит.
Авторские примечания: постканон, ООС, гет


Время коварно.
Он бежал туда, где угасала единственная значимая для него реяцу. На шунпо почти не было сил - те крохи, что остались после битвы с арранкаром и поспешной помощи раненым товарищам, необходимо было донести до того, кому каждая капля реяцу была в этот момент на вес золота.
Он рассмеялся бы, если б мог: образцовый шинигами готов был отдать Готей за одну улыбку.
Он кричал, опоздав. Обезумев, хватал руками воздух, в котором горстью серебра растаяли духовные частицы.
Он плакал. Навзрыд, как девчонка. Ему было плевать, что скажут и о чем промолчат. Кира Изуру умер, а мертвым нет дела до сплетен.
Он много раз потом прокручивал в памяти этот бесконечный день. Успей он встать между Ичимару и Айзеном - капитан получил бы несколько лишних секунд и, возможно, исход сражения оказался бы иным. Но он не успел - ни встретить лезвие Кьёка Суйгецу вместо Гина, ни закрыть заклинаниями кидо его рану, удерживая реяцу в теле. Он не успел даже проститься, и последний, полыхнувший алым, взгляд достался не ему. Почему-то именно с этим было труднее всего примириться.

***
Время не лечит.
Капитанское хаори кажется ему издевкой, но это не тот случай, когда он может выбирать, и Кира остается образцовым шинигами, оправдывающим чужое доверие. Высшее руководство не скупится на заслуженную похвалу, капитаны принимают его как равного, родной отряд не чает души в Кире-тайчо. Он находит время на все: ежедневно тренирует вверенных его заботе шинигами, принимает предложение преподавать кидо в Академии, допоздна засиживается за бумажной работой, с прежней аккуратностью выводя иероглифы. Кроме того, он всегда чуток к нуждам подчиненных - о лучшем капитане нельзя и мечтать.
Лишь один человек в Готее знает, чего ему стоит маска.

- Ну и где же тут истина, а? - Мацумото озадаченно переворачивает опустевшую бутылку и заглядывает в горлышко, судя по всему, желая отыскать там упрямо цепляющийся за дно ответ.
"Не на том дне ищешь, Рангику-сан", - хочет сказать Кира, но язык его не слушается, и вместо слов получается невнятное мычание.
А истина, не таясь, смотрит прямо на него из глубины глаз сидящей напротив женщины.
- Что ты бормочешь, Изуру? - она наклоняется через стол, и глаза ее, оказавшись совсем близко, окончательно затягивают Киру в водоворот боли, которую они оба пытаются утопить в дешевом саке. Он даже не замечает, как по его щекам катятся слезы.
- Эк тебя развезло, - Мацумото пьяно растягивает слова и помогает Кире переместиться на футон.
Последнее, что он запоминает - мягкое прикосновение ее руки к своим волосам.
Какое-то время она сидит рядом, задумчиво глядя на спящего шинигами. Тот неожиданно улыбается во сне, и в единственном движении губ Рангику скорее угадывает, чем слышит имя, которое так и не прозвучало между ними в этот вечер.

***
Время смеется.
Он приходит вновь и плачет у нее на груди долгой зимней ночью. Мацумото не задает вопросов, только гладит золотистые пряди, пока он не затихает.
Однажды наступает момент, когда ни у одного из них не остается слез, и боль, выжигающая обоих изнутри, находит иной выход.
"Он целовал эти губы", - думает Рангику и обводит подушечкой указательного пальца изгиб рта Изуру.
"Его пальцы наверняка не раз зарывались в эти волосы", - думает Кира, ловя ладонями огненный водопад ее локонов.
И, наконец, на грани слышимости, звучит просьба:
- Я хочу знать... как он касался тебя, - и Изуру берет ее руку и ведет ею по собственному телу...

У их редких ночей - привкус безумия.
Каждому из них досталось не так уж много тепла от Гина. Но, чтобы жить дальше, они пытаются сложить эти крупицы, ищут друг в друге тени его прикосновений и на пике короткого удовольствия выдыхают одно имя.

@темы: Ангст, Флафф, Рангику, Джен, PG13, Кира, Драбблы, Гин, PG, Романс, G, Фанфики

---

осудить нельзя помиловать

[CrippledSeidhe]

Название: осудить нельзя помиловать
Оригинальное название: the blame's compulsory
Автор: incandescens
Ссылка на оригинал: the blame's compulsory
Переводчик: CrippledSeidhe
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Бьякуя/Ренджи
Рейтинг: R
Примечания: POV Ренджи. Оригинал написан на springkink на заявку: Bleach, Byakuya/Renji: Dubious consent - "Just because I obey you doesn't mean I don't hate you"

Ренджи люто ненавидит своего капитана...

Ренджи люто ненавидит своего капитана. Просто на дух его не переносит. Испытывает к нему отвращение настолько чистое и незамутненное, что радуется как ребенок каждому его слову, действию и взгляду - ведь все это дает ему новые и новые поводы презирать Кучики Бьякую еще сильнее.

И дело не только в злополучной истории с Рукией. У Ренджи хватает честности признать перед самим собой, что в той истории и сам он был хорош, и Рукия ведь не отказалась от предложения, хотя могла, разве не так? Ну и вот. Ренджи не ставит ту историю в вину только Кучики Бьякуе. Или, если быть уж совсем честным, не ставит ему в вину только эту историю.

Дело во всем, во всем вообще. В том, как безупречно сидит на его капитане форменная одежда, в скупых и точных движениях его рук, в быстрых небрежных взглядах, в невозмутимом превосходстве, которое пронизывает каждое его слово. Да еще и эти его волосы. Не дорогущая костяная ерундовина в капитанской прическе, а сами волосы. Они слишком ухоженные. Слишком блестящие. Капитан сам виноват, что Ренджи смеет думать о том, каково это - пропускать между пальцев гладкие темные пряди.

Ренджи сидит с мрачной рожей, гипнотизирует взглядом бардак на своем столе и снова и снова пережевывает в мыслях одно и то же, старательно растравляя свою ненависть. И ждет, пока привычно невыразительный голос Кучики Бьякуи привычно не поставит ему на вид его катастрофическое несоответствие даже элементарным требованиям к занимаемой должности. Побыв на должности, которой он так катастрофически не соответствует, уже некоторое время, Ренджи теперь может с точностью до минуты угадать, когда прозвучит этот голос, но все равно каждый раз его прошибает холодный пот и по спине ползут мурашки.

Он нарочно поводит плечами так, чтобы полы косоде как бы невзначай разъехались и открыли миру на пару-тройку больше неуставных татуировок, чем обычно, и ждет требования привести себя в порядок, подобную небрежность могут терпеть и даже поощрять в Одиннадцатой, но здесь извольте выполнять элементарные требования к внешнему виду, Ренджи.

“Ренджи”. Он ощетинивается как зверь всякий раз, когда капитан зовет его по имени - нет, бросается его именем как скучным ругательством. Из тринадцати капитанов Готэя двенадцать никогда не позволяют себе так обращаться со своими лейтенантами. Они вежливы, или дружелюбны, или по-отечески внимательны - неизвестно, кстати, что из этого хуже - но ни один из них не разговаривает с тобой как со стенкой и не смотрит как на мусор.

Он затылком чувствует взгляд Кучики Бьякуи. Взгляд измеряет, взвешивает и выносит вердикт, что ничего стоящего тут не покажут. Кучики Бьякуя считает себя вправе судить, чего он, Ренджи, стоит. И это тоже выбешивает до белых глаз.

У Кучики-тайчо все всегда так просто. Трущобы, говорит он. Помойка. Руконгай. Что он может понимать вообще, если с детства рос среди цветов и никогда не пачкал ручки в грязи? А теперь берется судить тех, кому в грязи надо было как-то выжить и жить.

Ну вот, он опомниться не успел, как уже думает об этом хлыще как о “Кучики-тайчо”. Ну и ладно. Из тринадцати капитанов Готэя тринадцать не заслуживают и толики уважения. Если кто из них не напыщенный индюк, так обязательно или просто болван, или еще и из кожи вон лезет, чтоб отравлять тебе жизнь.

Кучики-тайчо следит за ним, как коршун. Кучики-тайчо наверняка так и ждет, чтобы он совершил хоть малюсенькую ошибку. Только хрен он дождется, потому что Ренджи ему такого удовольствия не доставит. Ренджи покажет всем, что он лучше, чем Кучики-тайчо, и отберет у него Рукию, и выйдет победителем.

Вот и весь сказ.

И когда рука Кучики-тайчо ложится на его плечо, и он сквозь два слоя одежек чувствует биение пульса в кончиках этих белоснежных пальцев, и слышит, как у Кучики-тайчо еле уловимо сбивается дыхание, когда тот велит Ренджи встать на колени и воспользоваться наконец своим языком для чего-то более полезного, нежели пустая болтовня...

...ну, повторять дважды ему не приходится, но теперь он презирает Кучики-тайчо еще сильнее, если только такое возможно. Не за то, что у того обнаружились вдруг человеческие чувства или плотские желания или готовность протянуть руку и взять то, чего хочется - а за то, что пал настолько низко, чтобы хотеть и желать его, “Ренджи”.

Он ненавидит Кучики-тайчо. Он видит Кучики-тайчо насквозь от кончиков волос до кончиков ногтей. Он опускается перед Кучики-тайчо на колени и делает что велено.

@темы: Ренджи, Переводы, Драбблы, Бьякуя, Слэш, Фанфики

---

[Скотти.]

Доброго вечера. Хотелось бы узнать, из чего лучше всего делать колокольчики Тобиуме (Из зампакто-арки)? Заранее благодарен за ответы.

@темы: Вопросы

---

[Собирающая]

Название: нет
Автор: Собирающая
Бета: нет
Рейтинг: G
Пейринг: очень легкий намек на Гин/Кира
Размер: мини
Жанр: юмор, стеб, ужасы.
Дисклеймер: поиграюсь и положу на место.
От автора. С наступающим Новым Годом! Небольшая зарисовка из жизни Третьего отряда в подарок).


В третьем отряде все было спокойно: рядовые занимались своими обычными обязанностями, лейтенант дописывал очередной отчет, капитан как всегда отсутствовал. Беды ничто не предвещало.
Кира аккуратно вывел последний иероглиф и позволил себе немного полюбоваться сделанной работой. Он уже собрался положить листок на высокую стопку готовых отчетов, как внезапно в кабинет влетел капитан.
- Бросай все дела, Изуру. - Капитан выглядел так, словно пробежал не один десяток километров, по пути повстречавшись с Зараки. - У нас срочное задание.
Кира вскочил. Судя по всему, опасность была нешуточной. Но почему тогда не объявили тревогу?
- Что случилось, Ичимару-тайчо? - Растерянно уставился на Ичимару лейтенант. - Собирать отряд?
- Объясню по дороге, - Кира не мог поверить своим глазам. Его капитан кажется серьезно нервничал. - Отряд собирать не нужно.
Устав ждать, Гин схватил все еще пребывающего в глубоком ступоре Киру за руку и потащил за собой.
Отпустил он его только тогда, когда они прибыли на место.
- Враг находится здесь! - Патетически провозгласил Ичимару, показывая рукой на большие заросли недавно созревшей хурмы.
Лейтенант внимательно присмотрелся - все было спокойно, Пустых поблизости не было. Не ощущалось даже следа какого-нибудь чужого присутствия.
- Боюсь, я не совсем понимаю вас, Ичимару-тайчо, - растерянно произнес наконец Кира. - Здесь нет никого кроме нас, и...
- Здесь есть она! - Гин не дал ему договорить, снова указав в сторону зарослей.
- Кто?! - Кира даже слегка подпрыгнул от неожиданности.
- Хурма, - расплылся в своей обычной улыбочке капитан. - И ее надо обезвредить и взять в плен.
- И вы ради этого меня оторвали от работы? - Кира окончательно уверился в том, что все в порядке, никакого сверхважного задания нет, а капитан просто издевается в своей излюбленной манере.
- Ну да. Да ты посмотри на нее повнимательней, Изуру.
Присмотревшись, Кира обомлел. Эта хурма чем-то неуловимо отличалась от привычной ему. То ли немного другой оттенок плодов, то ли форма листьев, но самое главное - она была живой. Живой и весьма хищной. Это лейтенант Третьего понял сразу.
Почувствовав, что ее разглядывают, хурма зашевелилась, и - Кира не мог поверить своим глазам - медленно направилась в их сторону.
- В атаку! - Капитан рванулся вперед, выхватывая занпакто.
Вспомнить бой в подробностях Кира не мог. Разум, все еще ошеломленный внезапным явлением хищной хурмы, почти отключился, выхватывая из общей битвы отдельные фрагменты. Вот капитан едва успевает уклониться от чего-то похожего на лиану. Вот такая же штука едва не обвивает шею самого Киры. Вот множество лиан падают на них откуда-то сверху, мешая дышать, грозя раздробить своим весом кости. Кира закричал от нестерпимой боли и...
...Внезапно проснулся в своем кабинете.
- Так это был только сон, - успокоенно пробормотал Изуру, поднимая с пола листок отчета. - Приснится же такое.
Внезапно в кабинет ворвался Ичимару Гин. Кира вздрогнул и уставился на начальство. Нет, вид вполне приличный и даже весьма довольный. Простое совпадение, не имеющее никакого отношения к привидевшемуся кошмару.
- Бросай все дела, Изуру. У нас срочное задание. Мы должны заготовить на зиму как можно больше хурмы. Изуру?...
Ичимару склонился над упавшим в обморок лейтенантом.
- Неужели тебе так не нравится хурма, Изуру? - Проговорил Гин. - Имей в виду, приводить тебя в чувство по методу спящей красавицы я не собираюсь. Хотя...

@темы: Стеб, Кира, Драбблы, Юмор, Гин, Фанфики

---

фанарт

[Viviena]

Реногриммоич))

без рейтинга =3

@темы: Ренджи, Ичиго, Фанарт, Гриммджо

---

пусть будет....

[Мартино]

каноном и не пахнет...

@темы: Укитаке, Орихиме, Фанарт

---

Контрольный в лоб Шишигавара Моэ\Тсукишима Шукуро

[~Хару-Ичиго~]

Название: Контрольный в лоб
Автор:  ~Хару-Ичиго~
Бета:Сам себе бета
Фандом:Bleach
Пейринг/персонажи: Шишигавара Моэ\Тсукишима Шукуро
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, юмор, немного ангст.
Дисклеймер: Кубе кубово
Размещение: с разрешения автора
От автора: писалось по мотивам 478 главы. Очень уж тронула она меня.

После того дня Тсукишима-сан редко вставал с постели. Поднимался, чистил зубы, причёсывался, в общем, наводил марафет, словно собираясь куда-то... и снова ложился. Сил не хватало. Раны на нём заживали плохо - может, он даже сам не хотел, чтобы заживали, - его кидало то в жар, то в озноб, а по ночам он плакал в подушку, тихо и отчаянно, как ребёнок.
Моэ варил ему рисовую кашу на молоке. Как умел, так и варил - с хрустящей корочкой.
Тсукишима-сан к ней не прикасался. И к дорогому мясу, и к суши и к крабам и к сладостям... Моэ не знал, что ещё купить - однажды чуть не разревелся из-за этого в супермаркете, там-то ему одна старушка и посоветовала дурацкую кашу, которая всё равно не помогла.
Тсукишима-сан умирал, наверное, но это так было дико и неправильно, что Моэ этого не признавал. Не может умереть такой сильный человек! Такой сильный, красивый и смелый...
Ну, "красивый", это было лишнее, наверное, парни так всё-таки не думают о парнях, особенно, если другой парень не просто друг, а братан... только и слово "братан" к Тсукишиме-сан неособо подходило. К нему вообще ничего не подходило - такой он был особенный! И вот, теперь такой человек должен умереть?
Хрен!
И Моэ варил эту рисовую кашу и давился потом ей сам, этой горелой, пересоленной гадостью, а у Тсукишимы-сан под глазами темнели синяки, а в глазах горели опасные звёзды, которых там раньше не было.
Иногда, правда, он соглашался выпить бульону из кубиков, наверное, потому что Шишигаваре бульон испортить не удавалось.
По ночам, когда Тсукишима-сан не плакал, Моэ иногда ложился рядом с ним, на самый краешек, так, что занпакто можно было между ними положить, и слушал, чтобы он случайно не умер во сне.
Вот так. И никакой гомосятины. Один раз Шишигавару постигло сомнение: не петушок ли он, Моэ, часом? Но зеркало-то не врёт. Разве гей таким может быть? Мелкий, коренастый, морда круглая, блином, нос курносый, ресницы щёточкой, на башке ирокез, и шмотки хулиганские, вот так гомосек! Другое дело Тсукишима-сан, такой стройный, высокий, глаза томные, кожа белая... легко представить, как Гинджо, козлина, выкручивает эти тонкие руки и творит с ним всякие непотребства на кожаном диване в сучьем экзекьюторском баре.
А Гирико за стойкой, стаканы свои натирает.
Стоило Моэ такое представить, как зло его разбирало. Поэтому и начал влюбляться в девчонок, чтобы не думать странного. Ну и что? Сходил пару раз в булочную, попялился на сиськи... только какие тут сиськи, когда Тсукишима-сан даже свежих булок не хочет и харкает кровью?
Вот и приходится караулить по ночам, слушать дыхание - а вдруг что?
А вдруг...
Да и теплее так было.

Однажды, Моэ приснилось, что он кот, и Тсукишима-сан гладит его за ушами мягкими пальцами, весь такой ароматный от одеколона. Во сне он любил Моэ, потому что котов все любят, и коту можно было называть его "хозяин", а не "братан", потому что так было хорошо и правильно. Как надо. Вообще - всё было правильно, и ох, как хорошо, просто обалдеть, как хорошо было быть котом, которого гладят!
А вот когда оказалось, что это не совсем сон, стало странно.
Тсукишима-сан действительно его гладил. Ерошил чуткими пальцами шелковистую щетинку по бокам и возле висков, слегка тянул отросший ирокез, не больно, а так, что мурашки бежали...
Глаза у него блестели, как у туберкулёзника. Страшные были глаза, и тянули... как магнитом тянули. Пошевелиться Моэ не смел, - опомнился, когда потянул, машинально, корявки свои к Тсукишиме-сан, почувствовал ладонью, как рёбра выпирают. Обругал себя мысленно дураком, а сердце билось уже непонятно где, то ли в ушах, то ли в штанах.
Ну да, думал он об этом когда-то, чего скрывать! Только от этого было одно расстройство: как вот целоваться с тем, кто выше тебя настолько? На табуретку, что ли, вставать? Да и дальше-то что? В горизонтальной позиции тоже какая-то фигня получалась, даже мысленно, а зеркало показывало не гея утончённого, а пацана-пацанчика. Пацанчик этот как бы спрашивал: "слышь, есть чё?", и ответить ему было нечего.
А теперь, Моэ Шишигавара переживал только об одном: что под трениками у него старые застиранные семейки, и как-то надо их в случае чего понезаметнее запихать под кровать, чтоб не стыдно было...
- Шишигавара-кун... - голос у Тсукишимы-сан со сна был хрипловатый и низкий. - Извини, что разбудил. Не мог бы ты...
"Мог бы!" - мысленно заорал Моэ. - "Ох, как бы я мог бы, только не знаю, как это с мужиками делается, но я вот сейчас прямо вот научусь!" - Закрыл глаза, даже губы трубочкой вытянул...
- ...не мог бы ты принести мне апельсинового соку... Шишигавара-кун?
- Я это... я температуру хотел... сейчас принесу, Тсукишима-сан!
Рвануть бы пулей к этому чёртову холодильнику! Во-первых, потому что Тсукишима-сан захотел хоть чего-то, наконец, а во вторых, потому что на кухне холодно, темно, и не видно, что организм, в отличие от мозга, явно не на сок рассчитывал.
Тсукишима-сан вдруг улыбнулся, и Моэ понял, что что-то не так. Слишком горячий он был: рука в волосах так и пылала сухим жаром. Это было плохо, ой как плохо!
- Спасибо, Шишигавара-кун... не знаю, что бы я делал без тебя... - даже шёпот у него был как ветер в пустыне, и всё тело как в огне, и губы... хорошо, что не взасос, а только в лоб, не то бы...

Правильно говорят, что в лоб - контрольный. Больше и не надо было.
Моэ лежал, с дурацкой ухмылкой глядя в потолок, и отрешённо думал, что семейки теперь придётся застирывать, но оно того стоило. Пусть и по стыдному - от поцелуя в лоб, но стоило определённо.

Когда Тсукишима проснулся, на тумбочке у кровати его ждал литровый пакет сока и упаковка жаропонижающего. Правда, дотянуться до тумбочки не было никакой возможности - Шишигавара крепко обнимал его, прижавшись щекой к груди, и похрапывал.
В ванной что-то гулко капало, будто на прищепке висело свежевыстиранное бельё. Жизнь была всё такой же бессмысленной, но Шишигавара умудрялся делать её ещё и глупой, и от этого было смешно, а умирать почему-то уже не так хотелось.

@музыка: Наутилус - Дыхание

@темы: Ангст, PG13, Драбблы, Юмор, Каракура, Романс, Слэш, Фанфики

---

Блич 354 сравнения

[Наччан]

Ну что ж, последняя серия в году.

27 под катом)

Нос Ичиго под влиянием Гинджо приобретает ту же форму :3








Ииииииииии....ИНТРИИИИИГА!*видимо, голоса оказалось мало...*


Всех с наступающим Новым годом и отличных каникул :3

@темы: Коллажи

---

Карма

[S O N I C]

Содержит спойлеры к 478-ой главе:



(c) Vino

@темы: Коллажи

---

Немножечко умереть

[CrippledSeidhe]

Название: Немножечко умереть
Оригинальное название: to die a little
Автор: incandescens
Переводчик: CrippledSeidhe
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Айзен/Хинамори
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Ничего такого, в основном намеки.
Примечания: Оригинал написан на springkink на заявку: NOVEMBER 10TH - Bleach, Aizen/Hinamori: delicacy - Momo goes Arrancar

Всегда остается фрагмент маски...

- Всегда остается фрагмент маски, - говорит ей один из людей в белом, пока она лежит в полудреме. - Мы не можем заранее выбирать, каким именно он будет. Но хоть что-то, да остается всегда - а иначе что же это был за человек, если у него можно отнять все без остатка?

Когда Момо подползла к трону Айзена-тайчо и замерла у его ног, она желала только одного - быть с ним и служить ему; неважно, какой ценой, неважно, на что ей придется пойти, неважно, на что придется пойти многим другим.

Высокие незнакомцы в белом насмехались над ней. Только один, тот, у которого были темные печальные глаза и костяной шлем, казалось, понимал ее, но и он смотрел на нее как на презренную мошку.

Ей было все равно.

Айзен-тайчо взял ее ладони в свои и сказал, что он очень ею гордится, и что все, что ей понадобится сделать - немножечко умереть.

Она поднимается с лабораторного стола и бредет к темным экранам - посмотреть на свое отражение; полы белой накидки волочатся за ней по полу. Она подносит руки к лицу и снимает его, и смотрит, что же под ним осталось.

Она сыпала словами, как заведенная, выкладывая все, что знала о планах Готэя, о линиях обороны, о расположении войск, о разговорах капитанов, о шифрах и паролях, все, все, что могло бы хоть как-то ему пригодиться.

Он улыбался ей, тепло, ласково, одобрительно, и вытягивал из нее все больше и больше. Ее мысли. Ее мечты. Ее страхи. Прозвище, которое она дала когда-то маленькому Широ-тяну.

Он поил ее чаем, пока она говорила. Он сам его заваривал. Собственными руками.

А потом он на какое-то время оставил ее в темноте.

Во сне она видит горящие сливовые деревья и слышит их беззвучные крики.

Он никогда не причинял ей боли. Он никому не позволял прикасаться к ней. Он всегда был рядом. Он выбирал для нее одежду. Он сам купал ее. Он кормил ее со своей тарелки.

Было и еще кое-что, что никогда не сохранялось в ее памяти. Он говорил, что это - пустяки, о которых ей ни к чему помнить.

Она даже больше не помнила, для чего нужны имена, и в мыслях обходилась без них.

Кость прекрасна, кость белоснежна, кость непорочна, кость - основа и стержень тела, кость крепка, кость остра, кость полируется до гладкости, кость есть голод. Когда она вся без остатка будет из кости, тогда и только тогда она станет тем, чем он желает ее видеть, а поскольку она желает того и только того, что желает он, значит, она желает обратиться в кость. Ничего в мире она не желает сильнее.

Наконец он попросил ее больше не говорить ни слова.

Она повиновалась.

Он и только он может решать, есть ли ей что сказать.

Он будет всесильным и справедливым божеством, а она будет его щитом и мечом, правосудием и возмездием. Он сам так сказал, и она знает, что все его слова - правдивы.

Тот, с печальной тьмой в глазах, сказал ей однажды:
- Истинное служение произрастает из глубин души, и нет в мире силы могущественнее. Ты - само совершенство. Служи господину верно.

Она ничего ему не ответила, потому что ей не приказывали говорить, но, кажется, ему и этого было довольно.

Голод внутри нее шепчет, словно опадающие лепестки, поет ей колыбельные, и она засыпает. Она видит сны о том, как достигнет совершенства для него, для него, для него.

Она была так голодна.

Есть только одна пища, чтобы утолить этот голод.

Она спала у изножия его кровати.

Есть только один ответ, который она в силах расслышать.

Она стояла на коленях у его трона.

Есть только один способ стать для него совершенной.

Кость вырвалась из нее ночью, когда она наблюдала за ним, спящим; проросла на ее лице, протянулась когтями из пальцев, и все ее тело стало сильным, непорочным, совершенным. Она не издала ни звука, потому что никто не давал ей позволения говорить, она не пошевелилась, потому что ее место было там и только там, где она была сейчас. Движение пришло само изнутри нее и голод наконец пожрал ее всю, оставив только кость и пустоту и требуя еще, еще, еще.

Он не проснулся.

Она снимает маску с лица или лицо с маски, и под ней - или под ним - ничего больше нет. Теперь она должна заполнить себя единственным, чего она желает, единственным, что ей нужно, единственным, что ей было оставлено.

Она плакала от счастья, разрывая когтями его горло, и кость проходила сквозь плоть, словно благословляя.

Наконец-то, наконец-то я стала тем, чем он хочет меня видеть.

@темы: Уэко Мундо, Ангст, Айзен, Гет, PG13, Переводы, Фанфики

---

Sleep well

[julientel]

Читать справа налево

Sleep well by ~Tenshi-Inverse on deviantART

@темы: Рукия, Додзинси, Бьякуя, Фанарт

---

[Dreamlandy]

Название: Молоко
Автор: _breakaway
Бета: Word-2007
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance, angst, бытовуха
Герои: Гриммджо, Тоширо - основные, есть Гриммджо/Улькиорра/Нелл, Ичиго/Урюу, Ичиго/Орихиме, Гин/Рангику, Соуске/Момо, Ренджи/Рукия, Тоширо/Карин
Дисклеймер: (с) Кубо
Предупреждение: ООС, АУ (оч большое, никаких шинигами), смерти второстепенных персонажей
Размер: плавно переходит в миди
От автора: 1) меня попросили написать продолжение первого драббла. Я написал. Вообщем, приятного прочтения (:
2) вот оно и близится к завершению

Абараи Ренджи.

Абараи Ренджи.

- Рукия меня убьет, если узнает, - Ренджи усмехается, прорисовывая линии на бумаге. Гриммджо напротив него скалится, а Тоширо вопросительно приподнимает бровь.
- Я давно обещал ей покончить с этой работой. Отойти от дел, только доход со всего иметь. – Поясняет Ренджи. – Но пока безрезультатно. Я здесь вырос. В кабинете можно найти тетрадки с моими школьными идеями.
У Ренджи отличный салон. О нем даже шоу сняли в несколько сезонов – аналог американских чернил Лос-Анджелеса.
- По старой дружбе, чувак. Ко мне на запись очень сложно попасть. Я этим почти не занимаюсь, как семья появилась. Парни и без меня справляются. Вон о Хисаги и его драконах в каждом районе говорят. Бедный парень по десять часов в сутки шесть дней в неделю только их и рисует.

Каждый день, когда Ренджи подходил к остановке, дожидаясь автобуса, чтобы отправиться в школу, мутная витрина «Инудзури» провожала его тяжелыми взглядами перекаченных мужиков с изрисованными телами, налепленных на желтое от времени и грязи стекло.

Тоширо оглядывается вокруг. В черной плитке на полу можно увидеть свое отражение. Стены комнаты обшиты деревом, а в обрамлении выпуклых узорчатых рам висят фотографии с лучшими работами Ренджи – наглядными демонстрациями его достижений перед новыми и старыми клиентами.
Впечатляет.
- «Инудзури» очень изменился. Видели бы вы это место лет двадцать назад. – Ренджи протягивает Гриммджо наброски с цифрами. – Салон и больше стал, и вообще…
- И вообще, мы поняли, что ты этим местом очень гордишься. – Заканчивает Гриммджо.
- Ну еще бы. Я его вытащил, считай, из трясины. Но я не хвастаюсь. – Ренджи с нежностью оглядывает свой рабочий кабинет. – Сюда стремятся попасть. И это хорошо.
Тоширо останавливается за спиной Гриммджо.
- Мне нравится, - говорит он.
- С местами точно определились?

В пятнадцать лет Ренджи пришел сюда с листом, вырванным из школьной тетради, на котором был набросан рисунок татуировки, о которой он мечтал.
- Парень, ты хоть знаешь, сколько она будет делаться, и как это больно? – Спросил у него тогда долговязый Нойтора Джируга. – Где набросок-то взял?
- Сам нарисовал, - ответил Ренджи честно. – Я все заплачу. У меня есть деньги.
- Да что мне твои деньги, - бросил Нойтора, широко улыбнувшись. – Когда дорисуем, тогда и расплатишься.

Вообще, денег у Ренджи на тот момент не было. После он отработал стоимость «шедевра», как называл свою работу Нойтора, работая в салоне. Уборщиком.
Первым делом, кстати, Ренджи вымыл стекло и содрал с него ужасные постеры.
Рисовать он начал в двадцать – официально. Как только Ренджи достиг совершеннолетия, Нойтора принял его на работу.

- Джируга – крыса расчетливая. Я это еще мальцом усек. Он бы меня не отпустил, захоти я уйти. Он ради меня даже первый ремонт тут затеял, а потом и уборщицу нанял, когда я этим заниматься перестал. Стоимость «своей», - рисунок, украшающий добрую часть тела, Ренджи называет одним местоимением, - я отработал за год. Может, меньше. Потом просто приходил. Старк в Штаты вернулся, а Джируга один остался. Когда народу здесь не было, он меня своей технике учил, что-то советовал. Короче, приемника готовил, ублюдок. – Ренджи грустно улыбается. – Он ведь мог стать великим мастером. Только умер через пару дней после того, как меня принял официально. Он давно болел, а я этого не знал. Узнал лишь на похоронах.
Я даже не поверил, услышав, что «Инудзури» он мне завещал. Хотя… Кроме меня и Старка у него и не было никого. Был кто-то. Я фотографию видел, Джируга сам показывал. Но тот парень умер от передозировки наркоты, когда я только учился говорить. Фотография такая старая была. И парень был красивый. Но мне все равно вас понять сложно.
Тоширо наклоняется к Гриммджо так близко, что касается подбородком его плеча. Гриммджо зарывается пальцами в его волосы, и Тоширо улыбается.
- Фу, - смеется Ренджи, - гомосятину при мне не разводить.

На лице Гриммджо ни дрогнул не один мускул, пока Ренджи колдовал над его руками: выше запястий, вверх от линий на внутренней стороне ладоней, там, где просвечивались бледно-голубые нити вен, прорезались черные цифры. Шестерка на правой руке, десятка на левой. Арабские, ровные, принадлежавшие шрифту, придуманному Ренджи ранее, они отбрасывали густые тени на кожу, воспаленную и покрасневшую под ними.

- Больно? – Спрашивает Тоширо, когда Ренджи заканчивает работу с руками Гриммджо, и отходит в сторону, отвечая на звонок Рукии. Тоширо знает, что больно. Или неприятно, но Гриммджо берет его ладони в свои, подносит их к лицу и долго смотрит на пальцы Тоширо, рассматривает часы, которые он сам дарил Тоширо в начале года, смотрит на светлую кожу, нетронутую загаром, и на то, как Тоширо сжимает его ладони в ответ.

Ренджи двадцать семь лет, и он один из лучших тату-мастеров Токио. Шумные годы юности его давно отгремели. Он не пьет, курит редко, по вторникам и пятницам ходит в спортивный зал, не смотря на то, что в их с Рукией немаленькой квартире есть отдельная комната, заставленная новейшими тренажерами, и каждый день бывает в своем салоне. У Ренджи наконец-то есть семья, и они с Рукией подумывают о рождении ребенка.
- А почему только подумываете? – Тоширо прикрывает глаза. Не так уж это и больно – делать татуировку. Неприятно, да. Очень неприятно. Но он выдержит. Вон Гриммджо даже не хмурился, а Тоширо просто надо отвлечься. Просто отвлечься, поэтому он поддерживает разговор, начатый Ренджи. Вообще, ему даже немного интересно слушать историю чужой жизни. Сможет ли он когда-нибудь вот так рассказать о себе? Захочет ли? А согласятся ли слушать? Вот Ренджи – он другое дело, - он нормальный мужик, и семья у него нормальная, за исключением братца жены, так и тот нормален – просто у Ренджи с ним странные отношения.
И все такое традиционное, почти идеальное, что вроде бы раздражать должно, а не раздражает.
Тоширо больно. Наверное, больно из-за иголки и того, что на кожу каждую секунду ложится краска. Ренджи говорит, никуда не торопясь, и Тоширо удивляется тому, что они закончили с левой рукой, на которой теперь прорезалась большая шестерка, размером с ладонь Гриммджо.
- Так Рукия не хочет в декрет уходить. Бьякуя, он же такой… Под его руководством очень сложно. Я бы вообще повесился. Не знаю, как она справляется. Там весь отдел – как военное подразделение. Такая тишина стоит, что слышно, как стучит клавиатура или кто-то ручкой пишет: такой скрежет по бумаге.
Дрессирует Бьякуя их там всех, как животных. Я Рукии столько раз место менеджера в салоне предлагал, а она все отказывается. Мол, там друзья, брат, дело семейное. Семейное… Да бред все это. Она просто по брату скучает, а признаться в этом себе боится - не то, чтобы мне сказать. Вот как все сложно у этих Кучики.
С Рукией Ренджи познакомился в старшей школе, до этого Рукия жила в Штатах с братом.
- Представляешь, я в нос получил, за то, что кинулся ее защищать. У нас на районе банда школьников действовала. Беспризорниками они были, район то не из лучших. Кстати, до сих пор не понимаю, как к нам Рукию занесло. Так вот, я с теми парнями дел тогда не имел, но мальчишки вечно знают все про всех, поэтому, когда я увидел, что они к ней пристают, меня аж перекосило от злости. По роже троим дал, сам получил, а потом она мне еще пощечину отпустила. «За что?» - Спрашиваю. А она говорит: «За то, что влез, куда не надо». Стоял, наверное, минуту и тупо смотрел на нее. А потом она говорит: «Я Рукия». А я-то помнил, в класс наш она утром попала. Короче, проводил ее до дома, пешком шли, поболтали. Потом утром договорились встретиться, чтобы вместе в школу двинуть. Вот так и начали общаться.
Речь Ренджи проста, без лишних оборотов; и воспринимаются его слова легко, сразу же, поэтому Тоширо видит предложения, принимающие формы и очертания: вот улица, вот салон, вот Рукия, школа, и те ребята из банды.
- Школу закончили вместе, с нами в одном выпуске были еще Орихиме, Ичиго и Урюу. Но учиться пошли по разным направлениям, все.
С ребятами со школы дружили, да. Видишь, и по сей день общаемся. На свадьбе весело погуляли… Так вот. Встречаться с Рукией мы начали через три месяца, после того, как она была к нам переведена. А потом закончили школу, и я думал, все, конец нашему общению. Вообще, думал почти правильно. Тут же как бывает: думаешь, общаться вечно будете, а нет. Разные университеты, новый круг знакомств, компания, переезд. И все. И постепенно желание общаться сходит на нет, потом на него не остается времени, а потом вы встречаетесь спустя несколько месяцев, киваете друг другу и проходите мимо. И ничего не чувствуете. Я этого боялся, на самом деле. И, знаешь, мыдолго не общались, после окончания школы. Мы снова общаться стали, когда Рукия университет закончила и на работу устроилась.
Я ведь на универ забил, у меня уже тогда все складывались удачно: знал, что с Джиругой в деле останусь. Все хотел Рукию позвать на свидание, и откладывал это. Думал, не согласится. Смешно, да? Тупо спросить надо было у нее, а не самому решать. Глядишь, столько времени и не потеряли бы. Хотя, кто знает… Может, потеряли бы не только время.
После смерти Нойторы я полгода с юристами возился, документы переоформлял, ремонт в салоне делал: мама денег одолжила. Кстати, ремонт тогда не ахти вышел. Не то, что сейчас.
А потом пришла слава, запустили шоу, рейтинги у канала вверх поползли, у салона доход увеличился. Потом не только доход увеличился, но и сам салон. Выкупили вон несколько соседних магазинов.
У меня за то время, конечно, были девочки, но так, на одну ночь. Ничего этого не значило. Вот так и жил: зима-весна-лето-осень-зима-весна-лето-осень-зима.
Потом была весна. В прошлом году. И пришла Рукия. Утром. Если бы она пришла лет семь назад, когда над дверью висел колокольчик, он бы громко звякнул.

Ренджи повернулся медленно. Его руки согревала чашка дымящегося заварного кофе из соседнего минимаркета.
- О, - сказал он.
Было слишком рано, и салон пустовал.

Ренджи бы и сам отсыпался в это время в своей постели, если бы не звонок месячной давности неизвестного еще клиента, который предлагал денег за рисунок в несколько раз больше, чем запрашивал каталог, а каталог запрашивал немало. Но у клиента было условие, которое, в принципе, было несложно выполнить - клиент требовал, чтобы к работе над татуировкой приступили в семь утра, когда как салон открывался только в десять.

- Привет, - Рукия стянула с головы светлый платок, аккуратно перекинув его через подлокотник кресла.
- Я, конечно, рад тебя видеть, но у меня клиент, - Ренджи даже чашку отставил на стол, о чем сразу же пожалел. Ему было сложно отодрать взгляд от стола, и еще сложнее было посмотреть на Рукию. Ему нужно было время, чтобы подготовиться к этой встрече. А времени не оставалось.

Он так и не позвал ее на свидание. Сначала учился работать, потом учился управлять работой, потом… Потом он думал, что свидание это его разочарует. Думал, что Рукия с легкой руки Бьякуи уже давно помолвлена с каким-нибудь американским бизнесменом. Думал, что Рукия не согласится, что даже не вспомнит его. Думал иногда, не видела ли она его по телевизору, в эфирное время «Токийских чернил». Думал много, и не делал ничего.

- Я знаю. – Она повесила пальто на витиеватую вешалку в противоположном от входной двери углу. – Я - твой клиент.
Ренджи вздохнул и посмотрел на нее внимательно. На Рукии была темная узкая юбка чуть выше колена и кремовая рубашка. У ее высоких сапог появились каблуки. И в самой Рукии что-то появилось. То, чего раньше не было. Может, запах духов или вкус губной помады…
Ренджи ответил на поцелуй. Обнял Рукию за талию и почувствовал, как проворные пальчики оглаживают узор его татуировки, выбивающийся из-под воротника футболки.
- Ренджи, Ренджи, я так скучала, - шептала Рукия, вжимаясь носом в его грудь. А он только гладил ее по голове и молчал. А что он мог сказать? Что тоже скучал? Скучал. Но они оба такие… Странные. И гордые. Им не хотелось звонить друг другу. До прошлого месяца, когда Рукия попросила одного из своих людей набрать номер салона Ренджи.
- Брат говорил, что все это детское… Пройдет… Но, Ренджи, не прошло. Понимаешь? Не прошло ничего.

- Я сделал ей татуировку. Это единственный рисунок на ее теле, и он что-то вроде подарка. Мне. Думаю, тебе несложно понять. Это странно, но приятно. Как и вы себе на память оставляете эти цифры, так и у Рукии остались для меня несколько слов. Поступок на самом деле романтичный, хотя многие красотки и воротят носом, мол, тату – это по-мужски и ассоциируется с тюрьмой. В этом есть доля правды. Но каждый волен понимать эту правду по-своему.
О своей дальнейшей жизни Ренджи говорит скомкано, уложив весь смысл в три предложения:
- Бьякуя был против, но мы поженились. Знаешь, я счастлив. Мне с ней действительно хорошо, тогда и сейчас. Я закончил. Смотри.
Тоширо смотрит на свои руки и улыбается.
- Вау, - говорит он. – Это на самом деле классно. Спасибо.
Тоширо вертит головой в поисках Гриммджо, и тот подходит к нему, убирая телефон в карман джинсов. Цифры на его руках уже скрыты белыми бинтами и пластырями.
Ренджи подходит к своему столу, перебирает бумаги:
- Тоширо, ты пока к Юмичике зайди, он обработает руки, а ты, Гриммджо, держи, - он протягивает Гриммджо пару альбомных листов, - здесь все по уходу за татуировками. Лучше следовать инструкциям, они несложные, но внимания требуют.
Тоширо скрывается за дверью, и Ренджи смотрит внимательно на Гриммджо:
- Знаешь, почему я рассказал ему о себе?
Гриммджо жмет плечами:
- Видимо, хотел посвятить его в прелести жизни «нормальных» мужиков.
- Не совсем. Кто-то ведь и сам «нормальным» был, и тоже мог это сделать, - в глазах Ренджи засверкали озорные искры. – Просто, я считаю, твой пацан должен знать о твоих друзьях, если ты ему доверяешь. А если ему доверяешь ты, то доверяем и мы.
Гриммджо смотрит на Ренджи оценивающе, лицо его задумчиво:
- Я не знал, что ты и Рукии рисовал. Что у нее?
- У нее фраза.

Ренджи протягивает руку Гриммджо, и тот отвечает уверенным пожатием.

Тоширо валяется под кондиционером, свесив одну ногу вниз с дивана.

Прошло больше двух месяцев с того дня, как они с Гриммджо расписались в собственном безрассудстве, украсив свои тела черными цифрами, значение которых известно лишь им самим и, наверное, Ренджи, если он смотрел в тот день на табло своего мобильника и видел число с номером месяца. Смысл на самом деле был в дате, только в дате не этого года.

Гриммджо листает один из деловых журналов, стопка из которых возвышается на низеньком стеклянном столике перед плазмой.
Тоширо вытаскивает из уха один наушник, приподнимается на локтях, запрокидывая голову, и смотрит на Гриммджо. Смотрит внимательно, как тот хмурится незлобно, сосредоточено, плотно сжав губы; смотрит, как выглядывают из-под рукавов закатанной рубашки, чернеющие на коже цифры; смотрит, как Гриммджо отвечает на его взгляд полувопросительно, отложив открытый журнал на столик.
- Мне скучно, - честно говорит Тоширо, выключая плеер. – К маме с папой на ужин только вечером. А сейчас мне скучно.
- Я должен тебя веселить?
- Было бы неплохо.
Тоширо поспешно добавляет:
- Только молчи.
Поднимается с дивана и в два шага оказывается перед креслом Гриммджо, опускаясь на подлокотник.
- Знаешь, я тут подумал. О цифрах. Мы ведь с тобой взрослые, - Тоширо берет в ладони руку Гриммджо. – Вдруг, меня не станет. Или тебя. Нет, дослушай, - говорит Тоширо, опуская голову на плечо Гриммджо. – Или, нас. Я не о смерти, а так… Ну бывает, что люди расстаются. Если нас не станет, цифры-то с нами останутся. Как напоминание, клеймо и все такое. Что мы тогда будем делать? Что ты бы сделал?
От Гриммджо пахнет туалетной водой, и Тоширо рассеяно вдыхает этот запах, съезжая на колени Гриммджо.
- Я точно не буду ее сводить, - отвечает Гриммджо.
- Потому что шрамы будут?
- Шрамы будут. Не на коже, конечно. Меня они не пугают.
- После той аварии?
- После нее.
- Что тогда? – Тоширо все смотрит на руку Гриммджо, поворачивает ее, разглядывая десятку. Прослеживает ее глазами, обрисовывая контуры, обводит пальцами тени.
- Знаешь, какую фразу Рукия подарила Ренджи? На своем теле.
Тоширо качает головой.
- «Faciam ut mei memineris», - цитирует Гриммджо. – Это латынь. «Сделаю так, чтобы ты обо мне помнил». Понимаешь? Я ничего не буду делать с цифрами. – Он морщится. – Просто потому, что они часть моей жизни. С тобой или без тебя через несколько лет я не буду стирать свое прошлое. Чтобы помнить. Вообще, не люблю подобные разговоры. Они сентиментальны до тошноты, как в твоих «Сумерках».
- Ты знаешь, о чем говорили в «Сумерках»? – На губах Тоширо расцветает улыбка. – Ты их читал, - говорит он. – О боже, ты. Их. Читал. – Он смеется, и Гриммджо спихивает его с себя. Тоширо стягивает его с кресла следом за собой и продолжает говорить с улыбкой:
- Это не «Сумерки». По их сценарию ты обязательно должен был добавить, что любишь меня и будешь любить всегда, и даже смерть нас не разлучит, но это любовь такая неправильная, она невозможна, и…
Гриммджо обнимает его неожиданно, и Тоширо замолкает.
- Наверное, я люблю тебя, - говорит Гриммджо, и морщится, поднимаясь с ковра одним быстрым, немного резким движением. – Черт. Я стукнулся головой о ножку этого проклятого стола.
Тоширо садится, смотрит на стопку журналов. Переваривает только что услышанное.
- Я есть, - говорит Гриммджо.
- Подожди, - Тоширо переводит на него удивленный взгляд, - что ты сейчас сказал?
- Что я иду есть, - доносится до Тоширо уже со стороны коридора.
- Джаггерджэк!
Тоширо вскакивает на ноги, вылетая в коридор:
- Гриммджо, - повторяет он уже спокойнее. – Я не про это.
- Ты же слышал.
- Ты ужасный Эдвард, - Тоширо проскальзывает на кухню перед Гриммджо. – И я не Бэлла. И книга ужасна. И сюжет в ней – отстой. И у вампиров клыков нет – как так вообще можно? И вообще… Ятебятоже. – говорит он, сливая концовку в одно слово, открывая холодильник. – А еще - у нас закончилось молоко.

Куросаки Карин.

Куросаки Карин.

Пять лет спустя.

Карин, как и любая девчонка, в детстве представляла, что замуж будет выходить в белом платье. Представляла, что гостей на свадьбе будет немного, соберутся только самые-самые близкие друзья, и фотография с мужем, сделанная в первые секунды их брака, будет стоять у них в гостиной в аккуратной рамке, и их счастливые и влюбленные улыбки у тех людей, которые фотографию увидят, будут вызывать восхищение и, временами, зависть. Куда же без нее? Ведь ее муж должен быть красивым и статным, богатым, а главное – он должен любить ее, и пусть это все штампы, но ведь как приятно… И она была ребенком, когда думала об этом, а дети часто думают штампами, даже не догадываясь, что это – штампы, ведь все про себя, и они, не зная мира, считают, что только у них мечты такие особенные, а все остальные даже не догадываются об их желаниях.
Потом Карин повзрослела, детские мечты забылись, а ее свадьба была одной из самых громких в стране.
Фотография стоит в гостиной, как она когда-то и хотела.
Ни она, ни ее муж не улыбаются на ней. Это можно было бы объяснить их растерянностью в тот момент, когда их только объявили супругами, и грянули аплодисменты, поздравления, и вспышки фотокамер посыпались, кажется, со всех сторон.
Вообщем, гости, которые приходят к ним домой, так и думают. Думают, что жених с невестой растерялись, удивились и свадьба – это такое дело… Что очень даже ничего у них фотография, нормальная.
А люди завидуют - Карин чувствует, но ей не до этого.

Пять лет назад.

Карин сидит в кафе, размешивая в небольшой чашке, полной остывшего кофе, сахар. В одной руке она мнет конверт с результатами анализов, другой придерживает ложку. Каждую вторую секунду вогнутая головка ложки из белого фарфора ударяется о стенку чашки. Каждую третью секунду сердце Карин тяжело бьется в груди.
Она ждет.

- Посмотрите на Карин. Просто картинка, а не девочка, - шепчут за спиной старухи, в чьих мудрых глазах сочувствие и понимание. – Ах, какое несчастье. Ребенком потеряла мать, отец с сестрой погибли, брат… С парнем живет. А ведь она вон какая! Уже выросла давно, замуж выходить пора, а тут какая свадьба, когда такое горе?
Но такая красавица, только посмотрите на нее. И ведь как сложно ей теперь будет! Говорят, они с сестрой ни дня друг без друга провести не могли. Даже из разных стран каждый день на связь старались выйти. Все это, конечно, только слухи, но Мацури-сан утверждала, что…
Карин закрывает глаза и представляет стену. Высокую, крепкую, выложенную из серых камней стену отчуждения, которая сможет оградить ее от людской жалости, беспощадно режущей ее душу, каждую секунду напоминающей, что Юзу и папы нет больше на самом деле. Нет. И они никогда не вернутся. И что толку от людей вокруг? Недышащим не нужны чужие слезы, их сон не смягчит шелковая обивка массивных лаковых гробов и их слух не побеспокоят притворные речи чужих.
А люди продолжают приходить. Они сочувственно кланяются, о чем-то тихо говорят с Ичиго и обращаются к Карин, но она лишь кивает головой машинально, не в состоянии уловить смысла их речей, полных скорби и чувства долга. Непонятно, перед кем. Непонятно, зачем.
Зачем лгать? Зачем выдавливать из себя сочувствие? Зачем притворяться, что они, они могут понять?
Карин глубоко дышит. Сердце в ее груди бьется так отчаянно, как будто ей снова четырнадцать, и она забила решающий мяч на матче, а старик, папа, кричит, что это его девочка, и она так рада, так рада была. Как сейчас несчастна.
- А какой у них был отец, какой отец! Такой мужчина… Он был немного странноват… Иногда. Но он был очень хорошим. Он был лучшим хирургом в нашей части города. Такой веселый, всегда помогал…
У Карин совершенно сухие глаза. Она не смогла заплакать, когда ей позвонили из полиции и сообщили о гибели отца и сестры; она не плакала, когда Ичиго в морге остервенело вколачивал кулак в стену (к слову, вмятина вышла приличная, у Ичиго всегда был отличный удар), глотая злые слезы; она не плачет и сейчас, когда похороны закончились, и немногочисленные родственники и многочисленные незнакомые ей знакомые отца и Юзу проводили их в последний путь.

Карин старается не выказывать удивления, когда напротив нее место занимает Гриммджо. Она вся подбирается, хмурится, а он смотрит на нее серьезно, говорит:
- Показывай.
И она протягивает ему результаты обследований.
Гриммджо просматривает их быстро, трет переносицу, прося официанта принести ему виски со льдом, бутылку и лед отдельно, отвечает на немой укор в глазах Карин фразой: «Заслужил».
- Ты не волнуйся, я сделаю аборт, - говорит она. – Я звонила, чтобы это сказать. Не хотелось по телефону, да и не тебя я ожидала здесь увидеть…
- Тоширо в командировке. Уже вторую неделю. Я прослушал автоответчик в тот день, поэтому, - Гриммджо наливает себе полный стакан. В толстом стекле замирает равнодушный свет ламп – я здесь.

В ее квартире темно, а окна не пропускают звуки с улицы. Она сидит одна, с фотографиями, разбросанными по полу. Перебирает воспоминания. Кажется, от этого еще больнее.
Почему? Почему так? Мама, папа, Юзу – ушли. Ушли туда, откуда не возвращаются, но куда со временем отправятся все, кто остался по эту сторону дороги, или ворот, или что там еще…
Но, почему? За что?
Карин плачет беззвучно. Ей стыдно за слезы: она – боец. Она не привыкла реагировать так по-женски. Она, кажется, даже на маминых похоронах не плакала: такая маленькая была, не понимала, что происходит. И сейчас мало понимает. Она просто сидит на полу, прижимает колени к груди и плачет, отворачиваясь от фотографий и от прошлого, которое ранит ее душу, оставляя глубокие порезы.

- Не смей делать аборт, - говорит Гриммджо, когда лед в глубокой резной пиале становится водой. – Не смей убивать его ребенка.
В кафе полно народу. Шумные подростки за соседним столиком перекрикивают друг друга, офисные рабочие напротив по горизонтали отмечают конец рабочей недели, какие-то мамаши пытаются накормить капризных детей новым европейским блюдом. Блюдо-то старое в Европе, даже не блюдо, а так, обычная еда, но ведь так модно в этом сезоне кидаться на все европейское.
- Я не хочу воспитывать его одна. Я просто не смогу воспитать его одна, - говорит Карин. - Ребенок – это тебе не собачку завести или лысую твою кошку. Лысую, да? Тоширо рассказывал, я помню. Ребенок же - это не только воспитание, еда, сон, одежда, лекарства, а потом еще и образование, это… Это же ребенок! У него должны быть родители. У него должна быть нормальная семья. - В голосе Карин проскальзывает отчаяние. Она успокаивается секунд сорок, продолжает спокойнее. – Я не знаю твоего прошлого, не знаю, как прошло твое детство, и что чувствовал ты, когда был маленьким мальчиком, но я знаю, что мне ужасно не хватало мамы. И я… Я завидовала друзьям, потому что у них были и мама и папа. Сегодня у меня нет родителей и сегодня мне стыдно за ту детскую зависть. Я сейчас понимаю: судьба, обстоятельства. Но. Но я не хочу, чтобы моему ребенку было грустно от того, что у него неполноценная семья.
Я хочу нормальную семью.
Моя семья меня поддержит, какое бы решение я не приняла. От меня никто не отвернется. Некому отворачиваться. У меня не осталось никого кроме Ичиго. А он… Он сам такой же.
Я… Гриммджо, я не хочу.

- Я не хочу, - Карин отворачивается от Тоширо, - чтобы ты видел меня такой.
Она отходит в сторону от дверного проема, и Тоширо проходит в квартиру, принося с собой звук: сминающиеся в его руках бумажные пакеты, полные разной еды, шуршат; он еще не выключил плеер, и музыка в его наушниках играет громко; а на лестничной площадке кто-то вышел покурить, разговаривая по телефону; и Карин приходится включить свет в квартире; возвращая жизнь в светлеющие стены.
У нее глаза немного опухшие, и щеки красные, но Тоширо этого не замечает. Он мечется по кухне, разбирает пакеты, сует что-то в микроволновку, включает электронный чайник, достает посуду и не говорит ни слова.

- Просто не смей убивать его ребенка. Тебе нужна семья? Ты ее получишь.
От голоса Гриммджо у Карин внутри что-то ломается. Рушатся барьеры, замки, стереотипы. Рушится самоконтроль и утекает вместе со слезами спокойствие.
«Всё беременность, - думает Карин, - я бы не заплакала. Я бы не…»
Не разрушила жизнь Тоширо жизнью его ребенка.
- Как? – Спрашивает Карин, опуская голову.
Больше никаких слез. Она берет себя в руки, он допивает пятый стакан.
Карин сильная, умная. Гриммджо она даже нравится. В ней есть честность. И самоотверженность.
Гриммджо понимает, что в ней, в ней есть будущее Тоширо. Его правильное и светлое будущее, в котором не будет места им. Ему.
Он ведь понимает. Он так пьян и ему, наверное, больно. Да, больно, потому что внутри все сжимается, но он тянется к ней, берет в свои руки ее ладонь, подносит ее к губам:
- Он женится на тебе. Вернется и женится. И все будет нормально. Что делать дальше – решите сами. Пекин, Токио – не мое дело, где вы останетесь. Ты только дождись его, окей?
Карин говорит ему, что ей надо в дамскую комнату. Ее тошнит, и она чувствует себя воровкой. Она долго смотрит в зеркало, держа руки под краном. Вода все льется, а Карин хочет только время назад вернуть. Ей хочется, чтобы снова был Новый год, и Тоширо что-то счастливо шептал Гриммджо на ухо на кухне, а папа сидел за столом у Ичиго, и Юзу улыбалась, и…
Если бы Карин сегодня предложили что-то изменить в ее жизни, что-то одно, то она бы никогда не открыла дверь в тот день, когда хоронили старика и Юзу. Может быть, она бы не звонила Тоширо, а просто пошла бы и сделала аборт, а может…

Они не пьют. Тоширо не любитель, Карин потом все равно тошнит, и эффекта от выпитого никакого.
Они сидят и разговаривают. На кухне, в гостиной, в спальне. И в душе. И потом снова на кухне. И им есть, о чем поговорить: о школе, об университете, о работе.
Утром Тоширо честно признается, что чувствует себя предателем. Он так спешит к Гриммджо, и ему не стыдно смотреть в лицо Карин, они ведь действительно хорошие друзья. Ей нужно было то, что он мог дать. В книгах, фильмах и сериалах друзья часто помогают друг другу. Даже так.
- Будто я тебя использовала, - говорит Карин.
- Брось, - Тоширо уже обувается, - это было здорово. И, если бы я был одинок, я бы замутил с тобой, честное слово. – Он зашнуровывает кеды, выпрямляется во весь рост, добавляет уже серьезнее, - все наладится. Все будет хорошо, верь мне.
Он целует ее в лоб и не хлопает дверью.
Она даже верит ему. Пока не видит две полоски на тесте.

Гриммджо оплачивает счет, берет такси, не дожидаясь Карин из дамской комнаты.
Он пьян и нет. Он смотрит на свои руки, в свои ладони, которыми удерживал руку Карин, и ему очень хочется позвонить Тоширо, но он не станет этого делать.
Тоширо еще ребенок, он не поймет, что так, да, так будет лучше. Подумаешь, сейчас Гриммджо больно. А может, они друг другу врали. Может, ничего и не было между ними, и они сами все придумали от безделья, а Тоширо совсем ребенок, захотел новых ощущений. Получил их. Но не вечно же это будет продолжаться. Пора взрослеть. Пора становиться идеальным приемником своего отца.
Пора…
Гриммджо не знает, чего пора. Не знает, какого черта.
Какого черта Тоширо с ней спал?
Он закрывает глаза и стукается лбом о стекло. Водитель сочувствующе смотрит в зеркало заднего вида. Как будто он может понять, что чувствует Гриммджо. Как будто кто-то вообще может понять, что он чувствует!
Кто-то может.
И ведь Карин неплохая девчонка.
Гриммджо думает, что, когда Тоширо привыкнет, им будет хорошо вместе. Он будет любящим отцом и заботливым мужем. Он с виду такой взбалмошный, но у него большое сердце. В нем хватит места для семьи. Когда там не станет Гриммджо, оно все будет принадлежать семье.
Гриммджо был достаточно вежлив с Карин, и его это удивляет, а потом он думает, что она носит ребенка его Тоширо, и ему горько. Потому что Тоширо все еще «его». И он принял решение. Он взрослее. У него опыта больше. Он бы никогда не позволил убить. После гибели Улькиорры и Нелл он сторонится этого слова. Он бы никогда не признался, никому, но его пугает смерть. И он не позволит детям, а ведь Карин и Тоширо дети, убивать.
Гриммджо расплачивается за такси, и у него дрожат руки. Он думает, это от спиртного.
Но у него просто дрожат руки.
Он поднимается домой не на лифте. Долго, по лестнице. Считает ступени, сбивается со счета и начинает заново. Специально. Чтобы голову проветрить. Он смотрит вокруг, когда ему надоедает считать, и думает, что вот тут они с Тоширо целовались, тут, парой ступеней ниже, он держал Тоширо за руку, а там, парой выше, они смеялись, когда вспоминали новогодний корпоратив, когда их увидел Гин. И это было так хорошо. Так больно. Это было.
Гриммджо так и не попал на обед к родителям Тоширо. Он все отлынивал. Ему казалось, это будет совсем официально. Словно он на Тоширо жениться собрался и идет знакомиться с его родителями.
Тоширо вернется через два дня. Карин пойдет с ним на обед. И на ужин. И даже на завтрак. Карин будет сопровождать его и дальше, по жизни.
Они – такие дети. Куда им своего ребенка?
Гриммджо думает, что лет десять назад ему было бы безразлично, что случится с Карин. И с ребенком Тоширо. Он бы никогда не отдал свое чужому. Карин была чужой, а Тоширо – своим. Но он сам давно вырос. Как раз после той аварии. Бывает, живешь и двадцать и тридцать лет, порой – десять, а все не взрослеешь. Потом что-то случается, и все меняется. Может, не все, но какие-то вещи становятся понятнее, и взгляд на жизнь меняется, и внутри все перестраивается. Вот и Гриммджо уже не двадцать лет, и даже не тридцать.
Он думает, что поступает правильно. Он надеется, что поступает правильно.
Дома Гриммджо выключает мобильник, ноутбук. Он вспоминает Карин. Думает, что она красивая. Снова думает, что она… Она достойна.
Лысое чудо трется об его ноги.
«В конце концов, я успел привыкнуть», - он отмечает это с равнодушием, злость все тлеет внутри него, и сердце словно покрывается обжигающим инеем.
На руках Гриммджо чернеют числа. Он смотрит на них с отчаянием, прежде чем одергивает рукава домашней спортивки, скрывая татуировки.
«Что ты, мать твою, сделал, Хитсугайя?», - думает он.

Зря Карин надеется, что она больше не будет плакать. Она плачет, пока едет домой из кафе. Наклоняет голову низко, прячет нос в широком воротнике темного пальто. В такси пахнет рыбой, ее тошнит, а она плачет. Плачет дома, где ее никто не видит, плачет, когда через три дня они встречаются с Тоширо, и она ничего не может ему объяснить, а он и не нуждается в объяснениях. Ему больно – Карин видит, как он кусает губы, как глаза закрывает и просит ее успокоиться, потому что… Потому что его только что бросили, потому что он станет отцом скоро, а его бросили, а он любил, и он сам виноват.
Карин плачет, потому что по-разному бывает, но так – так они оба не хотели. Она плачет в туалете после ужина у родителей Тоширо и плачет дома, когда Ичиго отказывается комментировать происходящее. Он молчит так долго, а потом говорит, что едет к Гриммджо, и вообще, извини, сестренка, это не мое дело, но зря ты так. Вы оба.
А кто – вы? Она и Тоширо? Она и Гриммджо?
Слезы кончаются после свадьбы.

Пять лет спустя.

В Нью-Йорке часто идет дождь, здесь летом можно встретить девушку в шортах и валенках, а зимой в метро ввалиться какой-нибудь парень в пиджаке и шлепках. Здесь полно людей: безродных американцев, русских, китайцев, евреев, и всяких негров, которые обижаются на негров, и, говоря о них, надо употреблять «афро-американцы». Карин не видит особой разницы и никак не называет их.
Она достаточно вежлива с людьми вокруг, не подумайте. К ней тянутся студенты в университете, ее уважают коллеги Тоширо и соседки часто заходят поболтать после работы. Они пьют дорогой кофе, обсуждают своих мужей, разумеется, проходясь лишь по поверхности, глубоко не ныряя, потому что никто не осмелиться жаловаться всерьез, тем самым признав свою неидеальность.
Женщинам вокруг нее нравится быть идеальными – это Карин усекла сразу же. Кто бы и что ни говорил о них, но в их домах стерильная чистота поддерживается не их руками; они не готовят сами, их туфли стоят тысячи долларов, а их дети рождаются, чтобы поступить в Гарвард, но Тоширо зарабатывает хорошо, и даже очень, и Карин преподает в университете и ее учебники тоже приносят деньги, поэтому ей несложно соответствовать обществу, в которое она попала. Со временем, она заметила, она стала получать от этого удовольствие, и ее туфли тоже стали стоить тысячи долларов, а Майк, возможно, будет учиться в Гарварде, когда вырастет, ведь он такой умный мальчик. Майк – это сын Карин и Тоширо. Первый сын. Первый ребенок.
У Майка светлые волосы Рангику и глаза Тоширо. Он загорелый, озорной и сообразительный. У него полно друзей, а сам он обожает Тоширо, и когда у Тоширо выдается свободная минутка, он с удовольствием отдает ее Майку. Майк любит числа на руках Тоширо, говорит, что когда вырастет, хочет сделать себе такие же, на что Тоширо молчит и не знает, как ответить. А может, не хочет отвечать.
Он не смог убрать Гриммджо из своей жизни совсем, хотя татуировки давно научились сводить безболезненно и быстро. Но ведь только Тоширо, Гриммджо и Ренджи знают, что бы могли значить эти числа, а Карин ведь умная, она не спрашивает о том времени, где был Гриммджо. И никто не спрашивает.
«С тобой или без тебя – они часть моей жизни. Я не стану стирать свое прошлое», - говорил когда-то Гриммджо. Тоширо понимает его с годами. Он тоже не стирает их прошлое, уместившееся на руках. Он помнит.
Майк называет Карин «мамочкой», он целует ее в щеку перед тем, как уходит: неважно – куда. Гулять, в гости, в кино или в школу. Он просто всегда ее целует, и у Карин в груди тяжелеет и теплеет одновременно, когда он так делает. Сури очень похожа на маленького Майка, только волосы у нее совсем светлые, будто выгоревшие, как у Тоширо, и глаза карие, совсем черные, но она так же морщится, как и Майк, когда недовольна, много говорит и обожает лысую египетскую кошку, которую Тоширо ей подарил на Рождество. Она еще такая маленькая, и сложно понять, какой она вырастет, но Карин чувствует, что сможет гордиться своими детьми, как гордится сегодня Тоширо.
Тоширо сильный. Он редко говорит о том, что они оставили пять лет назад, перебравшись в Штаты, почти не говорит, а так: интересуется делами Ичиго, спрашивает, как там Ренджи и совсем не спрашивает, что с Гриммджо. Карин сама говорит о нем, если что-то узнает от Ичиго. Но и Ичиго мало чего знает. Знает, что Гриммджо вернулся в Англию, знает, что «Хуэко-Мундо» расширяется, и Гриммджо возглавляет британский филиал компании, знает, что у него все нормально.
Ну, нормально. Не хорошо, не замечательно, а нормально.
И жизнь у всех продолжается.
Хорошо, плохо, нормально.
Тоширо научился улыбаться по-новому. Карин совсем не плачет. Майк недавно заныл, что хочет в Токио, хочет бабушку с дедушкой увидеть вживую, и ему надоело смотреть на их лица в плоский экран, и, возможно, на следующее Рождество, когда у Тоширо будет отпуск, они слетают в Токио на неделю, чтобы встретиться с друзьями, но все это только планы, а пока… Пока надо разбудить Сури, забрать Майка из детской школы и дождаться Тоширо дома, чтобы вечером попасть с детьми на премьеру новой нарисованной сказки о принцессах и рыцарях.
Иногда Карин жаль, что Юзу и старик не видят ее семьи. Не видят, какой матерью она стала, и не видят, какими красивыми растут ее дети. Иногда ей жаль, что она не может сказать Гриммджо: «Спасибо».

Если бы сейчас Карин предложили что-то изменить в ее жизни, что-то одно, то она бы точно ничего не стала менять.

Матсумото Рангику.

запись создана: 19.12.2010 в 16:44

@темы: Ренджи, Рукия, АУ, Гет, PG13, Хицугая, Каракура, Гриммджо, Слэш, Фанфики

---

Шахматы

[xelllga]

Название: Шахматы
Автор:  xelllga
Бета: Несколько хороших человек помогали с вычиткой… но я ее так до ума и не довела( Называть бет не буду… они просили этого не делать)
Фендом: Блич
Пейринг/персонажи: Укитаке, Кьераку, Бьякуя, Орихиме и др
Рейтинг: PG-15
Жанр: джен, гет
Дисклеймер: Не мое
Размещение: Только с разрешения автора
От автора: Фик написан давно. Время действия на начало фика – 138 серия (задумывался и писался он после нее). Конечно, сейчас Кубо увел повествование совершенно в другую сторону… но может людям наоборот любопытно будет почитать какие сюжетные мысли приходили на том этапе. А может я просто долго бетила… В любом случае я решила выложить потому что в ближайшие пару лет руки заняться этим фиком точно не дойдут…
Очень хочется узнать мнение читателей. Не стесняйтесь.

Шахматы

Глава 1

Сжимая тонкими пальцами небольшую чашку, капитан тринадцатого отряда старался не обращать внимания на скребущее ощущение в груди. Несмотря на лекарства, ему почти каждый день приходилось терпеть изматывающие приступы. Сейчас главное для него было просто ровно дышать, давя рвущийся кашель в зародыше.
Небольшой чайный цветок, распустившийся в горячей воде, на пару мгновений приковал к себе взгляд, и Укитаке в который раз подумал о том, как сильно устал. Может дело в том, что он стал немного суеверен: чай сегодня казался с еле заметной горчинкой. Может в том, что носить маски и контролировать год за годом каждое свое слово, тоже имеет свои последствия.
Офицеры, прибежавшие его навестить, все еще громко спорили перед домом о том, кто больше любит своего капитана… Все как всегда. Надо просто успокоиться, сосредоточиться на вдохах и выдохах. Внезапно дверь приоткрылась, и на пороге появился Кьераку.
- Привет.
- Привет, – несмотря на улыбку, скользнувшую по лицу, Укитаке ощутил беспокойство: неправильное время для такого гостя. Что-то произошло.
- А я решил проверить, как там поживает наш больной, – голос Шунсуя был наполнен привычной ленивой неспешностью, а из-за его плеча выглянули виновато-расстроенные лица подчиненных.
- Принесите чаю для гостя! – вина на лицах офицеров сменилась решимостью и энтузиазмом, синхронно закивав, они убежали в дом. Укитаке хотелось сократить число ненужных свидетелей. Конечно, вокруг них осталось множество ушей и глаз, но наблюдающие были на расстоянии, и не могли уследить за всеми мелочами. Обдумывая возможные причины столь раннего визита друга, Укитаке почувствовал, как беспокойство холодным узлом скрутило все изнутри.
- Ужасно, иногда ты бываешь таким же суровым, как и Нанао-чан, – голос был очень жалобным, так же как и лицо Шунсуя, но встретившись с ним глазами, Укитаке увидел, как они на миг стали предельно серьезны и сосредоточенны.
- Я удивляюсь, как она еще не выгнала тебя из отряда, – ничего не значащая фраза, маленькая пауза и попытка сосредоточится. Вглядываясь в чаинки, он чувствовал, как к нему постепенно возвращается мягкая, понимающая улыбка, придающая лицу доверчивость, и усилием воли расслабил пальцы, которыми судорожно сжимал свою чашку. Размышляя о происходящем, он даже не помнил, как взял ее. Плохо, ему нельзя ослаблять контроль, особенно теперь, когда их позиции так шатки.
Пару минут они сидели молча. Он понимал, что Шунсуй дает ему время взять себя в руки, прежде чем продолжать разговор, и был очень благодарен за это. Несколько вдохов и выдохов помогли ему придти в себя.
- Я хочу выпить со своим старым другом сегодня вечером.
- Сегодня? – ему показалось, что все происходит слишком быстро. – Завтра нам будет плохо…
- Не думай о том, что будет потом. Тем более ты обещал, что не будешь отказываться, – глядя на видимую расслабленность друга, Укитаке терялся в догадках, так же трудно ему дается контроль над собой, или только он чувствует такую усталость. Шум со стороны кухни нарастал, а значит скоро даже с таким относительным уединением можно распрощаться.
- Хорошо, сегодня. Приходи вечером. – Ему показалось, что он этими словами подписался под собственным приговором. Он думал, у него будет больше времени ко всему подготовиться: что заставило изменить сроки? Неужели Ичимару смог подать весточку? Видимо все именно так и было. Укитаке незаметно вздохнул: ему не хватало информации и хотелось простого искреннего разговора.
- А может, хочешь выпить капельку уже сейчас? – Шунсуй, придерживаясь все того же шутливого тона, завел разговор ни о чем. Все, что должно было быть сказано, уже прозвучало, теперь им оставалось лишь продолжать беспредметный диалог и спрятать правду как можно глубже. Фразы звучали неспешно, сохраняя уже заданный ранее ритм.
- Нет, мы же на службе.
- Мы всегда на службе…
- Да, тебе как обычно это не мешает.
- Ты такой суровый с утра.
- Тебе это только кажется.
- Спасибо за чай, он, конечно, не такой вкусный, как саке, но в приятной компании чего только не выпьешь.
- Пожалуйста, надеюсь, со временем он тебе понравится больше.
- Ладно, мне пора идти, еще надо успеть сделать кучу покупок. Нанао-чан конфисковала все мои запасы.
- Хорошо, но слишком не усердствуй.
- Береги себя.
- Ты тоже.
Глядя в спину удаляющегося друга, Укитаке мягко улыбался. Беспокойство никуда не делось, но теперь, когда шестеренки так быстро закрутились, у него появилось очень много срочных и неотложных дел.


Ему пришлось несколько часов наблюдать за тренировкой Рукии и Орихиме, прежде чем уставшие, покрытые пылью и небольшими ссадинами девушки подошли к нему. Он бывал здесь каждый день, потому такое поведение не должно было вызвать подозрение. Все, хотя бы внешне, сегодня должно быть как всегда. Он полагал, что небольшие различия будут списаны на стечение обстоятельств. В конце концов, у них нет другого варианта.
Глядя на Орихиме, день за днем улыбаясь ей, делая так, чтобы она ощущала его поддержку, он добился ее доверия. По крайней мере, он надеялся на это.
- Капитан, – Рукия, несмотря на усталость, выглядела очень довольной. Тренируя подругу, она разработала себе новую атаку и очень этим гордилась.
- Добрый день, – Орихиме смущенно смотрела на него.
- Добрый день, – Капитан подождал, пока девушки сядут на траву рядом с ним, и продолжил: - Я надеюсь, вы сегодня вечером зайдете ко мне на чашку чая. Было бы нечестно оставлять ваши успехи без внимания.
- Да, конечно мы придем! – Рукия довольным голосом ответила за двоих, и Орихиме, окончательно смутившись, просто кивнула.
Капитан уже несколько раз приглашал их на чай и рассчитывал, что все пройдет гладко.
- Спасибо, я буду вас ждать, – чуть вздохнув и окинув девушек самым добрым взглядом, имевшимся в его арсенале, капитан Укитаке улыбнулся: - Обязательно приходите.
- Ну что, продолжим? – Чуть передохнув, Рукия посмотрела на подругу и кивнула в сторону полигона. – Нам еще многое надо успеть. Извините капитан.
- Конечно, увидимся. – Он еще раз улыбнулся, наблюдая за тем, как, рассеянно кивнув, Орихиме поспешила за Рукией.
Оставшись один, он некоторое время оставался на траве, наблюдая за тренировкой, а потом не спеша отправился в сторону казарм.

Это заняло больше времени, чем он предполагал. Блуждая по лабиринту улиц, он сравнивал себя со слепым: вроде все вокруг как прежде, но ты не можешь избавиться от ощущения, что, быть может, следующий шаг станет ошибочным. Тяжело внезапно погрузиться в гущу событий, но вести себя так же, как и раньше, словно идешь в полной темноте по знакомой комнате – тело автоматически совершает необходимые движения, а разум сомневается, крича о неполной картине происходящего. Но, как бы то ни было, Укитаке понимал, что выбора у них нет. Чтобы провернуть комбинацию, надо отвлечь внимание в нужный момент, полностью скрыть малейший намек на истинные планы. Ничего нет необычного в том, что несколько капитанов перекинутся парой слов при встрече. Парой самых обыкновенных слов.
Капитан шестого отряда шел ему на встречу… Укитаке ощутил легкое желание усмехнуться. Все носили свои маски уже много лет, однако Бьякуя в этом искусстве превзошел многих. Всегда спокойное, отстраненное выражение лица он смог сохранить даже в такой ситуации, в которой - Укитаке был перед собой честен - он сам бы не выдержал. Мало кто знал, что удивление, иногда появляющееся на лице капитана шестого отряда, чаще всего было не случайным, а тщательно спланированным и производило заранее просчитанный эффект.
- Капитан Укитаке, – легкий кивок, и, кажется, Бьякуя, решив не уделять ему своего внимания, отправится дальше.
- Добрый день, – сердце отсчитывает в груди мерный ритм, он не может сейчас позволить себе волнение. – Ваша сестра делает успехи.
Еле заметное напряжение промелькнуло во внезапно сжатых пальцах, но капитан шестого отряда очень быстро вновь обрел над собой контроль. Темные глаза смотрели внимательно и чуть тревожно. Укитаке вспомнил сегодняшнее утро и задался вопросом, не казался ли он в начале беседы Шунсую вот таким же, понимающим, и все же надеявшемся на ошибку.
- Думаю, она сама вам обо всем расскажет. – Легкая улыбка в голосе, небрежным жестом поправить прядь волос. Вспомнив, как сегодня его назвали старым другом, он действительно ощутил груз прожитых лет.
- Всего доброго, – Бьякуя кивнул и продолжил свой путь.
Укитаке тоже пошел дальше, думая о том, как быстро этот мальчик из пешки превратился в одну из фигур, и о том, что не зря было приложено столько сил в попытке убрать его с доски.
Солнце стояло высоко, но он не чувствовал жара. Он свернул в сторону своих казарм, пытаясь прикинуть шансы на успешный исход дела. Когда они разрабатывали этот план, все казалось выверенным до миллиметра, но сейчас, он подумал, что это не такой уж большой плюс – это значит, что один неверный шаг может зачеркнуть все.

Глава 2

Солнце клонилось к горизонту, раскрасив небо палитрой ярких красок, Укитаке сидел во внутреннем дворике, и смотрел на небольшой, окружающий его сад. Длинные тени от деревьев, казалось, были приклеены к земле, но в то же время ни на миг не прекращали своего движения. Они словно вытекали из корней, постепенно заливая собой все большее пространство. Постепенно, но так неотвратимо…
Капитан выглядел расслабленным, почти спящим: только так он мог полностью контролировать нервозность от ожидания. Он раз за разом проигрывал про себя возможные сценарии, подбирал наилучший выход из трудных ситуаций, старался избавиться от любых сомнений в правильности того, что они должны были сделать. Сомнения – роскошь, которую они не могли себе позволить. Их жизнь, как шахматная доска, а это значит что для того, что бы выиграть, им придется чем-то жертвовать. Он любил шахматы и иногда вечерами играл с Бьякуей. Порой он думал, что в этой игре отражается их правда. Особенно в тот момент, когда все фигуры смешиваются на поле в общую массу, когда благодаря причудливым правилам черные и белые стоят рядом, ожидая той комбинации, когда они смогут нанести наиболее ощутимый урон. У каждого свои функции, своя сила и свои слабости.
Чуть слышно открылась дверь и слуга не громко, стараясь не нарушить спокойствия, которое, казалось, окружало капитана, пробормотал, что гостья прибыла.
- Хорошо. Чуть позже придет капитан Кьераку, пропустите его в мою комнату, после этого вы свободны. - Голос капитана был тих, мягкие интонации казалось делали его беззащитным.
- Слушаюсь! – слуга не был удивлен распоряжением, уже многие годы, в дни, когда капитан восьмого отряда навещал хозяина, его всегда отпускали домой.
Поднявшись, Укитаке потянулся, сбрасывая с себя неподвижность, и вошел в дом. Орихиме стояла у окна о чем-то задумавшись. Пробормотав слова приветствия, она неуверенно посмотрела на капитана.
- А…Рукия не смогла сегодня придти, она просила извинить ее. – Увидев на лице капитана мягкую добрую улыбку, Орихиме успокоилась и продолжила: - У нее сегодня семейные дела…
- Ничего, я рад, что не придется в одиночестве коротать этот вечер. Спасибо что пришла, Орихиме. – Укитаке добавил к своей улыбке немного грусти, смущения, и беззвучно закашлялся.
- Как ваше здоровье? – способности к лечению, позволяли Орихиме сопереживать любой боли, и капитан безжалостно воспользовался ее слабостью. Встревожившись за собеседника, она не заметила, как расслабились ее плечи. Капитану показалось, что это было на уровне инстинкта: от того, кому хочешь помочь, подсознательно не ждешь никакой угрозы.
- По-прежнему, но не переживай, может однажды твои целительские способности возрастут и ты сможешь мне помочь. – Укитаке чуть слышно вздохнул и с благодарностью посмотрел на гостью. Он не испытывал угрызений совести, идя на эту лож. Он видел, как вспыхнула в смотрящих на него глазах решимость, надежда на будущее, и теплота.
- Пойдем, я приготовлю нам чай. – Пригласив Орихиме, он прошел в комнату, где на небольшом столике стоял поднос со всем необходимым: чайник с горячей водой был полон, изящный красноватый сервиз гармонировал по цвету с лежащими вокруг циновками, а в небольшом ящичке, стоящем рядом со столом, находились разные сорта листьев. Орихиме успокоилась и теперь непринужденно болтала, описывая последние дни, а он, понимающе улыбался, кивал, и не спеша готовил напиток. Первый шаг был позади: было важно пробудить к себе доверие, в сложившейся ситуации это было и сложно и легко одновременно. Время, потраченное на приготовление чая, он использовал как некую передышку, секунду полета, перед тем как нырнуть в ледяную воду.
Происходящее дальше напоминало странную хореографию: они разговаривали, смеялись, иногда Орихиме, будто спохватившись, смущенно краснела, замолкала, тогда капитан вздрагивал, словно почувствовав легкое недомогание, и встревоженная гостья взволнованно вглядывалась в его лицо.
Барьер, поставленный вокруг дома, он распознал сразу же. Реацу Кьераку ощущалась немного необычно, будто имела некий металлический привкус. Почему именно такое впечатление создавалось, он не знал, и не думал об этом. Ему казалось более важным убедится, что разработка Урахары работает, ну а с ее временными эффектами они потом разберутся, тем более, что терпеть их предстоит не очень долго.
- Еще немного чая? – он вновь незаметно подлил в чашку гостьи несколько капель из маленького пузырька. Орихиме восторженно кивнула, и продолжила взахлеб рассказывать каламбур, который видела в какой-то коробке дома, и считала очень смешными. Укитаке наблюдал за тем, как постепенно меняется ее поведение, вспоминая необходимые инструкции: на первой стадии, препарат немного притуплял моторные реакции, успокаивал, пьянил.
- Да, спасибо – Орихиме аккуратно взяла протянутую чашку и сделала небольшой глоток.
- А Рукии тоже нравится смотреть… - капитан не договорил, нарочно сделав паузу. Он размышлял, основываясь на полученной с грунта информации, на какую тему перевести их разговор, что бы достигнуть желаемого эффекта.
- А… я не знаю, – Орихиме внезапно погрустнела и принялась рассматривать плетение циновки. – Она…
- Я слышал она живет в шкафу у Ичиго, – капитан продолжал, словно не замечая того, что коснулся болезненной темы.
- Она хорошая… - было видно что после быстрой смены настроения Орихиме тяжело выразить свои мысли: в глазах появились слезы, которые она попыталась скрыть.
- Тебе нравится Ичиго? – голос капитана был мягок и полон сочувствия. Он смотрел на судорожно сжатые кулачки, на непролитые пока слезы, застывшие в наивных глазах, и, чуть улыбнувшись, сжал хрупкую ладонь в своей руке.
- Все хорошо, – Он быстро притянул Орихиме к себе и обнял, успокаивающе гладя ее по голове. Сперва она попробовала отпрянуть, но потом, пару раз всхлипнув, доверчиво застыла.
- Все будет хорошо… - Его рука медленно скользила по мягким прядям и по чуть напряженной спине поддерживая, защищая. Он чувствовал, как она беззвучно плачет, делясь своим горем, и терпеливо ждал, пока она доверится ему полностью.
- Не надо держать все в себе, если тебе он нравится, не скрывай, покажи ему это – напряжение ушло, и он тихо шептал ей на ухо, чуть касаясь губами мочки.
- Но как… - растерянный шепот в ответ заставил его внутренне усмехнутся: с небольшим усилием он заставил себя сосредоточиться на происходящем.
- Просто поцелуй, когда уведешь его вновь – он вслушивался в ее растерянное молчание, баюкая мерными поглаживаниями по спине.
- Это легко – чуть развернув к себе лицо Орихиме он накрыл ее губы своими. Он ощущал как она вздрогнула всем телом, попыталась отстраниться, а потом постепенно все же расслабилась и подчинилась. Ее губы были на вкус как сладкий, чуть приторный чай. Возможно легкий наркотик, притупляющий чувство опасности и усыпляющий волю, был на вкус столь же сладок.
Укитаке вел себя очень осторожно. Только после того, как Орихиме замерла, видно пытаясь разобраться в происходящем, он стал медленно углублять поцелуй, делая его не таким невинным.
Минуты тянулись медленно, как смола из старой раны. Целовать раз за разом, постепенно отвоевывая все больше пространства, заставляя Орихиме забыть про все, боясь спугнуть лишним жестом, слишком сильной атакой. Ключ к ее силе – доверие, без него все окажется напрасным.
Он осторожно опустил ее на циновку, лаская кончиками пальцев изгиб руки. Укитаке казалось, что от приторных поцелуев у него у самого начинает кружится голова. Знакомое скребущее ощущение в груди будто испытывало его силу воли на прочность.
Он ощутил, как беззвучно скользнула в сторону перегородка, впуская Шунсуя. Металлический привкус осел на языке. Укитаке мог только предполагать, насколько неприятно Кьераку носить в своей реацу этот изменяющийся компонент, если его самого мутит уже от одного его привкуса. Орихиме казалось ничего не замечала: ее сила отличалась от их, и она не испытывала ни малейшего дискомфорта от изменившейся атмосферы.
Глаза Орихиме были закрыты, не отрываясь от ее губ, Укитаке посмотрел на Шунсуя, и после секундного колебания на миг закрыл глаза, соглашаясь с необходимостью переходить к следующему этапу.
Он сосредоточился на ее лице. Целовал губы, гладил тонкими пальцами изгиб шей, отвлекая, стараясь не дать ей вновь начать мыслить связно. Доверие. Как только появлялась возможность, он с надеждой всматривался в ее глаза, загораживая ей обзор, не давая видеть ничего кроме себя. Боковым зрением он замечал расстегнутую одежду, руки Шунсуя, кажущиеся слишком смуглыми на фоне белоснежной кожи. Чутко прислушиваясь, он ловил губами ее стоны, почти задыхаясь от приторного металлического привкуса, исследовал ее рот, в то время как она судорожно пыталась вдохнуть теплый воздух.
Успокоить лихорадочный блеск ее глаз нежным прикосновением, улыбкой, чуть слышно нашептывать сладкий бред… Казалось время не остановилось, оно просто застыло, а они двигались все дальше и дальше, будто шли по тонкому льду, тщательно вымеряя каждое движение. Он не позволял себе думать о том моменте, когда все происходящее останется позади: это могло ослабить внимание и привести к роковой ошибке. Ему казалось, что от их дыхания воздух в комнате стал почти обжигающим. Глядя на выгибающееся тело, целуя слезы в уголках глаз, Укетаке старался вообще не думать - горячее дыхание, стоны, невыносимый привкус на языке: казалось это тянется уже много часов подряд. Сосредоточившись на лице, он не смотрел на то что происходит рядом, может от того, что так доверял Шунсую, может от того, что просто не хотел знать.
Ее глаза распахнулись, расфокусированный взгляд, подернутый пеленой удовольствия казалось смотрел вглубь себя, сила словно давно ожидая этого безмолвного сигнала, хлынула наружу, затапливая все. Одновременно с этим рядом, и в тоже время, как кричали обманутые ощущения, где-то несказанно далеко раздался короткий стон Кьераку, освобожденного наконец от металлического яда в своих жилах. Ее сила быстро вернулась на место, даже не заметив небольшого дополнения, привнесенного извне. Глаза Орихиме закрылись, и она погрузилась в обессиленное забытье, с виду напоминавшее глубокий сон.
Укитаке сжал ладонь Кьераку и устало прикрыл глаза, пытаясь понять, можно ли то, что он чувствует, назвать облегчением. Говорить не хотелось, так же как и задаваться вопросом, что из происходящего сможет вспомнить Орихиме, когда очнется. По словам Урахары, впитав новый компонент, она не придет в себя в течение нескольких часов, а вот о том, сколько сохранится в ее памяти, исследователь точно сказать не мог.
Шунсуй вышел из комнаты, впустив к ним немного свежего воздуха, и вернулся, неся таз с теплой водой. Присев рядом с Орихиме, он стал методично обтирать ее тело мокрой губкой, уничтожая все следы. Укитаке чувствовал, что все еще не может найти в себе силы, чтобы начать помогать. Он ощущал себя на грани нервного истощения и старался перевести дух, понимая что завтра будет новый день, не мене опасный, чем сегодняшний. Наконец, сделав над собой усилие, желая что бы все скорей закончилось, он стал медленно собирать одежду Орихиме. Верхнюю он аккуратно сложил, вспоминая инструкции о том, как это обычно делала сама девушка, а белье отдал Шунсую. Отправившись в гостевую комнату, он расстелил в углу футон, сложил рядом одежду, а затем помог Кьераку уложить туда Орихиме.
Время было на исходе. Барьер, который Шунсуй поставил вокруг дома, в ближайшие часы должен был исчезнуть. Оставив Орихиме одну, Укитаке вернулся в комнату и начал в ней прибираться. Пока Шунсуй принимал душ, он вымыл чашки, обе, поскольку после всего произошедшего вспоминать, кто откуда пил, казалось ненужной тратой сил, затем добавил на их дно остатки заварки, открыл окно, впуская в комнату свежий воздух.
Умывшись, он взял вещи Шунсуя и направился в свою комнату. После того, как Кьераку зашел, они синхронным выбросом реацу поставили на спальне еще один барьер, и смогли наконец расслабленно вздохнуть.
Говорить все еще не хотелось Укитаке удивлялся этому противоречию, ведь еще утром он так желал иметь возможность искренне поговорить, и вот наконец они одни, а сил просто нет. Рассвет они встречали все в той же тишине, сидя друг на против друга, выпивая саке, стопку за стопкой. Пили не чувствуя вкуса, желая хоть на время все забыть.

Глава 3

Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Шунсуй спал рядом, закрыв тыльной стороной кисти глаза. Они легли на рассвете, уставшие от постоянного нервного напряжения, оттого, что так не решились, а может просто не смогли, разорвать окружавшую их тишину. Голова Укитаке раскалывалась - организм выступал против такого количества алкоголя. Тяжело вздохнув, он чуть приподнялся на локте и не громко позвал:
- Шунсуй… проснись.
- Уже пора? – Голос Кьераку был хриплый и ужасно недовольный.
- Да – Укитаке замолчал, взвешивая все за и против, но после небольшой паузы все же спросил: - Почему?..
Объяснять что имеется в виду не требовалось, они слишком хорошо знали друг друга. Иногда ему казалось, что в силу какой-то извращенной привычки, они уже разучились говорить открыто. Уже долгое время их общение состояло из намеков. Они научились вслушиваться в нюансы, ловить подтекст, понимать друг друга с полуслова. Возможно, это было и к лучшему, ведь моменты, когда им не надо было ничего не скрывать, бывали так редко.
- Это произойдет сегодня.
- Когда?
- Скорее всего при переходе.
- Хорошо что Рукия так импульсивна.
- Да. – Кьераку немного помолчал, а потом тихо спросил - Ты уже решил…
- Нет. – Укитаке почувствовал что головная боль возвращается с новой силой. Он не любил такие дни, ненавидел выбирать, кому жить, а кому нет.
- Бьякуя считает что скоро будет хороший момент для провокации.
- Думаю он вновь окажется прав.
- В этот раз у нас действительно могут быть шансы.
- Это было бы хорошо. Скоро мы с ним будем вновь играть по вечерам.
- Не понимаю я вашего пристрастия к шахматам.
- А я не понимаю, как ты можешь постоянно столько пить. – Укитаке расчесывал волосы то и дело морщась от головной боли.
- Привычка наверное. – Шунсуй даже не старался привести себя в порядок. Как часто бывало после их встреч, он совершенно не беспокоился о своем внешнем виде.
Укитаке прикинул сколько сейчас может быть времени, и почувствовал облегчение поняв что Орихиме скорее всего уже ушла. Не так давно он ломал себе голову, размышляя над тем, что такое «смягчающие обстоятельства», о том, чего можно, или чего нельзя оправдать, но теперь с непривычной для себя циничностью признавал что война, действительно не место для сантиментов.
Сняв с комнаты барьер, он отправился на кухню и распорядился накрыть завтрак. Не скрывая плохого самочувствия, он принял лекарство и, сохраняя слегка рассеянный внешний вид выслушал отчет слуги о том, что девушка, ночевавшая в гостевой комнате, отправилась тренироваться вместе с госпожой Кучики. Жизнь шла своим чередом.
Они завтракали на залитой солнцем террасе. Шунсуй то и дело отхлебывал из маленькой бутылочки, громко утверждал, что им обоим непременно надо подлечиться старым проверенным методом, а Укитаке с улыбкой отказывался от выпивки, и запивал прозрачный рис своим любимым чаем. Время откровений прошло, они вновь одели маски.

После завтрака Шунсуй отправился в библиотеку, чтобы спрятать там оставшиеся бутылки саке - он жаловался, что со временем, у Нанао-тян развился такой нюх на горячительные напитки, что припрятать что либо на территории отряда было невозможно. Кьераку заботился о своем лейтенанте, но в то же время держал между ними дистанцию, точнее делал так, чтобы дистанцию постоянно поддерживала сама Нанао. Укитаке в который раз задался вопросом: если бы он сам не пренебрег предостережениями, держал, хотя бы внешне, Кайена на расстоянии, не спасло ли бы это жизнь лейтенанта? Или его все равно попытались бы убрать, как представителя одного из великих кланов? У Кайена не было выдержки Бьякуи, его умения видеть и обходить расставленные ловушки.
Укитаке по опыту знал, что капитаны имели больше шансов избежать гибели, чем их подчиненные. Йоручи, хоть и ударилась в бега, но все же сохранила свою жизнь, и уже добилась того, что ее преследование почти сошло на нет. Урахара и Исшин даже не имея возможности вернуться в Общество душ, оставались не менее опасными – в мире живых они наоборот стали более свободными в своем выборе. Те, кто избежали ловушек и стали капитанами, слишком хорошо понимали разницу с подчиненными, даже не в силе, а в законах, и их возможных трактовках. После гибели Кайена у них появилось негласное правило: они давали понять, чтобы добиться их уважения, доверия, дружбы или любви, сначала надо встать с ними на одну ступень. Они устали смотреть, как гибли те, кто начинал идти по их стопам. Укитаке не знал в деталях, как обстоят дела в шестом отряде, как получается у Бьякуи, постоянно отталкивая Абарая, не терять с ним взаимопонимания. Конечно, Кучики был очень хорошим стратегом, но его бесшабашный лейтенант не казался способным на тонкую игру. Ренджи вроде не понимал, сколько сил стоит капитану постоянно отстаивать его право на жизнь, а может, в силу какого-то животного чутья, у него все-таки получалось видеть сквозь ледяную маску – как сильно его бы не оттолкнули, как бы прилюдно не предали, лейтенант шестого отряда казался только целеустремленнее. Может быть, и строгость Нанао, и простоватость Ренджи это уже тоже маски - пусть пока не совершенные, не доведенные до своего логического конца. Может быть, стремясь к своим целям они поняли гораздо больше, чем казалось со стороны? Укитаке смотрел на медленно плывущие облака… Не проходило и дня что бы он не вспоминал Кайена. Наблюдая за неспешным мерным движением, он с грустью думал о том, что у каждого из них есть по кому скорбеть.
Сейчас ему не надо было спешить. Укитаке знал, что ему необходимо очистить голову от всех лишних мыслей до того, как он снова придет на свой «наблюдательный пост» рядом с полигоном. Любая его ложь должна звучать убедительно. Конечно, он не готовил себя к расспросам, понимая, что даже если Орихиме и вспомнит достаточно, то уж вряд ли открыто заговорит об этом, по крайней мере, до тех пор, пока он сам будет вести себя так, словно ничего не было. Главное было не выдать себя перед ней лишним жестом или взглядом, беззвучно вздохнув, Укитаке улыбнулся и не спеша отправился в сторону полигона.
Девушки сражались в клубах пыли, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, и Укитаке мельком обрадовался, что его появление, кажется, не привлекло к себе внимание. Размышляя о том, каким длинным получился этот месяц, он опустился на траву.
Появление бабочки и объявление тревоги не заставило себя долго ждать. Как они и предполагали, Рукия, беспокоясь за друзей, не стала ждать Орихиме, а договорилась встретиться с ней уже на той стороне.
Оставшись с Орихиме вдвоем, он ощутил на себе ее неуверенный взгляд, в котором, казалось, застыло множество вопросов, и улыбнулся c прежней безмятежностью.
- Нам надо спешить. – Желание свести общение к минимуму он маскировал под обеспокоенностью за товарищей.
- Да.
Пока они почти бежали в сторону портала, Орихиме не отрывала взгляда от дороги, и он был рад тишине, рад тому, что пройдет много времени, прежде чем появится возможность того, что жизнь столкнет их снова.
У портала царило оживление - несколько рядовых из его отряда, предупрежденные адской бабочкой, были уже на месте. Он не прятал беспокойства, в подобной ситуации оно было логично, тем более что никто не сможет понять его истинные причины. Укитаке провел множество бессонных часов, пытаясь решить как быть: не послать с Орихиме охрану было бы слишком подозрительно, но шансы что сопровождающие ее останутся живы, были очень малы. Урахара, с присущей ему прагматичностью, предлагал заранее выбрать возможный эскорт из числа «наименее компетентных» лиц, но Укетаке так и не смог - уж слишком сильно подобное походило на вынесение смертного приговора. Одно дело было терять подчиненных в битве с противником, и совсем другое, посылать их как животных на бойню, зная, что у них не будет даже маленького шанса. Сегодня ночью, понимая, что времени на раздумье нет, он решил оставить все на волю случая. Решил, что пошлет первых рядовых, которые встретятся ему после объявления тревоги. Оптимально, по выработанному плану, надо было послать трех человек, но в последний момент, он все же решил, что небольшое отступление возможно и сократил это число до двух. Наверное, со стороны это могло показаться халатностью, но он рассудил, что ее можно списать на последствие пьянки.
Когда Орихиме побежала по туннелю, он, в нескольких словах обрисовав ситуацию, послал за ней двух рядовых, а сам уселся рядом с воротами ожидать возращение подчиненных: надеясь на чудо и пряча в груди горькую уверенность в том, что оно не произойдет.

Глава 4

Его разбудило солнце, через открытое окно светившее прямо в лицо. Укитаке вспомнил, как на кануне страдал бессонницей, воздух казался ему очень душным и заставлял вспоминать то, о чем хотелось забыть. Когда события вокруг ускорялись, он часто плохо спал. Оставшись в одиночестве, он не мог избавиться от мыслей, отрешиться.
Встав, он аккуратно сложил футон, умылся, надел домашнюю юкату и, следуя устоявшейся привычке, отправился на террасу выпить чашку чая. Накануне пол-Готея обсуждало между собой пропажу Орихиме и ее возможное предательство, Укитаке на все расспросы обеспокоено качал головой и отвечал, что еще рано делать выводы. Он уже знал «официальную версию» и теперь с интересом размышлял над тем, что последует дальше. Залпом допив остатки чая, Укитаке уже готовился отправиться на территорию отряда.
За последнее время на его столе скопилось очень много документов, и ему хотелось придти пораньше, чтобы разобрать их. Переодевшись, он направился к двери, которая при его приближении открылась. Увидев довольно улыбающегося Шунсуя, Укитаке на мгновение застыл. Дежавю.
Понимая, что означает подобный визит, он сделал над собой усилие и приветливо улыбнулся.
- Доброе утро. Выпьешь со мной чашку чаю?
- Доброе. А ничего крепче нет? – Кьераку выглядел так, будто все время пил не переставая. Скорее всего так оно и было: собирая информацию, Шунсуй никогда особо не заботился о себе.
- Нет. – Укитаке покачал головой и повел Кьераку на террасу, игнорируя страдальческий вздох друга.
Разливая чай, он размышлял. У него имелись определенные планы на этот день, но происходящее явно требовало внести свои коррективы.
- Угощайся. – Он задумчиво сжал свою чашку.
- Спасибо. – Кьераку, оглядев его с ног до головы, чуть нахмурился, и, отбросив напускную веселость, спросил:
- Ты сегодня какой-то бледный. Как ты себя чувствуешь? – Укитаке привык, что во всем, что касалось его здоровья, Шунсуй был предельно серьезен, но слова показались ему странными. Если бы он действительно плохо выглядел, в свете того, что было недавно, Кьераку не стал бы говорить об этом, а значит…
- Я надеялся, что ты не заметишь. – Виновато потупившись, он признал плохое самочувствие, и теперь просчитывал все варианты, которые могли исходить из этого факта.
- Вечно ты не заботишься о себе. – Кьераку был раздосадован.
- Ты что-то хотел… - Получив уже пищу для размышлений, он все же решил узнать, нет ли еще чего важного.
- Хотел, но раз тебе плохо, я найду кого-нибудь еще. – Обиженно фыркнув, Кьераку направился к выходу.
- А чай?
- Я передумал. Береги себя. – Перед уходом казалось, Шунсуй смягчился, он обнял Укитаке, а затем неодобрительно покачал головой, вздохнул и вышел.
- Ты тоже. – Оставшись один, Укетаке немного постоял, прислонившись к стене, потом устало вздохнул, потер виски, и пошел в свою комнату. Зайдя, он закашлялся, и, не сдержав еще одного вздоха, стал медленно переодеваться в домашнюю одежду. Раз он себя плохо чувствует, значит, никуда не пойдет. Послав бабочку в отряд, он сообщил о том, что его сегодня не будет, и обдумав еще раз все сказанное, а главное не сказанное, он сел писать.
Позвав слугу, он протянул список трав, которые велел срочно купить, и письмо для Кучики Бьякуи, которое он велел занести капитану либо в особняк, либо на территорию отряда. В письме он извинялся перед капитаном за свое самочувствие, за то что не сможет зайти к нему, как они планировали, и просил навестить его вечером для игры.

Конечно, провести день в уединении ему не удалось. Ближе к вечеру, офицеры, желая любимому капитану здоровья и скорейшего выздоровления, пришли его навестить. Они шумно спорили, перед тем как передать небольшой пузырек от Уноханы, содержавший новый лечебный состав, а потом принялись наперебой пересказывать случившиеся за день события. Внешне Укитаке не проявлял любопытства, слушая сбивчивый рассказ, но на самом деле не пропускал ни слова. Новостей было много:
Главнокомандующий объявил Орихиме предателем и приказал всем находящимся в Карккуте шинигами вернуться в отряды - Кучики Бьякуя и Зараки Кунпачи лично проследили за этим. Рукия, как утверждали офицеры, вернулась в отряд очень мрачной, и офицеры, решив, что капитан не будет против, отпустили ее на пару дней в фамильный особняк. Укитаке усмехнулся про себя этой новости: он знал, что такое «мрачная Рукия».
Офицеры мельком упомянули, что капитаны вдвоем сидели где-то в засаде, и Укитаке задумался о том, что могло произойти между ними. Конечно Зараки не интересовался ничем кроме драк, закулисная борьба за власть его никогда не интересовала, но с другой стороны, он не мог остаться равнодушным к предложению поучаствовать в войне. К сожалению, Укитаке не мог точно предположить, был ли у капитанов шанс на откровенный разговор или только на обмен завуалированными намеками, а без этого выводы были шаткими. Но он надеялся, что в любом случае это принесет свои плоды. Зараки, при всей своей прямоте, любые нюансы, касающиеся возможных поединков, просто чуял нутром, Укитаке был почти уверен в том, что капитан шестого отряда не упустил случай заручиться его поддержкой в грядущих событиях. Обычно капитаны шестого и одиннадцатого между собой практически не общались, но это не мешало им знать мнение друг друга практически по всем вопросам – Ячиру обладала острым умом, и ее постоянные визиты к Кучики за конфетами тайно способствовали взаимопониманию между отрядами.
От анализа новых данных его отвлек ор, устроенный как обычно офицерами, которые, выражая свою любовь и безграничную преданность, мечтали помочь хоть чем-нибудь и просили разрешить им немедленно пожертвовать за капитана жизнь. Делая вид, что у него случился небольшой приступ слабости, Укитаке добился относительной тишины, а потом направил бьющий фонтан энтузиазма в нужную сторону.
- На моем столе лежат документы, возьмите две левые стопки. Квартальный отчет уже скоро, вы вполне можете попробовать начать его самостоятельно, если что не получится, я потом вам подскажу. – Укитаке выпил немного лекарства и прикрыл глаза. Он хотел избавиться от подчиненных до прихода Кучики, а сделать это быстро можно было только поручив что-то важное.
- Да капитан, я все сделаю!
- Нет, это я все сделаю, не повторяй за мной!
- Сам не повторяй! – постепенно крики утихли, офицеры что есть духу мчались обратно в отряд, пытаясь опередить друг друга в выполнении ответственного задания.
Приказав слуге поставить маленький столик, Укитаке начал готовится к приходу гостя. Обдумав последние события, он пришел к выводу, что в данный момент возможно несколько развитий событий. Какие точно действия решит предпринять Бьякуя, он пока не знал, но предполагал, что сможет выяснить это чуть позже. Чаще всего именно он приходил ради партии в шахматы в особняк Кучики, что объяснялось очень просто – там было легче избежать утечки информации, и иногда даже можно найти несколько минут для откровенного разговора. В этот раз им придется быть более осторожными.

Кучики Бьякуя пришел ровно в назначенный срок. Укитаке иногда удивлялся подобной способности до секунды спланировать свою жизнь. Обменявшись приветствиями, Укитаке пригласил гостя в комнату и зажег небольшие светильники – хотя на улице было еще светло, уже ощущалось дыхание вечера. Бьякуя положил принесенный с собой сверток и развязал бечевку. Укитаке незаметно наблюдал за ним: движения Бьякуи всегда отличались четкостью, но в этот раз он вообще не позволял себе ни одного лишнего жеста. Внезапно лицо капитана немного ожило, Укитаке заметил чуть нахмуренные брови, мелькнувшую на миг в глазах тревогу, беспокойство и сильную усталость. Это было сделано намерено, маленькая правда, сказанная беззвучно, чтобы никто ничего не понял. Наблюдающие за ними находятся на расстоянии, заметить что-то столь мимолетное и неопределенное они не смогут. По этому капитаны иногда могли позволить себе поделиться друг с другом тем, что чувствовали.
Отметив про себя, что Бьякуя уже несколько суток не спал, Укитаке занялся чаем. Он невольно любовался гармонией движений Бьякуи, который развернул кусочек шелка, извлек небольшую шахматную доску, и начал в полной тишине расставлять фигуры.
- Цвет? – Укитаке смотрел в сторону, тщательно следя за тем, чтобы в голосе не скользнуло даже капли напряжения.
- Белый. – Бьякуя развернул доску, глядя на фигуры, и в то же время, будто не замечая их.
Белый цвет, цвет, который делает первый ход, атакует. Это было ответом на незаданный вслух вопрос о том, что именно они предпримут в ближайшее время. Их игра, как и почти все вокруг, была ложью, но для них двоих она была способом поговорить по душам.
Бьякуя пошел с пешки. Стандартный ход, настолько привычный, что его часто не замечают.
- Я слышал, Рукия вернулась из мира живых. – Тщательно взвешивая фразы, он прощупывал почву и выяснял детали. В конце концов, показалось бы странным, если бы он ничего не спросил про свою подопечную.
- Да. – Бьякуя как всегда не многословен.
- Наверное, ей сейчас нелегко. Орихиме была ее подругой. – Вот так, осторожно, балансировать на краю, не говоря ничего нового, проявить обычную заботливость.
- Ренджи за ней присмотрит. – Бьякуя сделал очередной ход.
Укитаке кивнул и сосредоточил свое внимание на доске, решив прекратить разговор. Он все понял. Бьякуя отпустил самых близких и дорогих ему людей. Обоих. Предположить, как развивались события, было не трудно. Личные ворота клана Кучики уже не раз сослужили им хорошую службу: именно через них в Готей просачивались адские бабочки, видоизмененные Урахарой. Их игра – алиби. Сейчас на них сосредоточено много внимания, и капитанам было важно увести наблюдающих подальше от особняка.
Они молча двигали фигуры, иногда делая по небольшому глотку уже остывшего чая. Бьякуя играл в шахматы очень необычно. Он будто хаотично ходил всеми фигурами подряд, не выстраивая схем и не придерживаясь логики, но потом наступал момент, когда один ход ставил все с ног на голову: и не оставалось сомнения, что все произошедшее – тщательно спланированная комбинация. Все фигуры противника одновременно оказывались в опасности, и спасти в подобной ситуации все становилось невозможным.
Укитаке часто задумывался о том, насколько мог Бьякуя предвидеть происходящее. Знал ли он о решающей роли, которую сыграет в жизни Рукии Ичиго, когда сохранил ему жизнь? Сила Рукии действительно пробудила собственные силы Курасаки, но она же, по сути, и являлась сдерживающим фактором. Одним ударом Бьякуя не только освободил сестру, но и позволил Ичиго сохранить собственную силу, позволил с той же непосредственностью, с которой позволил себе не заметить наблюдающего за ними Урахару.
Их окружала тишина, время от времени нарушаемая шорохами одежды и чуть слышным касанием тяжелых фигур о резную доску. Они говорили друг с другом на языке шахмат, вспоминая прошлое, думая о будущем.
Иногда, в такие моменты как этот, Бьякуя казался ему почти мальчиком, молодым и в тоже время уже лишившимся иллюзий. Жизнь изрядно потрепала его, закалив и сделав очень опасным. Оставаясь холодным и внешне безучастным, капитан шестого отряда всегда привлекал к себе внимание. И друзей и врагов.
Рокировка. Стандартная схема, в который раз напомнившая ему недавние события. Капитан пятого отряда действительно был мастером иллюзий, до сих пор весь Готей жил окутанный его главной ложью – уверенностью в том, что именно Айзен стоял за всем происходившим.

Глава 5

Несколько часов игры. Несколько часов молчания и раздумий. Они не спешили, иногда затягивая партию ничего не значащими ходами. Им нужно было время.
- Давай ненадолго прервемся. Я приму лекарство и приготовлю горячий чай. – Укитаке потянулся и немного поежился, как бы сетуя на излишний холод.
- Хорошо, – Бьякуя отвернулся от шахматной доски и встал. Пройдясь по комнате, он остановился перед висящей на стене картиной и принялся ее рассматривать. Укитаке сам нарисовал этот небольшой пейзаж и был более чем уверен, что капитан шестого отряда видит на самом деле не его. От черных прядей на лицо Бьякуи ложились причудливые тени, скрывая, как сильно побелели сжатые губы.
Укитаке знал, что точно просчитать ответную реакцию на их действия пока нельзя. Слишком зыбкая почва вокруг. Возможно, произошедшее вообще останется без внимания, а возможно, на этом вновь будут строиться интриги, целью которых будет гибель замешенных во всем лиц. Противник непременно поймет, кто стоит за всем происходящим, и они больше запутывали следы не для того, что бы отвести от себя подозрения, а чтобы все казалось логичным. Это был ход, яркий, опасный: именно такой, какой от них ожидают. Укитаке надеялся, что, сосредоточившись на ликвидации его последствий, их противник пропустит небольшие нестыковки, происходившие ранее. В конце концов, в ближайшее время будет множество событий, которые могут действительно привести к войне. Орихиме должна казаться такой как была – безобидной пешкой в чужих руках. Они все сделали, чтобы свести подозрения к минимуму. Вещество, спрятавшееся в ее силе, в ближайшее время изменится, и если она соприкоснется с Хогеку, то, как утверждал Урахара, его любимое детище заснет как минимум на сотню лет. Грядущие битвы, возможно подтолкнут Айзена к нужному эксперименту. Ради этого и многого другого, им пришлось бросить на весы свои жизни и жизни своих близких.
Укитаке понимал, как сейчас тяжело Бьякуе. Несмотря на то, что шансы на положительный исход достаточно велики, у него и самого внутри росло беспокойство: а вдруг на этот раз все пойдет не так? Слишком много раз они бросали вызов судьбе, и слишком часто у них получалось сохранить жизнь, вдруг в этот раз…
За все надо платить, но страшно думать, что за победу у них возьмут столь дорогую цену. Страшно думать, но не получается забыть. Может это из-за того, что внутри живет хрупкая надежда на то, что все как-то разрешится само собой, и Рукия с Ренджи останутся в Готее, что появится какой-то другой план, не столь рискованный. Они бы с радостью пошли вместо них. Но у каждого своя судьба, поэтому надо постараться выкинуть из головы глупые мысли. Лучше думать о том моменте, когда они смогут отправить им подмогу. Укитаке не сомневался, что при первой возможности Бьякуя отправится следом, а ему самому придется остаться и следить за ситуацией. Он размышлял о том, что Бьякуя уже наверное обговорил детали возможной вылазки с Зараки. По крайней мере у него недавно была возможность обеспечить себе надежный тыл чтобы в разгар битвы не получить удар в спину. Сомнения, как и тишина, окружали их слишком плотно.
Укитаке открыл бутылочку и налил немного лекарства в маленькую чашку. Странный, почти болотный запах распространился в воздухе. Капитан предпочитал не знать, из чего Унохана делает свои лекарства, и старался забыть все свои подозрения о том, что в этом наверняка как-то замешен ее шикай. Быстро проглотив оказавшуюся почти совершенно безвкусной мекстуру, он убрал бутылочку, чашку и зажег палочку благовоний. Глядя на уползающую вверх, петляющую струйку дыма, Укитаке беззвучно вздохнул. Он боялся вновь недооценить противника – слишком дорого им стоила прошлая ошибка. Вина за то, что они, просчитывая развитие событий, не рассматривали возможность столь жестких действий, до сих пор преследовала его.
Излишняя самоуверенность подвела: они были убеждены, что Ичимару узнает, если будет планироваться что-то серьезное. Возможно, Гин повел себя неосторожно, а может, что вероятней, все изначально задумывалось так, чтобы знали только двое: тот кто приказал, и тот кто выполнил. Как бы то ни было, капитан третьего отряда увидел уже остывшие тела. Гибель совета – чудовищный ход, отбросивший их на грань проигрыша.
Бьякуя плавно сел рядом с ним, и Укитаке неспешными движениями принялся готовить чай. Он не знал, что произошло когда-то между только что назначенными капитанами третьего и шестого отрядов, и из-за чего Гин внезапно стал на их сторону. Может, дело было в том, что Бьякуя обладал какой-то странной притягательностью для людей, пришедших из Руконгая. Он никогда не спрашивал и никогда не спросит об этом.
Наступило время ожиданий. Они все постоянно чего-то ждут. Подчас это бессмысленные и нелепые вещи, вроде откладывания начала войны, ожидания, пока Айзен разберется в новом оружие, создаст достойную армию. Наверное, это такая полоса в их жизнях, словно символ новой эпохи. После гибели совета у них больше нет средств бороться в открытую.
Укитаке кинул рассеянный взгляд на лежащую недалеко доску – в игре неумолимо приближался эндшпиль. Время, когда даже пешки становятся очень важны.
- Угощайся, – он достал небольшую коробочку с кусочками екана. Укитаке знал, что Бьякуя не любитель сладкого, но надеялся, что он все же не откажется от угощения.
- Спасибо. – Бьякуя взял чашку и наколол на палочку маленький темный кусочек.
Привычки, добродетели, пороки, все что было в мире живых, так или иначе оказывалось в Сейретее. Жажда власти развращает, как наркотик заставляет желать большего и по ту, и по эту сторону жизни. Пока Айзен не будет разгромлен, у них нет даже надежды на то, чтобы начать выбирать новый совет, а без него… Капитан первого отряда слишком сильный противник.
Они допивали чай все в той же тишине, что давно наполнила комнату. Легкие шорохи от движений тонули, будто в болоте, а фигуры на доске, словно уже ждали их следующего хода.

Глава 6

Укитаке беззвучно вздохнул. В шахматах, как и в жизни, главная задача защитить короля. Его фигура кажется слабой, ничего не решающей, однако это очень обманчивое впечатление. Для него самого король, как это не смешно звучало, являлся символом надежды. Надежды на продолжение борьбы и на победу. Паутина лжи, раскинутая над Готеем, оказалась весьма эффективной. Никто даже не задавался вопросом, зачем Айзену нужен ключ от королевского измерения? Хотя конечно «зачем» особого сомнения не вызывает. Официальная версия гласила, что Айзен зло, поэтому и убивает всех без разбору, стремясь стать самым-самым.
Смешно. Верить в такой недостоверный мотив. Айзен хочет занять трон и править сам? И капитан, столь тщательно продумавший свой уход, надеется на то, что как только он совершит еще одно убийство, все вдруг перед ним склонятся и принесут вассальную клятву? Как хоть кто-то может верить, что Айзен настолько безумен?
Король… такая обманчиво слабая фигура. Слабая, но ведь если благодаря какому-нибудь чуду он окажется здесь или пришлет свои распоряжения, то даже главнокомандующему придется подчиниться.
Раз в двадцать лет совет отправлял королю подробный отчет о происходившем и получал инструкции для дальнейших действий. Конечно, существовала какая-то экстренная связь, но, несмотря на то, что Бьякуя и Укитаке перебрали горы старых свитков, они так и не обнаружили, как именно это происходит. Это было прерогативой совета, и Укитаке предполагал, что, возможно, немаловажную роль играло именно число участников церемонии - 46. Сейчас им приходилось рассчитывать только на свои силы.
Тот, кто приказал убить совет, разве остановится, не устранив всякую опасность для своей власти? Поэтому, пока «военное положение» удобно мешает восстановлению старого распорядка, а потом, вспомнит ли хоть кто-то о том, что раньше все было по-другому? Ямамото и Айзен, договорившиеся поделить между собой власть над Уэко Мундо и Обществом душ, сделают все, чтобы не потерять занятых позиций.
Пат. В игре это конец, а в жизни лишь передышка… ожидание, когда на поле выйдут новые фигуры. Бьякуя заворожено смотрел на доску. Они уже давно играли друг с другом, поэтому подобный исход был не редкостью. Укитаке не вел счет своим победам и проигрышам, но знал, что уступал чаще именно он сам. Возможно, это из-за проклятой усталости, хотя скорее всего просто Бьякуя сильней его. В своем желании победить, в возможности предусмотреть чужой ход.
Бьякуя безупречен. Именно по этому столь тщательно продуманная комбинация по его устранению не дала своего результата. Конечно, где это видано что бы брат не спас сестру, тем более после того, как сам, забирая ее из мира живых, имел возможность убедиться в ее невиновности. Укитаке не раз задавался вопросом: смог ли бы он сам вот так, отрекаться, предавать, делать только то, что необходимо. И пусть это была единственная тактика, которая на тот момент давала хоть сколько-нибудь высокие шансы на то, что все останутся живы. Он бы наверно не выдержал.
Несмотря на выпитое ранее лекарство его внезапно скрутил приступ кашля. Что значат несколько алых пятнышек, окрасивших платок, который он вовремя успел прижать к губам? Может это напоминание о том, что он по-прежнему существует?
- Я помогу, – Бьякуя бесшумно поднялся и подошел к небольшому ящичку, из которого раньше Укитаке доставал лекарство.
- Спасибо, – стараясь лишний раз не двигаться и ожидая когда станет полегче, он почти не следил за тем, что происходит вокруг. В конце концов, они уже не раз оказывались в подобной ситуации.
Бьякуя внимательно изучал маленькие склянки с небольшими ярлычками, пока не нашел нужную. Все еще прижимая платок к губам, Укитаке свободной рукой чуть приспустил косаде. Сейчас ему было все равно, сколько народу за ними наблюдает.
Тонкие холеные пальцы коснулись его шеи, скользя и втирая прозрачную мазь. Мышцы плеч, все еще очень напряженные, отозвались сильной болью. Укитаке еле заметно поморщился, стараясь расслабиться. Он сосредоточился на вдохах и выдохах, ощущая за спиной тепло чужого тела. Даже с закрытыми глазами он знал, что Бьякуя сейчас сохраняет все тот же неприступный гордый вид, подтверждающий, что массаж плеч - просто проявление уважения по отношению к старшему, помощь больному. Внешне все выглядит так, как и должно выглядеть.
Никто не узнает, что им действительно это нравится. Первая боль прошла. И теперь он кожей ощущал легкую, незаметную дрожь чужих ладоней. Да, это облегчение, когда можно хоть не надолго забыть обо всем, сосредоточившись на чужом тепле. Пусть даже это всего лишь небольшая передышка.
- Что-то я опять расклеился, – Укитаке рад, что голос звучит именно так, как и должен: спокойно, с небольшой каплей вины и сожаления.
- Я присмотрю за вами, – голос Бьякуи кажется ледяным и не трепещем возражений, но прикосновения теперь больше похожи не на массаж, а на ласку.
- Хорошо, – Укитаке делает небольшой кивок в сторону стенного шкафа, в котором хранятся футоны, и чуть сожалея смотрит, как Бьякуя расстилает их на полу.
- Спасибо, - потушив лампы, Укитаке позволяет себе расслабленно опуститься на футон.
Силуэт Бьякуи отчетливо виден в свете луны.
- Спокойной ночи, – почему-то кажется, в темноте больше уместен шепот.
- Спокойной ночи.
Он начинает засыпать почти сразу, как всегда когда кто-то есть рядом. Укитаке кажется, что все получилось как нельзя лучше, ведь идти к себе в особняк Бьякуе пока нельзя. Он чувствует на себе его взгляд, и думает о том, что сегодня можно расслабиться, ведь Бьякуя непременно проследит за тем, чтобы его не терзали плохие сны.

@темы: Укитаке, Орихиме, Джен, Гет, Бьякуя, Фанфики

---

Переделка старого арта

[HerbstRegen]

Море, потому что там секас и плюс пейрингом реально можно напугаться

Старая картинка здесь

@темы: Укитаке, PG13, Бьякуя, Фанарт, Слэш

---

Блич 353 сравнения

[Наччан]

Вы помните 346ую серию?._. Они были близки к тому, чтобы повторить сей шедевр.Им это почти удалось. Гинджо, Ичиго и Цукишима урыдательны. Особенно Гинджо.*загружено на дайри, превью*

32 кадра+маленький бонус)

@темы: Коллажи

---

RUPTURE MY REPLICA

[S O N I C]

Yamamoto x Ichigo в картинках:









(с) Fran

@темы: Ичиго, Коллажи, Стеб, Юмор

---

Вопрос

[ioshaan]

Когда-то здесь был пост про конкурс, который проходит на ДА вот тут.
22 декабря приём работ на конкурс закрывается, в связи с чем вопрос: перенести эту дату, скажем, на первую неделю января, чтобы все успели доделать?

UPD
ИТАК:
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
!!!НОВАЯ ДАТА ОКОНЧАНИЯ ПРИЁМА РАБОТ!!!
15 ЯНВАРЯ 2012
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
ПС те, кто точно будут делать это, отпишитесь в комментах что ли)

запись создана: 15.12.2011 в 14:31

Вопрос: Итак?

1. да, и я уже начал рисовать		2	(0.67%)
2. да, меня только что вштырило, и я как раз успею		8	(2.67%)
3. не обязательно, я всё равно успею		1	(0.33%)
4. я проигнорирую это событие		25	(8.33%)
5. а я томат!		114	(38%)
6. да, и я уже начал рисовать		2	(0.67%)
7. да, меня только что вштырило, и я как раз успею		8	(2.67%)
8. не обязательно, я всё равно успею		1	(0.33%)
9. я проигнорирую это событие		25	(8.33%)
10. а я томат!		114	(38%)
Всего:		300

---

Bleach Concept Covers 2

[Lokken]

С Bleach Asylum:

Ссылки на архивы:
www.mediafire.com/?4u2joyg8f59akpu
Bleach Concept Cover 2:
[MF, 128 mps] www.mediafire.com/?rq9xveequb0d5aw
Better sound quality, Credits to Anime-Mp3:
[Upload, VBR] gotupload.com/dwssf82mkgor/%5Banime-mp3%5D_Buri...

Треклист:

1. Introduction - Barragan
2. Tonight, Even Though We Cannot See the Moon (Fade to Black theme) - Ichigo
3. Anima Rossa - Ulquiorra
4. Ranbu no Melody - Nnoitora, Tesla
5. Echoes - Grimmjow
6. Tane wo Maku - Shinji
7. Tabidatsu Kimi e - Hiyori, Lisa, Mashiro
8. Orange - Stark, Lillinet
9. Velonica - Halibel
10. Hitohira no Hanabira - Apache, Sun Sun, Mila Rose
11. ALONES - Szayel
12. Sakurabito - Aaroneiro
13. chAngE - Rukia
14. Save the ONE, Save the ALL - Ichigo

@темы: Ичиго, Рукия, Вайзарды, Заэль, Арранкары, Музыка, Гриммджо, Ссылки

---

[Алхимик Пьеро]

Только-только начал писать по фэндому, так что работы первые. ОСС-ные, разумеется, и со "стандартными" пейрингами я не дружу.
Надеюсь, оно терпимо.

Название: О лошадках и светлячках
Автор: Хитсугая Тоширо
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Ренджи/Хитсугая
Жанр: Романтика, юмор, флафф
Размер: Мини
Краткое содержание: Очень ООС-ный флафф о Тоширо, все-таки споенном Матсумото, его любви к лошадкам, и подвернувшемся под руку Ренджи.
Дисклэймер: Все права на персонажей принадлежат Кубо Тайте
Предупреждение: ООС
От автора: Хочется чего-то такого... теплого.. Лошадку)

Юркие назойливые светлячки, переливаясь золотисто-желтым светом, кружили возле капитана десятого отряда. Искрясь, звенели - легонько и неслышно, как капли дождя, медленно падающие с лепестков сакуры. Красивые, похожие на звезды, и так близко, что протянешь руку и... Все равно схватишь лишь холодный вечерний воздух.
Белесые брови сомкнулись над переносицей, и капитан недовольно вздохнул. Помотав головой и убедившись, что светлячки никуда не делись, опустился на дощатый пол, обняв колени руками и водрузив на них белобрысую голову.
Странное подозрение, что светлячки здесь не просто так, а с подачи Матсумото, никак не желало оставлять юного шинигами. А все началось с чего? С того, что его лейтенант, наряду с половиной десятого и девятого отрядов вновь устроила попойку. Кажется, они еще и Абарая прихватили. Вроде бы, все как всегда. Тоширо позлился, отругал женщину, махнул рукой и уже собирался вернуться к себе в кабинет, дописывать за лейтенанта отчеты, когда не в меру обнаглевшая Матсумото воспротивилась и... возмутилась таким поведением капитана. Начала что-то говорить о том, какой же он нелюдимый, какой нехороший пример подает своим подчиненным, отказываясь узнавать их ближе, как ранит нежное женское сердце, не желая составить ей, Матсумото, компанию. Еще и о неправильном воспитании заикнуться умудрилась. А потом... Потом произошло нечто очень странное. Капитан совершенно не помнил, что же именно случилось, только в голове то и дело вяло шевелились обрывки картинок, в которых... Его лейтенант, едва держась на ногах, с видом самоубийцы, собравшейся напоследок покорить небоскреб, набросилась на него, повалив на пол и усаживаясь сверху. А потом, когда он, капитан, черт возьми, попытался разразиться убийственной тирадой, в рот влилось нечто отвратительное и горькое прямо из бутылки, которую лейтенант неизвестно где до этого прятала. А после... Вроде бы, Матсумото, довольная своим подвигом, вновь вернулась к пьянке, а он, Хитсугая... А, точно! Он даже добрался до кабинета, но внутри не сиделось совершенно. Мало того, в голову полезли не свойственные ему мысли, захотелось на свежий воздух. Он распахнул седзе, собираясь отправиться на прогулку, но потерпел поражение, полетев на пол, едва переступив порог. Снова поднялся, и вдруг увидел светлячков. Где-то глубоко и далеко промелькнула туманная мысль, что их тут сроду не было, но капитан от нее тактично отвернулся. И, подумав немного, решил здесь и остаться. А что? Чудная ночь - ясное небо, пропитанный сырой прохладой воздух, безветрие, отдаленные смех и крики празднующих шинигами, и светлячки, снующие туда-сюда.
Потихоньку глаза капитана начали слипаться, танец золотистых точек стал смешиваться в расплывчатую картину, напоминая... Что же это напоминало-то? Уже закрыв глаза, Хитсугая снова нахмурился, отчаянно пытаясь вспомнить. Что же, что... Это казалось важным. Тогда, в тот момент, когда он впервые увидел это. Желтые огни, кружащиеся так быстро, что невозможно ничего разглядеть, кроме золотисто-янтарных полос. Музыка, там была громкая музыка. И смех... Детский смех.
-Точно! - бирюзовые глаза торжественно распахнулись, отразив танец светлячков.
Лошадки! Белые лошадки, носящиеся по кругу под музыку. И воздушные шарики, и лотки со сладостями, и много-много детей вокруг. Дети, которые сидят на спинах скакунов, хватаются за гривы, восторженно смеются. Он видел это в последний раз, когда снова помогал сестре Куросаки с футболом. После матча девочка все-таки затащила его в этот... как его... парк аттракционов. Хитсугая наотрез отказался подходить ко всем этим странным штуковинам, в конце концов, капитан он или не капитан?! Но вот лошадки... Когда девочка поймала его взгляд, то с усмешкой заявила, что это - для малышей, потащила его дальше, но... но... С тех пор он старался не вспоминать об увиденном; все же, что подумал бы его отряд, увидев своего капитана верхом на крутящейся деревянной лошади? И вот сейчас старательно упрятываемые воспоминания волной нахлынули на Хитсугаю. Причем с такой силой, что он ощутил почти физическое расстройство.
Но... А что, если взять и прямо сейчас наведаться в тот парк? Отчего-то мысль вовсе не показалась абсурдной. Более того, внезапно капитан ощутил себя последним дураком оттого, что упустил свой шанс в прошлый раз.
Тряхнув головой, решившись, молодой шинигами уверенно поднялся на ноги. И тут же с глухим вскриком распахнул глаза, изумленно уставившись на начавший горизонтально приближаться пол.
Рефлекторно зажмурился, вяло выставив вперед руки, но отчего-то все никак не ощущал удара. То ли пол в догонялки решил поиграть, то ли он того, как светлячки...
Терпеливо подождал еще немного. Не падает. Более того, как-то дышать стало тяжелей, и грудь что-то сжимает.
Убедившись окончательно, что пошевелиться безопасно, и он снова вернут в вертикальное положение, капитан приоткрыл один глаз. Задумчиво поглядел вниз, на чужие руки, крепко обхватившие его поперек груди. Повозившись, кое-как повернулся. Открыл и второй глаз, подняв удивленное лицо на столбом стоящего лейтенанта шестого отряда. А тот, в свою очередь, явно раздирался между своими дилеммами - Хитсугая сразу понял это, едва завидев знакомых светлячков в чуть раскосых глазах.
-Капи... Капитан... Хитсу... гая... - язык, однако, у него заплетался.
Ощутив необъяснимый порыв, да и вовсе не желая искать ему никакого объяснения, капитан сочувственно и понимающе погладил Абарая по плечу. Ну, до куда достал, там и погладил.
Красноволосый прищурился, насупился весь. Хитсугая ощутил, что его руки сжались сильнее. Дышать становилось и правда сложно. Да и что это за выражение такое у этого Абарая?
Капитан уже старательно вспоминал, как там надо было разговаривать с этим нахалом, когда внезапно его осенило. Напустив на лицо всю возможную серьезность, Хитсугая Тоширо торжественно воскликнул
-Встань, Абарай!
На лице лейтенанта отразилось растерянное удивление, на пару с маленькой горсточкой подозрения. Оглядев себя, будто опасаясь, а не делает ли тело чего-то не того, когда он тут так старательно стоит, Ренджи вновь посмотрел на капитана, как-то очень нерешительно пробормотав
-А я разве нет... Капи... тан?
Капитан же, воспользовавшись замешательством последнего, чудом вывернулся из его рук, и деловито придерживаясь за стеночку, поводил пальцем.
-Ты, Абарай, неправильно стоишь. Вот где ты видел лошадку, которая на двух конечностях передвигается, а? Это уже не лошадка, это... Это... - так и не решив, кто же это такой, капитан воодушевленно хлопнул в ладоши, - А ты, Абарай, будешь моей лошадкой! Так что встань, как тебе положено, и спину подставляй, кататься поедем.
Красноволосый шинигами, кажется, даже немного протрезвел. Совсем немного. На один кратенький миг. Посмотрел на капитана Хитсугаю так, как смотрит на капитана Маюри с укольчиком в руках, сглотнул нервно, подавившись... воздухом, поразглядывал свои руки, ноги, снова на капитана уставился.
А тот стоял себе весь такой... такой... С раскрасневшимся с подачи саке лицом, растрепанными волосами, и без того большущими глазищами, которые сейчас были широко-широко распахнуты, а зрачки расширены. На губах - улыбка. Искренняя, счастливая, какая-то... детская, что ли.
В груди приятно потеплело. Посопев еще немного, Ренджи пожал плечами и опустился на четвереньки. Потоптался, приноравливаясь, выжидающе поднял на Хитсугаю глаза.
-Ух ты, а капитан еще больше покраснел!
Тоширо, буркнув нечто неразборчивое, шагнул поближе к Абараю. Наклонился, погладив того по плечам. Где-то на задворках сознания ленивым эхом отозвалась мысль, что для вдрызг напившегося, красноволосый как-то уж слишком осмысленно смотреть начал, да и запинаться перестал...
-Хм...
Но и эта мысль, и все остальные вместе с ней поголовно улетучились, когда капитан, перекинув ногу, уселся на спину Ренджи. Странное ощущение. Горячее и сильное тело под ним напряглось, но так... правильно напряглось. Под ладонями, которыми юный капитан провел по плечам, перекатывались мышцы. Щеки вспыхнули. Но, несмотря на это, оставалось последнее желание, которому капитан никак не смог противостоять.
Потянувшись, кончиками пальцев коснулся на удивление мягких волос. Нащупал кончик шнурка, развязал узелок и потянул, восторженно замирая, когда густая грива заструилась по плечам и спине, спадая вниз, закрывая улыбающееся лицо лейтенанта.
Хитсугае отчаянно захотелось забыть и про лошадок, и про все остальное, лишь бы... Зарыться в манящие волосы, пропустить сквозь пальцы, накрутить пряди, наклониться и уткнуться в них лицом, вдохнуть запах...
Но у хозяина этих волос были явно иные намерения. Подавив смешок, Ренджи бросил через плечо тем же странно-непьяным голосом
-Держитесь крепче, капитан! - и, войдя в раж, всхрапнув, потопал себе вперед. На четвереньках. Ловко так, живенько, умело. Хитсугая даже призадумался, а не ползал ли Абарай вот так прежде? Скажем, по ночам, при лунном свете и мерцании светляков... Тьфу! И дались ему эти треклятые светлячки, ну право слово!
Чувствуя себя не очень уверенно, капитан крепко сжал коленями бока Абарая, мертвой хваткой вцепившись тому в плечи и подавшись вперед, прильнув грудью к широкой спине. А Ренджи, прилагая все силы, чтобы не рассмеяться в голос, с улыбкой совершенно счастливого идиота гордым скакуном вышагивал вперед. Капитан оказался совсем легоньким, и таким... таким... теплым. И как Ренджи сейчас был благодарен Матсумото, знал один только он. Потому что когда еще окажется возможным быть вот так близко к нему, когда еще не нужно будет бояться, что капитан услышит стук бешено бьющегося в груди лейтенанта сердца, когда еще острые коленки будут так трогательно обнимать его, а тонкие пальцы цепляться за одежду, плечи, волосы...
-А знаете, капитан, - заговорщически прошептал Ренджи, останавливаясь перед ведущей в сад лесенкой.
Ответом ему послужило нечто тихое и сонное, но предлагающее продолжать.
-Я сказку читал...
Со спины хмыкнули со знакомыми ехидными нотками.
-Нет, вы дослушайте! У сестры Ичиго, Юзу, книжка есть. И была в ней одна лошадка...
Почувствовав, что капитан начинает сползать, засыпая, Ренджи ловко извернулся, чуть сбрасывая юного шинигами, и прежде, чем тот успеет упасть, подхватывая его под колени и спину, и привлекая к себе, устраивая на руках.
А капитан даже не возмущался. Только вскрикнул от неожиданности, посмотрел большими-большими и сонными глазами, и прижался щекой к теплой груди, свернувшись в объятиях лейтенанта.
-Она никогда не была одинока; у нее были друзья, которые были ей очень дороги, и жизнь была ничего. Но главного у этой лошадки не было. А чего - она и сама не знала.
Пальцы Ренджи путались в белых волосах, поглаживая кожу под ними, обводили контуры лица, губ, ушка, шеи.
-И что это... Ренджи...? - пушистые ресницы дрогнули, позволив на краткий миг отразиться лунным лучам в голубой бирюзе.
-Вы, капитан, - тихо и серьезно, с мягкой улыбкой в уголках губ, - Однажды лошадка встретила того, в ком увидела недостающую частичку. Нет, самую важную частичку... И когда ее счастье доверчиво прижалось к ее спине, тогда...
-У нее выросли крылья?
-Нет, капитан. Тогда у них выросли крылья...
Улыбка, едва уловимое движение, и Тоширо, тихо-тихо шепнув
-Моя... лошадка... - засыпает в сильных руках, прижимающих его к груди.
А Ренджи, нежно поцеловав капитана в волосы, улыбается ему, своим мыслям и светлячкам, танцующим над серебристой травой.
-Это наши крылья, капитан...



Название: Наши крылья цвета неба
Автор: Хитсугая Тоширо
Рейтинг: PG
Пейринг: Хьёринмару/Хитсугая (легонько)
Жанр: Романтика, легкий ангст
Размер: Драббл
Краткое содержание: Два существа, одна душа. Образы, чувства, ассоциации.
Дисклэймер: Все права на персонажей принадлежат Кубо Тайте
Предупреждение: ООС, POV Тоширо

Он живет там, где и подобает жить дракону. В пещере? В поднебесье? Вовсе нет. В пустоте.
Маленькая хижина, сколоченная из бревен и досок, с покрытой соломой крышей. И когда идет дождь, он никогда не остается внутри.
"Если тебя и небо разделяет крыша, тогда ты промокнешь. А если вас ничего не разделяет, тогда вода лишь придаст твоим крыльям сил".
Я никогда не понимал, о чем он говорит.
В хижине не было окон, и он часто грустил из-за этого. Потому что не любил темноту. А когда я предлагал сделать их, отвечал, что без окон он не видит пустоты. Лишь знает. Но если каждое утро, открывая глаза, перед ним станет стелиться зябкая бесформенная дымка... По правде, я не помню, что же было дальше. Плохой друг? Но я и не друг ему вовсе. Я тот, кто просто должен быть рядом.
Хижина стояла посреди поля. Широкого, неизменно бесцветного, скрытого туманом: тяжелым, мокрым и холодным. Иногда мне начинало казаться, что к коже прикасаются холодные влажные ладони, пытаясь содрать ее каждым обманчиво-ласковым прикосновением. Где-то там, где туман оборачивался небом, неподвижными стражами возвышались деревья. Я никогда не видел их вблизи. Если честно, я даже не знаю, деревья ли это... Просто он так говорит.
А еще, я думаю, что он никогда не видел настоящего неба. То, на что он смотрит днями, это не небо. Это серая пустота, закрытая все тем же туманом. Она никогда не пропускает ни солнца, ни звезд. Наверное, не пропускает даже и свет.
Он никогда не отвечает, почему живет здесь. Никогда не объясняет, где это - здесь. Никогда ни о чем не спрашивает. Никогда не смотрит мне в глаза. Только я секунду за секундой, что тянутся с долготой вечной жизни, ощущаю в себе его взгляд. Там, глубоко, где бьется сердце.
Кто он для меня? А кто я для него?
Но я не должен об этом спрашивать. Потому что... Потому что так говорит он.


Холодно. Я постоянно ощущаю его. Холод. Легко, но настойчиво, он охватывает все, чего я касаюсь, все, на что смотрю. Даже когда случается что-то хорошее, я не испытываю того тепла, что испытывают другие. Что бы я ни делал, мое сердце всегда окольцовано ледяной цепочкой, которую я не могу разбить. Никогда не смогу. Потому что в противном случае все мое существо распадется такими же крохотными безымянными осколками.
Он и я - одно целое. Я знаю это, знал с самого начала.


Туман застилал глаза, побуждая к излишней осторожности. Каждый новый шаг отдавался звенящим испугом: я боялся, что почва вот-вот рассеется, и я начну падать в пустоту. Мне стыдно, так стыдно... Но я никогда не испытывал большего страха, чем в тот раз, потеряв нить реальности и очутившись в этом месте. Сколько я ни брел, ничего не менялось. Все тот же туман, все тоже серо-белое ничего вокруг, над головой, под ногами. И лишь потом, когда ноги перестали подчиняться, промерзнув до костей, отказываясь идти, руки что-то коснулось. Оно было холодным, но... Не таким, как все это место. Скорее, чужая рука отражала холод моей собственной души: печальный, задумчивый, испуганный, одинокий, потерянный. Я не мог разглядеть его, но почему-то испытал доверие, странное понимание, что он - не враг. И не друг. Нет, он нечто несоизмеримо большее чем все, что я знал прежде.
И он вел меня до тех пор, пока туман не развеялся настолько, чтобы на краткий миг позволить разглядеть шаткую хижину с распахнутой дверью, в которую он меня и провел.
Странно, внутри тумана не оказалось. И я не знаю, почему меня это так удивило тогда.
А потом... Потом я впервые испытал еще одно столь же сильное чувство, как и мой страх. Безумие. Я смотрел на него, и не понимал, что видят мои глаза.
Вековые льды, бескрайнее штормовое небо, беспощадную метель, прозрачные крылья, будто вытесанные из стекла, горящие огнем глаза, невозможные изгибы могучего тела... Это было то, что мой разум не мог понять, не мог вместить. Еще не мог.
А он лишь посмотрел понимающе, а потом... Я помню порыв ветра, словно бы прошедший сквозь душу, и в следующее мгновение, когда я вновь поднял глаза, передо мной стоял дракон. Смешно и нелепо, что я понимал это лишь теперь, когда его дух скрывала оболочка мужского тела.
Длинная грива бирюзового цвета, такого же, как и мои глаза. Спокойное и мудрое лицо, выражающее все, и вместе с тем абсолютно ничего. Мне казалось, что я видел крылья за его спиной, змеящийся хвост, поблескивающие когти на руках и ногах, огонь в глубинах глаз, но вместе с тем ничего этого не было. Быть может, в тот день я впервые научился видеть сердцем, а не разумом...
-Хьёрин...мару... - и я не знаю, откуда это имя взялось внутри меня.
Кивок, и его ладонь медленно коснулась моей щеки. И я замер, изумленно глядя на него.
Ладонь была теплой.
А в уголках его губ затаилась тихая, точно вечерний ветер, улыбка.


Прикрыв глаза, провожу пальцами по гладкой стали. Осторожно, ласково, самыми кончиками, ощущая в них привычное приятное покалывание. Позволяю себе легкую улыбку. Впрочем, я никогда не могу сдержать ее, когда ты рядом.
-Хьёринмару... - тихо, шепотом, одними губами, не словами, душой. И в тот же миг - сильные ладони мягко опускаются мне на плечи, скользнув вперед, заключая в кольцо бережных объятий.
Изо рта вырывается облачко пара, но мне тепло. Так тепло, что кажется, будто там, внутри, где сердце, расцвела целая лужайка подснежников.
-Хозяин...
Подаюсь назад, прижимаясь спиной, ближе, ближе, чтобы стать неразрывным с тобой, душа моя. По телу пробегает волна мурашек, дышать становится тяжелее, но меня охватывает ликующий восторг. Он душит, сводит с ума, возносит на ледяные небеса, кружит голову, не позволяет губам перестать улыбаться. И подснежники... Подснежники звенят капельками растаявшего снега, поднимая бутоны к сверкающему кристальной синевой небу, к солнцу, отраженному в могучих льдистых крыльях.
-Хьёринмару... - и есть только один выход: повторять твое имя до бесконечности, таять в нем, растворяться каждой частичкой.
Потому что мы одно, Хьёринмару. И потому что без тебя я ничто.


-Хьёринмару... Почему здесь так... - я замолкаю, не в силах отыскать слов.
А он не спрашивает, лишь смотрит все с той же легкой улыбкой. А затем протягивает ладонь и, когда я вкладываю в нее свою, выводит прочь из хижины. Смотрит на небо, долго и задумчиво, подается назад, и опускается на колени. И в миг, когда кольцо его объятий охватывает меня, а сердце замирает, чтобы после взорваться фейерверком цветных стеклышек, бесцветный туман окрашивается лазурью мерцающего неба.
-Потому что здесь не было вас... Хозяин.

@темы: Ренджи, Ангст, Флафф, PG13, Драбблы, Хицугая, Юмор, PG, Романс, Слэш, Фанфики