-Для тебя – капитан Абараи, малявка, - цыкает рыжий.
-Ага, будто я тебя так стану звать, разбежался. И кстати, если не заметил – я уже вряд ли потяну на малявку…
Ренджи, оседлав фонарный столб в парке, усмехается:
-Заметил, да. Но теоретически ты все ещё салага по сравнению со мной.
Ичиго наконец-то поднимает голову, хмурясь:
-А ты все такой же козел. Ой, особенно с этой бородкой…
Автоматически потянувшись к упомянутой бородке, Ренджи хмыкает:
-Вот знаешь, не скажи мне Рукия, я б точно не поверил.
-И что? Ты ей с первого раза и поверил? Старик, нельзя так расслабляться.
-Не, с пятого. – В трех кварталах от них появляется Пустой, но они не обращают внимания. В конце концов, на что дежурные шинигами? – Время определенно летит.
Ичиго задумчиво улыбается перемене в голосе Ренджи:
-Точно. И как, вымотали вас?
-Ха! Ну вот ещё! Посильней наших с Юми разве только одиннадцатые будут.
Ичиго чуть медлит:
-Юмичика у тебя лейтенантом?
-Да он в принципе ничего, толковый. Только краску смыть.
-В жизни бы не подумал, что вы сработаетесь.
-Пшел вон. – Ренджи отмахивается от растерянно кружащего вокруг столба голубя. – Вобще-то все, с кем бы я мог сработаться либо сами уже капитаны, либо пригрелись так, что из отрядов за уши не выдернешь…
Ичиго с хрустом вытягивает ноги:
-Ну ладно, а как дела у других?
-Ну…в десятом капитаном все ещё Хитсугайя.
-Все ещё мелкий?
-Не, он неплохо подрос за последние годы, такой же длинный теперь, как ты был, когда мы впервые встретились.
Ичиго криво усмехается, бормоча под нос:
-Представляю.
-Иккаку по-прежнему третий и по-прежнему пытается дорасти до Зараки.
-Пф. Точно маньяк. – немного подумав, Ичиго добавляет –Они оба.
-Рангику капитанша в третьем. И ребята на удивление хорошо под ней справляются.
А Рукии Кучики-старший наконец-то разрешил подать прошение на офицера.
-Ага, - Ичиго улыбается чуть теплее, - она приходила похвастаться. Лейтенант в тринадцатом, да? Никогда ее такой гордой не видел, – он качает головой задумчиво, -Даа…хорошо бы всех снова повидать.
-Угу, - Ренджи чуть меняет позу, свесив ноги со столба, - и кстати, сочувствую насчет Орихиме…
-От смерти не сбежать. Кому как не нам это знать, - пальцы Ичиго выбивают на коленке беззвучную мелодию, - но да, она была хорошим другом. Как она сейчас?
-Справляется помаленечку. Не знаю, что там стряслось с ее феями, но, думаю, через пару лет она вполне сможет поступить в академию.
-Хорошо. Присматривай за ней, ладно? Знаешь же какая она растяпа.
-Хм…я слышал что она остановилась у Шиба. Они о ней позаботятся.
Ичиго хмурится:
-Это хорошо… наверное…
-Мам! Дедушка опять разговаривает сам с собой!
-Зато дедушка не оглох и прекрасно все слышит! – кричит он в ответ.
-Ой, деда, прости.
-Пап, пойдем. Обед стынет.
-Ладно, ладно, – со стоном Ичиго поднимается, опираясь на тросточку.
Задумчиво смотрит на внучку, внимательно разглядывающую ничем не примечательный фонарный столб за окном.
-И что это ты там высмотрела на этот раз?
Девочка краснеет, прячась за мамину юбку:
-Ничего, дедушка.
Но Ичиго оборачивается к окну и Ренджи ухмыляется:
-Присматривай за ней. У нее хорошее чутье. Увидимся, Ичиго.
И в ответ он получает фирменную, ни капельки не изменившуюся за годы улыбку:
читать дальшеКира следует за Гином по запретным коридорам, туда, где они могут согреть друг друга – той согревающей магией, которая бесполезна, если использовать ее в одиночку. Кира счастлив, что может согреть любимого капитана и от его тепла согреться сам. Несколько часов спустя на его лице – все та же нервная улыбка, нет отчаяния, что было раньше, и им обоим немного лучше.
Гин в очередной раз убеждается в полезности своего лейтенанта. Награждая за спокойствие, он заставляет его сесть себе на колени, развязывает кимоно, гладит грудь, кусает шею, заставляет его плакать от удовольствия, боли и счастья. Кира лишь тихонько шепчет:
- Спасибо, тайчо, спасибо, что вы приходите ко мне, спасибо, что заботитесь обо мне...
Кира - самая милая вещица, которую ему доводилось ломать, думает Гин, потому что потом он всегда благодарит.
Но сразу после открывается дверь, и в комнату спокойно входит Айзен. Кира напрягается в руках капитана. Пока Айзен объясняет, что в конце концов он отыскал те потерянные документы, Кира не говорит ни слова, только слегка дрожит. Но когда капитан пятого отряда замолкает, он выдавливает:
- Айзен-тайчо?
- Да, Кира-кун?
- Хинамори… Хинамори верит, что вы мертвы… Вы действительно?.. Хинамори… она в отчаянии…
- Я знаю, – отвечает Айзен, улыбаясь. – Этого я и ожидал.
Кира продолжает бормотать что-то бессвязное, и Айзен добавляет:
- Ты расстроен тем фактом, что я жив? Кажется, я тебя огорчил?
- Совсем нет, тайчо, – уверяет Кира, на мгновение возвращаясь к своему статусу лейтенанта. И тут же осознает, где он находится, смущенно ахает – но даже не пытается встать, хотя весь красный от стыда, как следы от поцелуев Гина на шее.
- Твой лейтенант действительно очень милый, – говорит Айзен, по-прежнему улыбаясь.
- Мне нравится, как он изменился с тех пор, как я доверил его тебе. Вы вместе смотритесь потрясающе - как картинка.
- Спасибо, тайчо, - спокойно отвечает Гин, улыбаясь привычной улыбкой. Он очень хорошо помнит прежнего Киру, которого Айзен отдал ему еще подростком. Кира тогда горел энтузиазмом, несмотря на некоторую робость. Но он уже тогда был перфекционистом, уже хотел наказания, если не оправдывал ожиданий. Гину было очень интересно, отыскал ли Айзен в характере Киры то, что в нем было изначально, или же он сам создал эту его особенность, просто для того, чтобы Кира мог боготворить Гина и любить его всем сердцем.
- Ты не одолжишь мне своего мальчика? – спрашивает Айзен. - Мне было бы очень приятно получить немного тепла от такого милого создания…
Гин отлично понимает, чего хочет Айзен. Он колеблется лишь мгновение.
- Конечно, Айзен-тайчо. Если вам этого хочется, - он оборачивается к Кире. - Ты слышал?
Кира в глубоком шоке. Он и так был не очень стабилен, когда Гин явился, чтобы освободить его. Гин решил пойти против законов Общества Душ – Кира принял это, хотя и был потрясен. Сражение с Хитсугаей тоже оставило след в его душе, несмотря на последующее затишье. И то, что Айзен жив, должно было тоже поразить его, как и его истинная натура, открывшаяся Кире. Эй, не кажется ли Гину, что это немного чересчур? Но, тем не менее, Кира кивает.
- Ты понял? – долгая пауза, ответа нет, и Гин уточняет: - Ты подойдешь к капитану Айзену и обслужишь его так, как обслуживаешь меня.
О, Гин успел сотворить с ним множество грязных дел. Он ранил его часто и разнообразно, заставлял кричать от боли и благодарить за это. Он унижал его, вынуждая плакать от стыда. Он видел его, ползающего перед ним на коленях и умоляющего использовать его, как шлюху, но он никогда не предлагал его кому-то другому как игрушку.
Но Гин знает, что его лейтенант ни в чем ему не откажет. Он мягко сталкивает его с коленей, и Кира подходит к Айзену, двигаясь, как автомат.
Гин никогда не признается в этом, но он благодарен Кире за ужас и панику в глазах. Потому что это значит, что есть в мире что-то, принадлежащее исключительно ему, а не капитану Айзену. Он всем сердцем надеется, что Айзен, несмотря на все свои таланты и силу, не сможет этого изменить.
Айзен-тайчо может пленить любое сердце. Гин помнит время, когда он считал, что разница между добром и злом столь тонка, что не стоит внимания. Но однажды настал день, когда Айзен-тайчо показал, что он вовсе не добрый и скучный, каким кажется, и что бы Гин себе не думал, ему не удается нервировать капитана. Гин увидел это, и этот новый Гин, несмотря на все, что он думал, не мог не нервничать. В день назначения Гина лейтенантом Айзен показал ему, что жестокость – самая пленительная вещь на свете, и этому Гин не хотел учиться у кого-то другого.
Гин отлично знал, что у Айзена много лиц: для Хинамори с ее миленькими невинными мыслями, для Тосена с его мрачными и острыми, как лезвия, идеалами… Но если он не нуждался в обожании Киры раньше, может ли он позволить Гину сохранить его для себя?
- Встань на колени, Кира-кун, - голос Айзена звучит так, как Кира привык его слышать, когда еще служил в пятом отряде - спокойно и заботливо.
Киру трясет. Ему кажется, что он разговаривает с привидением. В конце концов, он видел тело Айзена, истекающее кровью. Кира бросает последний умоляющий взгляд на Гина, но тот улыбается ему и этой улыбкой подтверждает, что это действительно то, чего он хочет. И это то, что его маленький Кира сделает так же послушно, как обычно.
Айзен развязывает пояс хакама, обнажая вставший член и произносит гораздо более резко:
- Я жду, Кира-кун.
Кира закрывает глаза и наконец приступает к тому, чего от него ждут. Стыд и боль на его лице, когда губы смыкаются на члене Айзена - это самая возбуждающая вещь, которую Гин когда-либо видел.
Капитан третьего отряда легонько касается себя под одеждой. Кира заслуживает этого торжества; прилежность и преданность, с которыми он применяет все то, чему его научил Гин. Выражение ужаса на его лице прекрасно, и Айзену, насколько его знает Гин, наверняка оно тоже нравится. Впрочем, Гин не дает себе кончить – он надеется чуть позже вернуть себе Киру, вкусно испорченного запахом Айзена.
Гин даже простит Киру за стоны удовольствия, который тот издает, когда капитан Айзен толкается членом ему в горло - он очень хорошо знает Киру, он не станет винить его за то, что тот маленькая извращенная игрушка, благодарная за любую полученную боль. Потому что Гин сам сделал Киру таким, и любит в нем именно это.
Все завершается быстро – Айзен спешит, а Кира слишком хорош в этом деле. Капитан пятого отряда слегка дрожит, когда кончает; улыбка все еще на его лице, но уже не такая спокойная, какой должна бы быть, и Гин гордится своим лейтенантом, который смог выбить такую реакцию из хладнокровного и невозмутимого Айзена.
Айзен хриплым голосом приказывает Кире глотать. Гин уверен – капитан делает это лишь затем, чтобы получить удовольствие от самого приказа, ведь он знает, что Кира очень хорошо обучен и проглотит в любом случае.
- Ваш лейтенант весьма умел, - отмечает Айзен, поворачиваясь к Гину и полностью теряя интерес к Кире. Его слова и интонация выдают, что это искренняя похвала, а не просто вежливое замечание, и Гин рад этому, но сдерживает эмоции.
- Я рад, что вам понравилось играть с ним.
Но когда Айзен уходит, он хватает Киру за руку, вынуждая его встать. Он пытается что-нибудь прочесть на его лице, больше всего боясь, что Кира смотрит вслед Айзену. Но его страхи беспочвенны – Кира, покорный и страдающий, спрашивает едва слышным голосом:
- Я оправдал ваши ожидания, Ичимару-тайчо?
Этого Гин не выдерживает – он обнимает Киру и нежно шепчет ему в ухо:
- Ты был прекрасен, Изуру. Непередаваемо прекрасен.
Выражения на лице Киры меняются одно за другим: шок, недоверие – и бесхитростная улыбка, с которой он прячется в объятиях Гина.
Гин нечасто допускает такие моменты близости с Кирой, в основном для того, чтобы сильнее ранить его потом. Но сейчас он бесконечно благодарен своему маленькому лейтенанту. Потому что Кира был чудесно послушен, потому что Кира испытывал отвращение, но выносил все это только для удовольствия своего капитана, потому что теперь он предпочитает обнимать Гина, а не спрашивать о несостоявшейся смерти Айзена, но больше всего потому, что Айзен впервые позавидовал Гину.
- Ичимару-тайчо… - тихонько стонет Кира. Несмотря на то, что произошло, слова Гина делают его абсолютно счастливым. И в этот раз Гин не испытывает потребности ломать его счастье. Он с чувством прижимает к себе своего лейтенанта.
- Что мне сделать, Ичимару-тайчо? Чего вы хотите?
Улыбка Киры застенчива, но его глаза полны надежды и желания. Гин понимает, что через несколько часов они расстанутся навсегда, но впервые эта мысль причиняет боль.
Наверняка Айзен сделал это нарочно. Гин восхищенно усмехается и укладывает Киру на пол, яростно целуя его, заставляя плакать от удовольствия.
- Ты прекрасен, - снова мурлычет он.
Он чувствует вкус Айзена во рту своего лейтенанта. Кажется, он никогда еще не был так возбужден.
Жестокость действительно самая пленительная вещь на свете.
Тепло и холод. Тепло собственной крови, остающейся на ладонях после очередного приступа кашля. Холод тумана, окружающего их в Уэко Мундо. Укитаке даже не подозревал, что Айзен может перенести их сюда. Интересно, сможет ли он самостоятельно вернуться обратно?
Айзен стал другим. И дело не в том, что он снял очки и капитанское хаори. Изменились его походка, осанка... Трудно сказать, что пришло сейчас, а что было уже давно и лишь пряталось под маской. Маской, которую Айзен носил сотни лет и отбросил теперь, когда перестал в ней нуждаться. А ведь Укитаке сотни лет считал, что знает этого человека...
Что ж, Айзен доказал, что иллюзии - безотказный инструмент в его умелых руках.
---
- Я всегда считал, - неторопливо начал Айзен, - что мы могли бы очень хорошо понять друг друга. Тот вопрос, который ты задал мне тогда... ты единственный осмелился мыслить такими категориями, капитан Укитаке.
Укитаке почувствовал рейацу Айзена задолго до его появления - оно было слишком заметно здесь, на Земле. Он мельком удивился, почему тут еще не собралось множества других существ, способных ощущать чужую силу.
Рейацу пока еще не достигло яростного пика убийства и в нем не чувствовалось концентрации, необходимой для использования демонической магии, поэтому Укитаке рискнул и не стал оборачиваться на звук голоса, наблюдая, как упавшая на траву тень неторопливо двинулась к нему.
- Какими категориями? - наконец, спросил он.
- Границы и возможности. - Тень Айзена остановилась, и полы длинного плаща заметались на ветру. Закатное солнце отражалось в поверхности пруда, окрашивая воду в кроваво-красный цвет. - Ты сказал, что это невозможно - что ж, даже ты способен ошибаться, капитан. Не правда ли?
- Да, я ошибался, - спокойно ответил Укитаке. - Например, в тебе.
Тень Айзена отмахнулась от этих слов, задев при этом рукав тени Укитаке.
- Ты знал Айзена Соуске лучше, чем многие. Мало кто вообще знал его.
---
Они медленно кружат в тумане и тенях, осторожно ступая по неровной почве, пристально следя за движениями друг друга и выискивая уязвимые места. Укитаке вдруг понимает, что машинально высматривает знакомый блеск очков Айзена, и прогоняет эту мысль. Это прошлое, которого не вернуть. Сейчас, скорее, стоит следить за отражением света на клинке.
"Где прошлое, а где - настоящее?" - мелькает непонятно откуда взявшаяся мысль.
Как и все в Обществе душ, Укитаке знает, какие иллюзии умеет создавать Айзен. В разгаре сражения ему остается лишь надеяться, что на подготовку столь сложных образов потребуется много времени - времени, которого у Айзена нет. Клинки привычной тяжестью лежат в руках. Он обманным движением качается в сторону, бросается вперед, и...
... время разлетелось на множество осколков...
... туман окутал его и прижал к земле, крепче и надежнее любых оков.
---
- Это не объяснение, - сказал Укитаке. - Насколько я понял, ты собираешься сесть на трон Бога и стать повелителем Вселенной?
- Ну да. Что-то в этом роде, - легкомысленно ответил Айзен. - Слова так же ограничивают замыслы, как и восприятие. Мы говорим «небеса», «Бог», «высшая сила», но что мы имеем в виду на самом деле? Нам известны лишь те вершины, которые мы видим или которых уже достигли. Я вижу вершину. Я восхожу на нее.
- То же самое можно сказать и о глубинах человеческого падения. - Укитаке скрестил руки на груди. Ему мучительно хотелось закашляться, но он подавил это желание. Было бы некстати. (Как будто кашель хоть раз был кстати). - Новые убийства. Новые предательства. Чем не достижения?
Айзен рассмеялся. Это был тот же теплый смех, который Укитаке так часто слышал в прошлом.
- Ты не одобряешь мои планы, капитан Укитаке. - Он сделал шаг вперед. Тень от плаща легла на сухую траву огромным черным пятном.
- Ты это прекрасно знаешь, Соуске-кун. - Обращение по имени показалось удивительно фальшивым, как будто имя перестало что-либо значить. - Ты знал это, когда шел сюда. Неужели ты полагаешь, что сможешь оправдаться передо мной?
- У меня мелькнула эта мысль. - Айзен поднял руку, и ее тень коснулась плеча тени Укитаке. На мгновение Укитаке показалось, что он чувствует тепло этого прикосновения. - А возможно, я счел необходимым убрать тебя прежде, чем продолжать реализацию собственных планов.
- Допускаю, что ты действительно так и думал, - ровно сказал Укитаке. - А тебе не приходило в голову, что меня посещали те же самые мысли?
Тень Айзена покачала головой.
- Ты так никогда не поступишь. Капитан Укитаке Джуиширо слишком благороден, чтобы вот так просто убить человека.
- Ты настолько хорошо меня знаешь? – мягко поинтересовался Укитаке.
- Лучше, чем ты думаешь, - ответил Айзен, и улыбку, прозвучавшую в его голосе, нельзя было назвать приятной.
---
- Такие красивые волосы, - говорит Айзен, наматывая снежно-белую прядь на указательный палец. - Стихи капитана Кераку не отдают им должного.
Укитаке поднимает бровь, подавив желание отдернуться от слишком интимного прикосновения.
- Не знал, что ты читал его стихи.
Айзен улыбнулся.
- Он тоже не знал.
Здесь, в тумане, все становится монохромным. Воздух наполнен переливами белого, серного и черного. Единственные яркие цвета люди принесли с собой - это цвета глаз, кожи, рук, губ. Укитаке не помнит у Айзена такого выражения глаз. Будучи капитаном, Айзен смягчал прямой честный взгляд линзами очков, намеренно делал движения более сдержанными, а свое присутствие - менее заметным. В те времена Укитаке считал, что это проявление доброты по отношению к окружающим.
Сменились время и место, и Айзен стряхнул с себя эти детали, как змеи сбрасывают кожу.
Айзен мягко гладит Укитаке по щеке и проводит пальцами ниже, к шее, будто проверяет пульс, а затем берет Укитаке за подбородок и наклоняется для поцелуя.
Цепи держат крепко.
---
Укитаке покачал головой.
- Возможно, я могу понять, чего именно ты хочешь. И возможно, я могу понять, насколько ты этого хочешь. Вот только разделять твою точку зрения я не собираюсь. Неужели это все, что тебе было нужно?
- Я так и не узнал, что ты думаешь о проекте «Стрела», - лениво заметил Айзен.
Укитаке фыркнул:
- Я голосовал против.
- Это-то я знаю. Мне просто так и не удалось выяснить, что же ты о нем думал. И одобрил ли ты изгнание Уракары Кисуке.
- Не понимаю, к чему ты ведешь, - холодно заметил Укитаке.
- Возможно, мне просто интересно, что может заставить тебя передумать и выступить против Общества душ. Я уже понял, что ты готов пойти на это ради спасения своего подчиненного. Или это из-за того, который был раньше? Которого ты спасти не смог?
Все наконец-то встало на свои места.
- Это был тоже один из твоих экспериментов? Еще тогда?
- Интересный вопрос. - Айзен рассмеялся. - Впрочем, поскольку ты ничего не сделал, чтобы остановить его - разве сейчас это имеет значение? А?
---
Укитаке откидывает голову назад и отчаянно попытается вдохнуть воздух, пока Айзен покрывает поцелуями его шею, задерживаясь каждый раз ровно настолько, чтобы поцелуй запечатлелся клеймом в памяти. Руки Айзена уже под его хаори. Они скользят по груди, бокам, спине отвратительно-интимным движением, как будто каждое прикосновение, каждый поцелуй говорят: «Я знаю о тебе все, и ты ничего не можешь утаить. Я видел твоими глазами, чувствовал твоей кожей. Я слушал твое дыхание, а ты не знал, что я рядом. Я читал твои слова, не предназначенные посторонним. Ты мой, и тебе никуда от меня не скрыться».
---
Снова кашель. К счастью, пока один из самых слабых приступов. Укитаке знал, что приступ пройдет, что он сможет собраться, если Айзен выберет этот момент для атаки, но все равно ненавидел эту слабость. Впрочем, как и всегда.
- Ты снова пытаешься все запутать. Соуске-кун, давай покончим с пустыми словами. Чего ты хочешь?
- Я хочу власти, - сказал Айзен и сделал паузу. - Нет, я хочу большего. Контроля. Полного подчинения. Не было Бога до меня и не будет Бога после. Я хочу стоять в Небесах так, чтобы выше не было уже никого и ничего. Я буду недосягаем, но все будут ощущать мое присутствие, и даже ты, Джуиширо.
Укитаке напрягся - от знакомого обращения, от скрытого в нем оскорбления.
- И в этом, как и во многом другом, мы расходимся.
- Время споров кончилось, - решительно сказал Айзен. Он вытянул обе руки так, что их тени коснулись Укитаке. И следом пала тьма.
---
...Руки Айзена снова скользят вверх, проводя по груди Укитаке, удерживая его лицо для нового поцелуя. Туман окутывает все вокруг, не позволяя ничего разглядеть. Ничего, кроме лица Айзена, глаз Айзена. Укитаке не может говорить, слова просто не приходят. Айзен завладевает его ртом, его телом. Айзен целует его так, как будто хочет забрать последние капли воздуха из легких. Каждый вдох, который делает Укитаке, делается с согласия Айзена. Каждый удар сердца следует за прикосновением губ Айзена. Айзен шепчет слова, которые он не может расслышать...
---
- Я поймал тебя еще раньше, чем ты меня увидел, - сказал Айзен и исчез.
Тень ушла и забрала туман с собой. Укитаке остался один в пустынном парке и судорожно закашлялся, глядя на воду, все еще окрашенную закатом в цвет крови.
Он по-прежнему не мог нормально дышать - при каждом вдохе он чувствовал прикосновение чужого тела, движение рук по коже, касание губ Айзена. Укитаке протянул руку и тяжело облокотился на спинку скамьи. Он отхаркнул кровь и тяжело закашлялся, судорожно пытаясь вспомнить, как дышать и как вернуть контроль над собственным телом.
Ты рождаешься и думаешь, стоит ли кричать. Еще до рождения ты чувствовал, как шевелится в груди скорпион болезни. Но измученная женщина – твоя очередная мать – смотрит огромными просящими глазами…
Ты всегда был слишком мягкосердечен.
Хотя, может быть, это, наоборот, жестокость – то, что ты даешь ей за один полный мольбы взгляд. Несколько лет – может, пару-тройку десятков – она будет гордиться своим умным, вежливым, идеальным сыном. Будет горько плакать, слушая его кашель за стеной. Будет улыбаться по утрам, собирая ранние морщинки в уголках глаз. А ты будешь улыбаться в ответ и по вечерам засыпать, покорно отдаваясь в объятия кошмара, состоящего из тумана и прикосновений…
А однажды тени оживут наяву, задавая неизменный вопрос – и удушьем ударят в грудь, получив не тот ответ, который хотят услышать.
Айзену некуда торопиться. В Небесах время течет иначе, покорное его воле; и ему никак не наскучит эта игра. Встречая тебя на берегу потока перерождений, он жалуется, что в Небесах ему одиноко. Гин и Тосен? Стоит ли вспоминать о них… каждый из них хотел стать Богом, представляешь? Плохая идея.
Ты опрокидываешься обратно в поток перерождения, не дожидаясь вопроса. Возможно… ты боишься, что твой ответ изменится.
По-моему это так называется - драббл. Надеюсь, сейчас шапку правильно оформила
В Уэко Мундо
Автор: Geni
Жанр: character study
Дисклеймер: Герои принадлежат Kubo Tite
Summary: зарисовочка о том, как непросто живется нашим героям в Уэко Мундо...
читать дальшеВ этом мире нет солнца. Вместо его слепящих лучей – лишь постоянный блеклый полусвет, безжизненный и вязкий. В этом мире нет деревьев – только ощерившиеся отрогами скалы, да пустынные равнины мертвой почвы. В этом мире нет ветра, но мутные комки облаков почему-то несутся вдаль, цепляясь за острые верхушки утесов, оставляя на земле обрывки теней, безудержно пляшущих в диковинном танце. Высокий человек в белом хаори наблюдает за их игрой, опершись на вырез высокого окна. В последнее время он все чаще приходит сюда и стоит, зачарованно глядя на беспрерывно меняющие свои очертания тени. На них можно смотреть бесконечно, как на струящуюся по камням воду или лижущие ночное небо языки костра. Это созерцание постоянно меняющегося, и в то же время неизменного, заставляет забывать о томительном ожидании, успокаивает и расслабляет напряженную душу.
Когда он начал испытывать эту непонятно где ноющую боль? Может быть тогда, когда впервые четко осознал, что путь назад отрезан и то прошлое, которое он старался забыть, уже никогда не вернется? Или в тот момент, когда уловил изменения в своих товарищах, разделивших его судьбу? Он знает их очень давно и хорошо, чтобы не почувствовать эти сперва незначительные, но затем все усиливающиеся перемены. Канаме уже с трудом держит себя в руках, и это он-то, всегда такой спокойный и невозмутимый! За привычной ухмылкой Гина трудно разглядеть его истинные эмоции, но даже эта ухмылка теперь с трудом держится на бледном лице, стараясь скрыть закипающее внутри раздражение. Он понимает их – своих спутников, решившихся пойти с ним до конца, оставивших все, что у них было, там – за чертой прежней жизни.
Имел ли он право вмешивать их в свои цели, стремления, желания? Вправе ли он был заставлять товарищей верить в то, что эти мечты – их собственные? Мог ли он думать, что они так же, как и он, больше ничего не имеют в прошлом, о чем стоило бы помнить? Тогда почему улыбка под вечно прищуренными глазами кажется такой непривычно искусственной? Почему смуглые руки сжимаются в кулаки, а взгляд слепых глаз полон ярости? Даже если бы эти глаза вдруг прозрели, они не увидели бы ничего, кроме тусклых полутонов. Не белое, и не черное, а что-то среднее, так непохожее на буйные краски прошлого… Пустота этого мира затягивает, как клейкая жидкость хищного растения – медленно, но неотвратимо. И необходимы или большая духовная сила, или отсутствие свободного времени, чтобы не поддаться этому влиянию. Теперь, когда наступил период вынужденного ожидания, даже он сам начал ощущать тягучий холодок, тихонько пробирающийся в самое сердце. Интересно, что чувствуют шинигами, когда их пытаются слить воедино с пустыми? Наверно такой же холод, от которого не спасет ни теплая одежда, ни котацу. Неудивительно, что его спутники нервничают – в последнее время у него совершенно нет для них работы… И хотя он старается как можно мягче обходиться со своими верными соратниками, он все же не может избавить их от этого ощущения. Они давно признали его своим лидером, и продолжают признавать и сейчас, но теперь это подчиненное положение их нервирует. О нет, он не сомневается в их преданности, но кто знает, насколько хватит терпения людей, вырванных из привычной жизни и запертых в этом холодном, пустынном мире?
Мужчина вздохнул и взглянул вверх, на бледный серп, прячущийся за несущимися вдаль облаками. Что ж, они все вместе выбрали такую судьбу, и теперь нельзя оглядываться – можно споткнуться и упасть, не дойдя до конца. Нужно всего лишь еще немного подождать – пару месяцев, полгода, сколько нужно. Ждать он умеет, и его спутники умеют тоже, это не будет большой проблемой. Но все же почему-то иногда душу пронизывает легкое, но болезненное содрогание, и тогда он приходит к высокому окну и вглядывается в пляшущие тени, страшась и в то же время желая увидеть в их расплывающихся контурах знакомые очертания. Очертания того, что когда-то было его жизнью, и чего он, при всем своем желании, никогда не сможет забыть…
Помимо нечеловеческого обаяния, его оружие – Фудзикудзяку, обладающее способностью забирать чужое рейяцу.
Впервые он появляется перед нам в 26 серии аниме. Также мы можем его лицезреть, в количестве, в 56 серии, а еще – во второй арке манги и в филерах – по крайней мере, я на это сильно надеюсь.
В друзьях у него, по канону, Мадараме Иккаку.
В парах у него, по фэнону:
Мадараме Иккаку
Хисаги Шухей
Абараи Ренджи
…далее везде. Имеет ли смысл оглашать весь список?
Ну, и фики, где так или иначе фигурировал Юмичика (здесь будет немного саморекламы, уж извините).
этот рисунок из серии "угадай кто теперь уже с двух попыток" я от всего мозга и сердца рисовал для swallow, потому что она сказала, что ей нравится эта баба.
и, без шуток, я надеюсь, что получилось хоть чуть-чуть похоже
If I had an enemy bigger than my apathy, I could have won
Название: «Рассеянность» («Scattered»).
Автор: J. C. Eastling.
Переводчик: Maranta.
Пейринг: Гин/Изуру.
Рейтинг: PG-13.
Жанр: humor/romance.
Саммари: зачем драбблу саммари?
Дисклеймер: не мое, а жалко.
Разрешение на перевод получено.
читать дальшеИзуру прижимает к себе кипу бумаг, словно спортивную награду или военный трофей. Как и всем лейтенантам, ему приходится работать с документами. Это его ключик к сокровищницам мира. Они раздвигают перед ним толпы и раскатывают красную дорожку.
Вообще-то документы – его пропуск в кабинет капитана Ичимару, который попросил их занести. Кира не преувеличивает, он просто любит иногда пофантазировать. Совсем чуть-чуть, не настолько, чтобы закружилась голова.
(Кроме того, он не хотел бы ходить по красным дорожкам. Ковры его нервируют. Он все время старается разглядеть спрятанный в линиях рисунок, и пытается не наступать на черточки…)
На плечо Киры опускается ладонь, и он едва не подскакивает. Один листок выскальзывает и приземляется у ног. Он хочет нагнуться и поднять, но не может, потому что из-за спины доносится напевный голос его капитана: - Изуру.
- Капитан Ичимару! – Кира рад, что не заикается, настолько рад, что становится косноязычен, когда продолжает: - Я… я… я принес бумаги, которые вы просили!
Гин с интересом наклоняется ближе. - О? Когда это я просил?
Изуру собирается ответить, так вежливо, как может: «Два часа назад, капитан Ичимару», но Гин наклоняется чуть ближе – и его (Гина) теплый язык любопытно касается мочки его (Изуру) уха.
К счастью, только на миг, потому что спустя секунду Кира приглушенно взвизгивает и роняет оставшиеся документы. – Капитан Ичимару! – Документы в куче-мале на полу. Напрочь перепутались. Притворяясь, что не замечает собственного румянца, Кира нагибается и начинает поспешно собирать листки по порядку.
- Что-то не так, а? – голос у Гина исключительно удивленный.
- Ничего, капитан! – Изуру наклоняется ниже и впивается взглядом в перепутанные документы. Отсюда ему виден рисунок на паркете, и это как всегда отвлекает. Присматриваться нельзя, а то ему придется разглядывать паркет, пока не увидит в деревянных узорах рисунок. Сейчас ему некогда; надо подобрать документы.
Кроме того, у него уже галлюцинации. Да, точно.
Кира решает это за три секунды до того, как Гин гладит его по, как бы помягче выразиться, заднице. Он снова взвизгивает и роняет только подобранные документы.
- О нет, мой лейтенант чем-то захворал? – в голосе у Гина интерес и удивление.
- Нет, капитан Ичимару! – в рисунке паркета Кире мерещится улыбка Гина, но если приглядеться получше, не очень похоже.
- Может, ему надо отдохнуть? – Гин разговаривает с воздухом; Изуру заставляет себя не оборачиваться, но все равно видит перед собой легкомысленную улыбку на его запрокинутом лице.
- Я высыпаюсь, капитан… - начинает говорить Изуру, но тогда Гин отодвигается и похлопывает его по плечу.
- Разнеси эти бумажки по местам назначения, и все, ладно? - мгновение, и капитан признается ему на ухо: - Я не должен переутомлять своего лейтенанта. Если я тебя заезжу... я же просто не могу себе этого позволить!
Только когда его капитан удаляется пружинящей походкой, Кира ощущает, как затекла спина.
Ичиго лежал, прикрыв глаза, и смотрел на огонь из-под ресниц.
От усталости противно подрагивали руки и ноги, но холод стоял такой, что согреться и уснуть никак не удавалось. Впрочем, у него, наконец-то, хотя бы волосы подсохли – Ренджи весь вечер практически без толку просидел у костра с мрачным видом, распустив обычно аккуратно зализанную на макушку красную гриву.
В любом случае, Ичиго тихо порадовался про себя, когда лейтенант махнул рукой на попытки высушить волосы и устало заполз под одеяло. Теперь можно было миллиметр за миллиметром придвинуться под бок и слегка расслабить сведенное дрожью тело. От Абараи, казалось, шел жар, согревающий даже разделяющее их одеяло, и Куросаки слегка задремал, прикрыв глаза и вспоминая без малейшего удовольствия события прошедшего дня.
Они с Абараи резвились на полигоне уже третьи сутки. К великой досаде Ичиго, ему до сих пор не удавалось справиться с призывом банкая, не говоря уже о том, чтобы пытаться контролировать его. Куросаки с деланным равнодушием наблюдал, как Ренджи учит Забимару охотиться на движущиеся объекты… и на самого Ичиго в том числе.
Уставшие как собаки, уже в своих телах, они возвращались с полигона в разбитый неподалеку маленький лагерь, прыгая по скользким камням вдоль берега озера. Именно тогда Куросаки, который двигался сзади, почувствовал чье-то присутствие – как раз перед тем, как его швырнуло в ледяную воду, и Ичиго ее порядком наглотался с перепугу.
- Куросаки! – Ренджи присел на корточки, глядя как Ичиго барахтается и отплевывается, пытаясь выбраться из водорослей. – Что случилось?
- Б-б… бб…. – у продрогшего Куросаки зуб на зуб не попадал.
- Банкай? – догадался рыжий.
- Б-бб!!!
- Больно? – делано посочувствовал Ренджи, и тут же краем глаза заметил движение за спиной. Когда орать «банкай!» было уже поздно, а орать «помогите!» вроде как было очень стыдно. Поэтому Абараи просто заорал, когда его ударило в спину, и вспахал камыши, неграциозно свалившись в воду.
- Б-бьякуя с-сзад-ди, п-придурок, - процедил Ичиго, стуча зубами от жуткого холода, и вылез на камни, о чем мгновенно пожалел. Холодная вода была в любом случае приятнее пронизывающего ветра и облепившей все тело жесткой мокрой одежды. Но выбирать особо не приходилось – Абараи все еще сидел в воде с идиотским выражением изумления и недоверия на лице, а Бьякуя уже приподнял меч, явно готовясь к следующей атаке. Ичиго вынырнул из тела, рванув из-за плеча свой клинок, и мельком подумал, что если продолжит бросать тело где попало, то как минимум схватит воспаление легких. Причем, в самое ближайшее время.
Кучики их потом отчитал – спокойным и ровным тоном, как он умел – обоих. И за банкаи, и за липовые тренировки, и за невнимательность. Куросаки пришел к выводу, что когда тебя отчитывает чужой капитан – это как минимум неприятно. Ренджи, напротив, выглядел искренне расстроенным и раскаивающимся. Единственный вопрос, который он рискнул задать – почему, собственно, Кучики-тайчо явился на полигон лично. Бьякуя в ответ так спокойно посмотрел на Абараи, что тот едва не пригнул голову инстинктивно, но снизошел до короткого «Рукия очень просила». Больше к этому вопросу никто не возвращался – потому что никому не хотелось ступать на едва наметившийся хрупкий мостик отношений между Кучики и его сестрой.
Ичиго скосил глаза через плечо задремавшего Ренджи на профиль спящего Бьякуи. Даже во сне лицо тайчо походило на безжизненное изваяние – все те же слишком правильные черты лица, все так же словно холодом очерченная тонкая линия губ.
Рукия попросила… интересно, не пытается ли Бьякуя таким образом замолить грехи перед сестрой. Хорошо, если так.
Ичиго зябко вздрогнул и поплотнее закутался в одеяло, но это мало помогло. Противная дрожь не отпускала, и Куросаки про себя мрачно удивлялся, почему все предметы в радиусе трех метров не вибрируют вместе с ним.
- Хой, - Ренджи раздраженно вздохнул и сел, глядя на него. – Сколько можно стучать зубами. Иди сюда, - он насмешливо похлопал по одеялу между собой и Бьякуей, который открыл глаза с таким видом, словно и не спал мирно еще минуту назад.
- Иди ты… знаешь куда? - неласково отозвался Куросаки – зарываясь по самый нос в спальник. От озноба сводило зубы и голос срывался.
- Совсем не соображаешь? У тебя же температура, явно. Перекупался.
- Слушай, - обозлился Ичиго. – Отвали, Ренджи, а? Я тебе что, девочка, ухаживать за мной? О себе лучше подумай – ты ведь дольше в воде проторчал.
- Я же говорю – совсем не соображаешь, - очередная ехидная ухмылка. - У меня – гигай. А у тебя – нет. Схватишь еще воспаление легких, нежное создание
- Ах, ты..! – Ичиго метнулся, садясь и вцепившись в ворот рыжего с очевидным намерением дать в нос.
- Куросаки, - ровный голос с другого края «ложа». – Ренджи прав.
И взгляд – такой, что хочется закопаться уже в землю. Самостоятельно, пока не помогли.
Поняв, что спорить – себе дороже, Ичиго выпустил ворот ухмыльнувшегося Абараи, отпихнув его. И взял подушку, мстительно перевалившись через Ренджи, надеясь отдавить что-нибудь важное - за что ощутимо получил локтем в живот.
Кучики просто придвинулся ближе, но наглый Абараи пошел еще дальше и бесцеремонно сгреб Ичиго в охапку, притиснув спиной к себе. Рыжий действительно был горячим как печка центрального отопления, и Куросаки в первое мгновение собиравшийся возмутиться, быстро передумал, отогреваясь, наконец. И сонно посмотрел на закрывшего глаза Бьякую, мельком отчаянно порадовавшись, что аристократичное воспитание не позволило бы тому последовать примеру Абарая.
Ичиго уже засыпал, когда рука Ренджи, до того мирно лежавшая поперек его живота, вдруг шевельнулась, и ладонь медленно побрела ниже. Короткие, едва заметные поглаживания и перемещения. Почти не ощутимо, но довольно настойчиво. Пальцы многозначительно подергали завязки пояса. Куросаки напрягся, вдруг почувствовав, что, несмотря на усталость, определенная часть его тела уже вовсе не спит.
- Ренджи, - процедил он, повернув голову так, чтобы его услышал только рыжий. – Какого… охх! – он дернулся, когда горячая ладонь скользнула под пояс, направляясь… определенно направляясь!!!
- Тихо ты, - промурлыкал Абараи ему в ухо. – Разбудишь Кучики-тайчо.
Ичиго застыл, глядя на Бьякую, который медленно и глубоко дышал во сне, не подозревая о том, что творит его лейтенант. Который пробрался рукой еще ниже и сейчас водил жаркими пальцами по холодному узкому бедру, заставив Куросаки снова задрожать.
- Р-р-ренджи! – прошипел Ичиго.
- Шшш, - успокаивающий шепот в шею заставил волосы на загривке встать дыбом. – Это ведь самое верное средство… согреться. Ты же не хочешь заболеть?
Куросаки подумал, что он определенно не хочет заболеть. А еще он понял, что не хочет, чтобы Абараи убирал руку. Ну и… в конце концов, что он, никогда не дрочил на скорость с приятелями в туалете?
Думать было уже некогда – горячая ладонь сжала практически твердый член, то двигаясь по нему уверенно и сильно, то замирая, чтобы подушечкой пальца слегка потрогать чувствительную головку.
Ичиго впился пальцами в одеяло и часто дышал, едва не всхлипнув один раз. Метнул панический взгляд на спящего Кучики – и прикусил до боли свою ладонь, задыхаясь в руках чертового извращенца. Но кровь отчаянно стучала в висках, и под одеялом быстро стало очень-очень жарко - тут Ренджи не ошибся.
Куросаки глухо охнул, зажимая рот ладонью и содрогнувшись коротко, так же коротко и быстро кончая в ладонь Абараи.
Неконтролируемая, сила выплеснулась вместе с семенем, оповещая о происходящем всех шинигами в радиусе нескольких километров – если кто-то имел бы несчастье там оказаться.
Тренировка с Ренджи, купание в ледяной воде, бой с Бьякуей, теперь еще это… есть от чего сдохнуть, действительно.
Глаза отчаянно слипались, и Куросаки тихо вздохнул, собираясь уснуть, когда Ренджи убрал руку, судя по едва слышным звукам, облизывая и вытирая обо что-то ладонь. Но мгновения спустя ладони Абараи вернулись, аккуратно развязывая и приспуская пояс хакама.
- Ре.. Ренджи! – все еще не веря в происходящее, прошептал изумленный рёка, слегка просыпаясь. – Что ты… делаешь?! – последнее слово он почти пискнул. Дурацкий вопрос, учитывая, куда нацелились холодные и почему-то скользкие пальцы рыжего.
Ичиго все еще был расслаблен после оргазма и даже не почувствовал дискомфорта, когда один из пальцев проник в него – только снова пискнул и дернулся, но вторая рука Ренджи накрепко держала его за талию.
- Да тихо ты, - прошептал Абараи с легкой досадой. – Рано еще метаться… это всего лишь мой мизинец.
Куросаки снова впился зубами в ладонь, едва не зарычав, когда пальцев стало уже два. Одеяло сползло ниже, и если Бьякуя сейчас проснется, то Ичиго точно сдохнет. Сделает себе сэппуку своим же мечом. Только сначала убьет этого рыжего гада, который продолжал измываться над его измученным телом!
Пальцы тем временем исчезли, и Ренджи недвусмысленно шевельнулся за спиной, заставив Ичиго похолодеть. У него снова стояло, но сама мысль о том, что из него сейчас сделают уке – и не кто-нибудь, а Абараи Ренджи! Да рыжий до конца жизни его подкалывать будет!
- Ренджи, - он дернулся без особой надежды, хотя все тело орало благим матом, что ему хочется, только побыстрее уже там! – Не надо…
К удивлению, Абараи замер, уткнувшись лбом в его шею и быстро дыша.
- Что, Куросаки, - глухо спросил Ренджи. – Я недостаточно хорош, чтобы трахнуть тебя? – Ичиго застыл, как громом пораженный. Неужели, его мысли настолько очевидны? – Тогда может быть, попросим капитана? – продолжал Абараи, повысив голос. – Что скажете, Кучики-тайчо? – рыжий безжалостно содрал с полураздетого приятеля одеяло.
Ичиго сглотнул и медленно поднял голову, встретившись взглядом с Бьякуей.
Да уж, вспомнив про шинигами и рейатцу, стоило бы вспомнить про одного конкретного шинигами, который при всем желании не мог не проснуться от такой… волны.
Ичиго дернулся за одеялом, чтобы хоть прикрыться, но руку что-то сжало, не позволяя двинуться. Изумленный, Куросаки скользнул взглядом по пальцам, по руке – вверх, на лицо Бьякуи. Но Кучики не смотрел на Ичиго. Он смотрел мимо него на Ренджи.
- Неужели вы не видите, тайчо? – вдруг тихо сказал рыжий. – Он хочет вас.
Кровь схлынула с лица Ичиго, когда Бьякуя задумчиво сощурился.
Все. Сейчас Кучики возьмет свою катану и устроит им… праздник цветения сакуры.
И что самое ужасное – Ренджи был прав. В паху жарко заныло от одного взгляда на тайчо, который без привычного орудия пытки на голове выглядел вполне по-человечески.
Ближе.
Доступнее.
- Ичиго.
Тот вздрогнул, бросив почти затравленный взгляд на Кучики, и выражение холодных глаз слегка смягчилось.
- Ложись на живот, - негромко сказал Бьякуя.
Это не приказ, мгновенно понял Ичиго. Предложение. Вопрос, если угодно.
Он может отказаться – и никто не скажет ему ни слова.
Ичиго первым отвел взгляд, переворачиваясь лицом вниз, и чувствуя, как загорелись уши. Он мельком понадеялся, что в полумраке это не бросается в глаза, и слегка вздрогнул, когда сильные руки сначала приподняли его за бедра, поставив на колени, а затем потянули доги вниз, обнажая мокрую спину холодному воздуху. А потом Ичиго выгнулся, зажмуриваясь, прикусывая губу от боли – неожиданной, странной, но вполне терпимой, спасибо Ренджи.
Бьякуя обращался с его телом, как опытный музыкант – с дорогим инструментом. Казалось, Кучики совершенно точно знал, где надо сжать, где погладить, куда укусить, где ущипнуть – ах! – чтобы игнорируемый член болезненно запульсировал. Не вытерпев, Ичиго сполз на один локоть, второй рукой потянувшись между бедер, собираясь помочь себе, но Бьякуя во второй раз поймал запястье, аккуратно заломив руку за спину и ткнув Куросаки лбом в подушку. А потом еще и по ягодице врезал так, что в ушах зазвенело – Ичиго невольно сжался вокруг горячей плоти внутри себя. Недвусмысленное предупреждение. Ничего не оставалось, как смириться, постанывая сквозь зубы, когда Бьякуя принялся поглаживать внутреннюю сторону бедра в том же ритме, в котором неторопливо скользил внутри туда-обратно. Близко, очень близко, но упрямо не дотрагиваясь до болезненно напряженной плоти.
Ичиго повернул голову, бросив взгляд на Ренджи. Вопреки ожиданиям, рыжий и не думал прикасаться к себе – он просто сидел, без тени насмешки глядя на распростертого Куросаки… скорее даже, Абараи выглядел серьезным и печальным.
И в то же мгновение понимание обрушилось на Ичиго как ведро холодной воды.
Все кусочки мозаики встали на свои места.
Почему Абараи выбрал удаленный полигон, почему он увязался за Куросаки, кто подкинул Рукии идею отправить сюда Бьякую…
Ичиго захотелось дотянуться и убить Ренджи голыми руками.
Сукин сын, теперь понятно, почему он так смотрел на Кучики.
Самому подкатиться не удалось, так решил подсунуть под капитана кого посимпатичнее?!
Ичиго дернулся и вскрикнул, когда Бьякуя почти вышел из него – и тут же вломился обратно, наконец-то отпустив вывернутую за спину руку, которой Ичиго немедленно принялся двигать между ног, выгибаясь под капитаном.
Шутки кончились.
Озлобленный Куросаки почти сразу убрал руку и за плечо швырнул Ренджи на подушки, подминая под себя и раздирая на опешившем рыжем пояс хакама. Абараи взвыл хрипло, когда губы Ичиго – не очень умело, зато безжалостно – сомкнулись на давно требующем внимания члене. Ренджи дернулся было, но стальной взгляд аметистовых глаз пригвоздил его к земле. Губы Абараи дрогнули и приоткрылись, беззвучно обрисовав два слога.
- Тай.. чо…
Наслаждение накатывало, заставляя стонать хрипло и метаться, не обращая внимания на впившиеся в живот пальцы Ичиго, который пытался удержать его. Ренджи и представить себе не мог, что можно так трахать друг друга одними взглядами, не прикасаясь и пальцем.
Вбивающийся в мальчика Бьякуя был прекрасен – с наползающей на темные глаза челкой, с плечами, тускло сияющими от пота в свете огня, не свозящий ни на секунду взгляда со своего лейтенанта. Но еще лучше был другой Бьякуя – запрокидывающий голову, приоткрывая губы, чтобы выпустить глухой стон, кончающий долго и вздрагивающий от сладких судорог… этого оказалось достаточно, чтобы Ренджи хрипло выругался, стискивая пальцами и без того лохматые волосы Ичиго, заставляя возмущенного Куросаки застыть, а через мгновение закашляться от неожиданности, сглатывая бегущую из уголка губ белую струйку.
Ренджи слегка отодвинулся, наблюдая, как Бьякуя отодвинул руку Ичиго и в несколько коротких, уверенных движений заставил мальчика забиться в оргазме – долгом, сладком, выматывающем душу… пока тот не сполз на одеяло едва не в беспамятстве.
Уже потом обессиленный до полуобморока Ичиго лежал на боку и безразлично смотрел как Бьякуя резко, без всякой подготовки, вгоняет влажный от собственного семени член в лежащего на спине Ренджи, а тот хрипло, почти жалобно кричит, выгнувшись, словно ломаясь в спине… И то впивается в плечи своего капитана до белеющий костяшек, то необычайно ласковым жестом откидывает падающую на глаза черную челку.
Ичиго мельком подумал, что он этим двоим сейчас не нужен – слава богу! – после чего буквально отрубился, зарывшись в три одеяла сразу, чувствуя себя счастливым уже просто потому, что ему наконец-то позволили спокойно уснуть.
Права: как водится, автору – авторское, а я всего лишь скромный графоман
Герои: Ханатаро и все-все-все
Общественное заданиеЕсли кто-то из капитанов Готэй-13 и не мог пожаловаться на избыток свободного времени, то это, несомненно, была Унохана Рецу. Бурную деятельность четвертому отряду симулировать не приходилось – несмотря на относительно мирное время, работа в госпитале начиналась ранним утром и слегка стихала к вечеру, не заканчиваясь, кажется, никогда.
- И как они все умудряются находить столько проблем на свои головы?.. и на наши тоже, - сетовала Унохана, просматривая скрупулезно заполненные медицинские карты, скопившиеся за день. – Подрался на спор с четверыми из одиннадцатого… ага, ну вот это по делу – проникающее ранение во время выполнения задания, опасности для жизни не представляет… а это что? Кира Изуру, жалуется на депрессию, хм. Еще одна драка – снова одиннадцатый отряд… Вот же неугомонные. И куда только их капитан смотрит? Так, а здесь – жалоба: «Я в отряде недавно, и меня все ненавидят и обижают»… Странная манера отвечать на вопрос «На что жалуетесь».
Унохана сложила карты в увесистую стопку и обернулась к двери.
– Иемура, ты там?
Бдительный офицер тут же заглянул в кабинет.
- Так точно, Унохана-тайчо!
- Позови, пожалуйста, лейтенанта Котецу, - попросила Унохана. – Надо кое о чем посоветоваться…
Та явилась незамедлительно; вид у нее тоже был слегка утомленный.
- Исанэ, тебе не кажется, что в последнее время число не боевых травм и непонятных заболеваний подозрительно увеличилось? – с порога спросила Унохана.
- Вообще-то мне тоже так показалась, Унохана-тайчо, - ответила девушка. – Но я решила, что это совпадение…
- Что-то многовато совпадений, - Унохана озабоченно хмурила брови. – Просто какое-то поветрие.
- Падение морального уровня личного состава? – осторожно предположила Исанэ.
- Вот уж чего не хватало… Пожалуй, посоветуюсь с командующим Ямамото. Никто, конечно, не говорит о диверсии, но все же…
* * *
- Рано паникуешь, - Ямамото чуть усмехнулся в бороду, прохаживаясь по залу от окна к окну. – Ну, жалобы, ну, болезни – на то вы и четвертый отряд. А уж ты-то, Рецу, ко всему должна была привыкнуть.
- Я понимаю, Ямамото-сенсей, но атмосфера в отрядах какая-то нервная, - Унохана смущенно теребила кончик косы.
- Знаешь старую мудрость? – Ямамото остановился, прищурился. – Все болезни – от нервов. Что - скажешь, не так?
- От нервов… - капитан четвертого отряда покачала головой с некоторым сомнением; затем перевела взгляд на командующего. – Вы считаете, было бы целесообразно провести работу с командным составом? В конце концов, кто как не капитаны и лейтенанты должны положительно влиять на подчиненных…
- А что ж, проведи, - кивнул Ямамото. – Ты свои методы знаешь, выбери что-нибудь эффективное. Ну, как успехи будут – не забудь отчетец мне на стол. Удачи.
* * *
- Но где же нам взять психоаналитика? – Исанэ смотрела на капитана растерянно. – Мы ведь, кажется, никогда…
- Надо же с чего-то начинать, - пожала плечами Унохана. – Новые методики на то и новые, чтобы их опробовать. Тем более, - призналась она со вздохом, - больше мне ничего в голову не приходит. Лечить и воспитывать каждого в отдельности – не вариант. Тут явно нужен системный подход.
Вид у Исанэ был задумчивый; очевидно, она мысленно перебирала кандидатуры. Сама лейтенант за такую работу не взялась бы; повседневных обязанностей у нее хватало, и все забросить ради того, чтобы проводить задушевные беседы с командным составом… нет уж, увольте. Третий офицер Иемура? Он сам нервный, от него вреда будет больше, чем пользы…
- А вот у нас в четырнадцатом взводе есть такой мальчик, спокойный, исполнительный… - голос Уноханы вернул Исанэ к реальности.
-Ямада? – Девушка с сомнением покачала головой. – Не знаю, справится ли он… у него совсем нет опыта…
- Если бы у нас был кто-то, у кого такой опыт есть, нам не пришлось бы выбирать, - вздохнула Унохана. – В конце концов, если он справится, его можно будет и повысить. Например, назначить начальником взвода – по-моему, неплохо, как считаешь?
Исанэ тоже считала, что для такого юнца, как Ханатаро, это очень даже неплохо.
* * *
Сам Ханатаро сначала обрадовался – узнав, что ему светит повышение – а затем не на шутку перепугался, выяснив, каким трудом оно должно быть заработано. В ответ на робкие аргументы вроде «да я же я не уме…» и «я никогда не пробо...» Унохана мягко, но решительно заявила «я в тебя верю» и выдала мальчику толстенную книгу «Кратчайший курс психоанализа» вкупе с пачкой ведомостей на капитанов и лейтенантов всех отрядов, кроме первого и, собственно, четвертого. После этого Ханатаро понял, что отвертеться от общественного задания не удастся и понуро отправился штудировать увесистую матчасть, чтобы уже с раннего утра на следующий день сидеть за столом в специально отведенной тесной комнатушке с табличкой на двери «Вход строго по списку!»
Согласно этому самому списку, первой на очереди была капитан второго отряда Сой Фонг, которая не заставила себя ждать.
Зайдя в кабинет с обычным своим видом «и ты тоже мой злейший враг», она коротко поздоровалась и осведомилась:
- Что за внеплановые проверки? Четвертому отряду нечем заняться, в отличие от остальных?
- Приказ главнокомандующего, оценка психологического состояния командного состава, - смиренно пояснил Ханатаро. – Э... присаживайтесь, пожалуйста.
Услышав про «приказ главнокомандующего», Сой Фонг недоверчиво хмыкнула, но возражать не стала и села к столу.
- Итак, приступим, - нарочито бодрым тоном начал юный психоаналитик. – Не замечаете ли вы, что в последнее время вам свойственны резкие перепады настроения?
- Не замечаю, - холодно ответила Сой Фонг, со скучающим видом разглядывая какую-то трещину на темной поверхности деревянной столешницы.
«Да, я этого тоже не замечаю – капитан второго отряда всегда одинаково… неприветливая», отметил про себя Ханатаро, но продолжил как ни в чем ни бывало:
- Ну что же, - он сверился с длинным свитком-шпаргалкой, - тогда скажите, пожалуйста – не думаете ли вы, что окружающие порой ведут себя не так, как вы того от них ожидаете?
- Окружающие сплошь и рядом ведут себя, как идиоты, - фыркнула Сой Фонг.
- Вас это беспокоит? – участливо поинтересовался Ханатаро.
- Беспокоит? – на лице Сой Фонг промелькнуло недоумение. – С чего бы…
- В случае возникновения необъяснимой тревоги, - поспешил продолжить чтение Ханатаро, чувствуя, что импровизация в его ситуации неуместна, - отвлекитесь на что-нибудь приятное. Например, выращивайте домашние растения… если вы чувствуете недостаток ласки и тепла… заведите кошку…
- Мои отношения с кошками – мое личное дело, - негодующе отчеканила она и резко встала из-за стола. – Это все, о чем вы хотели со мной поговорить? Всего хорошего. – И, смерив Ханатаро уничтожающим взглядом, она стремительно вышла из кабинета, явно едва удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Ханатаро успел только вымолвить «а что я такого сказал…» и ему оставалось только растерянно хлопать глазами до прихода следующего посетителя.
* * *
Ичимару Гин улыбался самой дружелюбной улыбкой из имевшихся у него в запасе.
- Что вы хотели узнать у меня, Ямада-кун?
- Э… Ичимару-тайчо… - Ханатаро не мог объяснить, почему капитан третьего отряда наводит на него такой ужас, но чувствовал, как по спине тонкими струйками бежит холодный пот. Приказав себе немедленно собраться и не нервничать почем зря, он вздохнул и сверился с лежащим перед ним списком вопросов.
- Скажите, пожалуйста, - начал он, следя за тем, чтобы голос не дрожал, - не замечаете ли вы, что в последнее время вас все вокруг раздражает?
- Разве я похож на раздражительного человека? – Выражение лица Ичимару было самым что ни на есть благостным. Казалось, он весь внимание; Ханатаро остро захотелось залезть под стол, но впереди было еще долгих несколько вопросов…
- Не испытываете ли вы в последнее время беспричинных страхов?
- А кого мне бояться?
- Ну, я не знаю… - стушевался Ханатаро. – На то ведь страх и беспричинный…
- Вы, может быть, на кого-то намекаете, Ямада-кун? – мальчику показалось, что в улыбке Гина на мгновение промелькнуло нечто хищное; он почувствовал, что теряет нить разговора и попытался вновь взять инициативу в свои руки:
- Скажите, пожалуйста, какого вы мнения о личных взаимоотношениях в рядах Готэй-13?
- Разве похоже, что у нас какие-то внутренние проблемы? – Ичимару был по-прежнему совершенно безмятежен. «Кто тут задает вопросы, в конце концов?» - хотел было возмутиться Ханатаро, но в ответ лишь промямлил:
-Да нет… вроде бы особых проблем у нас не наблюдается… Да, - спохватился он, - скажите, пожалуйста, - зашелестели страницы, - приходилось ли вам когда-либо испытывать чувство вины?
- Мне, в свою очередь, интересно, зачем четвертому отряду внезапно понадобилось такое количество частных сведений? – капитан третьего отряда смотрел в упор, со своим вечным прищуром, от которого становилось не по себе не только Ханатаро. – Вам это не кажется подозрительным, Ямада-кун?
На это психоаналитик не нашелся что ответить. Повисла неловкая пауза.
- Вы хотели еще что-то у меня спросить? – уточнил Ичимару благожелательно. – Нет? Ну что же, в таком случае всего доброго, Ямада-кун.
- Д.-до.. до свиданья, Ичимару-тайчо, - выдавил Ханатаро в ответ на прощальную улыбку и, подождав, пока капитан скроется за дверью, написал в ведомости лишь одно слово: «Неконтактен».
* * *
Спустя несколько минут (за это время Ханатаро как раз успел более-менее восстановить душевное равновесие) в дверь опасливо заглянул Кира Изуру.
- Он уже ушел? – вполголоса поинтересовался лейтенант третьего отряда.
- Ага, - так же вполголоса ответил Ханатаро; затем, опомнившись, принял официальный вид и пригласил:
Кира подошел ближе; вид у него был довольно удрученный. Ханатаро, почуяв перспективного пациента, принялся с удвоенной энергией перебирать конспекты с образцами вопросов.
- Скажите, пожалуйста, - он пометил галочкой очередную строку, - чувствуете ли вы, что вас постоянно что-то тревожит?
Вот как, - озадаченно произнес Ханатаро. – А поконкретнее?
Я не могу объяснить конкретнее, это как раз и есть самое плохое, - пожаловался Кира.
- Хорошо, сейчас попробуем выяснить этот вопрос, - оживился Ханатаро, - Не кажется ли вам, что окружающие вас недооценивают?
- Скорее, наоборот, - неуверенно ответил лейтенант. – Мне кажется, я не всегда оправдываю ожидания… то есть, я очень стараюсь соответствовать, но обстоятельства…
- …складываются не в вашу пользу, - закончил Ханатаро, увлеченно строча в своих записях; из-под кисточки выходили умные термины: «синдром тревожности», «невроз страха», «ангедония» и тому подобные.
- Вот именно, - подтвердил Кира. – Но когда я начинаю нервничать, то все валится из рук… и из-за этого я нервничаю еще больше.
- Отражается ли это на вашей работе? Может быть, вы не совсем довольны ее результатами? – участливо поинтересовался психоаналитик.
- Ну, в общем… - замялся собеседник, - пожалуй, да… не всегда доволен… вот, например, вчера… - он вздохнул и замолчал. Ханатаро из сочувствия не стал расспрашивать, но на всякий случай уточнил:
- Значит ли это, что своим начальством вы также недовольны?
Кира нервно оглянулся.
- Это совсем не так, - горячо возразил он. – С чего вы это взяли? Я очень рад тому, что мой капитан – Ичимару Гин… у нас с ним прекрасные отношения… лучше просто и желать нельзя…
С каждой фразой в глазах Киры все более явно читалось отчаянье. В конце концов он безвольно опустил плечи и умолк, глядя в пол.
- Так, значит… - нарушил молчание Ханатаро, который, честно говоря, не понял, что на уме у лейтенанта, но чувствовал, что нервы у того натянуты до предела. – Начальством вы довольны, а остальным нет?
Кира кивнул, не поднимая головы.
- Так и запишем, - заключил Ханатаро, несколько сбитый с толку. – Спасибо, Кира-фукутайчо… можете идти.
В дверях Кира обернулся.
- Ямада-кун… нерешительно обратился он. – Вы, наверно, лучше напишите, что у меня все хорошо. Пожалуйста!
В его взгляде было нечто такое, что заставило Ханатаро утвердительно кивнуть, рука с кисточкой замерла над ведомостью. Кира бледно улыбнулся и вышел, оставив Ханатаро напряженно размышлять, что важнее – не подвести беднягу лейтенанта или соблюсти валидность исследования…
* * *
После этого Ханатаро получил небольшую передышку: лейтенант пятого отряда Хинамори Момо забежала на минутку передать извинения от капитана Айзена – мол, слишком занят, зайти никак не может. Попытки психоаналитика взять в оборот хотя бы лейтенанта для отчетности, успехом не увенчались – Хинамори с порога заявила, что у нее все хорошо, потому что ее отряд и ее капитан – самые лучшие во всем Готэй-13, улыбнулась и убежала по своим делам.
Следующий посетитель был исключительно пунктуален. Когда капитан шестого отряда Кучики Бьякуя вошел в комнату и поздоровался в своей обычной отстраненно-вежливой манере, Ханатаро показалось, что темноватое помещение на мгновение озарилось холодным светом; он коротко зажмурился, чтобы снять наваждение и пригласил собеседника садиться.
- Чем могу быть полезен четвертому отряду? – осведомился Бьякуя; впрочем, Ханатаро без тени сомнения воспринял это как «что за глупости, ради которых стоит отрывать занятых людей от работы».
- Видите ли, Кучики-тайчо, - смиренно объяснил он, - мы проводим исследование… всего несколько вопросов…
- Ну что же, задавайте ваши вопросы, - обронил Бьякуя. – Надеюсь, это не займет много времени.
- Сейчас, сейчас, - заторопился Ханатаро, поспешно роясь в конспектах, которые как назло перемешались, так и норовя разлететься по комнате. Внезапно он почувствовал себя очень глупо, увидев картину со стороны: взъерошенный, в далеко не новом кимоно, суетливо перебирает неряшливо исписанные листки под равнодушным взглядом красивого высокомерного человека, которому, разумеется, есть чем заняться в будний день, кроме как выступать в роли пациента психоаналитика-недоучки…
- Скажите, пожалуйста, вы никогда страдали от заниженной самооценки? - выпалил он наобум и тут же осекся. – Простите, это, кажется, не те вопросы, - пробормотал он; ему даже не надо было поднимать глаза от бумаг, чтобы почувствовать, с каким холодным недоумением смотрит на него капитан Кучики.
- Думаю, вот это больше подойдет, - попытался выкрутиться он, уже в полном отчаянии. – Так… не преследует ли вас негативный опыт прошлых лет?
- Не преследует, - кратко ответил Бьякуя, нимало не изменившись в лице.
- Угу, это очень интересно, - Ханатаро усиленно делал вид, что заносит в ведомость какие-то сложносочиненные выводы из услышанного. – А… - он поглубже вдохнул, набираясь смелости, - а вы не сталкиваетесь иногда с тем, что вас гнетет одиночество?..
- Не думаю, что подробности моей частной жизни имеют отношение к делу, - последовал невозмутимый ответ. – Насколько я понимаю, это тест для оценки профпригодности?
- Ну… что-то вроде того, - юный психоаналитик опять напрочь забыл про строгий наказ Уноханы – не позволять собеседнику проявлять инициативу. – Я бы еще хотел узнать…
- Прошу меня простить, - Бьякуя поднялся и решительно направился к двери. – Полагаю, лучшим тестом являются практические результаты моей работы. Мне бы не хотелось, чтобы сегодня они были менее эффективны, чем обычно, из-за напрасно потерянного времени. Всего доброго.
- До свиданья, спасибо, Кучики-тайчо, - растерянно ответил Ханатаро, который, впрочем, так и не успел сочинить последний вопрос…
* * *
Несколько минут спустя (Ханатаро все еще переживал, вспоминая свою недавнюю пятиминутку позора) за дверью послышались громкие голоса, и в комнату ввалились Рендзи и Шухэй, не переставая хохотать и переругиваться.
- Из-за тебя чуть не опоздали, придурок!
- Сам придурок! Не фиг было по пути останавливаться, касутеру эту несчастную покупать…
- Я позавтракать не успел!
-Позавтракать... Ночевать надо дома, тогда просыпаться будешь вовремя!
- У тебя, что ли, дома?
- Да иди ты!..
- Простите, - попытался было Ханатаро вмешаться в теплую дружескую беседу, - я хотел бы задать несколько вопросов…
- А? – Очевидно, приятели только что заметили мальчика и слегка удивились. Шухэй даже недоверчиво переспросил:
- Это ты тут, что ли, от четвертого отряда с заданием?
- Вообще-то да, я психоаналитик, - скромно ответил Ханатаро. – Да вы присаживайтесь… - тут он, правда, вспомнил, что стул в кабинете всего один, так что пришлось сделать вид, будто предложение было чистой формальностью.
- Хисаги-фукутайчо, а где же капитан девятого отряда?
- Да ему некогда, - отмахнулся Шухэй. – Ты давай, скажи, что надо, я ему передам.
- Мне бы, того… лично пообщаться, - робко заметил Ханатаро.
- Правильно, правильно ты ему не доверяешь, - не преминул вмешаться Рендзи. – Он все равно половину забудет, а остальное перепутает… ай! Иди ты к холлоу! – Последнее относилось к Шухэю, который, разумеется, отвесил приятелю подзатыльник.
- Ну, давайте хотя бы с вами поговорим, - Ханатаро тщетно старался призвать молодых людей к порядку. – Скажите, пожалуйста… только по очереди, ладно?... чувствуете ли вы, что есть проблемы, о которых вам хотелось бы поговорить?
- У меня никаких проблем нет, - уверенно заявил Шухэй, - а вот этому, - он дернул Рендзи за прядь рыжих волос, - за лажу во вчерашнем плановом отчете Кучики-тайчо такие проблемы создаст, ууу…
- Хрена лысого, - возмутился Рендзи, - я уже все исправил… ну, почти все…. И вообще, сам хорош, на тренировке таскался, как сонная муха…
- Это я как муха? – теперь уж настала очередь отбиваться Шухэю, - Да я вот прямо хоть сейчас… - тут оба опять заговорили на два голоса, не обращая внимания на призывы Ханатаро ответить еще «ну хоть на парочку коротких вопросов»…
- Может быть… вас преследуют какие-нибудь нереализованные стремления… или желания... – пытался вставить слово психоаналитик.
Тут молодые люди переглянулись и просто покатились со смеху, чем привели Ханатаро в немалое смущение; глядя на несговорчивых пациентов, он лихорадочно соображал, какой еще вопрос задать, чтобы он не вызвал столь бурной реакции, но в конце концов просто махнул рукой.
- Ладно, - отвлекся, наконец, Рендзи, - Вот что, как тебя… Ханатаро, напиши там, что у нас все нормально, а если подъем сделают на час позже – вообще будет хорошо!
- И чтобы пиво в паек включили, - поддержал друга Хисаги. – Записал? Ну все, удачи тебе… в обработке командного состава. Давай, не тормози, - это уже в сторону Рендзи, - не хватало еще из-за тебя на обед опоздать!..
- А диагноз вам один на двоих поставить?... – обреченно поинтересовался Ханатаро, глядя в сторону двери, за которой скрылась неугомонная парочка.
* * *
После такого шумного визита психоаналитик получил некоторую передышку, которая была весьма кстати. Чуть позже заглянул лейтенант седьмого отряда с запиской от капитана Комамуры – тот уведомил, что не может быть, также туманно сославшись на занятость. Ханатаро вздохнул с некоторым облегчением – он как раз прикидывал, пройдет ли капитан, со своим гигантским ростом, в низкое и тесное помещение. Мальчик было приготовился атаковать очередной порцией вопросов лейтенанта Ибу, но тот поспешно ретировался, пробурчав что-то про «проблемы со здоровьем», чем поверг Ханатаро в немалое уныние – он уже прикидывал, что ему скажет капитан Унохана за такие серьезные пробелы в исследовании. Тем более что следующий собеседник явно не торопился почтить его своим вниманием…
* * *
…но все же, наконец, явился. Похоже, Кёраку Шунсуи, капитан восьмого отряда, решил заглянуть на собеседование из чистого любопытства, возвращаясь в штаб с прогулки, которая явно не была связана с неотложными делами службы. Вальяжно облокотившись о край стола, он предложил Ханатаро задавать любые вопросы, но только, пожалуйста, не связанные с вычислениями и логикой, потому что на улице сегодня слишком жарко для напряженного умственного труда. Заверив, что исследование не имеет отношения к точным наукам, психоаналитик решил начать с чего-нибудь общего и нейтрального.
- Скажите, пожалуйста, случается ли вам испытывать непреодолимое отвращение к любой деятельности?
Кёраку ненадолго задумался.
- Совсем к любой – пожалуй, не случается, - решил он. – Например, вдумчивое размышление в спокойной обстановке – прекрасное занятие… особенно хорошо удается сосредоточиться, лежа на крыше солнечным днем. Рекомендую попробовать, ничуть не менее эффективно, чем медитация. Или вот еще – сон… ведь это так полезно! Во сне меня регулярно посещают замечательные идеи.
- Да, сон – это замечательно, - со вздохом согласился Ханатаро, прилежно водя кисточкой по бумаге. Он явственно чувствовал, что сейчас пара-тройка часов этого полезного занятия ему совсем не повредила бы, но нужно было держать себя в руках. Полистав записи, он остановился на следующем пункте:
- Ощущаете ли вы нехватку стабильности в жизни?
- Нет, пожалуй, - беспечно ответил Кёраку. – Вот нехватку маленьких житейских радостей – ну там, пары чашечек сакэ… немного заботы и ласки… да, такое случается, но это не страшно! Главное – набраться терпения; тогда все придет само собой.
- Надо же, какая интересная позиция, - озадаченно отметил Ханатаро. – Значит, агрессия вам не свойственна, - уточнил он, заранее зная ответ.
- Агрессия – это деструктивно и бессмысленно, - изрек собеседник. – Она приводит к хаосу, а что в нем хорошего? Нет, по моему мнению – жизнь должна быть размеренной и комфортной. В конце концов, она у нас одна! Хотя и длинная.
Ханатаро слушал в восхищении. Он окончательно уверился, что кому-кому, а капитану Кёраку помощь психоаналитика не требуется.
- В общем, вы всем довольны, и претензий к действительности у вас нет? – уточнил он на всякий случай.
- У меня к ней нет, а вот у нее - в лице Нанао-тян… в смысле, Исэ-фукутайчо - ко мне иногда случаются, – сообщил Кёраку. – Но в чем наша основная задача? Сосуществовать с действительностью в мире и согласии. Меня этот метод никогда не подводит!
Распрощавшись с капитаном восьмого отряда, Ханатаро долго думал над диагнозом и, в конце концов, записал в ведомости, холодея от собственной наглости: «Пофигизм».
* * *
Следующий по списку, Хицугая Тоширо, пришел строго в назначенное время; сперва он держался несколько сурово, отвечая на вопросы обстоятельно, но очень уклончиво. Ханатаро записывал, поглядывая на собеседника уважительно; он даже не вполне отдавал себе отчет, что с капитаном десятого отряда они, фактически, ровесники. Впрочем, под конец, на вопрос «как вы предпочитаете расслабляться после напряженного рабочего дня» Хицугая сначала пробурчал что-то вроде «некогда мне расслабляться», затем на секунду замялся и сообщил, что сегодня, например, собирается пойти посмотреть на турнир сборных девятого и одиннадцатого отрядов по шунпо-слалому. Здесь Ханатаро оживился и выразил мнение, что никто не обходит препятствия лучше, чем Мадараме из одиннадцатого; Хицугая возразил, что Мадараме неплох, но лучшего игрока, чем лейтенант Хисаги, пожалуй, нет, и жаль, что сегодня он не участвует… После этого мальчики проговорили еще почти двадцать минут и расстались чуть ли не приятелями.
* * *
Мацумото Рангику впорхнула в кабинет, распространяя аромат чего-то цветочного; казалось, от ее волос по стенам заплясали солнечные зайчики. Лейтенант десятого отряда вообще славилась легким нравом, а тот факт, что капитан не дал ей сегодня никаких скучных бумажных заданий и велел только «не опаздывать на собеседование к Ямаде-сану», привело ее в еще более радужное расположение духа.
- Добрый день, Ямада-кун! Ну, о чем будем беседовать?
Рангику с неподдельным интересом окинула взглядом внушительную стопку бумаг на столе и перевела глаза («фиалковые!», как выражались романтично настроенные поклонники) на самого психоаналитика. Ханатаро улыбнулся в ответ, но улыбка вышла несколько вымученной: мальчик не хотел признаваться себе в этом, взывая к долгу и дисциплине, но на самом деле у него уже голова шла кругом с непривычки.
- Ты, наверно, хочешь спросить, не было ли у меня проблем с родителями, не чувствую ли я страх перед незнакомцами и не испытываю ли чувства вины наутро после вечеринки? – живо осведомилась Рангику.
- А… а как вы догадались? – изумился Ханатаро.
- Да пустяки, - беспечно отмахнулась рыжеволосая дива, - я просто обожаю психологию! Вот как раз на днях мы с Нанао… в смысле, с лейтенантом Исэ как раз обсуждали – ну какие же эти мужики странные... да впрочем, тебе это неинтересно, - спохватилась она. – Ну хорошо, давай я расскажу тебе пару историй из своей юности – ах, «она еще не закончилась», какой ты милый, - а потом ты у меня еще что-нибудь поспрашиваешь, если захочешь!
И Рангику пустилась в воспоминания; Ханатаро слушал, открыв рот, и даже забывал конспектировать. Минут через сорок лейтенант внезапно все же вспомнила, что «я ведь обещала Хицугае-тайчо обновить график командных занятий» - и сердечно распрощалась с мальчиком, выразив надежду, что он станет самым лучшим психологом во всем Готэй-13. После этого Ханатаро еще некоторое время оставался в некоем трансе, в облаке цветочного аромата и с золотыми бликами перед глазами – пока из этого волшебного состояния его не вывело появление следующего посетителя…
* * *
Зараки Кенпачи, как обычно, пришлось пригнуться, чтобы пройти в невысокий дверной проем – бубенчики зазвенели, как показалось Ханатаро, очень насмешливо. По крайней мере, взгляд, брошенный капитаном одиннадцатого отряда на новоявленного психоаналитика, был весьма скептическим.
- Ну, чего у тебя? Давай выкладывай, - не поздоровавшись, приступил к делу Кенпачи, который хотел побыстрее расправиться с непонятной процедурой и вернуться к себе в штаб.
- Привет, Хан-тяяян! – куда ж без нее; Ячиру высунула круглую мордашку из-за плеча капитана и проворно перебралась вперед, рискуя свалиться на стол. –Тетенька Рецу сказала нам с тобой побеседовать!
- Какая она тебе «тетенька», дуреха ты этакая, - оборвал ее Кенпачи; впрочем, беззлобно. – Да, попросила Унохана зайти к тебе за какой-то неотложной надобностью; ну давай уже, не тяни.
- Я хотел спросить… вас, - Ханатаро переводил взгляд с капитана на лейтенанта и обратно; понял, что разговора с глазу на глаз опять не выйдет, и безнадежно вздохнул. – Скажите, пожалуйста, - начал он устало, - не было ли у вас драматичных событий в детстве, о которых вы часто вспоминаете?
- В детстве? – Кенпачи выглядел несколько озадаченным. – Что это еще за вопрос? Я не помню. Напиши, что не было.
- А я помню, - тут же встряла Ячиру, - я помню много событий! Когда я была маленькая, - она состроила серьезную физиономию, - часто шел снег! И однажды я сидела на улице, а в этом снегу лежал человек – он был уже мертвый! Совсем, представляешь? А мы потом играли в снежки… это такое событие, да?
- Э… как вам сказать… - Ханатаро слегка растерялся, но все же сделал пару пометок (кисточка предательски дрожала, иероглифы получались толстыми и кривыми) и продолжил:
- Кажется ли вам, что смысл жизни найти невозможно и даже не стоит пытаться?
- Ну ты, парень, загнул, - Кенпачи задумчиво почесал подбородок. – Я тебе так скажу: если ты живой, а твой противник нет, то за тобой и смысл, ясно? – Довольный формулировкой, он улыбнулся (улыбка, правда, больше смахивала на хищный оскал).
- Смысл жизни, смысл жизни, - пропела Ячиру, делая какой-то замысловатый кульбит на плече капитана, - а как его искать? Как птичье яичко в траве? Я вчера нашла, такое пестренькое… может, это он и есть?
Ханатаро, несмотря на усталость, рассмеялся; беседа ничем не была похожа на сеанс психоанализа, но ему уже было все равно; глаза у него отчаянно слипались.
- Ну и напоследок, - сделал он еще один заход, - ваши родители часто вас наказывали?
- Да ну тебя, - махнул рукой Кенпачи, - что это ты все про древность какую-то лохматую спрашиваешь. Почем я знаю. Я, видишь ли, про семейство свое толком ничего не помню, да у меня и других забот хватает… Ох уж эта Унохана, мало того, что ребят моих распустила – зачем их вообще лечить, здоровенные лбы, на них все заживает, как на собаках – так еще и мальчишку к какой-то дурацкой работе привлекла! Ты бы лучше не терял времени, пошел бы подрался с кем-нибудь. А то вон, тощий весь и зеленый, ну какой из тебя солдат!
- Никакой, - обреченно согласился Ханатаро. – Но спасибо… я как-нибудь обязательно…
- Вот это правильно, - одобрил капитан. – Будешь хорошо драться – возьму к себе в отряд. Ладно, хватит уж время терять. Пошли, Ячиру.
Ячиру в любом случае не стала бы возражать; на прощание она показала Ханатаро язык и за дверью еще некоторое время слышался ее голосок, распевающий что-то про «смысл жизни».
* * *
- Это еще что такое?
Ханатаро вздрогнул, резко поднял голову от стола и с ужасом понял, что заснул, сам того не заметив. Перед столом стоял капитан двенадцатого отряда Куроцути Маюри, казавшийся изрядно раздраженным (впрочем, таким он казался практически всегда). У стены безмолвной тенью маячила его лейтенант Нему.
- П-простите, - заикаясь от испуга и смущения, произнес Ханатаро, - я не нарочно…
- Слабый организм, совершенно очевидно, - закивал Маюри. – Неплохо бы его усовершенствовать! Есть методики… - он загадочно (а вернее сказать – зловеще) улыбнулся. Ханатаро почувствовал, как по спине пробежал неприятный морозец; чтобы не выдать смятения, он принялся сортировать пришедшие уже в полный беспорядок конспекты, делая вид, что ищет нужный документ.
- Ну, - нетерпеливо продолжил Маюри, - так в чем дело? Я очень занят, видишь ли.
- Да-да, Куроцути-тайчо, - заторопился Ханатаро, - дело в том, что мы проводим исследование…
- Исследование? - перебил его Маюри, явно заинтересованный; чуть склонившись в сторону Ханатаро, он в упор поглядел на него ярко-желтыми глазами (мальчик с трудом подавил желание вжаться в стену) и вкрадчиво осведомился:
- Не позволишь ли ознакомиться с записями?
Не дождавшись ответа, он уже тянул к бумагам костлявую руку в белой перчатке.
- Извините, но это только для служебного пользования! – взмолился Ханатаро, судорожно придвигая к себе документы; рука в перчатке замерла над пустой столешницей.
- Для служебного, вот именно, - почти промурлыкал Маюри; глаза его опасно сверкнули в прорезях черно-белой маски. – Я ведь тоже не из пустого любопытства, видишь ли…
- Но это только для четвертого отряда, - защищался Ханатаро.
- Глупый мальчишка, - снова начал раздражаться капитан, - Ты не знаешь, с кем имеешь дело? Я директор Научно-исследовательского института! От меня не должно быть никакой тайной документации. Это вопрос стратегической важности! Откуда я знаю – может, тебе за день уже сообщили о наличии каких-нибудь нераскрытых сверхспособностей, чего ты, разумеется, не понял! И теперь ценная информация останется в штабе четвертого отряда? Да зачем она вам?
- Там, в самом деле, совершенно ничего важного! – убеждал Ханатаро не в меру любознательного исследователя; он не был готов к такому напору и совершенно не представлял, что ему делать, если упрямый Куроцути все же заберет документы. С чем он тогда вернется к капитану Унохане? Он сделал попытку переключить внимание Маюри на что-нибудь другое:
-Куроцути-тайчо… а вы не могли бы рассказать, что такое – эти сверхспособности? – То, что стандартных психоаналитических вопросов тому лучше не задавать, Ханатаро и не сомневался.
- Это для тебя слишком сложно, - отмахнулся Маюри; но, увидев во взгляде мальчика отчаянье, он истолковал его по-своему и немного смягчился:
- Любое духовное тело – это кладезь уникальных особенностей, которые совершенно по-разному проявляются в различных комбинациях! Поэтому, разобрав такое тело, как конструктор, мы можем собрать из него что-то совершенное новое, ранее не существовавшее в природе. Я, конечно, не рассчитываю, что ты поймешь хоть что-нибудь из моих слов, - оговорился он. – Ну, скажем проще: если я отправлю тебя в свою лабораторию и там разберу на сотню или тысячу кусочков, то потом смогу собрать новый организм!
- Маюри-сама может создать совершенный организм, приспособленный, неуязвимый, - прошелестела Нему, не отрываясь смотревшая на капитана глубокими грустными глазами.
- Молчи, тебя не спрашивали, - пренебрежительно отмахнулся Маюри. – Ну что, понял?
В ответ Ханатаро только молча кивнул, затравленно глядя на гордого своими удивительными познаниями изобретателя. Тот, в свою очередь, еще раз жадно взглянул на стопку записей, но, видимо, здраво рассудил, что игра не стоит свеч, и его информация все равно намного более полная и ценная; бросив через плечо «Нему, не стой тут как столб, тупица», капитан двенадцатого отряда удалился.
Дождавшись, пока затихнут шаги, Ханатаро несколько раз глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя и только тут заметил, что зубы у него стучат, как отбойный молоток.
* * *
- Заходите, Укитаке-тайчо, - безрадостно приветствовал Ханатаро последнего на сегодняшний день пациента. Присаживаясь к столу, капитан 13-го отряда, который на этот раз даже почти не опоздал, обратил внимание на то, что мальчик прячет глаза и подозрительно шмыгает носом.
- Ну, что за задание? - доброжелательно осведомился он. - Унохана-сан попросила меня непременно к тебе заглянуть... Ямада-кун, что-то не так?..
- Ой, - только и сумел вымолвить Ханатаро, - все такие... такие... несчастные!! Теперь Унохана-тайчо меня точно уволит!
И, не в силах больше сдерживаться, психоаналитик уронил голову на руки и разрыдался в голос.
- Подожди-подожди, успокойся, - несколько ошарашенно сказал Укитаке. - Что произошло? Ты, может быть, хочешь о чем-то поговорить?..
* * *
Примерно через полчаса в расположение 4-го отряда явились немного успокоившийся, но все еще судорожно вздыхающий Ханатаро и Укитаке, с видом слегка обескураженным, но решительным, и сразу отправились в кабинет к капитану. О чем шел разговор за закрытыми дверями, широкой публике осталось неизвестным, но позже в беседе за чашкой чая Исане и Кийонэ Котецу обсуждали, что старые приятели Укитаке и Унохана немного повздорили, не сойдясь, кажется, во взглядах на психологию и воспитание боевого духа у личного состава.
Впрочем, Ханатаро, получив на следующий день шеврон начальника четырнадцатого взвода, совершенно воспрянул духом, и только встречаясь на улице с капитаном Куроцути, с тех пор предпочитал побыстрее нырнуть за угол, оставшись максимально незамеченным...
Предупреждение: Трагическая гибель чашки. Сплошные диалоги. Все очень добрые и вообще сплошная идиллия.
оно самое- Ненавижу эти отчеты! Ненавижу эту работу! – в который раз пожаловался Ренджи. – Если б я раньше знал, что такое лейтенантская должность – приложил бы максимум усилий, чтобы меня минуло это «счастье»!
Кира только вздохнул в ответ. Они с Абараи сидели на веранде нежилой казармы, находящейся на территории шестого отряда, вдали от других построек. Солнце уже садилось, но жара еще не спала. От разогретых досок деревянного пола поднималась тяжелая волна сандалового запаха. Даже неугомонный Ренджи сомлел на солнышке и все, на что его хватало – это вялые жалобы на жизнь. Кира развлекался тем, что метал в стену короткий кинжал, лениво размышляя, считается ли это порчей казенного имущества, или нет, так как здание вышло из эксплуатации… Приятели откровенно бездельничали.
- …Да ты меня вообще слушаешь? – возмутился Ренджи.
-Разумеется, слушаю, - отозвался Кира, вытаскивая кинжал из стены. – Только этим и занимаюсь в последние два часа.
- А почему ты мне не сочувствуешь?
- Во-первых, я тебе уже посочувствовал. Во-вторых, я не понимаю, что ты делаешь здесь, если у тебя такой завал. И, наконец, ты сам виноват. Нечего было тянуть резину и откладывать все до последнего.
- Ну спасибо! А еще друг! – надулся Ренджи. – Конечно, у тебя таких проблем нет. Ты эти чертовы отчеты небось на год вперед уже составил…
- Зато у меня есть другие проблемы. – Кира опять печально вздохнул.
- Да ну? – не без злорадства протянул Ренджи. – И что у тебя там такое?
- Я разбил любимую чашку Ичимару-тайчо. – Мрачно заявил Кира. И добавил: - Случайно.
- Понятное дело, что не специально. – Фыркнул Абараи. – И что Ичимару?
- Он еще не знает…
- Ууууу…
Снова повисла тишина.
- Лучшие. – Внезапно выдал Ренджи. – Только самые лучшие цветы.
- К-какие еще цветы?.. – не понял Изуру.
- Ну как какие? Которые я буду приносить на твою могилу, конечно. Ты же все-таки мой лучший друг…
- Да пошел ты! – огрызнулся Кира. – Не убьет же он меня, - не очень уверенно сказал он. – Наверное.
Ренджи гнусно захихикал.
- Ну вот что ты издеваешься? – страдательно спросил Кира. – Лучше подумай, что тебя ожидает, если ты не разберешься со своей отчетностью… Мне от чего-то кажется, что Кучики-тайчо не будет особо счастлив.
- Я не хочу об этом думать. – с достоинством ответил Ренджи. – Тем более, у меня еще целый завтрашний день и завтрашняя ночь.
- Другими словами, за работу ты сядешь завтра ближе к вечеру, - философски прокомментировал Кира, метая кинжал в стену. – Кстати, так, на всякий случай: мне нравятся лилии…
К Ренджи вернулась его обычная подвижность. Он вскочил на перила и изобразил какой-то невообразимый акробатический этюд, завершившийся стойкой на руках.
- Все равно все успею, - оптимистично заявил он, не меняя позы.
Из-за его спины послышалось звонкое хлопанье. Ренджи повернул голову и таки навернулся от неожиданности.
Рангику прекратила аплодисменты и изящно облокотилась на перила.
- Браво, - лениво произнесла она, - Ты в цирке выступать не пробовал?
- Добрый день, Мацумото-сан, - Кира вежливо наклонил голову.
- Так ведь и убить можно! – негодовал Ренджи, забираясь обратно на веранду. – Ты нас случайно нашла или по делу? – подозрительно спросил он.
- А что, есть разница? Если по делу, вы меня прогоните? – фыркнула Рангику. – На самом деле, и да, и нет. Не хотите составить компанию даме, желающей нажраться?
- С горя или на радостях? – скучным голосом поинтересовался Кира.
- Да какая разница, - поморщилась Мацумото, - разве прелестной молодой женщине нужен повод, чтобы напиться?
- Прелестной молодой женщине, может, и не нужен, а прелестным молодым людям нужен, - брякнул Ренджи, - А то вот Кира, к примеру, без хорошего повода вообще пить не будет. Ибо это не хорошо. И не соответствует его представлениям о том, как должен вести себя лейтенант. Вернется домой, и ночь проведет за склеиванием чашки своего капитана…
Кира, активно кивающий в начале сентенции, на словах о чашке бросил на Абараи нехороший взгляд.
- Мальчишки!.. – с наигранным презрением сказала Мацумото. – Ничего вы не понимаете в жизни… А что там с чашкой? Гин сегодня что-то говорил про то, что у него куда-то делась чашка, которую я ему подарила…
- Ээээ… Ничего. Ничего такого. Ренджи просто пошутил… - Кира посмотрел на друга убийственным взглядом, смутился окончательно и покраснел.
- Мацумото! – с преувеличенным энтузиазмом воскликнул Ренджи, пытаясь загладить свою оплошность, - Как ты справляешься с отчетностью?
- С чем? – переспросила Рангику.
- Отчеты – это такая кипа бумаги, которую нужно периодически отдавать своему капитану, - серьезно сказал Кира, - желательно, чтобы там значилось сколько холлоу было загублено за прошедшее время, сколько шинигами получили ранения, сколько, кстати, и сколько раз были задержаны в нетрезвом виде, сколько обмундирования попортили и так далее…
- А, это, - махнула рукой Рангику, - Так я этим не занимаюсь.
- Как это? – опешил Кира, - А кто ж тогда?..
- Хицугая, кто ж еще, - пожала плечами Мацумото.
- Потрясающе! А как он к этому относится?
- Да с тех пор, как я как-то пригрозила его выпороть, он вообще как шелковый…
Кира неодобрительно покачал головой.
- Вот это жизнь! – мечтательно закатил глаза Ренджи.
- Так ты тоже…того… попробуй, - хихикнул Кира.
- Что-то ты разошелся, дружище! – с угрозой произнес Ренджи. Однако остановить инсинуации ему не удалось. Тему тут же развила Рангику:
- Верно-верно, попробуй, Абараи… Как бы только это не привело к каким-нибудь интересным последствиям…
- Ну ведь не драться же с тобой?.. – миролюбиво произнес Ренджи.
- Да уж не стОит… - фыркнула Рангику. – Кстати, а почему вы здесь сидите? Просто дурака валяете или как?
- На самом деле мы скрываемся от Хиномори, - доверительно сообщил Ренджи.
- А что вы натворили? – удивилась Рангику.
- Мы – ничего, но у нее весеннее обострение.
- Весеннее-осеннее, - вставил Кира.
- Какое еще обострение?
Изуру и Ренджи переглянулись, умильно сложили руки на груди, и, скроив наиболее восторженные физиономии в один голос пропищали тонкими голосами:
- Айзен-тайчо-о-о!...
Рангику прыснула.
- Он такой хороший, - закатил глаза Ренджи.
- …такой добрый, - подхватил Кира.
- …такой милый…
-…такой замечааааательный!...
- А ну прекратите! – сквозь смех потребовала Мацумото. – Засранцы вы… Как вам не стыдно.
- Но, Рангику, это просто не выносимо слушать постоянно! – возмутился Ренджи.
- Ага, -поддержал его Кира. – Кошмар какой-то.
- Да вы просто завидуете, оба! - безапелляционно заявила Мацумото, и поднялась со ступенек, начисто игнорируя полные благородного негодования взгляды. – Ладно, раз пить вы со мной не желаете, отправляюсь исполнять свой служебный долг. Мне еще со своим капитаном побеседовать надо…
Обернувшись на прощанье, не удержалась и ехидно заявила:
- Кстати, вы на себя бы посмотрели, когда о своих капитанах вещаете…
И она легко зашагала по тропинке, мурлыча под нос какую-то песенку.
-…Замечательная женщина – лейтенант Рангику Мацумото. – совершенно неподходящим для такой хвалебной речи тоном заявил Кира в пространство. – Просто феерическая.
-…А она права, - протянул Ренджи задумчиво.
- Что? – поперхнулся Изуру.
Ренджи недоуменно посмотрел на залившегося краской друга:
- Права она, говорю. Пора бы нам расходиться. Может, я и сегодня за отчеты сяду…
Бьякуя даже соизволил поднять глаза на вошедшего Ренджи.
- Пришел? – риторически спросил он.
- Пришел, - зачем-то согласился Абараи.
- Отчеты? – поинтересовался Кучики.
- Завтра, - ответил Ренджи.
- Хм… Хорошо. – И Бьякуя опять погрузился в изучение документов.
Ренджи немного постоял, подпирая дверь спиной, после чего осторожно спросил:
- Может быть, чаю?
Бьякуя задумчиво посмотрел на лейтенанта и кивнул:
- Можно…
- Изуру, ты не знаешь, куда подевалась моя синяя чашка?
Кира вздрогнул:
- Знаю…
Улыбка капитана стала… как бы это сказать… вопросительной. Кира замечательно разбирался в нюансах этого не самого богатого на разнообразную мимику лица.
Кира вдохнул поглубже и разом выдал:
- Я ее разбил.
- Как разбил? – улыбка становится еще шире. И это не значит, что капитану весело.
- Вдребезги, - честно признался Кира и зачастил – Мне очень жаль, Ичимару-тайчо, я не хотел, и…
- Да что ты так переживаешь? – А вот теперь улыбка настоящая. – Я ее все равно терпеть не мог. Думал куда-нибудь ее потерять, так ведь неудобно, Рангику подарила… Ты смеешься?..
У беспокойных модераторов сообщества уже давно зреет идея создать большой русскоязычный ресурс по Bleach, где было бы по возможности все, начиная от общей информации о создателях, персонажах и т.п. и заканчивая фанфикшном.
- Простите меня, Унохона-тайчо, я больше не буду! - Ханатаро было очень стыдно. Ну какой холлоу дернул его убежать с дежурства, чтобы поесть пирожков? И пирожки-то оказались не особенно вкусные… так, вполне обычные пирожки. А капитан заметила его отсутствие, и теперь… ой, что будет!
Ханатаро ожидал всего, чего угодно, но только не этого. Унохана мягко улыбнулась, потрепала его по волосам и заговорила спокойным голосом:
- Ну, со всеми бывает. Я не знаю офицера, который ни разу бы в жизни не оставил свой пост. Особенно, в твоём возрасте. Но сам понимаешь, закрывать на это глаза я тоже не могу. Поэтому ты сейчас пойдешь со мной и поможешь разобраться с историями болезни. Считай, что у тебя наряд вне очереди.
Ханатаро радостно закивал. Разобраться с историями – да это же раз плюнуть! Не так уж часто шинигами болеют, так что он мигом выполнит задание и освободится. На вечер у него были грандиозные планы: Рикичи из шестого отряда позвал его на рыбалку.
Вопреки ожиданиям Ханатаро, они не зашли в регистратуру госпиталя, а отправились прямо в кабинет Уноханы.
- Вот, смотри, - она открыла шкаф, - тут находятся истории болезни всех капитанов и лейтенантов. Мы должны сделать с них копии для архива. Так что бери кисточку, тушь и приступай. Бумага в ящике стола.
Ханатаро схватил первую попавшуюся историю и уставился на титульный лист.
- Так, кто тут у нас… Ичимару Гин. Диагноз: гипер… что? Какая психопатия?
Унохана отобрала у него папку.
- Этим я сама займусь. Что у тебя по психиатрии? Отлично? Не может быть. На следующей неделе пересдашь весь академический курс лично мне.
Ханатаро вздохнул. Надо же так попасть! До чего же дурацкий день сегодня...
Он потянулся за следующей историей.
- Тосен Канамэ. А, ну это просто, я всё знаю. Слепота, врожденный порок развития… да?
Он обмакнул кисть в тушечницу и приступил к работе: опрос больного, условия жизни и работы, данные анализов… С этим Ханатаро управился меньше, чем за час. Унохана похвалила усердного работника, и протянула ему следующую папку. Работа шла споро, и юный медик так увлекся, что начал зачитывать данные вслух.
- Ой, кто это у нас? Класс – млекопитающие, семейство – собачьи, вид – предположительно, кицунэ-полукровка… Мамочки, а диагноз-то, диагноз!!!
- Что тебя удивляет в диагнозе Комамуры-тайчо? – строго спросила Унохана, - ты же будущий врач, Ханатаро, и не должен так эмоционально реагировать. Тем более, что в случае с Комамурой можно было догадаться заранее…
- Блохи… - простонал Ханатаро, - кто бы мог подумать, у капитана – и блохи!!!
- Между прочим, ничего смешного. Очень запущенный вариант, резистентный к любой терапии, - посетовала Унохана, - помогают только грязевые ванны и купания. А будешь так веселиться, я его пришлю к тебе на процедуры. Возьмешь гребешок и будешь вычесывать…
Ханатаро в ужасе захлопнул рот и не открывал его на протяжении всего переписывания Комамуриных хворей. Но, взяв следующую историю, опять не смог удержаться.
- Я знал, я так и знал! У Кёраку-тайчо алкоголизм, а он сам считает, что пьёт очень мало и вообще может бросить в любой момент.
- Запомни, ни один алкоголик никогда не признается в том, что он алкоголик. Все они такие, - вздохнула Унохана, - ну-ка, напиши ему направление, пусть проверит функции печени. Надо же хотя бы раз в двести лет загонять его на обследование.
Вскоре энтузиазм Ханатаро поутих. Всё-таки писанины оказалось слишком много. Даже если пациент был абсолютно здоров, как, например, Абараи-фукутайчо, Унохана все равно регулярно направляла его на диспансеризацию. А нет ничего скучнее, чем сто раз переписывать одну и ту же фразу: «все жизненные функции в норме, патологии не обнаружено».
- Ой, а чего это? – на глаза юному медику вдруг попалась папка с надписью: Куроцучи Маюри и красным росчерком через весь титульный лист «от обследования отказался».
- Боится, - неопределенно ответила Унохана, воздержавшись от более подробных объяснений.
Через пять часов Ханатаро совсем скис. Все данные смешались в его бедной голове, к тому же неудобной кистью он натер на пальце весьма ощутимую мозоль.
Солнце клонилось к закату, рабочий день заканчивался. Гора папок неуклонно росла, и Ханатаро с тоской думал, что до темноты он вряд ли управится. А Рикичи, конечно, ждать не будет, и отправится на рыбалку без него. Наказание, которое поначалу показалось таким незначительным, приобретало масштабы катастрофы, и Ханатаро взмолился:
- Унохана-тайчо, а можно я закончу с этим завтра?
- Нет, - улыбнулась она, - завтра тебя ожидает обычная работа в отряде. Ты не забыл, что завтра дежуришь на кухне?
Ханатаро понуро кивнул, спорить с капитаном он не решался. Но Унохана не могла не заметить, что подчиненный просто валится с ног от усталости и подбодрила его:
- Не сдавайтесь, офицер. Тяжело в учении – легко в бою. Осталась ещё одна история болезни!
- Всего одна? – Ханатаро посветлел лицом, - а чья?
- Капитана тринадцатого отряда, - сообщила Унохана и открыла соседний шкаф, - вот, эти четыре полки, и та, что сверху тоже. Видишь ли, у Укитакэ-тайчо очень слабое здоровье… да и заболевание давнее.
- Ох, - только и вымолвил Ханатаро. Он поклялся себе, что больше никогда не будет убегать с дежурства. Про рыбалку с Рикичи уже, конечно, можно забыть… До утра бы теперь управиться.
Ханатаро встал на табурет и потянулся к самой верхней полке. Ещё никогда он так искренне не желал здоровья всем шинигами Готэя в целом и Укитакэ-тайчо в частности.
Унохана с улыбкой взирала на его страдания.
- Иди домой, Ханатаро. Я пошутила. Но если ты ещё раз оставишь свой пост, то будешь переписывать историю болезни Укитакэ-тайчо, всю - от начала и до конца.
- Да, капитан! Так точно, капитан! Спасибо, капитан!
Ханатаро как ветром сдуло. Он заскочил домой, схватил удочки и со всех ног помчался к казармам шестого отряда, надеясь, что Рикичи ещё не ушел.
Юный медик радовался, что так дешево отделался. Теперь он понимал, почему в четвертом отряде нет таких проблем с дисциплиной, как в других. Любой будет вести себя тише воды ниже травы, когда в запасе у капитана имеется такое страшное наказание!
Ренджи осторожно высунулся за угол. Коридор пуст; стараясь ступать тихо, чтобы не шлепать тапками по бетону, он подошел к лестнице, ведущей в цокольные помещения. Окошко внизу было открыто, как и всегда. Ренджи с удовлетворением вздохнул и достал смятую пачку.
В больнице курить запрещали. За исключением дурацкой пижамы, это был ее единственный и самый большой недостаток. Ренджи зубами вытащил сигарету и взглядом поискал мусорное ведро. Его не оказалось; Ренджи, посмотрев в окошко и никого не увидев, выбросил пачку прямо в траву.
Чиркнул спичкой и затянулся. Глубокий вдох, задержать дыхание, выдох. После пары затяжек в голове прояснилось. Дымок от выкуренной наполовину сигареты мало-помалу выплывал в окно. Ко входу подъехала машина. Ренджи шагнул правее и наклонился вперед. Черный лимузин, наверное, кого-то богатенького кладут на обследование. Окно автомобиля опустилось, изящное женское запястье свесилось вниз, нащупывая ручку, и почти тут же было убрано обратно. Наверху послышались шаги, и Ренджи поспешно смял сигарету в руке. Выбросить времени не было; он заметил рядом деревянный ящик и затолкал окурок за заднюю стенку. Шаги тем временем приближались. Как в замедленной киносъемке, сначала показались полы белого халата, затем темно-серые брюки и, наконец, торс и лицо врача.
- Абарай-сан, я же просил вас не курить, - покачал головой врач. – Вы приняли таблетки?
Ренджи кивнул.
- Доктор, я вот что хотел спросить… Когда меня уже выпустят? Я с таким же успехом могу глотать лекарства и дома, а ваши правила меня уже скоро доконают.
Врач устало вздохнул и потер виски.
- Я как раз за этим и искал вас. Пойдемте.
Ренджи нахмурился, но послушно побрел за доктором.
Тот привел его в комнату для посещений, обклеенное белыми обоями помещение, слишком большое для кладовки, но слишком маленькое для палаты. Остановился.
- Дальше вы сами.
Ренджи толкнул дверь.
Мужчина, стоявший у окна, повернулся к нему. На мгновение на солнце блеснули заколки в черных волосах.
- Ренджи, - сказал он.
В ровном глубоком голосе звучало облегчение. Ренджи с трудом отделался от соблазна помотать головой и избавиться от чувства дежа-вю. Вместо этого он шагнул ближе к незнакомцу.
- Вы кто? Вы меня знаете? – получилось немного резче, чем он рассчитывал. Мужчина чуть наклонил голову.
- Ренджи?
- Ну, - грубовато ответил тот. Все это начинало его бесить. – Что?
- Мы приехали за тобой, - просто ответил мужчина. Тонкие пальцы поднялись к воротнику рубашки и опустились. – Ты жил с нами до… того, как мы тебя потеряли.
- Потеряли, - повторил Ренджи. Он перестал злиться. Очевидно, что этот хлыщ в костюме – его знакомый, если не родственник. Наконец-то ему хоть что-то расскажут.
- Да. Мы не знаем, что произошло, - интонации остались спокойными, но Ренджи почувствовал за ними вопрос. Пожал плечами и привалился плечом к косяку. Синие глаза незнакомца скользнули по алым волосам. А может, показалось. С этим замороженным лицом не угадаешь.
- Ну, ты не туда обратился, приятель. Я точно так же в курсе, как и ты. Очнулся в больнице. Врачи сказали, меня какой-то мальчишка привез. Ничего не помнил, на все вопросы твердил "Абарай Ренджи, лейтенант шестого отряда Готей-13". Так что меня и назвали "Ренджи".
- Это твое имя, - кивнул мужчина, но больше ничего не добавил. Через несколько минут тишины он встал. – Я предлагаю тебе пожить с нами. Пока ты не вспомнишь, что произошло. Конечно, если ты откажешься, я не стану заставлять. Но не думаю, что больничная обстановка лучше скажется на скорости выздоровления.
Ренджи прикусил кончик огненной пряди.
- У меня только один вопрос, - ответил он наконец. Мужчина поднял бровь. – У тебя курить можно?
Это была та самая машина, которую он видел из окна. Когда они подошли, откуда-то, как чертик из табакерки, появился шофер и открыл дверь.
- Ты его привел, брат? – раздался из автомобиля низкий, но без сомнения женский голос. Затем показалась и его обладательница; маленькая и хрупкая, с темными волосами и синими глазами. Она в упор посмотрела на Ренджи и с явным облегчением улыбнулась. – Ну, наконец-то. Мы так долго тебя искали.
- Он ничего не помнит, - спокойно сказал ей мужчина. Девушка перевела на него ставший недоуменным взгляд. – Только свое имя.
- А Готей-13? Сейрейтей? Хотя бы того холлоу?
Мужчина покачал головой и обернулся к Ренджи, указывая на машину. – Садись.
Какое-то время они ехали молча, только один раз Ренджи спросил, можно ли закурить в машине и, получив в ответ кивок, открыл окно. Выкинул окурок прямо на дорогу и глубоко вдохнул.
- Прошу простить за грубость, - внезапно сказал незнакомец. Ренджи повернулся к нему, удивленный. – Я не представился. Мое имя – Кучики Бьякуя. Это, - он жестом показал на девушку, - моя сестра, Рукия. Вы с ней знакомы с детства.
Ренджи повернулся к ней и несколько секунд разглядывал. Затем покачал головой.
- Прости, но я ничего не помню. – Она слабо улыбнулась:
- Ну, зато мне будет, что тебе рассказать.
***
Ренджи привалился к косяку и скрестил руки на груди. Бьякуя мог не замечать его часами, занятый только своими документами, но подойдешь ближе – неизвестно, что произойдет: в прошлый раз он как-то оказался прямо за спиной Ренджи и сломал бы руку, если бы Ренджи вовремя не увернулся. Позже Бьякуя, конечно, извинился, списал все на навыки, оставшиеся с военной службы, но Ренджи решил больше не экспериментировать.
Через несколько минут ждать ему надоело, и он стукнул несколько раз по книжному шкафу, стоявшему возле двери. Бьякуя даже не вздрогнул, поднял голову и уставился на Ренджи. Он кашлянул.
- Бьякуя, ты знаешь тут какую-нибудь парикмахерскую?
Тот чуть напрягся; его обычная реакция на свое имя. Ренджи предлагал звать его по-другому, если по имени не нравится, на что Бьякуя покачал головой и ответил: "Просто неожиданно". Он вообще говорил мало и всегда по делу. Ренджи даже помыслить не мог пойти поболтать о том, о сем. Разговоры ни о чем получались с Рукией: они легко находили общий язык во всем, хотя бесконечно спорили из-за любой мелочи. Не всерьез; и ему, и ей просто нравилось спорить. Когда они начинали особенно громко орать, слышно было, как наверху захлопывается дверь кабинета.
- Зачем? – ответил Бьякуя. Он чуть наклонил голову вбок; его типичное, почти незаметное движение. Или это, или поднятая бровь, вот и все выражения лица. Иногда Ренджи ловил что-то другое, похожее на печаль и сожаление, но всякий раз на их месте мгновенно появлялось привычное спокойствие.
Ренджи легонько дернул алую прядь, выбившуюся из хвоста.
- Хочу подстричься. Не знаю уж, зачем я такое отращивал, все время мешает. Не говоря уже о том, что мыть их – сущее наказание. Только не говори, что я был хиппи, - он усмехнулся.
- Не был, - коротко ответил Бьякуя и замолчал.
- Ну?
- Я знаю, как их заплетать, - сказал Бьякуя с несвойственной для него заминкой. – Я часто смотрел…видел… как ты это делаешь. Садись.
- Есть, капитан, - сказал Ренджи и шутливо отдал честь. Бьякуя на секунду закрыл глаза. Софа была жесткой и низкой, зачем она нужна в кабинете, Ренджи так и не смог угадать (разве что для таких мазохистов, кто и спать предпочитает на работе). Он сел. Бьякуя нагнулся и вытащил из нижнего ящика стола дорогую на вид расческу и синюю заколку для волос.
- Если заплетешь мне две косички и украсишь бантиками, я разобью стекло и вытащу всю твою коллекцию оружия на свет божий, Бьякуя, - ухмыльнулся Ренджи.
- Не буду рисковать, - сухо ответил тот и обошел его. Наклонился; черная челка закрыла глаза. Провел кончиками пальцев по шее Ренджи, собирая волосы в хвост, и по лбу, убирая длинную челку назад так, чтобы открыть татуированные брови. Ренджи смотрел в окно, отделанное стеклом разного цвета. В маленьком кусочке белого был виден закат.
Бьякуя, пальцами разделив густые тяжелые пряди на три части, начал заплетать косу. Такую же Ренджи делал на ночь, чтобы волосы во сне не запутались. Он расслабился и опустил ресницы. Рыжее солнце пробивалось сквозь веки. Руки Бьякуи были теплыми, кончики пальцев немного холоднее ладоней. Кожа, которой он касался, мгновенно покрывалась мурашками. Он поднял не до конца заплетенную косу вверх и свернул в тугой узел. Хвост косы оказался распушенным над головой Ренджи. Бьякуя осторожно придавил сооружение ладонью, другой рукой поднял заколку и защелкнул ее.
Ренджи помотал головой. Держалось. Он обернулся к зеркалу. Выглядел он…
Совсем иначе. Резкие черты лица и татуировки придавали ему грозный и где-то дерзкий вид. Вперед выдались баки, которых за распущенными волосами не было видно. Ренджи обернулся к Бьякуе и выдал ему свою лучшую ухмылку.
- Ну ты даешь, капитан! Даже чувствую себя по-другому, – он потрогал выбритые участки на лбу и нахмурился. – Хотя вот это… Прикрыть бы. Как-то неуютно.
Бьякуя подошел к столу, достал что-то и протянул ему.
- Это что? – с любопытством спросил Ренджи, принимая вещь. Оказалось, очки; черный пластик странной формы, совершенно непрозрачный, с узкой красной прорезью. Справа шла тонкая царапина.
- Твои, - ответил Бьякуя и сел в свое кресло. – Они были сломаны. Потом мы сумели их починить.
- Сошла бы и полоска ткани, - пожал плечами Ренджи. – Но спасибо.
Бьякуя занялся бумагами. Какое-то время Ренджи сидел на софе, затем поднялся и, уже потянув ручку двери, спросил:
- Бьякуя?
Тот не обращал внимания. Ренджи раздраженно постучал костяшками пальцев по дереву двери.
- Я такое еще не скоро смогу заплести. - Набрал в грудь воздуха. – Можешь мне пока с этим помогать?
Бьякуя поднял голову от стола. Синие глаза в упор смотрели на него, и Ренджи показалось, что на лице снова промелькнуло то странное выражение, но оно слишком быстро исчезло, чтобы утверждать наверняка. Может, показалось.
- Да, - ответил Бьякуя.
Ренджи вышел и осторожно закрыл за собой дверь.
***
Пальцы Бьякуи легко ложатся на его грудь, и Ренджи опускает голову, ожидая поцелуя. Бьякуя выглядит уверенно, но он всегда так выглядит. Даже не снял своего знаменитого шарфа. Капитан стягивает заколку с алых волос и длинные пряди рассыпаются по груди и плечам. Легонько дует на губы Ренджи, опускается ниже, к открытой шее, проводит зубами по коже. Он втягивает воздух; Бьякуя тем временем опускает ладони ниже и останавливается на бедрах в вырезах хакама.
- Ты все молчишь, - с горечью говорит Ренджи, - ты всегда молчишь.
Он зовет его на "ты" только в эти минуты, когда секс вытесняет вежливость и субординацию вон из сознания. Бьякуя склоняет голову вбок.
- Что не так?
Его голос еще ниже, чем обычно, совершенно невозможный тон, и Ренджи вздрагивает. Накрывает большими ладонями руки Бьякуи.
- Садись, - мотает головой на софу. Софа жесткая и неудобная, но во всем кабинете это единственное подходящее место, потому что Бьякуя наотрез отказывается заниматься сексом на столе. Капитан хмурится.
Ренджи облизывает губы. Толкает Бьякую вниз. Наполовину снятое косоде мешает, путается в рукавах, Ренджи раздраженно сбрасывает его, и оно приземляется на какие-то документы. Бьякуя смотрит прямо перед собой, спокойное лицо; Ренджи пытается развязать оби и пояса хакама одновременно и на его пальцы сверху ложатся пальцы Бьякуи, крепко сжимая и направляя. Неторопливо. Когда хакама сняты, наступает очередь капитана. Ренджи искренне не понимает, зачем Бьякуе так много одежды. Под хаори и косоде – нижнее идеально белое кимоно, которое не носит почти никто, предпочитая обшивать косоде белым с внутренней стороны, а то и вовсе пришивать несколько полос ткани к рукавам и полам.
Кожа Бьякуи кажется мраморной; еще светлее – только капитан Ичимару, но тот альбинос. Под пальцами Ренджи она теплая и идеально гладкая, только на левой стороне груди, возле соска, длинный шрам. Он проводит по нему сухим шершавым языком. Бьякуя тяжело дышит, но старается вести себя спокойно; Ренджи усмехается – и кладет ладонь на его пах. Легко надавливает и ведет вверх, останавливается, кончики пальцев чуть ниже оби. Зрачки Бьякуи превратились в точки, как у наркомана, рот приоткрыт. Ренджи наклоняется и целует его нижнюю губу. Язык скользит внутрь и касается прохладного нёба; Бьякуя несильно сжимает зубы, прикусывая, и Ренджи шипит в поцелуй. Свободной рукой стягивает кенсейкан с черных волос, челка мгновенно закрывает глаза.
- Перевернись, - говорит Ренджи хрипло. Бьякуя не подчиняется, вместо этого он, прищурившись, смотрит. Ренджи чертыхается и краснеет, и наконец развязывает капитанское оби. По контрасту с темной тканью кожа кажется еще белее. Ренджи возбужден так, что напрочь забывает про прелюдии. Он стаскивает хакама с Бьякуи и тот переворачивается на живот. Смазка – в столе, среди ненужных документов, Ренджи встает взять ее, ненадолго, но когда возвращается, кожаная поверхность успевает почти остыть. Софа слишком узкая для двоих, он почти ложится на Бьякую, опираясь на локти, и кусает место чуть ниже шеи, оставляя след. Длинная огненная челка смешивается с черными прядями; Ренджи резко входит.
Он чувствует сопротивление, вначале. Бьякуя выгибается назад, откидывает голову, на сведенных лопатках блестит пот.
- Рен… Хаа…
Ренджи внезапно теряет четкость зрения, в ушах начинает звенеть.
Он открывает глаза.
Действительно открывает. Ренджи вздохнул. Еще несколько таких снов, и холодный душ уже не поможет – понадобится новый ледниковый период.
Сны снились регулярно – каждую ночь уже почти неделю. Не всегда одинаковые, но всегда о нем и Бьякуе. Чаще всего они в этих снах занимались сексом. Ренджи медленно сходил с ума. Откуда, черт его дери, могло вдруг взяться такое напряжение? Раньше он к нему таких чувств не испытывал. Теперь же при каждом взгляде на Бьякую он начинал возбуждаться. А общаться приходилось нередко, Ренджи заходил к Бьякуе часто и не по делу – несомненно, из скрытых мазохистских побуждений.
В дверь вежливо стукнули. Ренджи сел на кровати и крикнул, чтобы входили. На пороге оказался предмет его размышлений.
- Вставай. У нас сегодня много дел, - сухо сказал Бьякуя и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Ренджи представил свой вид и стиснул зубы. Собравшись, поднялся наверх, в кабинет. В снах они почти всегда были в этом кабинете. Ренджи покосился на софу и привалился к косяку двери, постучав в качестве приветствия по книжному шкафу. Бьякуя мгновенно поднял голову.
- Садись, - сказал он. – Через несколько минут она будет здесь.
- Кто? – резкость в голосе удивила его самого; напряжение последней недели начало сказываться. – Объясни нормально, Бьякуя!
Бьякуя смерил его ничего не выражающим взглядом.
- Ренджи, - под длинными пальцами зашуршали бумаги. – Потерпи.
Ренджи зарычал. Черт, нельзя так выходить из себя, повторял он, как мантру. Ты в этом доме гость, вот и веди себя, как гость. Не заглядывайся на хозяев, не ругайся матом, не кричи…
Раздался топот ног; по лестнице взбежала Рукия.
- Брат, они здесь, - задыхаясь, сказала она. Мельком улыбнулась Ренджи и спустилась. Бьякуя встал.
- Идем.
Он прошел мимо Ренджи, не обернувшись, одна черная прядь задела того по щеке, заставив вздрогнуть. Он оторвался от косяка и начал спускаться.
Внизу стояли двое: странная на вид женщина и молодой парень с татуировкой на щеке. Хотя Ренджи считал, что после кенсейкан Бьякуи он сможет выдержать все, завязанная прямо под подбородком коса его слегка смутила. Он ткнул в женщину пальцем и открыл рот для невежливого вопроса.
- Это Унохана…сенсей, - представил Бьякуя женщину. Та чуть улыбнулась. – Твой доктор.
- Доктор, - повторил Ренджи. Женщина поклонилась ему и обратилась к Бьякуе:
- Мы можем начать? Я хочу осмотреть его как можно быстрее.
Бьякуя кивнул, посмотрел на Рукию, и та повела их в одну из гостевых спален на втором этаже. Поднимаясь, Ренджи успел услышать, как парень сказал что-то про документы.
На кровати, кроме чистой простыни, ничего не было. Доктор сказала ему раздеться, остановив только, когда Ренджи взялся за резинку боксеров. Лежа в больнице, он привык к различным процедурам по несколько раз на дню, но был удивлен отсутствием у Уноханы какого-либо оборудования.
- Капитан Кучики говорил, ты ничего не помнишь? – спросила она, указав на кровать. Он лег.
- Нет. Только как очнулся в больнице. До этого – совсем ничего. Только раннее детство. Еду на улицах воровал… избивали сильно. Когда пытаюсь что-то вспомнить, голова болит, - он видел краем глаза, как она кивнула, водя над его спиной руками. Нахмурился. Чем она там занимается? – Вы точно врач?
- Врач, - спокойно сказала она. – Постарайся не напрягаться. И не двигайся. Будет жечь.
Действительно, жгло. Хотя Ренджи поклясться мог, что она ничего не сделала, только так и продолжала водить руками над кожей. Он слышал, как открылась дверь.
- Ну и дыра, - присвистнул кто-то. Ренджи предположил, что это тот самый парень. Жжение прекратилось так же внезапно, как началось. Унохана выпрямилась, и Ренджи смог наконец перевернуться. На пороге стояли Бьякуя и его татуированный гость.
- Повреждены центры управления рейрёку, его связь с занпакто сильно ослаблена, - Унохана покачала головой. – Вы сами видели эти дыры. И его духовная нить…
Бьякуя поднял бровь – и на секунду Ренджи показалось, что вокруг его запястья обвилась светло-красная лента. Он моргнул. Ленты не было. Зрачки Бьякуи были расширены.
- В Сого Кьюуго Цуме Шо он поправится гораздо быстрее, чем здесь. Я предлагаю перевезти его к нам, - доктор и Бьякуя вышли из спальни.
- Нет, - услышал Ренджи резкий ответ Бьякуи и вздох Уноханы:
- Капитан Кучики, я понимаю, что вы не хотите афишировать…
Татуированный захлопнул дверь и по-хозяйски развалился в кресле возле кровати. В его руке невесть откуда появилась банка дешевого американского пива.
- Вы с Бьякуей уже закончили? – поинтересовался Ренджи, натягивая джинсы и рубашку. На лице парня отразилось явное удивление, но он только покачал головой:
- А то ты его не знаешь. Я тут жить останусь. Пока отчет не закончу. Навязали же на мою задницу проблем, - он отправил пустую жестянку прямиком под кровать. Ренджи поморщился. Татуированный потянулся и встал. – Выпьем?
- Надолго?
- Останусь? Хрен знает. Дня на три. – Парень пожал плечами. – Мне даже гигая не выдали.
Он открыл дверь и свесился с перил.
- Там Кучики сидит, - в руке появилась еще одна банка пива. Ренджи начал считать карманы на кожаной куртке. – Приходи вечером, выпьем. Вдвоем, конечно, не так весело, зато… - он пожал плечами и глотнул. – Ну, Киру-то все равно сюда силком не затащишь. А Мацумото-сан сейчас занята. Десятый отряд взял на себя всю бумажную работу пятого. Нам Комамура помогает. Хотя…он сейчас тоже не в лучшей форме. Да и я, чего уж там, тоже…
Он не договорил; повернулся к Ренджи и положил руку ему на плечо. Сжал, прежде, чем отвернуться.
- Не забудь, - сказал он, спускаясь.
Почему-то Ренджи ожидал увидеть внизу Бьякую, но – правда – с чего бы он стал ждать? Наверняка работал наверху. Ренджи горько усмехнулся.
- Рукия, - позвал он, подходя к креслу сзади. Она чуть вздрогнула и подняла голову так, чтобы видеть его лицо.
- Ну как? – тихо спросила она. Ренджи мог видеть, как двигается ее горло, когда она говорит. Узкие губы были чуть приоткрыты. Если немного наклониться… Он закрыл глаза. Не стоит себя обманывать. Ренджи положил руку ей на плечо. Рукия накрыла его большую ладонь своей – изящной и узкой.
- Не злись, - внезапно сказала она.
- На что?
- На брата.
Он отдернул руку.
- За что мне на него злиться? – ровный голос, твою мать, Ренджи. Сдерживайся. Рукия подняла бровь и – секунду выглядела совсем как Бьякуя.
- Да ладно тебе, - сказала она совершенно неубежденным тоном. И тут же вновь посерьезнела. – Ему тоже тяжело. Ты ведь – ничего не помнишь, а он…
Ренджи обошел ее кресло и сел рядом. Тряхнул рыжей шевелюрой.
- Да не злюсь я, - неубедительно ответил и поморщился. – Скажи мне лучше, кто этот парень? Который с доктором пришел? Похоже, он меня знает?
- Ах да, - она вскинулась, будто что-то вспомнила, - надо тебе рассказать. Это лейтенант девятого отряда… неважно, твой друг. Хисаги Шухэй. Вы познакомились на последнем курсе академии. Ты мне про него рассказывал, но немного, так что ничем не могу помочь, - пожала плечами. – Ну, в любом случае, ты можешь ему доверять. Вряд ли Тосэн оставил его шпионить, - она хмыкнула.
Ренджи потер виски. Мигрень. Черт.
- Голова болит, - пожаловался он. Рукия взглянула на него исподлобья. – Если что, я буду у себя. А вечером, наверное, у Хисаги. Где его поселили?
- Наверху, вторая дверь от кабинета. Сходи к Унохане.
- Да нет, - отмахнулся Ренджи. – Все в порядке. Я сегодня не выспался, - он нахмурился, вспомнив, из-за чего. Прикусил губу.
- Ренджи?
- Все в порядке, - слишком резко получилось, Рукия выглядела даже оскорбленно. Черт, надо бы извиниться, но Ренджи не хотелось. Ему хотелось пойти побить Бьякую. Или трахнуть его на той софе.
Или напиться.
- Заходите, - раздалось с той стороны двери, и Ренджи потянул ручку на себя.
- А, это ты, - сказал Хисаги с облегчением. В ответ на вопросительный взгляд Ренджи он пояснил. – Я думал, капитан Кучики пришел. Ты бы знал, где у меня этот отчет уже... И как ты с ним работаешь? Кстати, - он наклонился и вытащил из-под низкого стола очередную банку пива. – Что с тобой случилось? Не мое дело, конечно, но такие дыры…
- Не помню, - кратко ответил Ренджи и сел на край кровати. В комнате, обставленной на западный стиль, было совсем немного мебели: кровать, два стула и стол, похожий больше на журнальный, чем на письменный. Хисаги уселся рядом.
- В Сейрейтей все наперекосяк, - сказал он задумчиво. – Ладно Ичимару, но Тосэн? И Айзэн? – он как-то странно посмотрел на Ренджи и протянул пиво. – Держи. Выглядишь ты дерьмово.
Ренджи отер губы, морщась от непривычного горьковатого вкуса.
- Дрянь, да? – улыбнулся Хисаги с непонятной гордостью. – Кроме меня, никто не пьет.
- И я их понимаю, - пробормотал Ренджи, борясь с желанием отплеваться. Хисаги запрокинул голову и рассмеялся.
- Мне раньше Мацумото приносила, с вылазок на грунт, а теперь, - он посерьезнел. – Приходится самому. В принципе, несложно, только с гигаем много проблем. Куроцучи, козел, чуть ли не справку от короля требует на выдачу хоть одного. Хорошо еще, Нэму помогает. А Мацумото, представь, приходится работать. Она за последний месяц написала больше отчетов, чем за предыдущие пять лет. Вот уж никогда бы не подумал… А Кира недавно подрался, - резко переключился на другую тему Хисаги и искоса посмотрел на Ренджи в поисках реакции. Тот ответил непонимающим взглядом. Почему-то в желудке поселилось неприятное чувство. – Вот кому к Унохане надо. Ему сейчас что не скажи, исход один, напорешься на Вабиске. Слушай, мне кажется, он плохо кончит.
Ренджи отвернулся.
- Хисаги, я правда. Не уверен, что нам стоит об этом говорить. – Не говоря уже о том, что он понятия не имел, о чем идет речь.
Хисаги выдохнул и откинулся на кровать.
- Ты прав. В любом случае, что нас не убивает, то делает сильнее, так? – Он вдруг резко поставил недопитое пиво на пол и потянулся к груди Ренджи. – Если не хочешь разговаривать, всегда можно найти, чем заняться, - спокойно предложил он.
Ренджи шокированно отдернулся от прикосновения.
- Нет? – разочарованно спросил Хисаги. – Черт. Я уже скоро на стенку полезу. С Аясэгавой дела опять не ладятся, - он встал, открыв ящик стола. – От сигареты-то хоть не откажешься?
Проснувшись, Ренджи долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь успокоиться. Возбужден он был – неимоверно, удивительно, как на простыни не кончил. На этот раз сон был другой. На этот раз не он трахал Бьякую.
Бьякуя трахал его.
Ренджи подавил желание рассмеяться.
В комнате было темно, Ренджи только никак не мог определить, еще или уже. На часах – четверть шестого, с учетом сезона, наверное, все же утра. Бьякуя уже должен был быть у себя.
Вот дерьмо.
Думать ни о чем больше не получалось, все мысли так или иначе приводили к этому человеку, отстраненному, холодному, о котором Ренджи не знал ничего, кроме того, что хотел с ним переспать.
Он выругался и откинул одеяло; не стал даже одеваться, натянул джинсы и все. Коса растрепалась, из нее перьями торчали отдельные пряди, и Ренджи сдернул заколку, пальцами расчесывая волосы. Так тоже было неудобно, он соорудил подобие хвоста и огляделся. Потихоньку начинали одолевать сомнения. Но тут главное было – не думать.
- Не убьет же он меня, - пробормотал Ренджи и открыл дверь.
В доме было тихо, обычно Рукия и Ренджи просыпались около восьми. Бьякуя к этому времени уже находился у себя, и отвлекать его до полудня было запрещено.
Ренджи собирался нарушить это правило.
Он заставил себя не перепрыгивать по две ступеньки за раз – с трудом, потому что чем больше проходило времени, тем больше он сомневался. В себе – прежде всего.
Перед дверью кабинета он остановился. Ладони были мокрые, и Ренджи отер их о джинсы. Наверное, нужно было постучать. Нахер все. Он поглубже вздохнул и рывком открыл дверь.
Бьякуя даже не поднял головы до тех пор, пока Ренджи не стукнул ладонями по темному полированному дереву стола.
Темно-синие глаза смотрели с легким раздражением, но Бьякуя молчал.
Он не открыл рта даже тогда, когда Ренджи наклонился и поцеловал его, с силой прикусил губу, протолкнул язык за преграду зубов; Бьякуя не реагировал, не отталкивал его, не кричал. Что было хуже всего, он не отвечал на поцелуй.
Ренджи отстранился, облизывая губы и тяжело дыша.
- Ты что-то хотел? – Никакого выражения. Как лед.
- Что-то было, - выдохнул Ренджи, наклоняясь ближе. – У нас что-то было, Бьякуя! Я видел сны.
Бьякуя медленно, очень медленно встал. Несмотря на разницу в росте, Ренджи казалось, что это он смотрит снизу вверх. Бьякуя легонько тронул его за подбородок.
- Тебе снятся мокрые сны обо мне, Абарай?
Ренджи перекосило – от чужого, непривычного тона, холодных ноток в голосе. Он отшатнулся.
- Иди на хер, - выплюнул. И испугался своей злости. На лице хозяина дома, однако, злости не отразилось. – Бьякуя…
- Закрой за собой дверь, - сказал тот и сел в свое кресло. – У меня еще много работы.
Ренджи так и поступил. Он даже не хлопнул ей, прикрыл тихонько, чтобы не будить Рукию. В джинсах ныло, вставший член неприятно царапало о подкладку.
Он снова вошел, не постучав.
- Хисаги, - сказал он. – Ты предлагал потрахаться?
- В пять утра? У тебя что, свербит? – сонно ответили из-под одеяла.
- Да, - коротко ответил Ренджи. Хисаги высунул голову наружу и присвистнул.
- Вижу, - согласился он. Ренджи подошел; Шухей сбросил одеяло комком на другую половину кровати и потянулся. Ренджи поднял бровь.
- Ты ясновидящий?
- Я всегда так сплю, - пожал плечами Хисаги и потянул Ренджи на себя. Тот лег, расстегивая одной рукой джинсы. Стянуть их так же не получалось, он прогнулся, и ему помог Хисаги.
Ренджи обхватил голову Шухея ладонями и поцеловал. Вышло грубее, чем он рассчитывал, Хисаги в ответ сильно прикусил ему язык. Он быстро возбудился, Ренджи чувствовал смазку у себя на животе.
- Целибат? – усмехнулся он через силу. Разговаривать не хотелось.
- Говорил же, - Хисаги перевернул Ренджи на спину и опустился ниже, - проблемы с Аясэгавой.
Дальше Ренджи спрашивать не стал, потому что Хисаги взял его в рот. Он откинул голову назад и попытался вдохнуть. У кого еще целибат… Вцепился одной рукой во взъерошенные патлы Хисаги, другой – в подушку, так, что кончики пальцев заболели, закусил губу.
- А… Хи…
- Ммм? – вибрация усилила ощущения, и Ренджи дернул Хисаги наверх. Тот навис над ним, довольный и облизывающийся. Укусил чуть повыше ключицы, оставляя яркий след, и хотел было опять опуститься.
- Стой. На спине или на животе?
- На животе, - усмехнулся Хисаги, проведя пальцами по члену Ренджи. Тот зашипел.
- А смазка?
- В столе. Рядом с сигаретами.
Ренджи резко рванул на себя ящик, вытаскивая небольшую пластиковую бутылку. Лег на Хисаги, нанес на пальцы немного прохладного геля.
- Ренджи, сразу, - прерывисто выдохнул Хисаги, когда он вставил первый.
Ренджи выдохнул. Заколебался; Шухей чуть повернул лицо, смотря сквозь короткую челку, и он – вспомнил Бьякую, мгновением, его равнодушно-насмешливое "Абарай" и "мокрые сны". И вытащил пальцы.
И вошел.
Хисаги запрокинул голову со стоном; Ренджи закрыл глаза, на внутренней стороне век отпечатался выгнувшийся Бьякуя-из-сна. Он толкнулся в Хисаги сильнее, резко, находя нужный угол, из паха поднимался жар, думать он не мог, в мозгу ярко вспыхивали стоп-сигналы.
- С-сука, - выдохнул вдруг Хисаги, зажмурившись. Ренджи опустил голову и лизнул его плечо. Потом прикусил; Шухей вскрикнул и кончил.
Через минуту Ренджи, опустошенный, опустил голову на спину Хисаги.
- Неплохо, - раздался его приглушенный голос. Под ним хмыкнули.
- Ну еще бы.
Ренджи перевел взгляд на часы. Четверть восьмого. Пора уходить. Да и душ не помешает принять.
Он встал, одел валяющиеся на полу джинсы. Хисаги расслабленно лежал на спине, наблюдая за ним сквозь полуопущенные ресницы.
- Дай пива, - сказал он. Ренджи вздрогнул от неожиданности, поискал взглядом темно-зеленую этикетку. – Там, - Хисаги махнул рукой на стол. – В ящике.
Ренджи кинул банку на кровать, подошел к двери.
- Ты в порядке? – спросил Хисаги, нахмурившись. – У вас с капитаном Кучики опять не ладится?
Ренджи застыл у двери. Положил ладонь на отполированную до блеска ручку и повернул.
- Я в порядке, - медленно сказал он. За его спиной раздался усталый вздох.
- Хорошо, - ответил Хисаги. - Спасибо за пиво.
Ренджи вышел.
И столкнулся с Бьякуей.
Тот равнодушно скользнул взглядом, задержавшись на шее и груди. Ренджи покраснел и похолодел одновременно, ужом проскользнул за спину Бьякуи и, почти перепрыгивая через ступеньки, помчался в свою комнату. Захлопнул дверь и подскочил к зеркалу.
Как он и думал, Хисаги оставил несколько отчетливо видных следов на его ключицах. Ренджи сжал кулаки.
- Успокойся.
- Я спокоен, - огрызнулся Ренджи. – не приставай. Ты, как всегда, не…
Он резко развернулся, не успев договорить.
Через полупрозрачную фигуру зверя была видна дверь. Обезьянья морда смотрела осуждающе и вдумчиво. Зверь махал хвостом, подозрительно напоминавшим змею. Змея открыла рот и произнесла глумливо:
- Придурок, не слышал ничего твой ненаглядный, нехер волноваться. Достал уже. Пошли лучше драться, там снаружи…
Ренджи отшатнулся, прижавшись к стене. Теперь еще и галлюцинации? С чего он решил, что у травмы не будет последствий? В мозгу билась единственная мысль – не рассказать Бьякуе или Рукии, они отправят его обратно в госпиталь или – сдадут сразу в психушку, с ненормальными так и надо поступать. Он зажмурился, на висках выступил противный липкий пот.
- Уходи, - сказал хриплым голосом. Глубоко вдохнул и заставил себя пойти в ванную. Душ. Так. Надо принять душ… а потом уже решать проблемы.
Открывая дверь в ванную, он обернулся. Зверя уже не было, в окна пробивался яркий утренний свет. Он ступил внутрь.
Под струями горячей воды он почувствовал себя лучше. Только начинала болеть голова, на нее будто давило, и Ренджи потер виски, с силой вжимая пальцы в кожу. Чуть полегчало. Выйдя, он оделся – натянул новые джинсы и чистую футболку – и завязал волосы в свой обычный хвост. Очки надевать не хотелось, он поискал кусок ткани, нашел только белую. Пришлось одевать ее, свернув в несколько слоев.
Из дома он вышел, никого не встретив. Рядом был парк, и Ренджи направился туда. Было безлюдно – владельцы собак уже выгуляли своих питомцев, а любители прогулок еще не проснулись.
Голова с каждым шагом болела все нестерпимее. Давило уже не сильно, но подступающая тошнота и головокружение это компенсировали.
Монстр появился рядом совсем неожиданно.
Ренджи его и не увидел бы, если бы не натолкнулся. Почувствовал впереди препятствие – а когда поднял голову, увидел это. Секунду назад его там не было.
Оно улыбалось жутким оскалом черепа, протягивая к Ренджи когтистую лапу. Он успел отскочить; оно заухмылялось еще шире.
- Как удачно, - пророкотало оно грубым голосом. – В прошлый раз я не успел с тобой закончить, шинигами.
Ренджи увернулся и от следующего удара. Он чувствовал себя странно; хотелось показать этому существу, что зря оно его недооценивает, и Ренджи точно знал, что может это сделать. С другой стороны, он остро чувствовал недостаток чего-то важного, и – что было важнее всего – прекрасно понимал, что против такого монстра с одними кулаками не выиграешь, а оружия, разумеется, не было.
Тем временем монстр успел загнать Ренджи в угол парка, прижав спиной к высокой ограде, и нацелился ударить еще раз. Поднял лапу; Ренджи судорожно огляделся. Неподалеку валялась толстая крепкая палка. Если ее подобрать, можно ударить монстра и отвлечь… сбежать, взять один из коллекционных мечей Бьякуи и вернуться. Он успел только прыгнуть вперед, как его задели когти.
На боку Ренджи появились четыре красных полосы. Он тяжело дышал, в голове стучало при каждом движении, но – палку он схватил и крепко сжал. Вернулось ощущение отсутствия чего-то, но стало слабее. С палкой в руках Ренджи чувствовал себя одновременно и уверенно, и по глупому беззащитно. Мгновением позже у него отнялись ноги. Он пытался подняться, но безуспешно, энергии не хватало даже на простейшие действия, зрение резко ухудшилось, только руки машинально сжимали гладкое дерево.
Монстр повернулся к нему, зарычав. Ренджи оперся о железо ограды и кое-как встал, проклиная словно ставшие ватными колени. Он стиснул зубы. Черт, умереть, даже не имея шанса по-настоящему подраться – вот это стыд! Да над ним все будут смеяться…
- Абарай, пригнись! – над ним просвистел меч, резко впиваясь в темную плоть монстра. Тот взревел и махнул тяжелой лапой в сторону неожиданного гостя. Перед Ренджи появилась фигура в темной одежде – хакама точь-в-точь, какие он видел в снах на себе. Человек обернулся. Ренджи плохо видел, головная боль и слабость мешали сосредоточиться еще сильнее, он различил только темные волосы и симпатичное лицо. Девушка?..
- Ты что, сошел с ума? Такой холлоу, а ты еще в гигае! Да чему вас там только учат, в этом шестом отряде?! Капитан бы давно придушил за подобное! Тебе повезло, что я оказался поблизости, - на этих словах он почему-то покраснел – а может, Ренджи показалось. Зато стало ясно, что это не девушка, голос был хоть и немного манерный, но мужской. Незнакомец продолжал отчитывать его, отбиваясь от ударов монстра. – Я бы, - он поудобнее перехватил меч и встал совсем рядом, - на твоем месте вставал и освобождал занпакто. Эта дрянь сильная, один я с ней буду долго сражаться.
- Не могу, - выдохнул Ренджи. – Он что-то сделал… я ног не чувствую.
Парень мгновенно обернулся.
- Абарай! У тебя полспины разодрано, как ты вообще еще жив?! Сиди тут, - он стиснул зубы. – Я сам.
Ренджи напрягся, и тут же расслабился снова. Подняться снова он не сможет, слишком тяжело, хочешь, не хочешь, придется положиться на своего нежданного спасителя, который, судя по всему, его знал.
Монстр открыл пасть:
- Неплохо для шинигами. Я сожру тебя первого, этот мусор мне больше не нужен. Все, что мог, я уже из него высосал.
Парень расставил ноги пошире и чуть согнул колени, упираясь сильнее в землю. Одновременно с его прыжком монстр выбросил к ним лапу, на которой Ренджи успел заметить странные наросты. Парень подался назад, но все же задел один из них – и тут же из бугра вылезла присоска, обхватывая его меч. Он дернул было к себе, но не рассчитал сил и пролетел метров пять, приземлившись рядом с Ренджи. Поднялся, шатаясь и сплевывая кровь в землю.
- Черт, - сказал он невыразительно. – Придется шикаем…
И вдруг замер, повернув голову на юг, как гончая на след.
Монстр тоже зашевелился, принюхиваясь.
- Слишком много, - прорычал он. – Не волнуйтесь, шинигамское отребье, я за вами вернусь.
И Ренджи увидел дыру – прямо в небе, черный разрыв, куда оно прыгнуло. На его плечо легла рука.
- Абарай, - парень выглядел немногим лучше его самого, но умудрялся как-то держаться на ногах. – Ты в порядке?
- Аясэгава! – голос Хисаги Ренджи различил без труда, но странно – за несколько секунд до его появления он и так знал, кто сейчас придет. – Ренджи!
- Давно не виделись, Шухей.
Парень привалился к ограде, пытаясь усмехнуться.
И упал на землю.
UPD: до конца первой части
UPD2: вторая часть - в комментах. И, собственно, это конец))
Большой спорт- ...и зачем мы вообще пошли этот футбол смотреть? - сокрушался Кёраку, поздно вечером возвращаясь к себе в штаб восьмого отряда, в сопровождении лучшего друга Укитаке.
Неизвестно, кто был инициатором этого поветрия, но вот уж третью неделю добрая половина мужского населения Сэйрйтеи ежевечерне моталась в мир живых на "миссию исключительной важности" - матчи чемпионата мира по футболу. Даже многие из тех, кто сначала отнесся к сомнительной затее скептически, в конце концов поддались всеобщему ажиотажу и присоединились к болельщикам. Теперь вечерами в компаниях обсуждали не шунпо-слалом и спортивное метание заклятий, а голевые моменты, оборону в штрафной и систему судейства...
И вот в одной четвертой финала сборная Аргентины только что проиграла сборной Германии в тяжелом противостоянии, уступив по результатам заключительной серии пенальти. Кёраку, горячо болевший за латиноамериканцев, был безутешен.
- Эх, как они держались, а? Ведь могли же, могли забить с углового! Вот что значит, не судьба...
- Да ты не расстраивайся, - старался утешить друга Укитаке, который, вообще-то, был вполне равнодушен к спорту, но из солидарности следил за событиями чемпионата. - В этот раз проиграли - в следующий победят... а ты пока можешь болеть за Италию, например. - Это все не то, - обреченно отмахнулся Кёраку; тем временем они уже добрались до штаба, и капитан восьмого был решительно настроен залить горечь поражения любимой команды изрядной порцией сакэ. - Я ведь к ним привязался уже, как к родным, а теперь и посмотреть-то не на кого... Да ты присаживайся. Составишь мне компанию, а то с горя сопьюсь в гордом одиночестве.
Укитаке не стал возражать; в конце концов, ему всегда удавалось во время таких посиделок больше говорить, чем пить, оставаясь в результате практически трезвым.
- Ну ты вспомни, - тем временем продолжал рассуждать Кёраку, разливая сакэ, - Вот защитник якобы подсекает немца в штрафной и тут же получает желтую карточку. Ну не было там подсечки! Конечно, в это время мяч отбирают и выводят в офсайд...
- Как ты все это запоминаешь, - удивленно покачал головой Укатаке. - Я вот до сих пор правила так и не выучил, хотя каждую игру смотрю, по твоей милости.
- А чего их там учить, - пожал плечами Кёраку. - Это же проще простого. Вон, лейтенант третьего отряда, с одного раза все запомнил, теперь матчи конспектирует - думает, наверно, что Ичимару с него будет спрашивать в подробностях...
- А где ж твой лейтенант бродит в такое время? - кстати полюбопытствовал Укитаке. На Нанао это, в самом деле, было непохоже - отлучаться в вечернее время, не оставив даже объяснительной.
- Нанао-тян организовала Женскую лигу сопротивления тотальной футболизации, вот как это называется, - мрачно сообщил Кёраку. - Сагитировала девушек присоединиться - устраивают теперь собрания, чтобы нас как следует покритиковать по очередному поводу.
- Организатор она у тебя - улыбнулся Укитаке. - Быть ей когда-нибудь капитаном, как думаешь?
- Не отдам, - возмутился Кёраку. - Она мне самому нужна.
- Не жадничай, - шутливо поддел его приятель, - А как же ротация кадров? Хотя, - вздохнул он, - без лейтенанта сложно, это уж мне хорошо известно.
- Вот помру я смертью храбрых - пусть она тогда унаследует мой отряд, - заявил Кёраку. Пара-тройка (а может, уже и четыре-пять) чашек сакэ давали о себе знать: градус пафоса рос соответственно градусу выпитого.
- Да ну тебя, в самом деле, - со смехом махнул рукой Укитаке, - какой еще смертью храбрых? Падешь в борьбе с зеленым змием, что ли? Ты давай-ка лучше, ложись поспи.
Кёраку, который и так уже полулежал на татами в обычной вальяжной позе, устроился поудобнее и привычным жестом потянулся за бутылкой, намереваясь продолжить начатое. Укитаке аккуратно, но решительно отодвинул бутылку в сторону.
- Ну что же, время позднее, - пояснил он, отвечая на недоуменный взгляд. – Ты же не станешь пить в одиночку? А я, пожалуй, вернусь к себе… - он хотел было подняться, но почувствовал, что крепкие пальцы обхватили его запястье.
Кеёраку, хоть и был навеселе, отменной реакции ничуть не утратил.
- Куда это ты собрался? – осведомился он. – И не лень тебе идти одному, в такое позднее время?
- Да я вообще-то темноты не боюсь, - отговаривался Укитаке, ничуть не спеша, впрочем, убирать руку.
Зеленые глаза хитро смотрели на друга.
- Джу-тян, не стыдно тебе? Лишил меня одного удовольствия и тут же собираешься лишить другого? Нет, это совершенно несправедливо…
- А здоровый крепкий сон – это разве не удовольствие? – пробовал было отшутиться Укитаке.
- Боюсь, что сегодня мне не удастся заснуть, - со скорбным видом заявил Кёраку. – Слишком свежи воспоминания о несчастных аргентинцах. Может, хоть ты поможешь мне отвлечься от печальных мыслей? В конце концов, обещал составить компанию на вечер…
Никто, впрочем, и не думал возражать всерьез. Даже если мне и не суждено стать фанатом футбола, еще успел подумать Укитаке, в этом виде спорта, определенно, есть своя польза…
Я не так стар, как Ямамото, но на самом деле мне тысячи лет, пусть никто не знает об этом.
Мое спокойствие – это усталость, бесконечная тяжелая усталость, сухая, как мертвое дерево, наполненная, как камень.
Как тысячи камней. У меня тысячи тел, спящих в земле. Мой бан-кай – это обнажение. Я раздеваюсь, я истинный. Лезвия и ненастоящие лепестки, одинаковые, безликие, смертельно опасные – это я. Приятно познакомиться.
Нет, вам не будет приятно. И мне тоже.
Мой мир сомкнулся, но я не задыхаюсь в нем, мне удобно. Бесконечность говорит мне об иллюзорности смерти, которой я никогда не боялся, но никогда и не ждал.
Мой мир слегка дрогнул и качнулся, когда в нем появился ты, Абараи Ренджи.
Я учил тебя даже когда ты стал моим лейтенантом. Тебя многому требовалось научить. Ты не любил читать, я заставлял тебя.
Ты был несдержан, я укрощал тебя.
Мне не нужен лейтенант. Мне нужна надежная машина, запоминающая, готовая ко всему.
Я погружал тебя в китайские иероглифы и латинские цифры, я топил тебя в этом болоте мертвых историй и стихов. Я не хотел, чтобы ты мучился над ними – тогда еще не хотел. Но я должен был знать, что твоя голова постоянно чем-то занята.
Я читал тебе отрывки вслух и заставлял учить их наизусть. Ты забывал их на следующее же утро.
Пропорциональная монотонность моего голоса и страсть текстов приводили тебя в состояние гипноза. Ты наслаждался.
И когда я заметил это впервые – твои глаза, блестящие и отсутствующие, моя бесконечная усталость обрела новый привкус.
Тогда я провел спарринг с тобой и впервые за долгие годы получил удовольствие. Настоящее удовольствие, а не суррогат от занятий сексом или войной.
Удовольствие от вида беспомощного избитого тела, на носилках исчезающего в корпусах четвертого отряда.
Я догадался, как спасти мое бессмертие. Спасти от невыносимой скуки и предсказуемости.
Меня легко понять. Вроде как начинаешь с сигарет, пробуешь марихуану, затем идет кокаин, ЛСД, опиум и, наконец, героин. Кайфа уже нет, только жизненная необходимость пытаться разрушить себя. Но нет и миллионного шанса, что мне улыбнется удача умереть от передозировки.
Вы понимаете? Моя вечность застыла и неспособна даже разрушаться. «Удовольствие», черт возьми. Да я забыл, что это такое, пока не увидел, что твоя кровь одного цвета с волосами.
Твоя боль – не то, к чему я стремился. Твоя физическая боль – нет.
Я видел, как ты смотришь на меня. Я быстро расшифровал этот взгляд. Ты рассматривал меня как ступень, указатель на дороге. «Бьякуя лучше всех, - думал ты. – Значит, я стану лучше Бьякуи». Я всегда был у тебя перед глазами. Даже когда ты спал, я уверен, ты видел меня во сне и представлял себя богом моей вселенной.
Ренджи, ты слабак, ты всегда был слишком слаб, ты… животное.
Ты - животное!!
И тебя любили искренне и привязывались к тебе, как могут привязаться только к животному. Всецело и бескорыстно. Но не я. Меня ты не проведешь. Я насквозь тебя вижу.
Со временем мои чувства к тебе обретали форму и плотность. Настал день, когда я дал им имя. Это мог бы быть день моего второго рождения.
Ненависть. Вот что я всегда испытывал к тебе.
Вот что я так тщательно старался скрыть.
Никто и не догадывался.
Слабак, дающий мне силу.
Моя ненависть к тебе чистая. Первородная как грех, незамутненная ничем. В ней нет зависти – мне нечему завидовать в тебе. В ней нет мести – ты не можешь причинить мне боль. В ней нет презрения – я намного сильнее тебя.
Но ты смотрел на меня так, как будто знал что-то, недоступное мне.
Я показывал тебе, что все это ничего не значит, что ты слаб и зависим, что я могу причинить тебе больше, чем бесхитростные физические страдания. И, в надежде найти подтверждение того, что ты наконец понял, я разглядывал твое лицо, расслабленное, покрытое потом ночью, с выражением полного забвения, когда ты кончал подо мной.
Я держал твой член, сжимал его не потому, что мне хотелось довести тебя до оргазма.
Я показывал тебе, что ты весь – мой. Что ты никогда не поднимешься выше и все твои желания пусты. Я могу делать с тобой все, что захочу. Все, что от тебя требовалось – понять это и превратиться в то, что я так хотел сделать из тебя. Стать моим творением, моей тенью, моей бессловесной собакой. Чтобы я мог глядеть на тебя с безразличием и усталостью.
Ренджи, ты животное. Из тебя вышла бы отличная собака. Временами мне хотелось, чтобы ты убил кого-нибудь, вырвал горло, захлебнулся чужой кровью – все ради меня.
Но ты не понимал. Черт возьми, ты никак не хотел понять, ты и предположить не мог, что я трахаю тебя исключительно удовлетворяя свою ненависть.
Ночью я был победителем и борьба внутри меня прекращалась. Пробуждение всегда становилось разочарованием – ты просыпался, в твоих глазах было превосходство и тупое непонимание.
Ты тянулся целовать меня и я позволял тебе. Потому, что это был еще один шанс показать тебе, как ты слаб.
Я всегда контролировал себя. Когда я дрочил твой член, я мог делать это бесконечно, не давая тебе кончить, доводя тебя до безумия или ярости.
Уходи, Ренджи. Сдайся, не рвись вверх, тебе не понравится на вершине. Здесь есть только усталость и одиночество от невозможности понять кого-либо, бесконечные часы изучения самого себя, до рвоты перечитывая одни и те же страницы бессмысленных воспоминаний. Ведь прошлого не существует. Ты этого не вынесешь.
Ты слаб.
Ты слаб, в тебе нет злобы. Что бы я ни делал с тобой, ты не желаешь мне смерти.
И я не знал, что нужно сделать с тобой, чтобы вернуть свой покой. Мне не нужно твое смирение, не нужна твоя любовь, ничего от тебя не нужно... Небеса, как же я ненавижу тебя.
Мы трахались только по ночам.
Свет мешал нам это делать. Если ночь была светлой и лунной, мы просто сидели друг напротив друга и каждый думал о своем.
Когда объявили о казни Рукии, ты пришел ко мне и быстро обнял, стыдясь своего стыда. Ты видел, что делал. Ты видел, к кому ты прикасаешься.
И только тогда я понял, как удовлетворить свою ненависть, умирающую от жажды. Я столько раз заставлял тебя кончить, почему бы мне хоть раз не получить то, чего я хочу? Это справедливо.
Дата казни приближалась все быстрее, все неотвратимее.
И под утро, когда ни о чем не хотелось спрашивать, я слышал твой голос, надломленный и сухой, и искал за ним другой, молодой и сильный. Но он спал в своем склепе, спал вечным сном за сверкающей улыбкой.
Я понял, что ты готов. И, что самое главное – готов я.
Как больной, постояв на солнце и насладившись его теплом, я готов вернуться на свою койку и продолжить не умирать.
Разумеется, я убил его.
Что еще я мог сделать?
Что вы бы сделали, оказавшись в таком страшном тупике? Нет, не говорите. Мне плевать. Я спокоен. Я устал.
Я убил Ренджи и ненависть ушла немедленно, как только я увдел его мертвое лицо. Но вместе с ней ушло и все остальное. Я и не подозревал, сколько во мне чувств, пока не вырвал их из себя, превратив Ренджи в кровь и плоть, ничем не связанные друг с другом.
Теперь я обрел свою драгоценную усталость, память и покой.
И только одно угнетает меня до боли: никогда больше я не буду так счастлив, потому что мне не удастся убить тебя еще раз.