Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Рейтинг: R
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, традиционные два с половиной неприличных слова, смерти персонажей (местами натуралистичные), физическое и эмоциональное насилие (местами натуралистичное), психическое заболевание в острой фазе (тоже местами натуралистичное), Гинбыникада.
Действующие лица: Лиза, Хисаги, Лав, Гин, Айзен
(Глава 17)
Глава 18, где Лиза играет в покер со смертью, Гин мило шалит, а Хисаги не поддается одному искушению и поддается другому.
Глава 18, где Лиза играет в покер со смертью, Гин мило шалит, а Хисаги не поддается одному искушению и поддается другому.
Лиза: Дилемма заключенного
Их сгубило благоразумие.
Да, это было исчерпывающим объяснением, и в достаточной степени верным - но всякий раз, когда Лиза задумывалась о благоразумии как абстрактном понятии, это неизменно заканчивалось тем, что в голове у нее потом часами играла первая половина "Белого альбома" Битлз*.
Хотя последнее было не так уж плохо – можно было так и эдак вертеть в уме текст к "Glass Onion" и ломать голову, пытаясь понять, о чем, черт подери, в ней поется; все лучше в качестве темы для размышлений, чем бесконечные "чтобылобыесли". Но у маленьких радостей есть один недостаток – они не особенно живучи. Увы.
Уэко Мундо было не первым и даже не вторым в длинной череде "чтобылобыесли", с которыми ей доводилось бодаться. Осев когда-то в мире живых, Лиза еще очень долго – куда дольше, чем следовало бы – часто обнаруживала, что битый час тупо смотрит на одну и ту же страницу, и мысли ее заняты не книгой, а тем, что было бы, если бы капитан не отправил ее на то последнее задание.
Даже сейчас она со всей ясностью помнила его лицо, когда он посмотрел на нее через плечо. Это было одним из немногих воспоминаний о Сообществе Душ, которое время не затуманило и не исказило. "Займетесь этим?" - спросил он. Спросил – не приказал, и по его тону она поняла, что за всем этим стоит больше, чем он имеет право ей рассказать. И он был встревожен.
Сильно встревожен и, как оказалось, у него были на то веские причины.
Ей понадобилось больше сорока лет, чтобы отделаться от игры в это "чтобылобыесли". На смену ему тут же пришли другие, но они хотя бы не так выматывали. Иногда она гадала, могли ли до Кьёраку-тайчо дойти слухи о том, что с ней стало, и если да, то как он мог отреагировать. Иногда беспокоилась о нем - как он справляется без нее, жив ли он вообще. А иногда ей безумно хотелось врезать ему по носу, потом в глаз и, наконец, коленом в пах – для завершенности картины.
Единственная причина, по которой она в какой-то момент перестала твердить себе, что это он во всем виноват – зная его, она подозревала, что он, где бы он ни был, и сам твердит себе о том же.
Но помилуйте, единственное, в чем он виноват, так это в том, что он проявил осторожность. Благоразумие. И посмотрите, куда это завело ее. Всех их.
Несколько месяцев назад ее друзья были осторожны. Благоразумны. И вот теперь по нескольку раз на день Лиза думала о том, что если бы только Шинджи сказал "ша, братва, кончили базар и делаем так, как я говорю", может быть, все сложилось бы совсем по-другому.
Хиёри не завелась бы с ним спорить. И спорить. И спорить. Роуз не начал бы играть в адвоката дьявола. В обсуждении не образовалась бы пауза и Кенсей не воспользовался бы ею, чтобы сцепиться с Маширо насчет - насчет чего там эти двои обычно цапались. Остальные не отвлеклись бы на них, и Хачи не успел бы предложить еще раз убедиться, что они перебрали все возможные варианты. Она сама не перестала бы обращать внимание на происходящее вокруг, пережидая, пока все успокоятся и вернутся к предмету обсуждения. И они, все они, могли бы хоть что-то сделать.
Но вместо этого она стояла там и размышляла. Перебирала варианты. Прикидывала шансы. Она как раз собиралась сказать Шинджи, что прежде, чем вступать в бой, стоит еще понаблюдать за развитием событий, когда стена напротив покрылась трещинами и рухнула.
И это было началом нового большого тура игры в "чтобылобыесли".
Туров этих оказалось немало, и лишь немногие из них были попытками самоутешения. Остальные же словно сговорились довести ее до обморока картинами того, как все могло кончиться еще хуже.
Если бы ноги сами не отбросили ее назад в тот момент, когда она услышала звук крощащегося бетона и сминаемой арматуры.
Если бы она вслед за Хиёри бросилась на то, что на них напало, а не попыталась сначала разглядеть, что это, черт возьми, такое.
Нет, благоразумие – это не всегда так уж плохо. Лиза не вчера усвоила, что есть время нестись очертя голову и есть время выверять каждый шаг. Тогда же она усвоила, что порой бывает нелегко определить, что сейчас за время.
Если бы она была не собой, а кем-нибудь еще, если бы она имела несчастье служить под началом другого капитана, от нее вполне могла бы остаться кучка праха и костей. Но Лиза была тем, кем была и такой, какой была, и поэтому вместо того, чтобы смыться в канализацию с первым же дождиком или грызть себя за то, что этого не случилось, она шагала сейчас по коридору здания столь же уютного, как среднестатистический вокзальный туалет.
Она не направлялась никуда конкретно, но тем не менее цель у прогулки была. Хагуро Тонбо привычно висел за спиной, а в руке она сжимала зеленый фломастер.
Какой чудесный день... тарам-парам и все такое.
Лиза была совершенно уверена, что тот, кто - или то, что – разработал проект Лас Ночес, позаимствовал несколько ценных идей у Лавкрафта. Но тентаклей все же недоставало... если не считать того Приварона, на которого она однажды так удачно наскочила. Ну и потом, здесь все было только самую малость ненормальным – в точности настолько, чтобы это не могло быть случайностью. Прямые углы самую малость отклонялись от девяноста градусов в ту или другую сторону. Пропорции всех комнат были такими, что они казались или самую малость слишком огромными или, соответственно, слишком маленькими. А стены...
Она крутанула фломастер между пальцами и просвистела заглавную тему из Lingerie Senshi Papillon Rose*.
Белые на первый взгляд стены были самую малость не совсем белыми – того неестественного и крайне неприятного оттенка бледно-бледно-серо-голубого, который кажется слепяще-ярким в жару и могильно-холодным в прохладу.
Добавьте тот факт, что в целом это дивное место смотрится как натуральный ядерный реактор, и получите типичную обстановку семейного курорта. Или чего-то еще в том же духе.
На ходу она подбросила фломастер в воздух – он пролетел по самую малость неидеальной параболе – и поймала его только чудом, потому что ее чувство расстояния внезапно решило взять отпуск. Она не стала повторять попытку. Это был мелкий промах, почти ничтожный, но и он послужил своевременным напоминанием о том, что скука и праздность ведут к безответственности.
Безответственность, в свою очередь, ведет к смерти – куда быстрее и надежнее, чем благоразумие.
Получив таким образом бодрящий заряд паранойи вместо утреннего кофе, Лиза остановилась перед следующим перекрестком и потянулась сквозь стены, ощупывая, прослушивая пространство тем шестым, недоступным смертным людям чувством рейацу. Она ощутила чье-то присутствие в направлении, которое она условно обозначила как "восточное", но что – кто? - бы это ни было, оно не двигалось.
Определив это, она тут же убрала импровизированные сенсоры. Всплески и вспышки духовной энергии были здесь обычным делом, но настойчивый интерес мог привлечь ответное внимание. Кроме того, было нечто недалеко от центра комплекса, и оно царапало сознание примерно так, как ногти скрежещут по стеклу. Если касаться этого слишком долго, уйдешь потом с таким чувством, будто тебя вот-вот накроет худшее в мире похмелье – и это будет похмелье без веселья. Еще одно напоминание – на этот раз о том, как невыгодно "сейчас" отличается от "тогда".
Шестьдесят с лишним лет назад Лиза постепенно начала отвыкать от игр в "чтобылобыесли", потому что точно так же постепенно начала привыкать к жизни в генсее. Ей нравилась музыка. И еда. Потом кино (ах!), манга, магазины, ночные клубы. Телевидение – просто отпад. И интернет тоже. И бар, где подавали пятьдесят пять сортов импортного пива на разлив.
Здесь же не было ничего, с чем она согласна была хотя бы смириться, не то, что свыкнуться.
Хотя нет, кое-что было. Кое-что в ее униформе. Эти шикарные белые сапожки в стиле ретро, из тех, над которыми вздыхаешь неделями, разглядывая их в витрине, прежде чем сдаешься и покупаешь их, наплевав на цену. Когда все это кончится (непременно "когда", ни в коем случае не "если", хоть она и знала, что врет сама себе), она наденет их и уйдет в загул по клубам Роппонги. Она побывает в каждом, во всех до единого. Неважно, сколько дней это займет. Неважно, сколько она выпьет. Все равно она выпляшет весь хмель до капли в этих охренительно сексуальных белых сапожках.
После этого она сожжет эти гребаные сапожки и все свои белые рубашки и все, что хоть самую малость будет напоминать ей об этом месте, и будет танцевать голая вокруг костра и горланить матерные песни, а в воздухе будут плясать и кружиться искорки.
А до тех пор она будет терпеть. Она дважды видела, как горел Токио. И дважды видела, как его отстраивали заново. Она видела, сколько могут вытерпеть люди - обыкновенные, живые люди - даже когда, казалось бы, надеяться не на что. И она будет следовать их примеру и терпеть, и ждать, и утешаться чем только может.
На следующем пересечении коридоров она остановилась и открыла фломастер. Она хотела было нарисовать маленький костер и пляшущие искорки, но фломастер был зеленый, поэтому она изобразила что-то вроде небольшого деревца. С первой попытки у нее получился скорее ядерный гриб, чем дерево, и она дорисовала еще несколько веток. Результат все равно не вполне ее удовлетворил, зато безумно захотелось бифштекса с брокколи.
Бифштекс с брокколи. Бутылка хорошего пива – лучше портера, если удастся достать. Целая порция шоколадного мороженого, и ни с кем не делиться. Ночь, проведенная за просмотром дурацких телевикторин.
Стоп. Мороженое вычеркнуть. Или пиво вычеркнуть? Игра называлась "Три вещи, которых мне не хватает". Три, не четыре. Три - это ностальгия. Четыре - излишество. Решено, завтра она будет скучать по пиву, а сегодня - по шоколадному мороженому.
Толчок чужой рейацу бесцеремонно вышиб из головы все мысли о шоколаде и пиве. Она узнала обладателя еще до того, как свернула за угол и оказалась с ним нос к носу.
Ее рука не таясь потянулась к рукояти Тонбо. В голосе само собой засквозило ленивое презрение:
- А... это вы.
Он. Когда Лиза увидела его впервые, он был просто одним из многих, многих поводов для беспокойства. Едва ли не все, что отложилось о нем в памяти после той первой встречи – то, как скоро ее любопытство сменилось омерзением.
Встретив его во второй раз, она не срезала эту татушку с его мордочки только потому, что была достаточно убедительно предупреждена о последствиях, которые это повлечет для других.
Сам Хисаги Шухей в те редкие случаи, когда их пути пересекались, был малоразговорчив и протокольно вежлив. И до сих пор он производил впечатление человека полностью уравновешенного и идеально компетентного, но теперь...
Сукин сын чуть не подпрыгнул до потолка, увидев ее - а Лиза прекрасно знала, что он должен был ее учуять так же, как она его. Пару недель назад точно учуял бы. Ну хорошо – скорее месяц назад.
Чем дальше, тем больше Хисаги выглядел так, будто он по ночам подрабатывает в борделе за еду, а в последнее время еды и той не дают. Он катастрофически отощал за последние несколько недель, и она могла бы поклясться, что всякий раз, когда он попадался ей на глаза, серых нитей в его шевелюре виднелось все больше. Один висок был уже откровенно седым.
Он почти сразу пришел в себя, вот только жилка на шее колотилась как бешеная:
- Прошу прощения. Я не думал, что здесь кто-то есть.
Ври больше.
- Неужели? – она постаралась напустить на себя невинный вид, хотя в сочетании с Тонбо наизготовку это должно было смотреться странновато. – Если вы считали, что тут никого нет, зачем тогда вы сюда свернули?
Его самообладание пошатнулось – самую малость. Уголок здорового глаза еле заметно дернулся, словно от нервного тика. Принужденная улыбка стала еще более натянутой:
- Я... - он деликатно кашлянул в кулак и предпринял еще одну попытку, - ...я кое-кого разыскиваю и надеюсь, что найду их вон там.
Лиза машинально посмотрела в направлении, которое он указал. В радиусе прямой видимости там была только глухая стена, но если бы он прошел немного дальше и свернул на перекрестке, где она нарисовала свое капустное дерево, то коридор вывел бы его на одну из наружных стен, которые отгораживали их от Уэко Мундо.
Ей не было разрешено заходить так далеко. Во всяком случае, без сопровождающего.
- Я собираюсь выяснить, не видел ли патруль нашего Шестого Эспаду, - пояснил он, хотя она не просила никаких пояснений. И определился бы уже, ищет он кого-то одного или целый патруль.
- Шестой? Это Гриммджо, если не ошибаюсь? По-моему, я слышала от кого-то, что он давно не показывался. Лично я его точно не видела, - обычно, сталкиваясь с Хисаги, она старалась свести взаимодействие к минимуму и поскорее удалиться. Но, если уж на то пошло, обычно он и сам стремился к тому же. Сейчас он слишком много болтал, и это было необычно – а в Лас Ночес, как Лиза успела выяснить довольно быстро, любые отклонения от устоявшегося положения вещей редко предвещали что-либо приятное. – Что-то случилось?
- Не знаю, - сухо, резко и самую малость слишком поспешно. - Никто не знает.
Оу. Может быть, правильнее было бы сказать "никто, кроме меня", а?
- Не могу сказать, что я расстроена, - глаза у него чуть расширились, это понятно, а вот то, как дернулся уголок рта, уже информативнее… Она привычным жестом поправила очки и решила, что, пожалуй, сыграет небольшую партию с этим мальчиком, просто чтобы посмотреть, что получится. Ставки мизерные, можно себе позволить. – Этот обормот пытался меня облапать. Пусть скажет спасибо, что не остался без руки.
Разумеется, она все выдумала на ходу. Гриммджо она только видела издалека (разглядела роскошную задницу и скульптурный пресс с дурацкой дыркой, которая поганила все впечатление), но Хисаги этого знать не мог. И снова он чуть обескураженно уставился на нее, но на этот раз она, кажется, уловила тень улыбки и невеселый смешок.
Такая… человеческая реакция. Почти дружеская. Нет, ну не скотина ли?
- Ну и что вы обо всем этом думаете? Есть версии? Подозрения? – она сделала крохотную паузу, чтобы сбить ритм. - Подозреваемые?
Тень улыбки испарилась, словно ее и не было. И хотя он вовсе не вздрогнул, когда она выпалила в него последним вопросом, лицо его превратилось в до того непроницаемую маску, что одно это вызвало бы подозрения даже у слепого. Лиза же успела забыть о всевозможных масках намного больше, чем этому мальчику когда-либо доведется узнать. Не повезло ему с ней.
- Никаких, - шрамы и татушки притягивали к себе взгляд и должны были по идее отвлекать внимание от еле уловимых движений мимических мышц – движений, соответствующих беспомощному и беспардонному вранью. Он разом осунулся и стал выглядеть еще самую малость более потрепанным, и никакие тонны самоконтроля не могли бы этого скрыть. Что-то случилось, должна была быть какая-то причина тому, что его нервы натянуты до предела и дальше, не могло не быть…
- Думаю, Айзен-сама не особенно беспокоится о нем, - ей приходилось каждый раз напоминать себе, что Айзена следует называть "господином". Проще было не упоминать его вовсе, но не всегда можно было позволить себе такую роскошь. Она принужденно рассмеялась: - В смысле, Гриммджо ведь уже один раз довелось походить разжалованным в рядовые?
Хисаги пожал плечами:
- Это было еще до нас. В любом случае, лучше я все-таки пойду и выясню - не хочу заработать неприятности.
Лиза, не раздумывая, зашагала рядом с ним. Ее внимание привлекли два момента: упоминание "нас", которое обозлило ее больше, чем ей хотелось бы признавать, и отсутствие упоминания о том, каких неприятностей он ждет и от кого.
До сих пор она полагала, что для Хисаги, в отличие от нее самой, хорошее поведение не было залогом ничьей безопасности, но сейчас, глядя на него, невольно засомневалась. Может быть, он просто напортачил и боится, что за это могут погрозить пальчиком, но не следует отбрасывать и возможности чего-то более серьезного. На недовольство собой за первоначально неверные выводы она тратить время не стала.
- Что, вам тоже обрисовали перспективу "разъяснительной беседы" в лаборатории Заэля? Если так, то не могу винить вас за отсутствие энтузиазма по этому поводу - лично мне там вовсе не понравилось.
Косой взгляд вместо ответа она зачла как очко в свою пользу. Два очка, потому что сквозь раздражение во взгляде явно проблескивали ужас и жалость. Он отвернулся прежде, чем заговорить снова:
- Вы не... - он осекся, и она не смогла вычислить оборванную часть фразы. - Я хочу сказать, что вам нет нужды сопровождать меня, Ядомару-сан, - может быть, он боялся, что она начнет задавать неудобные вопросы о не тех людях?
Но он не приказал ей убираться, хотя мог бы, так что она продолжала шагать рядом с ним нога в ногу:
– Послушайте, мне скучно. Мне больше нечем заняться.
Видно было, как он борется с желанием начать исподтишка ее разглядывать. До сих пор они так мало общались друг с другом, что она могла с уверенностью сказать – он не мог успеть составить представление о том, кто она и что она, и теперь снедаем любопытством.
Ей оставалось только гадать, как обернуть этот факт в свою пользу, не подвергая себя еще большему риску.
При виде ее капустного дерева он захлопал глазами как потерявшийся совенок:
- Это еще, черт подери, что такое?
- Дерево.
Он обалдело уставился на рисунок, затем, не менее обалдело, на нее.
- Я же сказала, мне скучно, - он очень уморительно смущался, правда, и сложись все иначе, она вполне могла бы предложить ему помочь развеять ее скуку. Но все сложилось так, как сложилось, и потому скорее ад замерзнет, чем она сделает что-то подобное. - Мне здесь всегда скучно. Ну, за исключением тех моментов, когда я чуть не писаюсь от страха. В других состояниях я не бываю. Если вы понимаете, о чем я.
Он покачал головой и направился дальше, видимо, смирившись с ее присутствием. Лиза же была занята тем, что на ходу рылась в воспоминаниях, пытаясь свести воедино то, что она знала об этом придурке, и то, о чем только догадывалась.
Ну… как минимум она знала его имя, звание и то, что он служил в дивизии Кенсея.
Кенсей... Проклятая татушка снова и снова притягивала взгляд, и Лизе стоило немалых усилий не стискивать кулаки. Последний раз, когда она видела Кенсея, он падал с крыши, и разложение пожирало его ногу, как огонь сухую солому. Маширо сиганула в воздух, чтобы подхватить его, Киншара Роуза зазмеилась, обвиваясь вокруг его бедра чуть выше омертвелой части - и оба они оказались между Кенсеем и Барраганом, когда Барраган снова поднял руку.
А потом... что же было потом... За неимением лучших предположений Лиза решила, что первая атака Баррагана разрушила парочку несущих опор соседнего здания, и именно поэтому и она, и Лав оказались снесены с поля боя парой сотен тонн чертова железобетонного лома прежде, чем успели хотя бы пикнуть, а не то что прийти друзьям на помощь. У нее остались какие-то мутные воспоминания о том, как она рубилась с кем-то или с чем-то, а вокруг все шаталось и плыло и левая рука была сплошной массой раскаленной расплющенной боли, но с таким же успехом это могло привидеться ей в бреду.
Она не исключала возможности, что Кенсей, Роуз и Маширо могли уцелеть, что кто-то в последний момент вытащил кролика из шляпы или наоборот, волшебным образом спрятал их в шляпу или еще куда, но предпочитала причислять такие мысли скорее к попыткам самоутешения, чем к надеждам, которые могут сбыться.
Лицо Кенсея, посеревшее от боли. Волна то ли дыма, то ли тумана, захлестывающая Роуза и Маширо. Боль, пронизавшая каждую косточку ее тела так, что весь мир окрасился в ослепительный белый, а потом в непроглядный черный.
На что уж тут надеяться.
Шинджи и Хиёри погибли. Шинджи - первый, еще до того, как они поняли, что на них напали. Хиёри – следом, после того, как взвыла в голос и очертя голову бросилась в атаку.
Лиза не увидела, как Хиёри умирала, но могла представить это вполне отчетливо. Она видела, что случилось с Шинджи. Она слушала крики Хиёри, пока оттаскивала Маширо с линии огня в укрытие. Пощечина, которую она влепила трясущейся Маширо, была одинаково необходима им обеим.
Мы слишком долго ждали, сказала ей тогда Лиза. Даже сейчас, закрыв глаза, она могла отчетливо представить отпечаток своей ладони на щеке Маширо. Это МЫ должны были навязать сражение ИМ. А сейчас нам нужно ОТСТУПИТЬ и ПЕРЕСТРОИТЬСЯ!
Если нельзя рассуждать спокойно, значит, нужно хотя бы рассуждать логически, верно?
К несчастью, Роуз и Лав предпочли месть и честь логике, и после этого все полетело кувырком. Она словно наяву слышала тихий голос своего капитана Глупые дети, что вы творите...
Когда все было кончено и она пришла в себя, вокруг была тишина и белые стены – казалось, они настолько далеко, что теряются в серой дымке. Тогда она решила, что это зрение шалит после контузии – ей еще предстояло выяснить, что большинство помещений в Лас-Ночес отличаются этим свойством.
Она стояла на коленях, руки вывернуты назад и вверх под неудобным углом и связаны, отчего плечи изрядно ныли, но левая рука вопреки ожиданиям больше не болела. Пальцы шевелились нормально, и единственными признаками того, что она была довольно серьезно ранена, были легкая остаточная слабость и что-то вроде воспоминания о боли. Рядом с ней в аналогичной позе стоял Лав, но она не слышала его рейацу - чьей бы то ни было вообще, если уж на то пошло. И, когда она на пробу подергала связанными руками, уровень ее собственной рейацу ни с того ни с сего резко упал, оставив неприятную пустоту в голове. Как будто ей и без того недостаточно паршиво.
- Я уже пытался. Чуть не вырубился снова. И, по-моему, тут не в наручниках дело, - негромко проговорил Лав. Было непривычно видеть его без очков, и Лиза внезапно и совершенно не к месту подумала, какие же красивые у него глаза. - Как по-твоему, где это мы?
Лиза посмотрела по сторонам - приступ головокружения тут же заставил ее пожалеть об этом – и разглядела по правую сторону от Лава очертания чего-то большого и круглого. Большое и круглое отдаленно напоминало человеческую фигуру и было целиком обмотано широкими черными бинтами. Она была не в состоянии прочитать сигнатуру, и тем не менее, без труда узнала бакудо высших уровней.
- Без понятия. Это Хачи? - спросила она, хотя не сомневалась, что никем другим это быть не могло. Зрение понемногу прояснялось, и ее внимание привлек участок пола, где один оттенок белоснежного сменялся другим: – Лав, камень секкисеки! Эти уроды водрузили нас на плиту из секкисеки!..
- Ну вы ж сами панимааааете... – ответил ей чей-то крайне жизнерадостный голос, который донесся вроде из дальнего конца помещения, но в то же время звучал совсем близко, как если бы отразился от потолка прямо им в уши. – Начнете еще буянить, а оно нам нада?
С четвертой попытки она и Лав наконец угадали направление, в котором находился источник звука. От дверей в дальней стене к ним направлялись две детских фигурки – одна белая, вторая черная. При виде белой фигурки Лизу охватило неприятное чувство дежавю. Она совершенно точно видела раньше это ухмыляющееся дитя - может, в кошмарном сне, а может, в воспоминании, которое годы и боль превратили в кошмарный сон.
Но по мере того, как эти двое приближались, их силуэты стремительно росли – что-то было не так с этими стенами и потолком, с углами и пропорциями, от которых ее чувство расстояния отказывалось определять и расстояние, и размеры, и что бы то ни было. "Дети" довольно быстро обернулись взрослыми, и теперь была очередь Лизы почувствовать себя маленькой.
Уже за одно это она успела возненавидеть их обоих.
- Знаешь, кто они? - осведомился Лав оглушительным шепотом.
Лиза отрицательно помотала головой – она, как ни старалась, никак не могла поймать за хвост воспоминание, связанное с этим... седеньким и жизнерадостным. Он улыбался так широко, что уголки ее рта рефлекторно поползли вверх в ответ. Разумеется, его улыбка была какой угодно, только не искренней, и Лиза не могла разглядеть выражения его глаз достаточно отчетливо, чтобы прикинуть, что у него на уме. У него была развязная походочка школьного хулигана, но в движениях проскальзывала неуверенная осторожность раненного или оглушенного, хотя никаких ран на нем не было видно.
- Тайчо вас так ждал, тааак ждал, я прям нимагу, - его акцент и его сюсюканье должны были бы звучать смехотворно, но вместо этого они заставили Лизу лишний раз вспомнить, что ее руки связаны, а ее силу высасывает чертов камень под ногами. - Так пичально, что мы заполучили толька вас троих. Тайчо очень пичалился, правда. Очень уж он хотел еще разочек увидеть Хирако-тайчо. Барраган у нас был шипко сильный, но он таки не был шипко умный. Очень неудобненько получилось, нээ?
Он безошибочно затормозил прямо перед краем плиты секкисеки и свернул, обходя ее по кругу и направляясь к Хачи.
- Хотя грех нам жаловаться, раз мы словили такую большую рыпку. Дааа, грех... у Айзена-тайчо большие планы нащет этой рыпки... - тут Седенький повернулся к Лаву – который, спасибо ему за это, до сих пор не проронил ни слова - и к Лизе, и заулыбался еще шире, хотя шире уже было некуда: - И нащет вас, дааа.
- Не шуметь, - шепнула Лиза так громко, как только осмелилась. Лав что-то буркнул, но подчинился, слава небесам. Будь на его месте Кенсей или Хиёри, тут бы уже мат стоял до потолка... было очень неосмотрительно с ее стороны позволять себе думать о них сейчас, и она приготовилась пережидать нахлынувшую боль от воспоминания.
Она не почувствовала ровным счетом ничего.
Что до Лава, он зачем-то вперил немигающий взгляд во второго их визитера – темноволосого, хорошо сложенного парня, который смотрел куда-то в дальний угол с видом человека, который вовсе не горит желанием здесь присутствовать. С места, где она стояла, открывался прекрасный вид на его профиль, но смотреть там было не на что, кроме трех глубоких шрамов, пропахавших лицо от брови до линии подбородка. Почему-то ей стало его жаль.
Лав же, казалось, пришел в ярость. Но с какой стати? Он ведь должен понимать, что из этих двоих реальную угрозу представляет в основном Седенький с его шалтайболтайской улыбочкой и повадками голодного стервятника - хотя бы потому, что с момента, когда они его увидели, он не ослаблял судорожной хватки на рукояти меча. А второй стоит, скрестив руки на груди, и это значит, что ему понадобится не меньше двух секунд, чтобы выхватить оружие. А еще он расположился прямо между ними и единственным видимым выходом из помещения. Оценить расстояние до дверей можно было и не пытаться из-за фокусов перспективы, но, судя по времени, которое потребовалось этим двоим, чтобы дошагать оттуда сюда, двух шагов шунпо должно хватить...
Лиза снова удивилась себе – почему она ничего не чувствует? Как она смеет ничего не чувствовать и только хладнокровно высматривать, анализировать и просчитывать?
Внутренний голос сообщил ей, что это для ее же блага. Лиза боялась думать о том, насколько он прав.
- Какие планы? - спросила она вслух. Она сильно сомневалась, что Седенький даст ей правдивый ответ, но он, кажется, любил поговорить и вообще был из тех, кто изматывает жертву словами, а не насилием. Чем больше времени она выиграет, тем больше шансов, что она сумеет понять, как им выбираться из этого дерьма.
Седенький начал с того, что изобразил крайнее удивление:
- Айайай... Рази ж я похож на человека, которому рассказывают про такие важненькие вещи, как плаааны? Я ж здесь ничего не решаю, детонька.
Да чтоб ты сдох... Она была старше него и он это прекрасно знал. Теперь она его вспомнила. Стремное дите из Пятой. "Айзенов выкормыш", как его называл Шинджи.
- Но фишка в том, что ты и ты и ты... - он указал рукоятью занпакто на каждого из них по очереди, - вы все тут вааай-зарды, дааа... редкий вид, штучный товааар... Вы трое много можете сделать для Айзена-тайчо - зовите его "Айзен-сама", дети маи - особенно вот этот здоровячок... - он змеиным броском вытянулся, не наступая на секкисеки и - черт подери, он действительно это сделал - потрепал Хачи по голове, с такой силой, что вполне мог бы свернуть ему шею.
И черт подери, он при этом хихикал как идиот.
Лиза видела, как по лицу его неразговорчивого спутника пробежала еле заметная тень. Совсем мимолетная тень, но это точно не был плод ее воображения. Хм... На этом можно было бы сыграть...
- Мы ничего не сможем сделать для "Айзена-самы", - Лав придал почтительному обращению восхитительно нецензурный оттенок.
- Оии... как мило. Правда ж, Хисаги-фукутайчо?
Молчун со шрамами услышал, видимо, свое имя, и развернулся к ним анфас:
- Да, сэр.
Так вот на что Лав так смотрел.
У этого засранца на физиономии татуировка Кенсея.
- Как будто вас троих тут кто-то спрашивает, Аикава-тайчооо... хотя какой из те'я теперь тайчо.
- Лав, прекрати, ты мне мешаешь, - прошипела Лиза. Лав или не расслышал, или был слишком зол, чтобы слушать:
- Айзен тебе тайчо, сопляк! И ты, как тебя там, Хисаги-фукутайчо! Ты лейтенант Девятой, так? Так?!
Тот все так же молча отвернулся, пряча татуировку.
Седенький с нескрываемым восторгом ответил за него:
- Ну дааа! Верен своему капитану как падабает до самой его кончины. Кончины капитана, тоись. Не того, который был при вас, сами панимаете. Помните такого Тосена Канаме, нээ?
- Пятый офицер Девятой. Мугурума-тайчо высоко ценил его, - Лиза успела встрять с репликой до того, как Лава окончательно занесет. Она пристально следила за Хисаги, но тот уже услышал достаточно для того, чтобы взять себя в руки и состроить непроницаемое лицо. - Это его протеже?
Лицо у Хисаги стало еще более непроницаемым.
- Агаа. За неимением гербовой, как говорицца... Ужасненько досадно получилось. После того, сколько труда Айзен-тайчо вложил в Тосена, и все псу пад хвост...
Как интересно. Именно в этом месте Хисаги непроницаемое лицо не удержал. Пусть всего на долю секунды, но его перекосило от отвращения.
- Что-что он сделал с Тосеном? – требовательно поинтересовался Лав. - То же, что и с нами? Да черт возьми, надеюсь, что так оно и было. После того, как этот сукин кот нас подставил, он заслужил, чтобы с ним сотворили то же самое.
- Хуже, чем то же самое, есличесна, - радостно уточнил Седенький. Он снова разулыбался, но как-то кривовато, и говорил так, будто ему тяжело дышать. - Но это мы с вами атвлеклись. Вот, теперь мы заполучили ваас, и всю работу, которую над вами проделал Урахара, все эти способы, которые он изобрел, чтобы сделать вас стабильными, чтобы сделать вас сиииильными...
- Айзен хочет исследовать нас, - Лиза опять поразилась собственному спокойствию. Тем более жутко было представлять, что будет, когда ее наконец накроет. - Хочет посмотреть, как мы устроены.
Седенький хмыкнул и постучал себя по кончику носа:
- Исследовать... вас двоих в любом случае...
- Прошу прощения, Ичимару-тайчо, - Хисаги умудрился обратиться к нему, не глядя на него. - Вы упомянули Урахару. Айзен... Айзен-сама велел...
А, чтоб ты пропал! Она рассчитывала услышать больше – их собираются изолировать друг от друга? Почему, зачем? Она понадеялась, что Ичимару (после того, как прозвучало имя, эта деталь головоломки окончательно встала на место) пропустит непрошеную ремарку мимо ушей, но тот развернулся и вызверился на Хисаги, шипя, будто от боли. Хисаги не дрогнул.
Потом гримаса ярости разгладилась, улыбка Ичимару просветлела и он щелкнул пальцами:
- Точно! Мы говорили про Урахару. Ваша честная компания работала с ним, даа?
- Иногда, - ответила Лиза таким тоном, как если бы это было пустяком, но ей не хотелось выдавать ему даже такой пустяк. Она старательно игнорировала попытки Лава заставить ее замолчать. Кьёраку-тайчо не раз показывал ей, как допрашиваемый может извлечь больше информации из вопросов, чем дознаватель – из его ответов. – Время от времени.
Они должны быть ценной добычей, но не чересчур ценной. Ровно настолько, чтобы их оставили в живых, но не посадили на короткую цепь с колокольчиками.
- Время от времени, время от времени... - Ичимару медленно покивал и снова принялся мерить комнату шагами. - Представь сибе, что вам всем срочно нада выйти с ним на связь. С учетом вашего состояния и все такое.
- Этим в основном занимался Шинджи, - она покосилась на Хисаги и добавила чуть громче специально для него (по-прежнему старательно игнорируя возмущенный шепот Лава): - А если не он, то Мугурума-тайчо.
Ей стоило немалых усилий называть его так, а не привычным "Кенсей", но то, как красноречиво Хисаги не отреагировал на ее слова, усилий стоило.
- Ну воооот... Пичально, правда? Вас тут аж три штуки, и ни один не знает, где сейчас Урахара.
А вот теперь ей нужно быть предельно осторожной. В этой игре каждое слово было ставкой по меньшей мере на их жизни, но Лиза знала, что она – чертовски хороший игрок. Кьёраку-тайчо был лучшим учителем в этом вопросе, какого только может пожелать девушка.
Он даже научил ее, как сесть за стол с бросовой картой на руках и встать из-за стола с недельным жалованьем остальных игроков в кармане. Но все это было очень давно.
- Нет, мне нечего сообщить вам о его местонахождении, - она села настолько прямо, насколько позволяли веревки. Еще один штрих к образу "демонстративного неповиновения". - В последний раз я видела его неделю назад, когда он рассказал нам о фальшивой Каракуре...
На сей раз пришла ее очередь состроить непроницаемое лицо - так тщательно, что при взгляде на нее любой решит, что она крупно проболталась и пытается это скрыть. Она даже побледнела и покрылась холодным потом (для этого пришлось изо всей силы вывернуть под неудобным углом скрученные запястья).
Лав взорвался полупридушенной гневной тирадой, из которой кое-как разобрать можно было только "Лиза, ты что творишь?!"
Это придало ее спектаклю убедительности и это было прекрасно. Было бы еще прекраснее, если бы оказалось, что Лав догадался, что она задумала, и теперь подыгрывает ей, но Лиза была почти уверена, что только дурацкое везение помешало ему сейчас все испортить. Нужно было перевести игру в плоскость, где его реакции перестанут быть определяющим фактором.
- Ну воооот... так держать, детонька.
Лиза твердо решила, что за "детоньку" непременно оторвет Ичимару яйца. Может быть, не прямо сейчас, но она согласна подождать.
- Видите, если вы будете хорошими мальчиками и девачками, вы скора поймете, что здесь у нас не так уж плохо.
- Угу. Потрясающе. Именно поэтому вы нас так хорошо зафиксировали. Интересно, Хачи там хотя бы дышит после того, как вы его спеленали?
Лав всегда был человеком выдержанным, но похоже, что его выдержка рухнула еще вместе с той высоткой в Каракуре. Спасибо хоть за то, что Хачи пошевелился в ответ и с видимым усилием склонил голову, и это означало, что он по крайней мере жив и в сознании.
- Тай-чо при-ка-зааал! - пропел Ичимару, как будто они сидели в классной комнате и играли в “Двадцать вопросов”.
- Лав, перестань, будет только хуже! – Лизе нужно было взять ситуацию под контроль, и немедленно. К дьяволам изящные многоходовки и тонкие манипуляции. Что-то в голосе Ичимару заставляло волосы на затылке даже не становиться дыбом, а пытаться оторваться и убежать. Вместо того, чтобы придать собственному голосу убедительный оттенок паники, ей приходилось прилагать усилия, чтобы не заорать от ужаса на самом деле.
- Будет хуже, абязательно будет, - Ичимару сокрушенно – мать его, сокрушенно! – поцокал языком и снова обошел плиту секкисеки по кругу. Дойдя до Лизы, он опять неуловимым змеиным движением вытянул руку и на этот раз чувствительно побарабанил костяшками пальцев по ее темечку. Она взвизгнула от боли, не тратя сил на то, чтобы пытаться сдерживаться. Если она в нем не ошибается, он быстро заскучает, если будет добиваться желаемой реакции без усилий.
Для того, чтобы бороться чуть позже, ей пригодится каждая крупица сил, сбереженная сейчас.
Но он нападает так неожиданно. Беспорядочно. Бессистемно.
- Мы будем послушными, - быстро проговорила она. Для игрока нет худшего противника, чем тот, который действует хаотически. Ты вырабатываешь стратегию, продумываешь комбинации, мастерски блефуешь – а потом один его бестолковый ход и все это радостно летит к чертям.
- "Послушными"? Лиза, они убили Шинджи! И ты собираешься быть послушной?
- Лав, твою маму восемь раз, а что нам еще остается? - зашипела она и свирепо уставилась на него, надеясь вопреки всему, что он поймет - она пытается выиграть время, сама не зная еще, для чего именно.
Еще она надеялась, что он поймет - она знает, что их друзья мертвы, и ей не все равно, и она тоже хочет отомстить. Но с этим придется подождать. Не сейчас. Позже. Много позже.
- Девушка дело говорит, Аикава-хан. Не мнооого вам троим помимо этого остается. Да ты ж и сам панимаешь. Сам сказал, что первым делом попробовал, как работают эти наручники, нээ?
Лав снова переключился на Ичимару, пытаясь вертеть головой так, чтобы по возможности прослеживать взглядом его движения. Последнее было не самой простой задачей.
- Лиза, если бы они хотели убить нас, то убили бы. Он сказал, что мы нужны им живыми, - прошептал он. – Что Айзену мы нужны живыми.
- Ну так чтооо? Вы сидите тут такие все из себя за-фик-сиии-рованные, и что вы в таком виде намерены делать? - На этот раз, Ичимару съездил по затылку Лава своим дурацким вакизаши.
- Ничего, - Лав вскинул голову, насколько мог. - Ни черта мы не намерены для вас делать. И мы уж никак не намерены предавать своих.
Лиза отвернулась так, чтобы не видеть его, сознательно лишая себя возможности убедиться, что Лав обращается не столько к Ичимару, сколько к ней. Хисаги снова рассматривал что-то несуществующее в дальнем углу, но время от времени украдкой поглядывал в их сторону, следя за происходящим. Его руки по-прежнему были плотно скрещены на груди.
- Своииих? Тоись это у нас Мугурума-тайчо и Оторибаши-тайчо и остальные? - Ичимару хихикнул. - Забавненько.
Лиза видела, как Хисаги скривился. Самообладание начинало ему отказывать. Ему очень хотелось оказаться подальше отсюда. Это желание было начертано на его лице так же отчетливо, как его тройной шрам.
- Ты хочешь мине тут сказать, что свои вас спасут, или там, вы их спасете или как там еще? Нууу, дружище, расслабься уже. Барраган сказал, что он их убил. Всю вашу компанию. Аднаво за другим. Я ж сказал, очень неудобненько получилось. Айзен-тайчо расстроился и у нас стало одним Барраганом меньше, прикиньте? - Ичимару счастливо расхохотался собственному остроумию и даже наклонился и хлопнул себя по ляжкам в порыве веселья.
Его смех резко оборвался шипением и взрывом такой отборной брани, что у Лизы, которая вовсе не была нежной фиалкой, невольно начали гореть уши. Потом он снова принялся расхаживать перед ними, прихрамывая от боли и злобно зыркая на Лава, как будто это Лав во всем виноват.
- Сволочь! Не смей на миня так сматреть! Вы все не смейте сидеть тут связанные с таким видом, будто вы лучше миня! Суки!..
С ее щеки стекал его плевок. Хисаги таращился на них, и на лице его на этот раз был начертан неприкрытый ужас. Она попыталась привлечь его внимание так, чтобы не заметил Ичимару.
- Вы праиграли! Мы победили! - Ичимару колотил себя кулаком в грудь, хотя видно было, что это причиняет ему боль. Лиза по-прежнему не могла разглядеть никаких следов ранения. - И это означает, что ты, гад, не имеешь никаких прав сидеть тут и огрызацца на миня, понял? Понял?!
Мамочки, да он же псих. Совсем-совсем псих. Наконец-то до нее это дошло. И до Хисаги тоже дошло. К концу тирады Ичимару у него глаза были шире лица от шока.
Остановите его, проговорила Лиза одними губами. Хисаги смотрел в ее сторону. Он должен был ее видеть. Должен был. Я не могу. Вы должны остановить его.
Лав мог быть вне себя от гневя и горя, но он не мог не понимать, что все висит на волоске. Вот только сойти с накатанной дорожки он тоже не мог.
- Я поступаю так, как того требует честь моя и моих друзей.
Лиза знала, что это самое близкое подобие капитуляции, какого только можно в принципе ожидать от Лава.
- Честь? ЧЕСТЬ?! - уголки рта у Ичимару стремительно поползли вверх, но это было чем угодно, только не улыбкой.
Остановите его. Хисаги смотрел на нее, сквозь нее. Прошу вас. Пожалуйста. Помогите.
- Да, честь, - Лав уже не мог остановиться. Ничего не мог с собой поделать. И она ничего не могла сделать.
Помогите нам.
На мгновение она подумала, что Хисаги услышал ее. Она увидела, как он прищурился, размышляя. Ичимару остановился как раз в пределах досягаемости его рук.
- Айзен мог превратить нас в чудовищ, но нашу честь он отнять не смог. И ты не сможешь.
Прошу вас.
Хисаги все еще размышлял, когда Ичимару выхватил меч. Его руки только-только начали распрямляться, когда Ичимару выкрикнул что-то, что она не смогла разобрать.
Что-то тонкое вспыхнуло и протянулось к ним и Лава уже не было рядом с ней и все, что она могла разглядеть боковым зрением - длинное, узкое лезвие. Она обернулась и увидела Лава в нескольких шагах у себя за спиной, над самым краем плиты секкисеки. Он повис на клинке, пробившем его горло.
- Поговори у миня еще, - прощебетал Ичимару.
Лав шевельнул губами, но ничего не смог сказать, только струйка крови вытекла изо рта. Лиза заставляла себя смотреть, смотреть ему в глаза, безмолвно умолять, чтобы он понял. Она старалась как могла. Она пыталась спасти его. Понял ли он это? Простил ли ее?
Но в его взгляде ни понимания, ни прощения не было, ничегошеньки там не было, и занпакто Ичимару выскользнул из раны с влажным хлюпаньем, которое она теперь будет слышать каждую ночь, пытаясь уснуть, и Лав тяжело рухнул на каменный пол с глухим стуком, и все, о чем она могла думать, так это только о том, что так не годится, кто-нибудь должен был стоять там и подхватить его.
- Оииии... а что это у нас за сердитое личико, детонька? - Ичимару дышал часто и прерывисто, будто вот-вот то ли завалится в обморок, то ли кончит. Он подошел так близко, что носки его сандалий почти коснулись края плиты. - Это ты на миня так сердишься?
Ей хотелось разрыдаться. Или заорать. Или предложить ему проследовать прямым курсом на хуй.
Она позволила страху и ненависти парализовать себя, позволила себе вцепиться в них мертвой хваткой и замереть неподвижно, когда Ичимару приподнял ее подбородок кончиком клинка. И все равно ее едва не передернуло - не от того, что острие прокололо кожу, это можно было бы стерпеть, но она почувствовала, как струйка крови побежала по шее.
Когда она скосила глаза туда, где стоял Хисаги, его там не оказалось. Сбежал. С-сука.
- Я задал вапрос, золотко. Ты на миня сердишься?
Ненавижу. Убью. Умру. Боюсь.
- Я...
Мысли метались туда-сюда как бешеные, и она никак не могла совладать с ними, пока не задала себе очень простой вопрос:
Что бы Кьёраку-тайчо сказал ей сделать?
Она задавала себе тот же вопрос больше века назад. Тогда, как и сейчас, ответ был прост.
Для начала останься в живых. Выживи и помни, что не зазорно проиграть сражение с тем, чтобы потом выиграть войну.
Может быть, ее капитан именно так бы и сказал, а может быть, это просто она предпочитала считать, что он сказал бы ей именно это, но в любом случае эти слова вернули ей способность соображать, которая была ей сейчас необходима как никогда.
- Как вам будет угодно, сэр, - выдавила она наконец. Неважно, что голос у нее сел и дрожит. Если он решит, что сломал ее - тем лучше. Все, что ей теперь нужно – держаться.
И продержаться столько, сколько потребуется.
Меч отодвинулся от ее подбородка.
- Мая ж ты пусичка, какая ты умненькая. Я умненьких и послушных никада не обижаю, все па-чесному. А тепеерь давай...
- Гин, ты был невежлив с нашими гостями?
Она узнала бы этот голос из тысячи, даже теперь, когда в нем не осталось ни капли привычной когда-то фальшивой почтительности. Айзен Соуске направлялся к ним от двери, вырастая из ребенка в мужчину по мере того, как стены и потолок смыкались вокруг него.
Он изменился. Изменился помимо того, что сменил прическу и избавился от уродских очков. Она попыталась сформулировать для себя словами, что же в нем не так, но все, что у нее получилось, звучало как "он стеклянный". Не то, чтобы он теперь блестел, скорее выглядел плоским, как отражение в окне или в зеркале.
- Ойечки... вы ж знаете, как оно бывает, Айзен-тайчо, - Ичимару почесал в затылке. Сейчас он разговаривал как маленький мальчик, который привык, что его проказы скорее развлекают взрослых, чем могут повлечь за собой какое бы то ни было наказание. - Очень уж я не люплю, када люди забывают, кто тут главный.
Айзен милостиво улыбнулся, и от этого ей стало едва ли не более жутко, чем от всего, что с ней произошло за последние сутки.
- Я думаю, теперь ты можешь предоставить мне уладить дело. Пожалуйста, передай Заэлю, что ему следует прислать сюда достаточное количество своих фрассьонов, чтобы проводить Ушоду-сана в более надежное помещение.
- Тайчоо, все будет в лучшем виде... - Ичимару удалился, помахивая на прощанье ручкой через плечо. Его все еще пошатывало.
- Я уже попросил Хисаги удостовериться, что ваши апартаменты готовы, Ядомару-сан. Я глубоко сожалею, что наша встреча состоялась при столь прискорбных обстоятельствах. Прошу вас, примите мои искренние извинения по поводу самовольных действий Ичимару-тайчо. Он сильно пострадал от огней Ямамото-сотайчо, и, хотя нам удалось залечить физические повреждения... - он пожал плечами с видом человека, которому искренне наплевать, как там Ичимару вылечили или не вылечили.
- Мои... апартаменты? - Лиза никак не могла сообразить, на что он намекает, кроме того, что их с Хачи все-таки поместят отдельно.
- Совершенно верно. Время от времени у меня будут для вас некоторые незначительные поручения, также мне может потребоваться ваша помощь с одним из наших пленных и ваше присутствие при определенных мероприятиях, но за исключением этого я хотел бы, чтобы вы считали себя моей гостьей. Я искренне надеялся, что мне не придется ограничиваться лишь вами, Ядомару-сан, но, увы... – он демонстративно бросил взгляд туда, где лежало тело Лава, - Заэлю и Маюри придется обходиться тем, что есть. Вы, в свою очередь, будете избавлены от их внимания.
Не сказанное вслух "при условии, что" прозвучало оглушительно громко.
- А сейчас я бы посоветовал вам уделить моим словам самое пристальное внимание. И вам также, Ушода-сан, так как это касается и вас.
И затем Айзен крайне учтиво и не менее убедительно разъяснил им условия их пребывания в этом месте живыми и по возможности целыми.
Два дня спустя какой-то фрассьон бесцеремонно выволок Лизу из ее комнаты, где она как раз уснула впервые за эти самые два дня. Следующий час ее жизни оказался совершенно незабываем во многих малоаппетитных смыслах. У нее остался на память солидный шрам на левом предплечье и еще один, довольно витиеватой формы, в низу живота. После окончания "разъяснительной беседы" ее, бледную, дрожащую и перемазанную в крови, куда-то отвели, поставили перед какими-то экранами и довольно долго заставляли поворачиваться то одним, то другим боком, чтобы лучше продемонстрировать плоды Заэлевых трудов. Она не могла видеть, кто - или что - находился по ту сторону экранов, но потом Айзен сообщил ей, что Ушода-сан просил засвидетельствовать ей свои глубочайшие извинения и заверения в своем примерном поведении в будущем.
У Лизы болели даже те места, о существовании которых она никогда не подозревала, но она с трудом прятала торжествующую улыбку всю обратную дорогу до ее комнат. Хачи испытывал наложенные ограничения на прочность, как она от него и ожидала.
Так же, как и она испытала их днем раньше, вот только ее подглядывание в неположенные замочные скважины, небрежное ровно настолько, чтобы быть застуканной, повлекло за собой вежливое и почти добродушное напоминание об условиях ее "гостевого статуса" в Лас Ночес - и все. Хотела бы она знать, понял ли Айзен, как много он ей невольно этим сообщил.
Помимо этого, события не баловали ее разнообразием. Она, как могла, исследовала все территории, где ей позволено было находиться, стараясь собрать как можно больше информации. Иногда ей доверяли относить еду Иноуэ Орихиме. Девочка еле узнавала Лизу; Лиза одно время пробовала развеселить ее хотя бы похабными анекдотами, но Орихиме даже не попыталась улыбнуться.
Хисаги при редких встречах не проявлял ничего, кроме напускного безразличия. Их общение сводилось к распоряжениям, которые он ей передавал. Впрочем, однажды он специально заговорил с ней только затем, чтобы сообщить, что Ичимару отправили в Сообщество душ - якобы править там от имени Айзена, но посредством такого повышения по службе его просто отослали с глаз долой.
Она понятия не имела, с какой это стати он так хотел, чтобы она узнала об этом. Только надеялась, что чертов сукин сын не пытался таким ублюдочным образом попросить прощения. В любом случае он, кажется, рассчитывал на более развернутый ответ, чем "угу". И, кстати, вскоре после этого у него и начали понемногу сдавать нервишки.
Она совершила еще несколько мелких нарушений на пробу. Одно – так, чтобы оно выглядело преднамеренным. Два других – замаскированных под оплошность по незнанию или небрежности. Благополучие Хачи было упомянуто вслух только после "преднамеренного" нарушения. В остальных случаях для нее все обошлось коротким домашним арестом. Хотя потом и Заэль и Маюри пожирали ее полными вожделения взглядами. Заэль во всеуслышание выражал свою готовность продолжить начатые опыты, а Маюри упирал на то, что сейчас, вообще-то, его очередь.
Но она и впрямь была "избавлена от их внимания", хотя они ничем не стеснялись с остальными заложниками.
О последних Лиза старалась думать пореже. Дважды ей удавалось вмешаться так, чтобы это не выглядело как вмешательство, но гордиться тут было нечем.
Когда она выберется отсюда - и ни днем раньше - она сможет позволить себе чувствовать себя виноватой в гибели всех медиков из Четвертой, которых она не спасла.
Она сможет позволить себе досужие размышления обо всех тех словах, которые она могла тогда произнести, не произнести или произнести по-другому – так, чтобы сохранить Лаву жизнь.
Она сможет кричать и плакать и горевать и бить посуду и напиться в хлам и потом плакать и горевать снова.
А пока что она должна продолжать играть в свои игры и делать все возможное, чтобы сохранять силы и здравый рассудок. Она позволила себе скучать по трем приятным вещам в день и малевать граффити. Она пересматривала в уме любимые телешоу и перечитывала мангу, пытаясь уснуть. Она не уставала напоминать себе, что если она зайдет слишком далеко, чтобы спасти одного человека сейчас, это будет означать, что она не сможет спасти многих позже.
Пока она жива и невредима, это означает, что жив и невредим Хачи. Айзен зачем-то нуждался в нем и в гарантиях его доброй воли. Она была этими гарантиями.
Она надеялась, что Хачи знает – она безропотно примет участь заложника, если это будет необходимо для того, чтобы уничтожить Айзена. Она надеялась, что он простит ее, если расклад окажется зеркально противоположным.
Она гадала, простит ли ее Четвертая дивизия, если когда-нибудь каким-то образом ей выпадет шанс объясниться перед ними.
Она старалась не думать о том, простил ли Лав ее перед смертью за то, что он посчитал капитуляцией. Или о том, простил бы он ее сейчас, если бы увидел, как она кокетничает с человеком, который стоял и смотрел, как его убивают.
Все это было важно для нее, будет важно для нее потом, позже, а сейчас важно лишь сосредоточиться на том, что ей делать дальше. Что бы это ни было.
Когда бы ни настало это "позже".
Сколько же она уже здесь пробыла? Бывали дни, которые тянулись как старая жвачка, а бывали и недели, которые пролетали как часы. Может быть, ее чувство времени отказывалось ей служить, а может быть, это само время здесь было таким же искривленным, как и пространство.
Прошло ли пять минут или полтора часа, но в любом случае они наконец вышли к воротам, за которыми простиралась пустыня.
- Мда. Еще скучнее, чем внутри, - выдала она после того, как некоторое время добросовестно рассматривала пейзаж.
- И еще страшнее, - отозвался Хисаги, жмурясь на бледном свету.
Никакого патруля в обозримом пространстве не наблюдалось.
Она молчала, и спустя какое-то время Хисаги заговорил снова:
- Вы сказали, что вам здесь всегда либо скучно, либо страшно - так?
- Я сказала?.. – она уже успела забыть об этом, а он, выходит, запомнил? - Вроде того, да. А что там в глуши такого страшного? Дикие Пустые?
- Вы первый раз выбрались так далеко? – это было наблюдением в той же мере, что и вопросом.
Она пожала плечами и поставила очередную галочку напротив предположения о том, что он не знал о специфических условиях ее "гостевого статуса". Хорошо еще, что ей позволили оставить при себе Тонбо – вдвойне хорошо, если вспомнить ее давешнее столкновение с каким-то бывшим фрассьоном Заэля.
Как странно, размышляла она, сортируя в уме факты, предположения и подозрения, что у заключенной не отобрали оружие. О да, она была прекрасно мотивирована не впадать в боевое безумие и не кромсать арранкаров направо и налево, но все равно странно. Она размышляла и разглядывала Хисаги, а Хисаги разглядывал зыбкую мерцающую линию горизонта, и ладонь его стискивала основание ножен, а большой палец упирался в цубу так, будто он вот-вот подтолкнет ее и выхватит занпакто.
Он отдавал приказы - в отличие от нее. Он пользовался привилегиями, которых она была лишена. Но ведь и она, в свою очередь, пользовалась такими привилегиями, которых была лишена, например, Иноуэ Орихиме, а уборщики из Четвертой должны были выказывать ей должное почтение при встрече.
- Ну и где же ваш патруль?
- Может быть, патруль так и не нашел их, - Лиза навострила уши, но Хисаги, казалось, не заметил своей оговорки. Он криво ухмыльнулся и добавил: - А может быть, неведомые твари в ночи сами нашли патруль.
- Бывает, - она сладко улыбнулась в ответ. Меньше Айзеновых громил – меньше головной боли и мороки в будущем, плакать по ним она точно не станет.
- Хотя я почти уверен, что они успели уйти.
"Они". Он повторил это два раза подряд. Он смотрел на горизонт, не отрываясь, и сквозь страх и усталость в его взгляде пробивалось что-то еще.
Что-то.
Если она чему и научилась за свою некороткую жизнь, так это тому, как удержать лицо, вытянув впервые за вечер карту, которая может – всего лишь может – стать началом выигрышной комбинации.
Все эти месяцы она провела с восьмеркой, тройкой и девяткой на руках. Все, что ей оставалось - блефовать и ждать.
Но ждать чего? И она совершенно точно не могла ждать еще сорок лет или еще сто.
Перед ней открылась возможность. Но что ей с этой возможностью делать? Стоит ли ей вообще делать что бы то ни было? Может быть, впереди у нее – шанс получше, который она непременно упустит, погнавшись за этим.
Это могло быть ловушкой. Но она не первый день наблюдала за Хисаги. В человеке просто не уместится столько актерского таланта, чтобы достоверно изобразить то, что с ним творится.
- И давно они - ушли? - спросила она. Легкий акцент на местоимении можно было бы списать на игру воображения.
Он застыл, как каменный. Очень красноречиво застыл. Такая попытка не выдать себя выдавала его с головой.
- Недавно, - он замолчал так резко, словно это его собственный язык против его воли стал слишком болтлив.
Если она сделала сейчас неверный выбор, Хачи может заплатить за него очень дорого. Она сама может заплатить очень дорого.
- Понимаю.
Лиза все же напомнила себе, что нужно быть поосторожнее. Слишком неверной была почва, на которую она только что ступила.
Вербовать Хисаги в союзники было не самой блестящей из идей. В конце концов, он допустил, чтобы Лава убили. Но - скольких людей она сама не помешала убить или сделать с ними еще чего похуже?
Видно было, что он вот-вот сорвется. Это могло произойти в любой момент. Может быть, Айзен уже заметил и в любой момент запросто начнет давить на него, чтобы процесс самую малость ускорился.
- Неужели? - если бы речь шла о ком-нибудь другом, она могла бы поклясться, что в его тоне ясно слышатся отчаяние и надежда. Все, что ей нужно было сейчас - сделать ему предложение...
Блеф может обернуться пустыми карманами. Вопрос только в том, будут это карманы всех ее партнеров по карточному столу или же ее собственные.
- Как знать, как знать, - она посмотрела на него в упор и впервые по-настоящему задумалась, зачем это он сделал себе такую татуировку. - А вы - вы понимаете, что будет, если они окажутся на свободе?
Она сбросила карты. Вопрос только в том, что она вытянет взамен из колоды.
Он молчал. Он по-прежнему избегал смотреть ей в глаза.
Даже если теперь ей начнет идти хорошая карта, с этого момента игра катастрофически ускорится. Игра станет непредсказуемой.
Она изнывала от нетерпения, предвкушая это.
- Да, - произнес он наконец. Одно слово, и оно сказало ей так много.
Ее внутренний голос не преминул напомнить ей, что, возможно, она просто слишком устала ждать.
- Понимаю.
Все это было так рискованно. Может быть, слишком рискованно. Может быть, она что-то интерпретировала неверно. Может быть, он сдаст ее Айзену. Может быть, она должна дождаться более подходящего случая, но...
К дьяволам благоразумие.
- Хисаги…
В теперешней игре оно ничего ей не принесло.
- Да, Ядомару-сан?..
Она поддерживает ставку.
- Что бы вы ни затевали, я в деле.
----------------------------------------------------
* Непереводимая игра слов: prudence - благоразумие (англ.); вторая песня с White Album называется "Dear Prudence" (и следом за ней идет Glass Onion)
* Lingerie Senshi Papillon Rose - фанатская пародия на Сейлор Мун. Немножко мистификация, не немножко - махровое эччи
Зимняя Война. Глава 18
Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Рейтинг: R
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, традиционные два с половиной неприличных слова, смерти персонажей (местами натуралистичные), физическое и эмоциональное насилие (местами натуралистичное), психическое заболевание в острой фазе (тоже местами натуралистичное), Гинбыникада.
Действующие лица: Лиза, Хисаги, Лав, Гин, Айзен
(Глава 17)
Глава 18, где Лиза играет в покер со смертью, Гин мило шалит, а Хисаги не поддается одному искушению и поддается другому.
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Рейтинг: R
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, традиционные два с половиной неприличных слова, смерти персонажей (местами натуралистичные), физическое и эмоциональное насилие (местами натуралистичное), психическое заболевание в острой фазе (тоже местами натуралистичное), Гинбыникада.
Действующие лица: Лиза, Хисаги, Лав, Гин, Айзен
(Глава 17)
Глава 18, где Лиза играет в покер со смертью, Гин мило шалит, а Хисаги не поддается одному искушению и поддается другому.