Зимняя Война. Глава 22

[CrippledSeidhe]

Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Переводчик:  CrippledSeidhe
Бета:  answeraquestion
Рейтинг: PG-13
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, кровь, убийство в кадре, традиционных два с половиной неприличных слова.
Действующие лица: Хисаги, Айзен, НЖП и другие.

(Глава 21)

Глава 22, где случается трагическое недоразумение, Айзен пьет чай, а Хисаги с тоской размышляет о том, что быть Снейпом хорошо и почетно, но те, кто дочитал седьмую книгу до конца, в курсе, что есть тут некий подвох.

Глава 22, где случается трагическое недоразумение, Айзен пьет чай, а Хисаги с тоской размышляет о том, что быть Снейпом хорошо и почетно, но те, кто дочитал седьмую книгу до конца, в курсе, что есть тут некий подвох.

Хисаги: Коготок увяз - всей птичке пропасть


То, чего он ждет, может случиться в любой момент.

Или не случиться никогда.

Он не знал, какой исход страшит его сильнее.

Шухэй закрыл глаза, отсчитал три вдоха и попытался отделаться от этой мысли; сделанного не воротишь.

Тем не менее, он стоял на внешней стене и ждал. И ничего. Ничего не происходило - так долго, что он едва не забыл, зачем вообще сюда пришел. В конце концов он устал без толку вглядываться в дорогу, ведущую вглубь пустыни и обернулся туда, где возвышался гигантский купол.

Над куполом вставала луна.

С места, где он стоял, луна расположилась точно над главным входом в Лас Ночес, как раз посередине между двумя башнями, отмечая начало лета. Или зимы. А если серьезно, ничего она не отмечала. Здесь луна вставала всегда на одном и том же месте каждую ночь, безразличная к смене сезонов и течению времени.

Сколько же дней уже прошло? Три?

А все пять не хочешь, мудила, отозвался Казешини. С тех пор, как они попали в Уэко Мундо, он говорил все больше и больше, и Шухэй давно уже смирился с тем, что спорить – себе дороже. Мигрень у него достаточно невыносимая и без посторонней помощи (не забыть зайти в лабораторию на обратном пути, только не забыть). И потом, Казешини, скорее всего, прав; чувство времени у Шухэя давно и безвозвратно уехало, то ли из-за мертвящей, парализующей одинаковости этого места, то ли из-за того, что он...

...неважно. Иногда целые дни будто выпадали из восприятия, и в последние несколько -

Семь.

- недель стало только хуже.

Казешини воздержался от дальнейших высказываний по теме.

Точнее, занпакто молчал как рыба до тех пор, пока Шухэй не попытался представить луну в Сообществе душ, у которой, если он правильно посчитал, рога сейчас должны смотреть в другую сторону.

Казешини тут же влез с полной энтузиазма ремаркой о том, до чего же тупой шинигами ему достался. Это у здешней луны рога смотрят "в другую сторону", а в Сообществе она нормальная.

Какой дурак, какой дурак, забыть такую элементарщину, хихикал Казешини. Шухэй некоторое время боролся с соблазном швырнуть меч со стены и оставить его ржаветь в пустыне. Он бы так и сделал, если бы Казешини не был прав и здесь.

Все ускользает, все перепутано, и он начинает забывать.

Он уже забыл.

Пять дней, и ничего – если не считать патрулей, отправленных на поиски пропавшего заключенного. Куроцучи не преминул намекнуть, что Заэль позволил себе некие несанкционированные эксперименты, которые, разумеется, закончились провалом; Заэль ответил симметрично.

О пропавшем Эспаде говорили немного – и, насколько Шухэй мог судить, всех (по крайней мере, всех, чье мнение имело вес) вполне устраивало предположение, что Гриммджо в своем репертуаре и будет соответствующим образом наказан, когда соизволит вернуться. Те, кто выбивался из общей тенденции, гадали, не попался ли он Куросаки или неведомым тварям, оккупировавшим пещеры под фундаментом, но никто и близко не подобрался к истине, не говоря уж о том, чтобы связать оба события.

Три (пять) дней - достаточно для того, чтобы хоть что-то произошло, разве нет? Шухэй развернулся и снова уставился вглубь пустыни - где было отвратительно, раздражающе пусто, - машинально выстукивая неровный ритм костяшками пальцев по парапету. Под лунным светом кристаллические деревья отбрасывали ломаные тени на песок, отчего пустыня делалась немного похожей на разбитую тарелку. Двое беглецов заявились с такой невероятной историей – тот же Иккаку побежал бы как ужаленный. И Иба вместе с ним. С другой стороны, он с легкостью мог представить, как Исэ или Сасакибе призывают к осторожности. Тук-тук. Если хоть кто-то из них из всех уцелел. Может, никого и не осталось. Тук-тук. Сведения слишком обрывочны.

Но хоть что-то же должно произойти в ближайшее время, правда? Если только Садо и Гриммджо не погибли и не лежат сейчас где-то в руконгайских пустошах, так никем и не обнаруженные. Тук-тук-тук. Если только их не обнаружили вовсе не те, кто должен был. Тук, тук, тук-тук-тук. Или если их обнаружили именно те, кто и должен был, и решили, что, пожалуй, побоятся данайцев, дары приносящих. Да нет, Иба не стал бы хвататься за такой шанс наобум, точно не стал бы. И кроме него есть те, кто мог бы... нет. Тук-тук, тук, тук. Или, может быть, они все - попросту кучка трусов, сказал Казешини. Или, может быть, они все попросту мертвы. Тук, тук-тук, ай, блин!

Шухэй подул на содранные костяшки и зашипел от боли.

Довольно. Так он додумается только до того, что свихнется.

Ты и так свихнулся, зевнул Казешини. Будешь еще хныкать или слезки кончились?

Шухэй его проигнорировал, хотя последнее становилось все труднее и труднее. Иногда голос Казешини заглушал его собственные мысли полностью.

Он начал спускаться во внутренний двор. Чувство времени могло ему изменить, но верная мигрень добросовестно напомнила, что пора-таки навестить лабораторию. Нет, сначала поговорить с Лизой, потом в лабораторию, и что, черт возьми, он будет делать с Лизой?

("Я в деле...")

Он помотал головой и был немедленно вознагражден новой вспышкой боли, пронизавшей виски. Лиза так легко его разгадала. Нет, не разгадала – расколола, отыскала трещину и знала, куда надавить, чтобы добраться до того, что внутри...

Это потому, убогий, что ты сам показал ей, где трещина и как тебя колоть. Ты хоть думал головой своей, что будет потом? Казешини фыркнул, и Шухэй без труда представил, как дух его меча сейчас смотрит на него с привычной смесью понимания и неприязни. Помнишь, что было в прошлый раз, когда... эй! Ахтунг! Где твоя сраная бдительность, мудила?!

Шухэй посмотрел вниз. (Казешини затих, бормоча под нос что-то о том, как ему в последнее время приходится все делать самому в то время, как некоторые...) Лестница, ведущая от главных ворот к внутреннему двору, была чертовски длинной, и у него было полно времени, чтобы разглядеть, кто там внизу – точно так же, как у того, кто там внизу, было полно времени, чтобы полюбоваться, как он спускается.

Там стоял арранкар и, что очевидно, поджидал его. Хотя нет, это была арранкарка – юная, худенькая, с сиреневым ирокезом и в форме, на которую ткани ушло вдвое меньше, чем на Лизину (то есть, почти нисколько). Похоже, она хотела придать себе вид одновременно грозный и сексапильный, и ни того, ни другого у нее не вышло. Как только он посмотрел в ее сторону, она отвела взгляд и поклонилась так низко, что ее сложенные руки оказались где-то на уровне коленок.

- Прошу прощения за беспокойство, Хисаги-сама, но Айзен-сама желает видеть вас за чаем нынче вечером, - разговаривала она так, будто у нее простуда.

Такие приглашения были в порядке вещей, но никакой системы в них Шухэй так и не обнаружил. И все равно невольно задумался, почему очередное приглашение поступило именно сейчас.

- Спасибо, эээ... как тебя зовут, фрассьон?

Казешини вполголоса пробурчал, что ее имя никого не интересует, что от нее останется максимум пара мокрых пятен, как только Ямми опять взбесится – и это если Айзен еще раньше не велит "списать ее как излишки".

Шухэй пожалел, что спросил, но уже было поздно, и после минутного замешательства ему ответили.

- Пагалли, господин, - она по-прежнему не смотрела на него.

Даже имя у нее на слух неотличимое от имен еще доброго десятка таких же маленьких, ничем не примечательных арранкарок, с которыми ему доводилось здесь сталкиваться. Это была его собственная мысль, но с тем же успехом она могла быть очередной репликой Казешини.

- Спасибо, Пагалли-сан. Если не затруднит, передайте ему, что я буду... скажем, через полчаса?

Она наконец подняла лицо – фрагмент маски закрывал левую щеку и часть переносицы; все остальное было до того бледным от ужаса, что почти сливалось с маской.

- Он ожидает вас немедленно, господин, - она шмыгнула носом. – Он ставил чайник на огонь, когда я уходила.

Значит, никакой лаборатории. И никак не сообщить Лизе, что поговорить не удастся.

Разумеется, он может сейчас явиться в покои Айзена и обнаружить ее распятой на ближайшей стене, и Садо с Гриммджо вместе с ней.

Даже до той глупой героической выходки он ждал, что Айзен преподнесет ему сюрприз в таком духе, каждый чертов день в течение последних трех -

Четырех.

- месяцев.

Пагалли вела его к покоям Айзена, хотя Шухэй и без нее прекрасно знал дорогу. Она шагала быстро, и ее каблуки цокотали по плиткам пола, словно часы с чересчур тугим заводом. И каждые несколько шагов она оборачивалась на ходу, чтобы убедиться, что он следует за ней; но когда он ускорил шаг, чтобы поравняться с ней, она зашагала еще быстрее.

Высматриваешь, где у нее дырка? – хихикнул Казешини, привлекая внимание Шухэя к почти голой спине арранкарки и вырезу на ее короткой юбке, который полностью повторял изгиб бедра. Ну, ну, кореш, ты и без меня туда смотрел. Я просто констатирую факт.

- А ты не мог бы просто заткнуться? - прошипел он. Пагалли снова обернулась, явно то ли собираясь на всякий случай извиниться, то ли борясь с желанием удрать куда глаза глядят. – Э... не ты. То есть я это не тебе.

Казешини заявил, что с них обоих просто животики надорвать можно, и собирался развить тему дальше, но тут Пагалли затормозила так резко, что Шухэй чуть не налетел на нее с разгона.

- А он что тут делает? – в ее голосе звучала нотка отвращения поверх неприкрытого испуга, но едва попятившись, она замерла на месте; видимо, Шухэя она боялась не меньше.

Спрашивать, что за "он", не было никакой нужды. Айясегава. Его ни с кем не спутаешь, даже если он проходит за пару коридоров от тебя. Особенно когда рядом нет заглушающей его Халлибел.

Его рейацу теперь невозможно было определить как принадлежащую шинигами или Пустому; она вздымалась и отступала, тянула и толкала... словно волна прибоя.

Во всяком случае, у Шухэя от него начиналась натуральная морская болезнь.

Иногда он подозревал, что невидимые волны меньше действовали бы на нервы, если бы не казалось, что они пытаются захлестнуть и утянуть именно его.

"Казалось"? Казешини расхохотался в голос. Тебя, именно тебя и никого другого. Красавчик тогда еще на нас запал. И как по мне, он не прочь повторить.

Тянет и толкает, все ближе и ближе. Пагалли вся сжалась, то ли пытаясь казаться меньше ростом, то ли готовясь к прыжку. Шухэй держал руки по швам, подальше от Казешини. Он совершенно не горел желанием слышать голос меча еще отчетливее.

- Ах, кого я вижу... Давненько ты не показывался, Хисаги-фукутайчо, - Айясегава выплыл из-за угла, непринужденно заложив руки за спину – белоснежные руки в тон к белоснежной униформе, белые перья в тон к меловой бледности лица. Темные волосы теперь стали бесцветно-черными. Одни глаза еще сохраняли цвет, вот только цвет был не тот.

- Я больше не лейтенант Готэя, - тихо возразил Шухэй и стиснул кулаки, чтобы не схватиться за Казешини. – Теперь я служу Айзену-саме.

- Айзен-сама ждет нас, и не потерпит проволочек, - суровый тон бедняжке Пагалли не удался, к тому же фразу увенчало драматическое шмыганье носом.

- Ммм... - Айясегава улыбнулся одними губами. - Интересно, что же ему нужно от двух таких прекрасных созданий?

Он двинулся к ним, и Пагалли прижалась к Шухэю с такой силой, что он ясно ощутил, где именно у нее в спине дыра, скрытая перекрещенными полосами ткани.

- Я приглашен на чай, - Шухэй привычным усилием заставил себя оставаться в рамках приличий и не дать Айясегаве повода устроить драку, которого тот определенно доискивался, это к гадалке не ходи. Этот малый и в лучшие времена сочетал в себе, кто его знает каким образом, манеры записной кокетки и традиционные для Зараки-бантай повадки бешеного волкодава – Шухэй от такого сочетания был не в восторге и в глубине души (примерно в том месте, где располагался Казешини) считал, то, что случилось с Айясегавой, было в какой-то мере вполне заслуженным. - Так что прошу меня извинить, я бы предпочел не опаздывать.

Белая улыбка чуть исказилась, но взгляд оставался блаженно-сонным, каким он теперь был всегда.

- Ах, ну конечно же, мы этого никак не можем допустить. А эта очаровательная малышка тоже с тобой?

Пагалли больше не прижималась к нему. Ее била дрожь.

- А может быть, ты бы хотела пойти со мной? Госпожа моя Халлибел так грустит по своим девочкам-фрассьонам. Не представляю, почему. У нее ведь есть я, - он картинно пожал плечами – изящным, точно выверенным движением.

- Айясегава, прекрати паясничать. Идем, Пагалли, - он положил руку ей на плечо, собираясь подтолкнуть ее вперед для пущей убедительности, но Айясегава загородил им дорогу. – Послушай, не доводи меня, а? Здесь тебе не Сейрейтей.

- Мммм... верно. Здесь совершенно точно не Сейрейтей. Я в курсе, - Айясегава как ни в чем ни бывало погладил Пагалли по щеке. - Видишь, детка, что он за человек. Не хочет, чтобы его "доводили". Он такой злой... Халлибел бы обращалась с тобой куда как лучше. А ну-ка, замри на минуточку...

Он потянулся к ее ирокезу, аккуратно отделил одну прядку и соорудил из нее ниспадающий локон, который лег вдоль края маски, подчеркивая и смягчая резкие контуры. Потом сделал шаг назад и полюбовался результатом своих трудов с другого ракурса. Когда он повернулся, свет упал на его лицо так, что кожа на миг показалась костью – но когда Шухэй попытался присмотреться, иллюзия исчезла.

- Вот, теперь красиво. Тебе так очень идет. Ты точно не хочешь пойти со мной? Уверен, что Хисаги-фукутайчо найдет дорогу к покоям Айзена-самы и без твоей помощи.

- Мне приказано привести его...

- Она никуда с тобой не пойдет, - Шухэй подкрепил свои слова несильным тычком между острых лопаток – Пагалли дернулась, пошатнулась на своих каблуках и рванула вперед с завидной скоростью. Он сухо кивнул Айясегаве вместо прощания и последовал за ней - за спиной у него сокрушенно вздохнули и пробормотали "не хотите – как хотите", но он не стал оборачиваться.

Может, надо было отпустить ее с ним, сказал Казешини.

Нет. Пусть она триста раз арранкар, девчонка смертельно напугана.

Ну знаешь, кореш, ей есть с чего быть напуганной – для разнообразия Казешини звучал так, как будто он не издевается. Шухэй едва сдержался, чтобы не обругать занпакто в голос.

Айясегава и его-то выбивает из равновесия. Каким же он кажется арранкарке? С ним было не так, как с Лизой, у которой между шинигамской половиной и Пустой половиной была проведена совершенно недвусмысленная демаркационная линия – его рейацу плыла, текла, перемешивалась и разделялась и снова перемешивалась, и определить точно ее природу теперь не смог бы никакой ученый. Сегодня был не первый раз, когда Шухэю примерещился фрагмент кости на мордочке Айясегавы (вовсе даже не маска, если одновременно с этим предполагать, что подозрительно круглая тень на шее, прямо под кадыком – вовсе даже не дыра).

- Не бойся, - сказал он, повинуясь неожиданному порыву. - Я бы не позволил ему тебя забрать.

Пагалли повернула к нему застывшее лицо – сейчас оно казалось почти старушечьим.

- Я никогда сюда не хотела. Я хочу обратно в пустыню, - еле слышно прошептала она.

Он хотел поинтересоваться, что бы это могло означать, но они как раз подошли к апартаментам Айзена. Не к личному лабораторному комплексу – туда никому не было позволено входить, и Хисаги предпочитал к нему даже не приближаться, а приблизившись, поскорее убраться подальше, - к комнатам, которые он отвел себе для отдыха и невинных увеселений.

Когда Айзен в первый раз пригласил его на чай, Шухэй был уверен, что ему конец, что он раскрыт, что Айзен каким-то образом узнал о том, как Ямамото-сотайчо и Комамура-тайчо отдали ему приказ самостоятельно внедриться в ряды противника и оставаться там под прикрытием, если дела пойдут совсем плохо.

Ну, дела и пошли совсем плохо. Хуже не бывает. И вот теперь в Сообществе Душ в живых не осталось никого, кто знал бы, зачем он сделал то, что сделал, почему внезапно обнаружил в себе неувядшую верность Тосену после всего, что тот натворил.

В итоге чаепитие оказалось просто чаепитием. Тосен был убит, покалеченный и свихнувшийся Ичимару – отослан с глаз долой; Айзен скучал и нуждался в приятном собеседнике. Кроме того, Айзена чрезвычайно порадовало то, как Шухэй действовал, или точнее, бездействовал, когда у него на глазах убивали того вайзарда. Видя его реакцию, Шухэй не мог не заподозрить, что его... испытывали, что ли, и вся ситуация в целом была подстроена в основном для этого.

Если это и впрямь было испытанием, оно было всего лишь первым из многих.

Насколько Шухэй мог судить, он прошел их все. Вторых попыток здесь не давали, не говоря уж о третьих и четвертых. Здесь нельзя было, как в Академии, пересдавать и пересдавать экзамен, пока тот не сдастся наконец.

Смотри в оба, сказал Казешини, когда из-за двери раздалось "Войдите!". Отставить жевать сопли!

Обнаглевшая железяка мог бы и не утруждаться такими предупреждениями. Шухэй и так делает и будет делать все для того, чтобы пройти очередное испытание успешно, чтобы не выдать себя и все не испортить.

В центре зала был накрыт чайный столик в западном стиле. Столик был довольно маленький, а зал, соответственно, очень большой; и деревянная столешница и изогнутые стулья должны были смотреться несколько неуместно посреди огромного пустого пространства, окруженного гладкими белыми стенами, но почему-то не смотрелись. Возможно, потому, что к ним прилагался сам Айзен.

- А, вот и вы. Я уже начал беспокоиться, что чай остынет, - сказал он, хотя из носика чайника вырывались клубы пара. Встать навстречу Шухэю он не потрудился.

У Айзена заняты руки, и смотрит он в другую сторону. До него всего один шаг шунпо. Он не ждет нападения. Шухэй прошел все его испытания, все его чертовы проверки до единой. Один удар, всего один удар, и Айзенова голова слетит с плеч и его кровь хлынет на этот белоснежный пол и этот кретинский чайный столик...

Шухэй вежливо попросил Казешини нахер заткнуться. Ответом ему была аура оскорбленной и крайне неубедительной невинности.

- Прошу прощения за задержку, Айзен-сама, - он привычно поклонился.

- Не стоит, - Айзен отмахнулся, словно отгоняя от себя саму мысль о том, что он может нуждаться в извинениях. - Я знаю, вы никогда бы не позволили себе задержаться намеренно.

- Разумеется, - Шухэй очень старательно не оборачивался, чтобы посмотреть, осталась ли Пагалли ждать дальнейших распоряжений или смылась, пока была возможность.

- Мне очень жаль, что не все присутствующие относятся к своим обязанностям так же добросовестно, - Айзен сменил интонацию с "снисходительной доброжелательности" на "небрежную суровость" и устремил взгляд куда-то мимо Шухэя. Сзади придушенно пискнули – или всхлипнули - и опять Шухэй заставил себя не обернуться. Вместо этого он положил руку на эфес Казешини и услышал глухое рычание.

- Такая досада – я ведь собирался представить ее Халлибел. Бедняжка столкнулась с немалыми трудностями, пытаясь найти достойную замену фрассьонам, которых она лишилась, - он вздохнул. – Но, если уж на то пошло, для развлечения и компании у нее есть очаровательный Айясегава, а эта юная дама вряд ли отвечает ее высоким стандартам. Халлибел не более меня склонна терпеть подчиненных, неспособных выполнить даже простое поручение.

- Понимаю, - подобные представления разыгрывались в этом зале столько раз, что и считать не было смысла. Шухэй точно знал, что будет дальше. Еще он знал, что не хочет этого делать, и знал, что все равно сделает; он должен поддерживать легенду любой ценой. Один удар, и все будет кончено. Она даже не успеет испугаться. Если ей есть еще куда пугаться сильнее. – Вы хотите, чтобы я занялся этим вопросом?

Айзен наконец посмотрел ему в глаза и расцвел в улыбке:

- Это было бы очень любезно с вашей стороны. Я знал, что могу на вас положиться.

Она... оно – обыкновенный Пустой. Он - шинигами. По всем правилам он должен был бы убить ее в любом случае. И то, что сейчас это будет хладнокровным убийством беззащитного, в общем-то, существа, ничего не меняет. И он сделает это быстро. Эта проверка оказалась совсем простой по сравнению с предыдущими – а он прошел их все, прошел успешно.

И все же он хотел бы, чтобы у него была возможность попросить у девчонки прощения. Сказать ей, что ему правда очень жаль, что ей уже не доведется вернуться в свою пустыню.

Он развернулся, и неприкрытый ужас на личике Пагалли не остановил его руку. Если быть совсем уж точным, Казешини успел покинуть ножны и весь изораться, пытаясь привлечь его внимание, прежде чем до его сознания дошли следующие слова Айзена:

- Я уверен, ваша опека пойдет ей на пользу. Вы так много переняли от бедняги Тосена – так же терпеливы и внимательны к тем, кто всего лишь нуждается в поддержке и направляющей руке, чтобы перебороть свои страхи и окончательно расцвести.

Шухэй не сразу решился пошевелиться, и когда он вернул Казешини в ножны и отвернулся, у него перед глазами все равно стояло лицо Пагалли, на котором уже не был крупными буквами начертан ужас – только покорное отчаяние.

Айзен тихонько расмеялся.

- А ведь когда-то вы бы колебались, даже если бы я отдал прямой приказ зарубить ее. Знаете, я ведь даже порой задумывался, не совершил ли я ошибку, ли вы, были даже случаи, когда я подумал, если я сделал ошибку, приняв вас в наш тесный круг...

Вранье. Айзен скорее удавится, чем признает, что совершил ошибку. Он просто найдет способ обернуть ее в свою пользу.

- Но вы прекрасно зарекомендовали себя, Хисаги-кун, и неоднократно. Я всегда был высокого мнения о вашем потенциале, но должен признать, вы меня приятно удивили.

- Значит, теперь у меня есть собственный фрассьон? – хмуро спросил он – голос его не слушался. Черт, если так, то это только усложнит его положение. На айзеновы комплименты он решил не отвечать (и уж тем более не цитировать то, что предлагал ответить Казешини).

- Считайте, что это награда за инициативу, которую вы продемонстрировали, - Шухэй смотрел в пол, но это не помогало – он слышал улыбку Айзена. – Давно заслуженная награда, Хисаги-кун. С этого момента девушка целиком в вашем распоряжении. Хотя я был бы признателен, если бы вы приказали ей подать нам чай.

Шухэй так и сделал, хотя лично он предпочел бы для начала приказать ей вытереть лицо и высморкаться. Вместо того, чтобы прыгать от радости по случаю нежданного помилования, Пагалли тряслась как заправский эпилептик и выглядела так, словно чайник с заваркой и тарелки с бутербродами вот-вот напрыгнут на нее и укусят.

- Я понимаю ваше состояние, моя дорогая, - Айзен накрыл ее ладонь своей. - У нас ведь, как правило, не принято оставлять провинности без наказания. Я уверен, вы найдете способ должным образом выразить переполняющую вас благодарность, - его очередная улыбка, адресованная Шухэю, была невинной до такой степени, что он мог с тем же успехом сказать простыми словами, что за благодарность он имеет в виду.

И снова Шухэй попросил Казешини держать соблазнительные картины луж крови на чайном столике при себе. И снова Казешини сделал вид, что это был вовсе не он.

- Думаю, сейчас самое время наделить вас более широкими полномочиями, - Айзен как ни в чем ни бывало потягивал чай. – Что греха таить, не хватает мне Тосена... поистине, хорошего человека начинаешь ценить по-настоящему, только потеряв его.

И опять вранье. Айзен плевать хотел на Тосена и держал его при себе в качестве подопытного кролика – пусть тот и вызвался на эту роль добровольно. Шухэю до сих пор становилось дурно при воспоминании о том, во что превратили его капитана (а Казешини до сих пор предавался мечтам о том, как было бы классно нашинковать эту муху-переростка на мушиные бифштексы). Но Комамура одолел Тосена и получил смертельный удар сам, и за те короткие мгновения, пока Шухэй мчался к нему на помощь, обстановка на поле боя переменилась, преимущество противника теперь было яснее некуда и у него оказалось очень мало времени на то, чтобы сделать очень серъезный выбор.

Комамура успел поймать его взгляд, безмолвно умоляя. Шухэю оставалось только молча кивнуть и надеяться, что те, кому нужно, поймут его правильно. Потом он подхватил умирающего Тосена и потащил его к гарганте. Казешини очень удачно почти задел бросившегося вдогонку Ибу – финальный штрих к картине маслом "Хисаги Шухэй, предатель Готэя". Теперь этот предатель надеется спасти то, что еще от Готэя осталось. Если что-то еще осталось.

- Вы все это время так преданно служили мне... признаться, вы превзошли все мои ожидания.

"Я знаю, кому ты служишь". Голос в его голове не принадлежал Казешини, но от того, было не легче, пусть даже этот голос и твердил одно и то же. "Я знаю тебя. Я знаю, что ты затеял".

- Я рад, что смог заслужить ваше доверие, - по крайней мере, чай был хорош, и можно было уткнуться в свою чашку и погрузиться в свои мысли, слыша будто со стороны, как кто-то другой с его голосом обменивается с Айзеном любезностями и даже периодически отпускает шутку-другую. Хорошо, что у него получается вот так вот отключаться. Он вовсе не был уверен, что сможет и дальше удерживать лицо.

Он не смог бы сказать, что было хуже – вероятность, что Айзен разгадает его мысли, или то, что он сам понемногу начинал принимать слова Айзена всерьез. Этот человек был лжецом из лжецов (по крайней мере, так ему говорили), но ложь всегда выглядит более убедительной, чем истина (да и что такое истина, если уж на то пошло?). Как можно надеяться переиграть человека, который даже стихийное бедствие может заставить работать на свой замысел? И то, что он говорил об изъянах Сообщества душ – тех самых, которые толкнули Тосена на измену, - этому было очень трудно не верить. Шухэй знал на собственном опыте, до какой степени это место прогнило на корню. В конце концов, он ведь вырос в Руконгае.

Но он знал и другое – что он может стать тем, в чьих силах все исправить. Это знание когда-то явилось перед ним во плоти. И с тех пор он носил отметку на лице в память об этом.

Иногда он спрашивал себя, что было бы, если бы он не видел эти две цифры на своей щеке в зеркале каждый день – единственное, что не изменилось в его жизни с тех пор, как он попал сюда. Единственное, что до сих пор заставляло его помнить. Хотя, возможно, однажды и этого окажется недостаточно.

Как просто было бы сказать себе, что Айзен уже победил, что друзей уже не спасти, как ни старайся. Его самого уже точно ничто не спасет, так что мешает ему обрубить концы и попытаться просто жить дальше?

Офицерская честь? Ну была у него честь когда-то, да. Теперь от нее только осколки валяются под ногами. В лучшем случае.

Первый удар по ней был нанесен, когда он ничего не сделал, чтобы помешать Ичимару зарезать человека (не человека - вайзарда, мутанта, да и что он мог сделать, и потом, он ведь успел помешать убить и Лизу тоже). И еще один, когда Айзен приказал ему убить строптивого фрассьона (Пустого, чудовище, которое с радостью им закусило бы, и потом, у него не было выбора). И еще одного фрассьона, просто потому, что тот чем-то вызвал у Айзена недовольство, и потому, что Айзену очень нравилось, когда его намеки понимают с полуслова (он не хотел, ему было противно поднимать руку на безоружного, но он должен был любой ценой поддерживать легенду, а это ведь просто арранкар)...

Он поддерживал легенду. Он пользовался полным доверием Айзена. Он был готов нанести удар, как только для этого настанет подходящий момент.

Когда бы тот ни настал.

Три -

Семь.

- недель назад момент совершенно точно был неподходящий. Время было неподходящее. Он ведь так и сказал, вслух, словами.

Тогда было не время. Он сказал именно так, и значит, дал понять, что рано или поздно время придет.

Время.

Время.

("Сейчас не время".)

Он долгое время, сколько мог, избегал бойцов Четвертой дивизии, которых держали в Лас Ночес на правах "гостей" Айзена. Он отдавал себе отчет, что с его физиономией у него нет ни малейшего шанса остаться неузнанным, и не горел желанием выслушивать обвинения, на которые ему было нечего ответить. Ему и косых взглядов хватало с головой. Поначалу каждый такой взгляд вызывал в нем отчаянное желание что-то объяснить и как-то оправдаться, но довольно скоро он приучил себя просто игнорировать их, как игнорировал и то, что внутри у него все переворачивается каждый раз, когда он ставит подпись на очередном запросе от Куроцучи ("перевести еще десять уважаемых гостей из Четвертой на мое попечение...").

Он не уставал напоминать себе, что ничем не может им помочь. Что он не может рисковать своей задачей ради попытки спасти десять человек – попытки, очевидно обреченной на провал, - когда у него на кону намного больше жизней. Они бы все поняли, если бы у него была возможность объясниться. Ведь поняли бы?

Иемура не понял. Он нарушил комендантский час и семнадцать правил внутреннего распорядка, чтобы добраться до Шухэя. Он рисковал лишиться головы в самом буквальном смысле. Шухэй ни разу не видел ошейники в действии, но был в курсе, для чего они предназначены.

- Десятеро моих людей будут подвергнуты такому, что словами не сказать. Ты хоть представляешь, что Куроцучи творит в своих лабораториях?

Шухэй откинулся на спинку стула и с силой сжал пальцами переносицу. Иемура вечно как пристанет, так клещами не отдерешь, недаром его в свое время сделали вице-президентом Ассоциации... непрошеные воспоминания подействовали не слабее удара под дых.

- Ты зря пришел. Правда, зря.

- Я думаю, ты представляешь. Догадаться-то не фокус, верно? Мне говорили, ты видел, что сделали с Тосеном. А про Кучики Рукию уже слышал? Ямада-нанасеки видел ее собственными глазами перед тем, как она была убита, слышал о таком?

О, он слышал. Ему пока еще удавалось заставить себя не думать о том, как умерли Кучики Рукия и Кучики Бьякуя, но не знать об этом было сложнее.

- Тебе лучше уйти.

- А Кира-фукутайчо? Вы же с ним были не разлей вода! - Иемура грохнул кулаком по столу – его рука оказалась в опасной близости от ножен Казешини, и Шухэй на всякий случай подтянул меч к себе. На всякий случай.

- Я ничего не знал, пока его не отослали к Ичимару. А тогда уже было слишком поздно, - а что бы он сделал, если бы знал заранее, что Кира жив, что он в плену? Что бы это изменило?

Он ожидал, что именно этот вопрос услышит следующим, но Иемура его удивил:

- Ты что, считаешь, что с тобой не сотворят то же самое, как только Айзену надоест с тобой забавляться?

- Нет. Не сотворят. Он на это не пойдет.

Я прикончу нас раньше, сказал Казешини, как и всегда, когда всплывала эта тема. Ты и я, перекрученные и сплавленные вместе? Навсегда?

Ну, не совсем навсегда. Смерть вновь разделила Тосена на меч и человека; останки человека Айзену были ни к чему, но Сузумуши он сохранил.

Я нахер убью нас обоих, Шухэй, но не позволю такому случиться. Ясно?

- Хисаги-фукутайчо, я потерял двадцать три человека с тех пор, как мы здесь, - сказал Иемура, как будто это могло служить весомым аргументом.

- Я больше не лейтенант Готэя, - Иемура не имел никакого права вешать на него такие ожидания и требовать им соответствовать.

- Брось, я знаю, что это не так. И ты знаешь. Да я же помню, на что ты был похож после того, как ушел Тосен.

Ну похож. Ну был. Они все – он, Иемура, Иба, Кира и половина рядового состава Ассоциации мужчин-шинигами – как только дела немного устаканились после побега капитанов-предателей, пошли и все вместе напились в тоненькую стелечку. От последующих нескольких дней Шухэй запомнил только адское похмелье.

- Сколько ты еще намерен сидеть и ждать? – очки у Иемуры сползли на сторону, и он раздраженно поправил их, как мог – одна из дужек отсутствовала, и ему в последнее время определенно было не до того, чтобы возиться с починкой. - У тебя есть какой-то план. Не пытайся отрицать, ты все равно не умеешь толком притворяться. Если бы ты действительно решил предать нас, ты бы запросто мог перед этим серьезно нам навредить, но ты же этого не сделал.

- Я не понимаю, о чем ты, - наверно, стоило позвать на помощь, но это наверняка будет стоить Иемуре жизни. Но убрать его отсюда надо, пока не поздно. Не приведи ками, кто-то услышит их разговор, и все усилия по поддержанию легенды пойдут прахом...

- Я знаю, кому ты служишь.

...а этого никак нельзя допустить. Слишком многое уже вложено в результат.

- Ты ничего обо мне не знаешь, - сказал он, и это прозвучало жалко и неубедительно даже для него самого.

Да и что это за результат, в конце концов? Что хорошего он сделал? Что хорошего он сейчас делает?

- Я знаю тебя. Я знаю, что ты затеял. Я в деле.

Шухэй невольно сморгнул, будто пытаясь прогнать галлюцинацию. Но Иемура галлюцинацией не был, он так и стоял прямо перед ним, потрепанный, несчастный - и ухмыляющийся как человек, который только что сделал что-то выдающееся. Что, собственно, было недалеко от истины. Черт бы его побрал.

- В каком еще деле?

- Мы должны остановить это безумие, мать твою! – Иемура потрясал руками в воздухе так, что очки с него все-таки свалились. Поднимать их он не стал. – Это не может больше продолжаться. Ты не можешь продолжать сидеть, сложа руки. Ты знаешь, сколько из нас готовы действовать немедленно?

Нет, но зато он знал, сколько из них носят на себе ошейники, начиненные взрывчаткой. Он потер виски, попытался (безуспешно) уговорить мигрень уйти подобру-поздорову, и бессмысленно уставился на запрос от Куроцучи, который почти терялся в груде бумажек (даже здесь сплошная бюрократия... так нечестно). Он ничем не мог помочь будущим "опытным образцам". Он ничего не мог сделать, имея на своей стороне только кучку деморализованных медиков, превращенных к тому же в ходячие бомбы с дистанционным управлением, он ничего не мог противопоставить человеку, который до сих пор разгадывал, предсказывал, использовал все их ходы и замыслы, он ничего не мог предпринять, не зная, остался ли в живых хоть кто-то, способный прийти к нему на помощь...

Шухэй поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, не находя себе места, вернулся к столу...

- Чтоб тебя... почему ты не мог подождать! – рявкнул он. - Сейчас не время, черт тебя дери!

Три -

Семь.

- недель спустя он так и не знал, что тогда заставило его проговориться. Безрассудство, наверное, и усталость.

Или может быть, он просто хотел поговорить хоть с кем-то кроме дурно воспитанного занпакто, а Иемура все-таки был ему приятелем или чем-то вроде.

- "Если не сейчас, то когда?" – это прозвучало как цитата, но Шухэй не мог вспомнить, откуда она. Он и сейчас не вспомнил, но он легко мог вообразить, как эти же слова произносит капитан Унохана. (И посмотрите только, что с ней стало.) Иемура шагнул вперед, заставляя Шухэя пятиться к столу – Шухэй очень живо представил себе, как именно заключенный в ошейнике заряд поразит их обоих с такого расстояния, но Иемура всего-навсего жарко зашептал ему на ухо: - Значит, ты все-таки на нашей стороне. Прости... прости, что я в тебе сомневался. Помоги нам. Пожалуйста.

Он не мог видеть лица Иемуры, но память услужливо подсунула ему другое лицо, принадлежавшее человеку, который мог только смотреть и беззвучно просить.

- Я только начал разрабатывать план, но мы должны действовать и действовать быстро, иначе скоро никого из нас не останется. Если ты будешь с нами, у нас может получиться. Ты можешь пообещать мне, что поможешь? Если только я смогу сказать остальным, что ты на нашей стороне... понимаешь?

Он до сих пор помнил жар дыхания Иемуры на своей щеке. Он до сих пор помнил, как пытался отодвинуться, наткнулся на край стола, протянул руку, ища опору, а нашел кое-что другое.

- Хисаги... Хисаги-фукутайчо... сделай хоть что-нибудь. Ты все это время прохлаждался здесь, сидел под прикрытием и все, что тебе надо было делать – держать рот на замке. Ты не представляешь, что пришлось пережить моим людям. Ты не представляешь...

Он до сих пор помнил теплую кровь Иемуры на своих руках.

Он до сих пор помнил, как отчаянно орал Казешини, пытаясь его остановить.

- Ты не представляешь, что пришлось пережить мне, - его рука, сжимающая эфес Казешини, не дрожала. Лезвие погрузилось в тело до основания, и цуба ярко выделялась на фоне черного косоде. – Что мне приходилось делать. На что мне приходилось стоять и смотреть.

И все, чего ему приходилось не делать.

В какой-нибудь книге за этим последовала бы тщательно выписанная сцена, в которой Иемура бросил бы на него последний взгляд, исполненный потрясения и упрека. Вместо этого тело просто осело ему на руки, головой на плечо, будто Иемура просто задремал после дружеской пирушки.

- Ну сам подумай, Ясочика-сан, - добавил Шухэй по прошествии долгого, очень долгого времени (свободной рукой он поддерживал Иемуру, чтобы тот не заваливался на бок). – Я пытаюсь спасти вас всех. А ты чуть не угробил вас, себя и меня заодно. Разве ты сам не понимаешь? – не то, чтобы ему могли ответить. И не то чтобы ему могли поверить. Сейчас, когда он вспоминал собственные слова, они казались ему очень похожими на правду. Так же похожими на правду, как ложь Айзена.

Казешини, когда его вытаскивали из тела, хранил молчание.

Шухэй плохо представлял, что случилось потом. Он припоминал что-то такое о том, как Айзен предпринял... что-то... чтобы уладить дело. Ну, насколько в таком деле можно вообще что-то уладить. И ему казалось, что он помнит, как объяснял, что прозошло – спокойно и не без мрачноватого юмора (Айзен, кажется, был доволен).

Впрочем, ручаться за свои воспоминания он не мог. У него было такое чувство, что все это произошло с кем-то другим или вообще не взаправду; и потом, было еще и время. Именно тогда время начало дразнить его, шутить с ним и постоянно норовить вообще исчезнуть невесть куда.

А сейчас, например, невесть куда исчезли не только секунды и минуты, но еще и два чайника чаю, целое блюдо бутербродов и пригоршня печеньиц.

Забавно, но он совершенно не мог вспомнить, когда в последний раз ел. (Желудок недвусмысленно дал ему понять, что уж он-то как раз помнит и требует сатисфакции.) Но он отмахнулся от Пагалли, когда та снова протянула ему поднос с печеньем.

Он снова был здесь и сейчас, и Айзен глядел на него с легким интересом.

- Вы плохо себя чувствуете, Хисаги-кун? – интерес даже звучал вполне искренним.

Шухэй протер глаза:

- Просто что-то устал, - черт, надо срочно добраться до лаборатории. Он не хотел засыпать, не хотел видеть сны, но он вымотался так, как будто у него на шее до сих пор висит остывающий труп Иемуры и тянет его вниз. – Плохо спал прошлой ночью.

Айзен кивнул, видимо, удовлетворенный ответом, но от дальнейших проявлений сочувствия воздержался.

- В таком случае советую вам отдохнуть как следует. Я надеялся продолжить нашу беседу, но вы мне нужны бодрым и сосредоточенным.

Шухэй невольно встрепенулся. О чем они тут только что беседовали? Он не помнил ни слова. Где-то на краю его сознания Казешини разразился бранью.

Айзен что-то замышляет, прошипел он. А ты, мудила, нашел время спать.

Он кое-как собрал остатки сил для положенных этикетом "благодарю вас" и "доброй ночи", и старательно глядел в самый дальний угол зала, когда Айзен напомнил Пагалли, что ей следует должным образом позаботиться о Шухэевых нуждах.

Что бы он там ни замышлял или что бы там у него само ни замышлялось, мы можем только надеяться, что помощь, за которой ты послал, скоро явится. Потому что если этого не произойдет, нам всем в некотором роде пиздец. Без шуток.

Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, последовала ли Пагалли за ним. Цокот ее каблуков был достаточно красноречив. Он хотел было сказать ей "не бойся", но язык не повернулся.

Им всем очень даже есть чего бояться.

Кореш, бояться – это одно, а быть трусом – совсем другое.

Шухэю нечего было на это ответить. Казешини вполне мог подслушать его мысли о том, как он надеется, что помощь не придет и ему не придется опять одному за всех принимать судьбоносные решения.

Когда та девочка, Иноуэ, что-то сделала с Гриммджо, он должен был немедленно доложить об этом Айзену. Наверное, если бы он не знал, что камера, в которой держат Садо, совсем рядом, он бы так и сделал.

Он бы в очередной раз продемонстрировал, что ему можно доверять. Он бы в очередной раз поддержал легенду. Точно так же, как тогда, когда Иемура предложил ему безумный, безнадежный шанс продемонстрировать, что он еще не забыл, для чего он поддерживает эту самую легенду.

Послушай, может, они все-таки придут. Может, мы победим.

У него закружилась голова от страха, который ему внушала сама эта мысль.

Но с другой стороны, возможно, хорошая смерть в хорошем бою – это лучшее, на что он еще может рассчитывать.

Где-то на краю Шухэева сознания Казешини закатил глаза.

Они благополучно добрались до апартаментов Шухэя, и когда он вошел внутрь, цокот каблучков за спиной резко затих. Он обернулся – и имел сомнительное удовольствие наблюдать, как Пагалли пытается наскрести в себе храбрости достаточно, чтобы тоже переступить порог комнаты.

Странное это было чувство, искренне жалеть Пустого.

Он наклонился к ней, чтобы она могла смотреть ему в глаза, не задирая голову. Она отшатнулась, но взгляда не отвела.

- Пагалли, у меня есть для тебя поручение. После ты свободна до утра.

- Вы не хотите, чтобы я в-вошла? – она даже не пыталась скрыть облегчения.

- Нет. Я хочу, чтобы ты сходила в лабораторный комплекс – нет, не в сами лаборатории, - быстро уточнил он, когда ее глаза расширились от ужаса, - всего лишь на склад, и кое-что мне оттуда принесла.

Он объяснил ей, как называются нужные ему таблетки и на какой полке их искать. До сих пор никто их не хватился, но одна из Нему заметила, что он довольно часто наносит визиты в их хозяйство. Он, кто его знает почему, исходил из предположения, что Нему, на которых он там периодически натыкался, были не одной и той же. Хотя, может, они общаются между... собой.

- Я в последнее время слишком сонный, - пояснил он, хотя она и не просила пояснений. Она, кажется, хотела что-то спросить, но раздумала. – И раз ты все равно пойдешь на склад, поищи там что-нибудь для, ну... - он демонстративно пошмыгал носом. - Да, и если увидишь Ядомару Лизу, передай ей, что Айзен-сама пригласил меня на чай. Это все, что ей следует знать.

Пагалли кивнула и опрометью кинулась прочь – он даже не успел произнести до конца "можешь идти".

Если у нее есть голова на плечах, она уберется из этого места до того, как оно навсегда изменит ее. А она вовсе не дурочка, это уже ясно. Хоть она и триста раз арранкар, она с первого взгляда сообразила, кто из них двоих - чудовище.

Шухэй положил ладонь на живот – отчасти пытаясь унять голодное урчание, отчасти – чтобы убедиться, что там пока еще не образовалось характерной круглой дырки.

@темы: Ангст, АУ, Джен, Переводы, Драма, Фанфики

Comments

[nevozmojno]

Как всегда приятно читать ваш перевод..)

[CrippledSeidhe]

nevozmojno, спасибо ^_^