Глазированный сурок
Название: Стрекоза
Автор: Лейтенатор
Персонажи: Хирако Шинджи, Маширо Куна
Рейтинг: PG
Жанр: драма
Дисклеймер: всё принадлежит Кубо
Саммари: источник самого большого страха всегда не снаружи, а внутри нас
Размещение: с разрешения автора
Примечание: фанфик был написан на Сентябрьский фестиваль
читать дальше
Хирако слышит шум воды и мерзкий звук бьющейся посуды. Он чертыхается сквозь зубы и крадется на кухню, чтобы как следует врезать по затылку белобрысой заразе, но застывает на пороге в изумлении. Вот так сюрприз!
- Хиёри... Хиёри плохо себя чувствует... и я... предложила вымыть посуду за неё...
Сгорбленная над раковиной спина Маширо еле заметно подрагивает.
- Эй, бешеная стрекоза, ты что это удумала? У нас и так десяток щербатых тарелок на всю ораву, а ты тут фейерверки устроила!
Куна молчит. Никакого нытья, никакого пронзительного «Дурааак, ну какой же ты дурааак, Шинджи, еще хуже, чем Кенсей! Вы тут все такие дураки, ужас, ужас!».
Маширо стоит, не оборачиваясь, опирается на раковину, полную частью грязной, частью — битой посуды, и молчит.
Хирако ругается вполголоса и подходит к ней: ну, что сегодня не так с этой занозой, кто не отдал ей свою порцию любимого пирожного? Он опускает руку Куне на плечо, чтобы развернуть к себе и прикрикнуть, что пора перестать валять дурака. Что вода в этой хибарке, которую насилу отыскал им Урахара, не казенная. Что ее глупые девичьи обиды — это чепуха, которой он не собирается забивать себе голову.
Шинджи много чего хочет ей сказать. Пока она сама не поворачивается к нему, и он не видит зареванное лицо с покрасневшим распухшим носом, потекшей тушью — и где она только умудряется доставать эту дрянь, когда им еды не хватает? — дрожащими губами и острым, хлещущим через край отчаянием в глазах. Он слышит звук, с которым горе рвется изнутри неё — и он громче бьющей по осколкам воды. Маширо вздрагивает всем телом, раз, другой, и начинает горько и громко рыдать, вжимаясь в Хирако. Она плачет совсем как ребенок, который не может понять, за что же его наказывают, и Шинджи только крепко прижимает её к себе в ответ. Его рубашка мгновенно становится мокрой — впрочем, это барахло, которое они с Хиёри стащили с балкона в двух кварталах отсюда, недорогого стоит.
- Он... он... - Куна захлебывается слезами и шумно хлюпает носом.
- Ну, глупая какая... Ну, что случилось, а? Хулиганы пристали? Кенсей стукнул?
- Он...! - глаза у Маширо становятся огромными и в них сияет бескрайняя тоска. И ещё — страх. — Он как живой. Он... ворочается там... внутри, и говорит, говорит со мною...всё время... он говорит, что надо всех вокруг убить. Что все злые. Лав, Лиза, Хиёри... Кен... Кенсеееей, - Маширо опять начинает горько плакать. - И даже тыыыы....
Шинджи не знает, что сказать ей. Потому что он чувствует то же. Пустой внутри него живет. Он дышит, он пьет и жрет внутри него. Жрет всё, до чего может дотянуться, а внутри у Хирако много чего найдется: желание бороться до конца и злость, которая поддерживала его все эти дни. Пустой жрет всё, и теперь внутри у Хирако темным-темно. Иногда ему кажется, что там ничего не осталось. Он просыпается утром, смотрит на обшарпанные стены убежища, куда вытащил их Урахара, и хочет сдохнуть — от того, что в его голове теперь всегда сидит голос, который кричит ему прямиком в мозг: «Убей!!». Даже не кричит — это нечеловеческий звук, рёв, от которого хочется проткнуть себе барабанные перепонки, только бы больше не слушать. Киске помог им загнать этого зверя в угол, не дать ему прорваться наружу, но как жить с этим внутри — он не смог научить.
Они сидят в этом полуподвале неделю. Иногда воруют что-то по мелочи: одежду, еду; иногда что-то приносит Киске. На него самого страшно смотреть: в глазах горит отчаянное желание добиться результата любой ценой.
Когда Хирако только пришел в себя, ему тоже казалось — в первые минуты — что он пойдет на всё, чтобы отомстить тому предателю, ублюдку. Потом минуты прошли, и вместе с ними — решимость. А зверь внутри остался.
Урахара говорит, что надо победить его. Надо доказать ему, что только ты можешь дать ему волю. Но Хирако ненавидит до тошноты, до судорожно сжатых крошащихся зубов это чудовище. И оно отвечает ему взаимностью.
Маширо плачет, утирая слезы крепко сжатыми кулачками.
- Я... я так не могу больше! Я же... я же напала на своих, я атаковала не врага, а своих, я хотела убить ребят! Кенсей...Кенсей такоой дурааак! Он... - Куна всхлипывает. - Он уходит каждый раз, когда видит, как я плачу. И бьет стену кулаком. Я видела! Лучше бы... лучше бы меня обнял, дурааак!
Шинджи думает, что стоит поговорить с капитаном... с бывшим капитаном — поправляет он себя. Глупой Маширо, наверное, станет действительно легче, если Кенсей просто возьмет и обнимет ее. Так просто. Надо обязательно сказать ему. А пока что он сам крепко прижимает Куну к себе и молчит. Маширо шмыгает носом и тянет тоскливо:
- А меня...а я...а меня офицер третьего там...там... ждеееооооот...на..на свидание...при..пригласил! - она утыкается лицом в рубашку Хирако и окончательно топит ее в соленых потоках. Шинджи хмыкает и вдруг интересуется язвительно:
- А что, поклонникам нынче нравятся зарёвы, а?
Маширо вскидывает голову и глядит на него возмущенно.
- А вот как мы вернемся обратно, а ты ревела неделю — думаешь, на тебя кто посмотрит? Фьююю, убежит твой поклонник! Ха, да к той же Хиёри! Она-то хоть не ревёт!
Куна распахивает глаза и начинает колотить его кулачками. Шинджи смеется, изгибается кривой дугой, зачерпывает щедрую пригоршню воды из раковины и выливает Маширо за шиворот. Она вопит так громко, что, кажется, сейчас сюда сбежится народ со всего квартала, и их жутко секретное убежище раскроют. От этой мысли Хирако смеется как ненормальный и прижимает ее к себе с безумной, счастливой улыбкой. Куна смотрит на него, разинув рот, и замолкает. Опускает голову и бормочет:
- А он меня правда там ждет?
- Ну конечно, глупая ты заноза в заднице! Как тебя можно не ждать?
Шинджи широко улыбается и вдруг понимает, что не делал этого с тех пор, как открыл глаза и увидел перед собой грязный подвал, Киске с белым как мел лицом и своих товарищей, лежащих на полу сломанными куклами. Хирако прикрывает глаза, делает глубокий вдох и понимает, что пришло время выйти наружу из этого подвала. И из того, что внутри каждого из них — тоже.
Отныне он несет ответственность за всех.
Не потому, что старше. Не потому, что опытнее и мудрее. Не потому, что у него больше сил. Просто потому, что он это должен — самому себе, и он не простит себя никогда в жизни, если не выполнит этот долг.
И с этого момента — странно — жизнь вдруг снова обретает смысл. Выяснить правду, отомстить, помешать злому замыслу предателей — это, конечно, важно и очень, ужасно глобально. И неделю назад, и сейчас эти цели кажутся огромными, неимоверно сложными, почти невыполнимыми. Только теперь Хирако может улыбаться и знает, что в этом его сила. Что с ней он сможет защитить своих товарищей и перегрызет глотку любому, кто посмеет их обидеть.
И — неожиданно — белое чудовище внутри перестает скалиться, смотрит пристально и согласно кивает. И Хирако становится легче.
Он прижимает Маширо к груди и гладит по волосам.
- Ничего, стрекоза... мы вернёмся. Я обещаю.
Автор: Лейтенатор
Персонажи: Хирако Шинджи, Маширо Куна
Рейтинг: PG
Жанр: драма
Дисклеймер: всё принадлежит Кубо
Саммари: источник самого большого страха всегда не снаружи, а внутри нас
Размещение: с разрешения автора
Примечание: фанфик был написан на Сентябрьский фестиваль
читать дальше
Хирако слышит шум воды и мерзкий звук бьющейся посуды. Он чертыхается сквозь зубы и крадется на кухню, чтобы как следует врезать по затылку белобрысой заразе, но застывает на пороге в изумлении. Вот так сюрприз!
- Хиёри... Хиёри плохо себя чувствует... и я... предложила вымыть посуду за неё...
Сгорбленная над раковиной спина Маширо еле заметно подрагивает.
- Эй, бешеная стрекоза, ты что это удумала? У нас и так десяток щербатых тарелок на всю ораву, а ты тут фейерверки устроила!
Куна молчит. Никакого нытья, никакого пронзительного «Дурааак, ну какой же ты дурааак, Шинджи, еще хуже, чем Кенсей! Вы тут все такие дураки, ужас, ужас!».
Маширо стоит, не оборачиваясь, опирается на раковину, полную частью грязной, частью — битой посуды, и молчит.
Хирако ругается вполголоса и подходит к ней: ну, что сегодня не так с этой занозой, кто не отдал ей свою порцию любимого пирожного? Он опускает руку Куне на плечо, чтобы развернуть к себе и прикрикнуть, что пора перестать валять дурака. Что вода в этой хибарке, которую насилу отыскал им Урахара, не казенная. Что ее глупые девичьи обиды — это чепуха, которой он не собирается забивать себе голову.
Шинджи много чего хочет ей сказать. Пока она сама не поворачивается к нему, и он не видит зареванное лицо с покрасневшим распухшим носом, потекшей тушью — и где она только умудряется доставать эту дрянь, когда им еды не хватает? — дрожащими губами и острым, хлещущим через край отчаянием в глазах. Он слышит звук, с которым горе рвется изнутри неё — и он громче бьющей по осколкам воды. Маширо вздрагивает всем телом, раз, другой, и начинает горько и громко рыдать, вжимаясь в Хирако. Она плачет совсем как ребенок, который не может понять, за что же его наказывают, и Шинджи только крепко прижимает её к себе в ответ. Его рубашка мгновенно становится мокрой — впрочем, это барахло, которое они с Хиёри стащили с балкона в двух кварталах отсюда, недорогого стоит.
- Он... он... - Куна захлебывается слезами и шумно хлюпает носом.
- Ну, глупая какая... Ну, что случилось, а? Хулиганы пристали? Кенсей стукнул?
- Он...! - глаза у Маширо становятся огромными и в них сияет бескрайняя тоска. И ещё — страх. — Он как живой. Он... ворочается там... внутри, и говорит, говорит со мною...всё время... он говорит, что надо всех вокруг убить. Что все злые. Лав, Лиза, Хиёри... Кен... Кенсеееей, - Маширо опять начинает горько плакать. - И даже тыыыы....
Шинджи не знает, что сказать ей. Потому что он чувствует то же. Пустой внутри него живет. Он дышит, он пьет и жрет внутри него. Жрет всё, до чего может дотянуться, а внутри у Хирако много чего найдется: желание бороться до конца и злость, которая поддерживала его все эти дни. Пустой жрет всё, и теперь внутри у Хирако темным-темно. Иногда ему кажется, что там ничего не осталось. Он просыпается утром, смотрит на обшарпанные стены убежища, куда вытащил их Урахара, и хочет сдохнуть — от того, что в его голове теперь всегда сидит голос, который кричит ему прямиком в мозг: «Убей!!». Даже не кричит — это нечеловеческий звук, рёв, от которого хочется проткнуть себе барабанные перепонки, только бы больше не слушать. Киске помог им загнать этого зверя в угол, не дать ему прорваться наружу, но как жить с этим внутри — он не смог научить.
Они сидят в этом полуподвале неделю. Иногда воруют что-то по мелочи: одежду, еду; иногда что-то приносит Киске. На него самого страшно смотреть: в глазах горит отчаянное желание добиться результата любой ценой.
Когда Хирако только пришел в себя, ему тоже казалось — в первые минуты — что он пойдет на всё, чтобы отомстить тому предателю, ублюдку. Потом минуты прошли, и вместе с ними — решимость. А зверь внутри остался.
Урахара говорит, что надо победить его. Надо доказать ему, что только ты можешь дать ему волю. Но Хирако ненавидит до тошноты, до судорожно сжатых крошащихся зубов это чудовище. И оно отвечает ему взаимностью.
Маширо плачет, утирая слезы крепко сжатыми кулачками.
- Я... я так не могу больше! Я же... я же напала на своих, я атаковала не врага, а своих, я хотела убить ребят! Кенсей...Кенсей такоой дурааак! Он... - Куна всхлипывает. - Он уходит каждый раз, когда видит, как я плачу. И бьет стену кулаком. Я видела! Лучше бы... лучше бы меня обнял, дурааак!
Шинджи думает, что стоит поговорить с капитаном... с бывшим капитаном — поправляет он себя. Глупой Маширо, наверное, станет действительно легче, если Кенсей просто возьмет и обнимет ее. Так просто. Надо обязательно сказать ему. А пока что он сам крепко прижимает Куну к себе и молчит. Маширо шмыгает носом и тянет тоскливо:
- А меня...а я...а меня офицер третьего там...там... ждеееооооот...на..на свидание...при..пригласил! - она утыкается лицом в рубашку Хирако и окончательно топит ее в соленых потоках. Шинджи хмыкает и вдруг интересуется язвительно:
- А что, поклонникам нынче нравятся зарёвы, а?
Маширо вскидывает голову и глядит на него возмущенно.
- А вот как мы вернемся обратно, а ты ревела неделю — думаешь, на тебя кто посмотрит? Фьююю, убежит твой поклонник! Ха, да к той же Хиёри! Она-то хоть не ревёт!
Куна распахивает глаза и начинает колотить его кулачками. Шинджи смеется, изгибается кривой дугой, зачерпывает щедрую пригоршню воды из раковины и выливает Маширо за шиворот. Она вопит так громко, что, кажется, сейчас сюда сбежится народ со всего квартала, и их жутко секретное убежище раскроют. От этой мысли Хирако смеется как ненормальный и прижимает ее к себе с безумной, счастливой улыбкой. Куна смотрит на него, разинув рот, и замолкает. Опускает голову и бормочет:
- А он меня правда там ждет?
- Ну конечно, глупая ты заноза в заднице! Как тебя можно не ждать?
Шинджи широко улыбается и вдруг понимает, что не делал этого с тех пор, как открыл глаза и увидел перед собой грязный подвал, Киске с белым как мел лицом и своих товарищей, лежащих на полу сломанными куклами. Хирако прикрывает глаза, делает глубокий вдох и понимает, что пришло время выйти наружу из этого подвала. И из того, что внутри каждого из них — тоже.
Отныне он несет ответственность за всех.
Не потому, что старше. Не потому, что опытнее и мудрее. Не потому, что у него больше сил. Просто потому, что он это должен — самому себе, и он не простит себя никогда в жизни, если не выполнит этот долг.
И с этого момента — странно — жизнь вдруг снова обретает смысл. Выяснить правду, отомстить, помешать злому замыслу предателей — это, конечно, важно и очень, ужасно глобально. И неделю назад, и сейчас эти цели кажутся огромными, неимоверно сложными, почти невыполнимыми. Только теперь Хирако может улыбаться и знает, что в этом его сила. Что с ней он сможет защитить своих товарищей и перегрызет глотку любому, кто посмеет их обидеть.
И — неожиданно — белое чудовище внутри перестает скалиться, смотрит пристально и согласно кивает. И Хирако становится легче.
Он прижимает Маширо к груди и гладит по волосам.
- Ничего, стрекоза... мы вернёмся. Я обещаю.