Название: Молоко
Автор: _breakaway
Бета: Fernesia Erde
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance, angst,бытовуха
Герои: Гриммджо/Тоширо - основные, есть Гриммджо/Улькиорра/Нелл, Ичиго/Урюу, Ичиго/Орихиме, Гин/Рангику, Соуске/Момо, Ренджи/Рукия, Тоширо/Карин, Гриммджо/Орихиме, Кайен/Орихиме
Дисклеймер: (с) Кубо
Предупреждение: ООС, АУ (оч большое, никаких шинигами), смерти второстепенных персонажей
Размер: миди
Статус: завершен
От автора: 1) меня попросили написать продолжение первого драббла. Я написала
2) история дописана, пусть это будет новогодним мини-подарком для тех, кто ждал конца и наконец его дождался. )
С Наступающим!
3) поскольку я не могу поднять старую запись, вот ссылка на предыдущие части: 1-ая и 2-ая
Читать дальше?Иноуэ Орихиме.
Орихиме умеет отпускать.
Ичиго обнимал ее за плечи.
Сгреб в охапку и прижал к себе.
Школьный стадион был пуст, ненавязчиво подкрадывался вечер, когда еще не загорались желтым окна, но в комнатах и под деревьями уже сгущались тени.
- Ты очень хорошая, ты же знаешь. А я… Я такой дурак, и я люблю тебя, но не так, как ты бы этого заслуживала. – Говорил Ичиго; а она слушала его, молчала, не зная, что сказать – потому что из головы в один миг вылетело все; и снова слушала, пытаясь ухватиться за его слова, сквозь них стараясь разглядеть истину, к которой Ичиго хотел подойди.
Но почему у него не получалось? Почему он не смотрел ей в глаза? Почему он не мог смотреть ей в лицо, когда она пыталась поймать его взгляд?
- У тебя… – словно застряло в горле. – Кто-то появился? – Спросила она тихо.
Ичиго встрепенулся весь, нахмурился. Ответил:
- Нет.
Орихиме улыбнулась. Опустила голову, и с плеч ее стекли вниз тяжелые медные локоны.
- Хорошо, – ответила она.
У нее в груди закололо. Показалось, что из легких выбило весь воздух, и дышать стало нечем. Слез все не было, а так легко бы было заплакать. Так хотелось заплакать.
- Ты, наверное, ненавидишь меня? – Ичиго все не разжимал объятий. Он был уже не с ней, но он был. – Прости меня, если бы я только знал… Не начинал бы.
- Глупый. – Орихиме больше не пыталась смотреть на него. Она не пыталась обманывать себя, ведь Ичиго… Ведь она любила его. – Я не могу ненавидеть тебя.
И не говорили они раньше о любви. И сейчас незачем ему было знать, что она чувствовала.
- Останемся друзьями? – Спросил он.
У них получилось дружить. Орихиме приняла отношения Ичиго и Урюу намного быстрее, чем Ичиго принимал парней, оказывающих знаки внимания ей.
У него росли две сестры, но только Орихиме он говорил, что: «Этот мудак, оставь», «С этим не думай» или «Я же говорил». Последнее звучало редко, всего два раза, но Орихиме хватило. Или у Ичиго была хорошая интуиция в этом плане, или же у него были неплохие осведомители. Он часто оказывался прав, и Орихиме даже не думала с ним спорить. Она могла не слушать советов родного брата, но она всегда прислушивалась к мнению Ичиго.
Краны в ванной комнате вывернуты. Вода большим напором бьет в раковину, ударяется о белоснежную поверхность, разлетается в стороны. Приглушенный свет десятка ламп отражается в каплях, на полу и на шкафчиках, и на плитке – Орихиме так тяжело и стыдно, стыдно за те слезы, которые она сдерживала и не сдержала. Стыдно за привязанность. Или это боль так близко подошла к воображаемой в сознании границе со стыдом? И ей тяжело признать, что она давно любит, любит так сильно, что ей несложно закрыть глаза и представить себе его улыбку, или сведенные к переносице брови, когда он чем-то недоволен. Она до сих пор помнит, как он дышит, когда засыпал, и как смотрел, проснувшись.
Если любовь не в запоминании мелочей, то она знает, когда нужно было замолчать, чтобы он не разозлился. А где, наоборот, нужно было сказать несколько ласковых слов, чтобы он посмотрел на нее, возможно, улыбнулся и привлек к себе. Потому что, – Орихиме точно знает, – он ей благодарен.
И она думает сейчас: «Что будет со мной?». Она думает: «Почему так?»
Они столкнулись у Ичиго снова в праздничный ужин. Их было пятеро, и они довольно неплохо посидели. Год выдался для кого-то нелегким, а для кого-то очень нелегким, но никому бы и в голову не пришло поговорить об этом в канун праздника. Пусть и о самом празднике с годами изменилось представление, и уже никто не искал подарков под искусственными елками и соснами, да и, быть может, дело было и вовсе не в празднике. Но есть темы, разговаривать на которые можно лишь в своей голове, потому что собеседники будут еще долго избегать их, боясь задеть чувства, потревожить воспоминания. Словно кто-то умер. Только все были живы.
Решили ничего не готовить, заказали еду в ресторане, и никто не стал официально наряжаться. Устроились на огромном диване, низкий столик был завален небольшими коробками, палочками, обертками из-под конфет. На нем бокалы, наполовину полные, теснились с чашками, в которых остывал чай. Сбоку от дивана выстроились в неровный ряд пустые и нет винные бутылки, на их этикетках не было иероглифов, они были привезены из Европы.
- Я за нас предлагаю выпить, – сказал Урюу, потянувшись за одним из бокалов. Он описал им полукруг в воздухе, и вино в нем задрожало, волной поднявшись по прозрачной стенке из тонкого стекла. – Пусть все будет хорошо, – сказал он. – Пусть будет лучше, чем сейчас, – с нажимом повторил Урюу.
Орихиме улыбнулась, наклонив голову:
- Пусть.
Она быстро прожевала шоколадную конфету, и обхватив двумя ладонями большую круглую чашку, сделала глоток остывшего чая.
Кайен, дядя Ичиго, внезапно прилетевший в Токио из Гонконга, пригубил немного вина и, поморщившись, поставил бокал на столик:
- Никогда не понимал французов и итальянцев, но пусть так и будет.
Гриммджо было лень приподниматься, чтобы дотянуться до бокалов, стоящих на столе. Он опустил руку с подлокотника дивана, вслепую перебирая несколько бутылок, стоящих на полу. Приподнимая их, он искал те, содержимое которых они с Ичиго и Урюу еще не успели опустошить, потому что Кайен и Орихиме почти сразу же переключились на чай.
Гриммджо пил из горла, не заморачиваясь.
Ичиго пить надоело, он кивнул головой в знак того, что принимает тост.
Опьянели они не сразу, но никто не мог вспомнить, в какой момент все барьеры разорвало, дистанции сократились, и эмоции, так долго сдерживаемые, хлынули наружу, поднялись на поверхность, запутались в оборванных поначалу фразах, а потом распрямились, разгладились и потекли в монотонном потоке слов. Постыдных, задавленных поначалу, потому что никому не хотелось признавать, как больно было когда-то, как нехорошо. Говорили не только за прошедший год, за всю жизнь накопилось, и последние месяцы были тяжелые, по-разному у всех.
Урюу увел Ичиго в их спальню, когда тот закончил с воспоминаниями об отце и Юзу. Тогда еще не светало, и Урюу поправил очки устало:
- Утром уберем, – прокомментировал он постпраздничный беспорядок, и за руку потянул Ичиго из гостиной, переплетая их пальцы. В одном простом жесте Урюу говорил Ичиго: «Я с тобой». Он шептал: «Я тебя не оставлю». Он кричал: «Мы справимся».
Проводив их теплым взглядом, Орихиме поднялась с огромного дивана, на котором они запросто умещались впятером, одернула немного приподнявшееся платье, и стала складывать пустые коробки из-под еды друг в друга. В них же полетели конфетные обертки, салфетки, и стол сразу стал чище. Ее движения были точными, быстрыми. Не нужно было дожидаться утра, она справилась с уборкой меньше, чем за десять минут, сгрузила бутылки в отдельный пакет, выбросила мусор, протерла стол влажной кухонной тряпкой, и с легким вздохом опустилась снова на диван.
- Оперативно, – отметил Кайен, улыбнувшись.
Орихиме замерла на секунду. Что-то в нем показалось ей очень знакомым, настолько знакомым, что сердце защемило.
- Спасибо, Шиба-сан.
Наблюдая за ней, Гриммджо думал о многом: о том, что сегодня говорил; о том, не сказал ли он лишнего. В его сознании прошлое смешалось с настоящим, и он вспоминал запах Тоширо, чувствовал легкий ненавязчивый запах духов Орихиме и стойкий аромат одеколона Кайена и сравнивал их с запахам Тоширо. Он согнулся, когда Орихиме вышла из гостиной то ли выкинуть мусор, то ли сполоснуть тряпку, и запутался пальцами в своих волосах, несильно стягивая пряди.
- Хреново? – Поинтересовался Кайен, видимо, имея ввиду физическое состояние Гриммджо. А ему было хреново. Только внутри, совсем внутри, а не там, где органы.
- Есть немного.
Гриммджо, наверное, много выпил, потому что даже не услышал, как Орихиме вернулась, как села на диван между ним и Кайеном.
- Больно? – Спросила она у него, не нуждаясь в ответе.
Гриммджо опустил руки на колени, выпрямил спину.
- Ладно вам, Гриммджо-сан. Пройдет. Потом все пройдет, – прошептала она, накрывая его ладонь своею. Слабо сжались тонкие пальчики. Не сочувственно, ободряюще.
Она знала, о чем говорила. И он поверил. Посмотрел на нее, усмехнулся, словно лед треснул.
- Я спать. С Новым годом, – Гриммджо тяжело поднялся, припомнил, в какой стороне находилась комната, которую отвели ему для сна в эту ночь.
Орихиме снова встала, заходила по гостиной, успела выключить все еще горящий экран плазмы: начинались новости, первые в новом году.
- А ты еще не хочешь спать?
Повернувшись к Кайену, она встретила внимательный взгляд, и снова сердце ее сжалось.
Почему?
- Нет, а вы?
- Не особо.
Разговаривали они долго, очень долго, и потом Орихиме даже не помнила, что она говорила. Она смеялась, Кайен улыбался, и ей было так хорошо, так уютно, как когда-то давно-давно в школе, рядом с Ичиго.
Он неуловимо напоминал ей кого-то, но Орихиме не привыкла пить, и в одурманенной маленькой порцией алкоголя голове мысли хаотично сменяли друг друга, а она никак не могла ухватиться за нужную.
Они так заболтались, что уснули в гостиной на том же самом диване, а, открыв глаза ближе к полудню, Орихиме испуганно встрепенулась. Кайен обнимал ее за плечи одной рукой – она спала у него на плече.
Орихиме испугалась не того, что они заснули вместе. Ее пугало странное чувство, закручивающее что-то в животе, чувство полного нежелания выбираться из этих полуобъятий. Он дышал почти неслышно. Он почти не пил, и от него не пахло перегаром, а запах его одеколона до сих пор витал в комнате, окутывая Орихимепрозрачными нитями.
Стараясь не совершать резких движений, она медленно поднялась с дивана, и почти невесомой походкой устремилась к ванной, замерев на выходе из гостиной.
Кайен спал. Орихиме приложила ладонь к щеке, на которой все еще оставались розовые полоски-следы от складок на его рубашке. Отлежала щеку. Пальцы у нее были холодные.
Глубоко вздохнув, он открыл глаза. Проснулся, значит.
- Орихиме?
Она спохватилась, пробормотала:
- Доброе утро, Шиба-сан, – и вышла из комнаты.
Орихиме.
Такая добрая. Огромное сердце. Большая грудь, как следствие. Взгляд понимающий, печальный. Всегда искренняя улыбка. Идеальное тело. Белоснежная, чистая кожа. Волосы густые, длинные, словно впитавшие яркие краски осени. Приятный голос. Вся – такая идеальная. Кукла-кукла-куколка. Коллекционное издание. Одна на полке, на широкой длинной полке в пустой комнате.
Одинокая.
На морозном воздухе у нее посинели губы, и она постаралась спрятать лицо в складках шарфа.
- Замерзла? – Наверное, его голос прозвучал слишком громко. Да, именно так, потому Орихиме и вздрогнула.
- Нет, что вы! Все нормально, правда, – улыбнулась она так, что ресницы затрепетали, задрожали тени на бледных щеках. – Вы могли и не провожать меня, я же говорила, что идти мне недалеко, потому и такси не взяла.
Кайен только покачал головой, сворачивая под вывеску круглосуточного продуктового магазина.
- А вы куда?
Орихиме потопталась на месте, редкие прохожие сочувственно поглядывали на нее, а она только опускала взгляд.
Кайен обернулся:
- Ты идешь? – Кивком он указал в сторону уже открывшихся автоматических дверей. – Возьмем к чаю пирожных.
Шарф сполз вниз, Орихиме подхватила его замерзшими пальцами, на губах ее заиграла улыбка:
- И сельдерей. Вы пробовали вишневые пирожные с сельдереем и шоколадными конфетами? Это так вкусно, я в детстве обожала их есть.
Вагон немного потряхивает. Орихиме смотрит в окно, смотрит, как лучи заходящего летнего солнца обволакивают прощальным теплом поля подсолнухов. Черные головки с яркими, желтыми лепестками тянутся в небо, окрашенное оттенками розово-золотистого с голубыми просветами. В вагоне душно, и Орихиме тяжело вздыхает. Ей нехорошо, но она старается не думать о своих ощущениях, концентрируя внимание на мыслях, потом долго вспоминает, о чем думала, пока не отвлеклась на духоту, и поглядывает на электронное табло с бегущей строкой, прибитое над широкой раздвигающейся дверью вагона. Через двадцать три минуты электричка прибудет на конечную станцию. Орихиме поднимется, поправит лямку от сумки, вечно сползающую с ее плеча. В это время солнце только начнет клониться к линии горизонта, вдоль которой будут возвышаться и опадать старые дома вперемешку с вековыми деревьями.
Орихиме проигнорирует автобус, делающий долгую остановку на станции в это время. Она не обратит внимания на такси, выстроившиеся на парковке в ожидании спешащих по домам людей. Не то, чтобы она сама не спешит вернуться домой, но лето скоро закончится, а она так любит последние лучи еще согревающего солнца, перешептывающуюся под вялыми порывами ветра зеленую листву старых деревьев, и еще в это время можно купить картофельный пирожок на перекрестке, и там же взять к нему холодный клубничный йогурт – любовь к странным совмещениям в еде никуда не делась, но дома приходилось готовить по стандартным рецептам. Нет, по рецептам получалось очень вкусно, и те, кто пробовал, как готовит Орихиме по книжкам, очень хвалили ее кухню, только вот сама она считала, что это не то. «Цезарь» с курицей – не то, а вот, например, «Цезарь» с жареной селедкой и мармеладом намного вкуснее.
Она никогда не допивает йогурт, как и не доедает пирожок.
- Я все-таки никак не могу понять, зачем ты катаешься на электричке, когда в гараже стоит твоя машина, – Гриммджо перебирает бумаги, сваленные на стол, перечитывает заголовки, понятные только ему. Он отрывает от них взгляд и смотрит на Орихиме чуть осуждающе. Волнуется. Он всегда за нее волнуется – она это знает. У них не такая уж и большая разница в возрасте, но иногда Гриммджо обращается с ней, как со своей дочерью, которой у него нет.
Где-то под столом мяукает лысое чудо, требуя еды, воды или внимания – кто поймет этих кошек?
- Ты же знаешь, я могу задуматься и не заметить поворот. Или другую машину. – Орихиме отводит взгляд, представляет себе что-то, от чего вздрагивает, и Гриммджо качает головой. – Не хочу подвергать других людей опасности из-за моей невнимательности. – Она подходит к нему, встает за спиной, заглядывая через его плечо в бумаги. – Много работы? – Тонкими ручками обхватывает широкие плечи, и Гриммджо расслабленно откидывает голову ей на плечо.
- Много.
Вагон по-прежнему потряхивает. До выхода на станцию еще двадцать три минуты.
Она и забыла, как важно чувствовать. Как волнительно ожидать новые сообщения в течение дня, как приятно спешить после работы домой, чтобы в тишине и без лишних глаз и ушей ответить на видео-звонок с благодарностью, что умные люди придумали скайп, и появилась возможность видеть того, кто далеко, почти близко, почти рядом с собой, впуская его в свою жизнь через маленький глазок встроенной в макбук видеокамеры.
А потом Ичиго пригласил ее к ним с Урюу на ужин, и Гриммджо тоже был там.
- Почти как на Новый год, – сказала Орихиме, – только Кайена нет.
Ичиго нахмурился.
- Как ты сказала?
Орихиме смутилась, резко опустила голову, и спрятала глаза за пеленой волос.
- Мы собрались, как на Новый год, только Шиба-сан не с нами.
Урюу как раз закончил с раздачей горячего, тронул Ичиго за запястье:
- Иноуэ-сан права, только твой дядя не с нами.
Гриммджо лишь усмехнулся, проигнорировав волнение Ичиго.
- Куросаки, лучше бы объяснил, по какой причине нас собрал, ясно же, что по делу.
На самом деле, Ичиго долго думал. Принятое решение не далось ему легко, он вовсе не продумал все быстро, впопыхах, – наоборот. Он старался просчитать все возможные варианты и пришел к выводу, что так будет лучше. Лучше говорить, при Урюу и Орихиме… Орихиме. Орихиме, наверное, тоже стоит сказать. Или напомнить, если она не знает.
Только вот почему он?
Ичиго повернулся к Урюу, и тот ободряюще кивнул.
- У меня родился племянник, – сказал Ичиго, – и, – он посмотрел в свою тарелку, – летом нас с Урюу пригласили в Гонконг на свадьбу, в общем, по этому вопросу Кайен и прилетал на Новый год в Токио, заскочив к нам. Я думаю, Гриммджо, это тебя касается. И, Иноуэ, не стоит, честно. Кайен, конечно, красавчик, но.
Кажется, он не договорил. Да и не надо было. На столе стояло вино, то самое, что и в новогоднюю ночь собиралось сбоку от дивана.
Гриммджо взял бокал. Рука у него дрогнула. А может, Орихиме и показалось, она сама сидела, словно застыв. Замерзнув в мгновение.
Свадьба?
- Что ж, поздравляю. – Прохрипел Гриммджо. Откашлялся, залпом осушил бокал.
Орихиме переводила взгляд с Гриммджо на Ичиго и наоборот. Она забыла, что за столом сидел еще и Урюу, она забыла, что ей хотелось плакать, потому что Кайен (да-да, Кайен! Она называла его Кайеном, потому что доверилась, потому что не нужно было добавлять «сан», и он был давно не «кун») женится летом. Почему он ничего не сказал ей? Потому что она не спрашивала?
Орихиме только чувствовала, что ее боль не успела прорасти так глубоко, как проросли острые корни в сердце Гриммджо. Ведь проросли же. Она помнит, она видела, как Гриммджо смотрел на Тоширо. Он дышал Тоширо. И ей кажется, Гриммджо не так давно перестал видеть вообще. И ей стало страшно, что сейчас он начнет задыхаться, и они не смогут его спасти, потому что они не смогут вернуть Тоширо, потому что…
Все молчали за столом. Орихиме было жаль Гриммджо. Ичиго было жаль их двоих. Урюу жалел Гриммджо и Орихиме, потому что, кажется, они полюбили, и ему было жаль Ичиго, потому что Ичиго любил своих друзей, и именно ему пришлось им рассказать.
- Как назвали?
- Что?
Гриммджо налил себе еще вина.
- Как они назвали его, Куросаки?
Ичиго задумался, вспоминая.
- Майк.
- Что ж… – Гриммджо отпил на этот раз небольшой глоток. – За здоровье Майка.
Орихиме счастлива, потому что с детства она умеет играть в счастье. Например, в скайпе у нее больше нет своего профиля. Кажется, она забыла пароль, и, когда Гриммджо разговаривает с Ичиго, а она находится дома, у нее хорошо выходит перед камерой роль счастливой… Кто она Гриммджо для всех остальных, посторонних или просто не посвященных в их взаимоотношения людей? Кто-то думает, что они женаты. И у нее хорошо выходит роль жены. Да, Гриммджо часто говорят, что супруга у него прелестная. На нее даже засматриваются, ему завидуют. По-доброму. Восхищаясь.
Ей тоже завидуют. Гриммджо всегда следит за собой, он выглядит эффектно, и он умеет производить впечатление.
Возможно, в другой реальности Орихиме обязательно бы полюбила его, а он полюбил ее, если бы только они были в другой реальности.
По сути, они даже не целовались ни разу. Гриммджо сам уехал от прошлого, и ее прихватил с собой. По старой дружбе. Или по схожей проблеме.
Так вышло, что они встретились случайно, в зоомагазине. Орихиме рассматривала мелких грызунов в клетках, Гриммджо покупал кошачьи консервы, и они разговорились.
- Я уезжаю через пару неделю. По работе переводят.
- Куда?
- Далеко.
- Здорово уехать от воспоминаний. Уехать, а не убежать.
Наверное, что-то в ее голосе показалось Гриммджо знакомым. Что-то он узнал, зацепившись за интонации. Иначе бы ему в голову не пришла такая дикая, по-своему абсурдная идея.
- Хочешь со мной?
Орихиме показалось, что она ослышалась.
- Гриммджо-сан?
- Поехали со мной, – повторил он.
И она согласилась.
Конечно, они ничего никому не объясняли, ни перед кем не отчитывались, и им было неважно, как выглядели их отношения со стороны.
Орихиме даже стала забывать. Она надеялась, что чувства, так и не познавшие взаимности, не будут мучать ее долго, в отличии от Гриммджо. Иногда они разговаривали, и ей казалось, что он никак не может отпустить Тоширо. Возможно, Гриммджо не хотел его отпускать. Тоширо незримо всегда оставался рядом с ним, и если его след в душе Гриммджо не видел никто, то его клеймо, цифры на руках Гриммджо чернели, почти упрямо, совсем не поблекнув, доказывая всем и ему самому, что ничего не забыто.
Когда зазвонил телефон, Орихиме удивленно вслушалась в мелодию, стоящую на звонке, прежде чем очнулась, выпутавшись из своих мыслей. Гриммджо никогда не звонил ей в это время, как раз-таки сейчас он был завален работой, а с Ичиго они привыкли разговаривать по скайпу. Высветившийся номер был незнаком Орихиме, и она испытала страх. Непонятный, волнительный.
- Я думал, ты уже не ответишь, – прозвучало в ухо беспечно, как легкий стук, за которым следует оглушительный удар. – Кажется, мне надо объясниться. Не думаю, что это что-то изменит уже, но мне бы не хотелось, чтобы ты продолжала меня ненавидеть. Женщины – они такие злопамятные. Даже самые добрые в итоге всегда невовремя припомнят тебе какую-нибудь старую ошибку, совершенную еще сдуру, чаще – по молодости, но. Как твои дела, Орихиме?
Вечером вернулся Гриммджо. Глаза у Орихиме были опухшие, губы – искусанные, и он давно не видел ее слез, хотя она и не плакала больше, он все равно знал, что это не аллергия.
- Шиба? – Иногда Гриммджо умел говорить одним словом. В него он вкладывал множество оттенков, которые ровными слоями ложились друг на друга.
Орихиме только кивнула.
Она говорила много, сбито, даже больше, чем когда-либо. То, что было стыдно сказать Ичиго, она рассказывала Гриммджо. То, о чем страшно было думать даже наедине с собой, она выдавливала из себя по капле, словно избавляя тело и душу от яда, мучавшего и отравляющего их годами.
И как, оказывается, просто было сказать, что она любила Ичиго, любила и после их расставания; любила, когда Урюу стал помогать Ичиго с решением школьных контрольных работ; любила, когда они решили, что будут жить вместе; все еще любила в Новый год, когда Гриммджо пришел с Тоширо, любила… Когда ушла эта любовь? Орихиме даже не заметила. Наверное, в какой-то момент ее сердце устало. Ее преданная любовь умерла в тишине.
Кайен. Ей только казалось, что он кого-то неуловимо напоминает. На самом деле, он был другой. Он был…
- Я запуталась, – сказала она. Спокойно, без слез, глубоко дыша. – И устала.
Гриммджо притянул Орихиме к себе. Сгреб, обнял, погладил по волосам, отгородил от остального мира. Как папа.
- Мы вернемся в Токио на Новый год. Ичиго звал нас еще летом, а я неделю назад купил билеты, но забыл тебе сказать.
- Гриммджо…
- Пора перестать убегать. Особенно, когда тебя стараются догнать те, кто тебе небезразличен. И кому небезразлична ты.
Орихиме часто заморгала, стараясь, как в детстве, таким простым действием согнать слезы, снова подступившие к глазам.
- Черт, не заставляй меня нести такую херню, я чувствую себя гребаным романтиком, – проворчал Гриммджо, потерев лоб, и Орихиме засмеялась.
Она смеялась, а он старался быть суровым, хмурился, но улыбнулся, когда она успокоилась.
- Спасибо, – сказала Орихиме.
Токио встречает их пасмурным небом, голодным воздухом и старыми воспоминаниями.
- Больше пяти лет прошло с тех пор, как мы уехали, – говорит Орихиме, разглядывая огромные электронные щиты с рекламой, когда они выходят из метро.
Токио стоит, пробки тянутся на десятки километров, и они быстрее добираются до старой квартиры Гриммджо без помощи общественного транспорта.
- В Лондоне было хорошо, но дома мне нравится больше, – говорит Орихиме.
Они кормят лысое чудо и почти сразу же начинают собираться. Время пока еще их не поджимает, но Ичиго просил быть к восьми, поэтому Орихиме не тянет, а Гриммджо сразу же направляется в душ.
Орихиме волнуется. У нее внутри все трепещет, и она не понимает, почему почти традиционный ужин вызывает у нее столько эмоций. Она знает, что увидит Кайена у Ичиго. Она знает, что Кайен не женат. И она почти ничего не успела рассказать ему о себе и Гриммджо. А еще – ей стыдно. Орихиме не хочет оставлять Гриммджо. Ей некому его оставить. Словно Гриммджо – такое же мяукающее чудо, как и его кошка, и пусть они оба весьма самостоятельны, независимы и упрямы… Все равно. Орихиме думает, им нужен кто-то, кто будет присматривать за ними, потому что ее роль в этой игре близится к завершению.
Гриммджо и сам это чувствует. Чувствует, что она уйдет.
Когда они стоят в прихожей, уже одетые, и просто смотрят в зеркало, он говорит ей:
- Походу, моя очередь. – Усмехается привычно, и тянет по слогам: – спа-си-бо.
Конечно, ее не подводит предчувствие. Конечно, все далеко непросто, и Ичиго с Тоширо о чем-то переговариваются, стоя на веранде. Тоширо курит крепкие сигареты. Он первым замечает Гриммджо и Орихиме, весь собирается, а потухшие глаза на мгновение озаряются светом, и Орихиме не успевает прочитать, что было в этом свете. Она не умеет читать Тоширо, потому что она почти его не знает.
Она смотрит на Гриммджо, видит его напряжение, скрытое напускной расслабленностью и шепчет:
- Все будет хорошо.
Но он ее не слышит. Он до сих пор видит в глазах Тоширо намного больше, чем все остальные. Возможно, даже больше, чем ему самому хотелось бы.
В доме пахнет чем-то вкусным. Тут тепло, и мелочи, типа наряженной елки, расставленных по полкам рождественских игрушек и развешенных, продуманно и со вкусом, гирлянд, сохраняется праздничное настроение.
Кайен встречает Орихиме с двумя пакетами. В одном полно шоколадных конфет, в другом – сельдерей.
Он говорит: «С Наступающим», – и сердце Орихиме заходится в бешеном ритме.
Она низко-низко опускает голову, лепечет: «Спасибо», комом вставшее в горле, и чувствует, как щеки заливает румянец, про который она успела позабыть за годы жизни с Гриммджо, когда все было предельно честно, и ее ничего не смущало.
Кажется, Карин удивлена, но ей быстро удается взять себя в руки. Орихиме спрашивает, нравится ли ей роль мамы, и Карин честно отвечает, что да, и ей даже стыдно перед детьми за то, что они с Тоширо не взяли их с собой. И хорошо, что не взяли.
Ичиго всегда любил рисковать, но он признается, что приезд Карин и Тоширо стал для него неожиданностью. Орихиме боится, что напряжение, возникшее с их приходом, почти невесомое, никуда не денется, но Гриммджо быстро удается взять себя в руки, Тоширо тоже, ведь, все-таки, шесть лет прошло. За столом одна тема сменяет другую, а Орихиме все смотрит на Гриммджо, переводит взгляд на Тоширо, и надеется, что больше никто не замечает, какая тоска раскрывается в глазах Тоширо, когда Гриммджо говорит. И как тяжело Гриммджо говорить, когда он ловит взгляды Тоширо, вовсе не пристальные, нет. Они, наверное, понимают друг друга и сейчас. Орихиме фантазирует, собирая грязную посуду со стола, что, возможно, если допустить такую мысль… Гриммджо говорит Тоширо: «Я не забыл». А Тоширо отвечает ему: «Я скучаю». И они отворачиваются, чтобы не смотреть больше, чтобы не заметили, что…
После ужина Ичиго уводит Карин в одну их комнат, располагающихся на втором этаже дома, чтобы обсудить какие-то семейные дела. Урюу показывает Орихиме и Кайену новую машину Ичиго, стоящую в гараже, и как-то в этих разговорах все забывают о Тоширо и Гриммджо.
А они сидят за столом, напротив друг друга, и молчат. Куда-то пропадает весь остальной мир, повсюду расползается удушающая тишина, и Гриммджо больше не отворачивается, как и Тоширо. Они смотрят друг на друга, прямо, открыто, и все понимают.
Прошло шесть лет.
- Мне приятно видеть тебя, – говорит Гриммджо.
Тоширо вздрагивает, отворачивается, закатывая рукава тонкого свитера. Ткань поднимается вверх, обнажая светлую кожу. Гриммджо смотрит на мускулистые руки Тоширо, по-прежнему тонкие и аккуратные, но рельефные; смотрит на их цифры, чей цвет поблекнет, кажется, только после смерти; и ему хочется резко встать, уйти, потому что… Так не должно быть. Столько лет прошло, и так не должно быть.
Гриммджо поднимается из-за стола резко, размашистым шагом он пересекает гостиную, коридор. Он знает, Тоширо следует за ним. Они только обуваются наспех. Тоширо аккуратно прикрывает за ними массивную входную дверь – европейский вариант.
На улице давно стемнело. Снег в саду, нетронутый, переливается, пронизанный светом фонарных столбов.
Тоширо не опустил рукава. Он ежится от холода, выдыхает облачко белого пара. Гриммджо стоит к нему спиной. Он ничего не говорит. Расстегивает пуговицы, сковывающие запястья, медленно сворачивает рукава; и рубашка сминается, расползаются по ткани складки.
Шесть к десяти.
Беспорядочные мысли.
Какие холодные у Тоширо губы… Горькие сигареты.
Гриммджо, щетина, снова не побрился…
Десять к шести.
Я все помню. Волосы – жесткие. Теплое дыхание в шею. Какое безрассудство.
Кажется, снег пошел. Закружились в воздухе узорчатые хлопья.
Орихиме задергивает шторы.
На ее безымянном пальце появилось кольцо. В нем камень искрится совсем как снежинки, которые путаются сейчас в волосах Гриммджо и Тоширо, ведь эти двое…
Урюу говорит, что идет к Ичиго и Карин. Он хочет угостить всех десертом.
Объятия Кайена кажутся Орихиме родными. Такими забытыми.
Да, она умеет отпускать. Все умеют.
Но, порой, отпускать не надо. Некоторые люди не уходят никогда.
- Гриммджо… – Начинает Тоширо.
- Я знаю. – Вместо тысячи слов. – Я тебя тоже.
Автор: _breakaway
Бета: Fernesia Erde
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance, angst,
Герои: Гриммджо/Тоширо - основные, есть Гриммджо/Улькиорра/Нелл, Ичиго/Урюу, Ичиго/Орихиме, Гин/Рангику, Соуске/Момо, Ренджи/Рукия, Тоширо/Карин, Гриммджо/Орихиме, Кайен/Орихиме
Дисклеймер: (с) Кубо
Предупреждение: ООС, АУ (оч большое, никаких шинигами), смерти второстепенных персонажей
Размер: миди
Статус: завершен
От автора: 1) меня попросили написать продолжение первого драббла. Я написала
2) история дописана, пусть это будет новогодним мини-подарком для тех, кто ждал конца и наконец его дождался. )
С Наступающим!
3) поскольку я не могу поднять старую запись, вот ссылка на предыдущие части: 1-ая и 2-ая
Читать дальше?Иноуэ Орихиме.
Орихиме умеет отпускать.
Ичиго обнимал ее за плечи.
Сгреб в охапку и прижал к себе.
Школьный стадион был пуст, ненавязчиво подкрадывался вечер, когда еще не загорались желтым окна, но в комнатах и под деревьями уже сгущались тени.
- Ты очень хорошая, ты же знаешь. А я… Я такой дурак, и я люблю тебя, но не так, как ты бы этого заслуживала. – Говорил Ичиго; а она слушала его, молчала, не зная, что сказать – потому что из головы в один миг вылетело все; и снова слушала, пытаясь ухватиться за его слова, сквозь них стараясь разглядеть истину, к которой Ичиго хотел подойди.
Но почему у него не получалось? Почему он не смотрел ей в глаза? Почему он не мог смотреть ей в лицо, когда она пыталась поймать его взгляд?
- У тебя… – словно застряло в горле. – Кто-то появился? – Спросила она тихо.
Ичиго встрепенулся весь, нахмурился. Ответил:
- Нет.
Орихиме улыбнулась. Опустила голову, и с плеч ее стекли вниз тяжелые медные локоны.
- Хорошо, – ответила она.
У нее в груди закололо. Показалось, что из легких выбило весь воздух, и дышать стало нечем. Слез все не было, а так легко бы было заплакать. Так хотелось заплакать.
- Ты, наверное, ненавидишь меня? – Ичиго все не разжимал объятий. Он был уже не с ней, но он был. – Прости меня, если бы я только знал… Не начинал бы.
- Глупый. – Орихиме больше не пыталась смотреть на него. Она не пыталась обманывать себя, ведь Ичиго… Ведь она любила его. – Я не могу ненавидеть тебя.
И не говорили они раньше о любви. И сейчас незачем ему было знать, что она чувствовала.
- Останемся друзьями? – Спросил он.
У них получилось дружить. Орихиме приняла отношения Ичиго и Урюу намного быстрее, чем Ичиго принимал парней, оказывающих знаки внимания ей.
У него росли две сестры, но только Орихиме он говорил, что: «Этот мудак, оставь», «С этим не думай» или «Я же говорил». Последнее звучало редко, всего два раза, но Орихиме хватило. Или у Ичиго была хорошая интуиция в этом плане, или же у него были неплохие осведомители. Он часто оказывался прав, и Орихиме даже не думала с ним спорить. Она могла не слушать советов родного брата, но она всегда прислушивалась к мнению Ичиго.
Краны в ванной комнате вывернуты. Вода большим напором бьет в раковину, ударяется о белоснежную поверхность, разлетается в стороны. Приглушенный свет десятка ламп отражается в каплях, на полу и на шкафчиках, и на плитке – Орихиме так тяжело и стыдно, стыдно за те слезы, которые она сдерживала и не сдержала. Стыдно за привязанность. Или это боль так близко подошла к воображаемой в сознании границе со стыдом? И ей тяжело признать, что она давно любит, любит так сильно, что ей несложно закрыть глаза и представить себе его улыбку, или сведенные к переносице брови, когда он чем-то недоволен. Она до сих пор помнит, как он дышит, когда засыпал, и как смотрел, проснувшись.
Если любовь не в запоминании мелочей, то она знает, когда нужно было замолчать, чтобы он не разозлился. А где, наоборот, нужно было сказать несколько ласковых слов, чтобы он посмотрел на нее, возможно, улыбнулся и привлек к себе. Потому что, – Орихиме точно знает, – он ей благодарен.
И она думает сейчас: «Что будет со мной?». Она думает: «Почему так?»
Они столкнулись у Ичиго снова в праздничный ужин. Их было пятеро, и они довольно неплохо посидели. Год выдался для кого-то нелегким, а для кого-то очень нелегким, но никому бы и в голову не пришло поговорить об этом в канун праздника. Пусть и о самом празднике с годами изменилось представление, и уже никто не искал подарков под искусственными елками и соснами, да и, быть может, дело было и вовсе не в празднике. Но есть темы, разговаривать на которые можно лишь в своей голове, потому что собеседники будут еще долго избегать их, боясь задеть чувства, потревожить воспоминания. Словно кто-то умер. Только все были живы.
Решили ничего не готовить, заказали еду в ресторане, и никто не стал официально наряжаться. Устроились на огромном диване, низкий столик был завален небольшими коробками, палочками, обертками из-под конфет. На нем бокалы, наполовину полные, теснились с чашками, в которых остывал чай. Сбоку от дивана выстроились в неровный ряд пустые и нет винные бутылки, на их этикетках не было иероглифов, они были привезены из Европы.
- Я за нас предлагаю выпить, – сказал Урюу, потянувшись за одним из бокалов. Он описал им полукруг в воздухе, и вино в нем задрожало, волной поднявшись по прозрачной стенке из тонкого стекла. – Пусть все будет хорошо, – сказал он. – Пусть будет лучше, чем сейчас, – с нажимом повторил Урюу.
Орихиме улыбнулась, наклонив голову:
- Пусть.
Она быстро прожевала шоколадную конфету, и обхватив двумя ладонями большую круглую чашку, сделала глоток остывшего чая.
Кайен, дядя Ичиго, внезапно прилетевший в Токио из Гонконга, пригубил немного вина и, поморщившись, поставил бокал на столик:
- Никогда не понимал французов и итальянцев, но пусть так и будет.
Гриммджо было лень приподниматься, чтобы дотянуться до бокалов, стоящих на столе. Он опустил руку с подлокотника дивана, вслепую перебирая несколько бутылок, стоящих на полу. Приподнимая их, он искал те, содержимое которых они с Ичиго и Урюу еще не успели опустошить, потому что Кайен и Орихиме почти сразу же переключились на чай.
Гриммджо пил из горла, не заморачиваясь.
Ичиго пить надоело, он кивнул головой в знак того, что принимает тост.
Опьянели они не сразу, но никто не мог вспомнить, в какой момент все барьеры разорвало, дистанции сократились, и эмоции, так долго сдерживаемые, хлынули наружу, поднялись на поверхность, запутались в оборванных поначалу фразах, а потом распрямились, разгладились и потекли в монотонном потоке слов. Постыдных, задавленных поначалу, потому что никому не хотелось признавать, как больно было когда-то, как нехорошо. Говорили не только за прошедший год, за всю жизнь накопилось, и последние месяцы были тяжелые, по-разному у всех.
Урюу увел Ичиго в их спальню, когда тот закончил с воспоминаниями об отце и Юзу. Тогда еще не светало, и Урюу поправил очки устало:
- Утром уберем, – прокомментировал он постпраздничный беспорядок, и за руку потянул Ичиго из гостиной, переплетая их пальцы. В одном простом жесте Урюу говорил Ичиго: «Я с тобой». Он шептал: «Я тебя не оставлю». Он кричал: «Мы справимся».
Проводив их теплым взглядом, Орихиме поднялась с огромного дивана, на котором они запросто умещались впятером, одернула немного приподнявшееся платье, и стала складывать пустые коробки из-под еды друг в друга. В них же полетели конфетные обертки, салфетки, и стол сразу стал чище. Ее движения были точными, быстрыми. Не нужно было дожидаться утра, она справилась с уборкой меньше, чем за десять минут, сгрузила бутылки в отдельный пакет, выбросила мусор, протерла стол влажной кухонной тряпкой, и с легким вздохом опустилась снова на диван.
- Оперативно, – отметил Кайен, улыбнувшись.
Орихиме замерла на секунду. Что-то в нем показалось ей очень знакомым, настолько знакомым, что сердце защемило.
- Спасибо, Шиба-сан.
Наблюдая за ней, Гриммджо думал о многом: о том, что сегодня говорил; о том, не сказал ли он лишнего. В его сознании прошлое смешалось с настоящим, и он вспоминал запах Тоширо, чувствовал легкий ненавязчивый запах духов Орихиме и стойкий аромат одеколона Кайена и сравнивал их с запахам Тоширо. Он согнулся, когда Орихиме вышла из гостиной то ли выкинуть мусор, то ли сполоснуть тряпку, и запутался пальцами в своих волосах, несильно стягивая пряди.
- Хреново? – Поинтересовался Кайен, видимо, имея ввиду физическое состояние Гриммджо. А ему было хреново. Только внутри, совсем внутри, а не там, где органы.
- Есть немного.
Гриммджо, наверное, много выпил, потому что даже не услышал, как Орихиме вернулась, как села на диван между ним и Кайеном.
- Больно? – Спросила она у него, не нуждаясь в ответе.
Гриммджо опустил руки на колени, выпрямил спину.
- Ладно вам, Гриммджо-сан. Пройдет. Потом все пройдет, – прошептала она, накрывая его ладонь своею. Слабо сжались тонкие пальчики. Не сочувственно, ободряюще.
Она знала, о чем говорила. И он поверил. Посмотрел на нее, усмехнулся, словно лед треснул.
- Я спать. С Новым годом, – Гриммджо тяжело поднялся, припомнил, в какой стороне находилась комната, которую отвели ему для сна в эту ночь.
Орихиме снова встала, заходила по гостиной, успела выключить все еще горящий экран плазмы: начинались новости, первые в новом году.
- А ты еще не хочешь спать?
Повернувшись к Кайену, она встретила внимательный взгляд, и снова сердце ее сжалось.
Почему?
- Нет, а вы?
- Не особо.
Разговаривали они долго, очень долго, и потом Орихиме даже не помнила, что она говорила. Она смеялась, Кайен улыбался, и ей было так хорошо, так уютно, как когда-то давно-давно в школе, рядом с Ичиго.
Он неуловимо напоминал ей кого-то, но Орихиме не привыкла пить, и в одурманенной маленькой порцией алкоголя голове мысли хаотично сменяли друг друга, а она никак не могла ухватиться за нужную.
Они так заболтались, что уснули в гостиной на том же самом диване, а, открыв глаза ближе к полудню, Орихиме испуганно встрепенулась. Кайен обнимал ее за плечи одной рукой – она спала у него на плече.
Орихиме испугалась не того, что они заснули вместе. Ее пугало странное чувство, закручивающее что-то в животе, чувство полного нежелания выбираться из этих полуобъятий. Он дышал почти неслышно. Он почти не пил, и от него не пахло перегаром, а запах его одеколона до сих пор витал в комнате, окутывая Орихимепрозрачными нитями.
Стараясь не совершать резких движений, она медленно поднялась с дивана, и почти невесомой походкой устремилась к ванной, замерев на выходе из гостиной.
Кайен спал. Орихиме приложила ладонь к щеке, на которой все еще оставались розовые полоски-следы от складок на его рубашке. Отлежала щеку. Пальцы у нее были холодные.
Глубоко вздохнув, он открыл глаза. Проснулся, значит.
- Орихиме?
Она спохватилась, пробормотала:
- Доброе утро, Шиба-сан, – и вышла из комнаты.
Орихиме.
Такая добрая. Огромное сердце. Большая грудь, как следствие. Взгляд понимающий, печальный. Всегда искренняя улыбка. Идеальное тело. Белоснежная, чистая кожа. Волосы густые, длинные, словно впитавшие яркие краски осени. Приятный голос. Вся – такая идеальная. Кукла-кукла-куколка. Коллекционное издание. Одна на полке, на широкой длинной полке в пустой комнате.
Одинокая.
На морозном воздухе у нее посинели губы, и она постаралась спрятать лицо в складках шарфа.
- Замерзла? – Наверное, его голос прозвучал слишком громко. Да, именно так, потому Орихиме и вздрогнула.
- Нет, что вы! Все нормально, правда, – улыбнулась она так, что ресницы затрепетали, задрожали тени на бледных щеках. – Вы могли и не провожать меня, я же говорила, что идти мне недалеко, потому и такси не взяла.
Кайен только покачал головой, сворачивая под вывеску круглосуточного продуктового магазина.
- А вы куда?
Орихиме потопталась на месте, редкие прохожие сочувственно поглядывали на нее, а она только опускала взгляд.
Кайен обернулся:
- Ты идешь? – Кивком он указал в сторону уже открывшихся автоматических дверей. – Возьмем к чаю пирожных.
Шарф сполз вниз, Орихиме подхватила его замерзшими пальцами, на губах ее заиграла улыбка:
- И сельдерей. Вы пробовали вишневые пирожные с сельдереем и шоколадными конфетами? Это так вкусно, я в детстве обожала их есть.
Вагон немного потряхивает. Орихиме смотрит в окно, смотрит, как лучи заходящего летнего солнца обволакивают прощальным теплом поля подсолнухов. Черные головки с яркими, желтыми лепестками тянутся в небо, окрашенное оттенками розово-золотистого с голубыми просветами. В вагоне душно, и Орихиме тяжело вздыхает. Ей нехорошо, но она старается не думать о своих ощущениях, концентрируя внимание на мыслях, потом долго вспоминает, о чем думала, пока не отвлеклась на духоту, и поглядывает на электронное табло с бегущей строкой, прибитое над широкой раздвигающейся дверью вагона. Через двадцать три минуты электричка прибудет на конечную станцию. Орихиме поднимется, поправит лямку от сумки, вечно сползающую с ее плеча. В это время солнце только начнет клониться к линии горизонта, вдоль которой будут возвышаться и опадать старые дома вперемешку с вековыми деревьями.
Орихиме проигнорирует автобус, делающий долгую остановку на станции в это время. Она не обратит внимания на такси, выстроившиеся на парковке в ожидании спешащих по домам людей. Не то, чтобы она сама не спешит вернуться домой, но лето скоро закончится, а она так любит последние лучи еще согревающего солнца, перешептывающуюся под вялыми порывами ветра зеленую листву старых деревьев, и еще в это время можно купить картофельный пирожок на перекрестке, и там же взять к нему холодный клубничный йогурт – любовь к странным совмещениям в еде никуда не делась, но дома приходилось готовить по стандартным рецептам. Нет, по рецептам получалось очень вкусно, и те, кто пробовал, как готовит Орихиме по книжкам, очень хвалили ее кухню, только вот сама она считала, что это не то. «Цезарь» с курицей – не то, а вот, например, «Цезарь» с жареной селедкой и мармеладом намного вкуснее.
Она никогда не допивает йогурт, как и не доедает пирожок.
- Я все-таки никак не могу понять, зачем ты катаешься на электричке, когда в гараже стоит твоя машина, – Гриммджо перебирает бумаги, сваленные на стол, перечитывает заголовки, понятные только ему. Он отрывает от них взгляд и смотрит на Орихиме чуть осуждающе. Волнуется. Он всегда за нее волнуется – она это знает. У них не такая уж и большая разница в возрасте, но иногда Гриммджо обращается с ней, как со своей дочерью, которой у него нет.
Где-то под столом мяукает лысое чудо, требуя еды, воды или внимания – кто поймет этих кошек?
- Ты же знаешь, я могу задуматься и не заметить поворот. Или другую машину. – Орихиме отводит взгляд, представляет себе что-то, от чего вздрагивает, и Гриммджо качает головой. – Не хочу подвергать других людей опасности из-за моей невнимательности. – Она подходит к нему, встает за спиной, заглядывая через его плечо в бумаги. – Много работы? – Тонкими ручками обхватывает широкие плечи, и Гриммджо расслабленно откидывает голову ей на плечо.
- Много.
Вагон по-прежнему потряхивает. До выхода на станцию еще двадцать три минуты.
Она и забыла, как важно чувствовать. Как волнительно ожидать новые сообщения в течение дня, как приятно спешить после работы домой, чтобы в тишине и без лишних глаз и ушей ответить на видео-звонок с благодарностью, что умные люди придумали скайп, и появилась возможность видеть того, кто далеко, почти близко, почти рядом с собой, впуская его в свою жизнь через маленький глазок встроенной в макбук видеокамеры.
А потом Ичиго пригласил ее к ним с Урюу на ужин, и Гриммджо тоже был там.
- Почти как на Новый год, – сказала Орихиме, – только Кайена нет.
Ичиго нахмурился.
- Как ты сказала?
Орихиме смутилась, резко опустила голову, и спрятала глаза за пеленой волос.
- Мы собрались, как на Новый год, только Шиба-сан не с нами.
Урюу как раз закончил с раздачей горячего, тронул Ичиго за запястье:
- Иноуэ-сан права, только твой дядя не с нами.
Гриммджо лишь усмехнулся, проигнорировав волнение Ичиго.
- Куросаки, лучше бы объяснил, по какой причине нас собрал, ясно же, что по делу.
На самом деле, Ичиго долго думал. Принятое решение не далось ему легко, он вовсе не продумал все быстро, впопыхах, – наоборот. Он старался просчитать все возможные варианты и пришел к выводу, что так будет лучше. Лучше говорить, при Урюу и Орихиме… Орихиме. Орихиме, наверное, тоже стоит сказать. Или напомнить, если она не знает.
Только вот почему он?
Ичиго повернулся к Урюу, и тот ободряюще кивнул.
- У меня родился племянник, – сказал Ичиго, – и, – он посмотрел в свою тарелку, – летом нас с Урюу пригласили в Гонконг на свадьбу, в общем, по этому вопросу Кайен и прилетал на Новый год в Токио, заскочив к нам. Я думаю, Гриммджо, это тебя касается. И, Иноуэ, не стоит, честно. Кайен, конечно, красавчик, но.
Кажется, он не договорил. Да и не надо было. На столе стояло вино, то самое, что и в новогоднюю ночь собиралось сбоку от дивана.
Гриммджо взял бокал. Рука у него дрогнула. А может, Орихиме и показалось, она сама сидела, словно застыв. Замерзнув в мгновение.
Свадьба?
- Что ж, поздравляю. – Прохрипел Гриммджо. Откашлялся, залпом осушил бокал.
Орихиме переводила взгляд с Гриммджо на Ичиго и наоборот. Она забыла, что за столом сидел еще и Урюу, она забыла, что ей хотелось плакать, потому что Кайен (да-да, Кайен! Она называла его Кайеном, потому что доверилась, потому что не нужно было добавлять «сан», и он был давно не «кун») женится летом. Почему он ничего не сказал ей? Потому что она не спрашивала?
Орихиме только чувствовала, что ее боль не успела прорасти так глубоко, как проросли острые корни в сердце Гриммджо. Ведь проросли же. Она помнит, она видела, как Гриммджо смотрел на Тоширо. Он дышал Тоширо. И ей кажется, Гриммджо не так давно перестал видеть вообще. И ей стало страшно, что сейчас он начнет задыхаться, и они не смогут его спасти, потому что они не смогут вернуть Тоширо, потому что…
Все молчали за столом. Орихиме было жаль Гриммджо. Ичиго было жаль их двоих. Урюу жалел Гриммджо и Орихиме, потому что, кажется, они полюбили, и ему было жаль Ичиго, потому что Ичиго любил своих друзей, и именно ему пришлось им рассказать.
- Как назвали?
- Что?
Гриммджо налил себе еще вина.
- Как они назвали его, Куросаки?
Ичиго задумался, вспоминая.
- Майк.
- Что ж… – Гриммджо отпил на этот раз небольшой глоток. – За здоровье Майка.
Орихиме счастлива, потому что с детства она умеет играть в счастье. Например, в скайпе у нее больше нет своего профиля. Кажется, она забыла пароль, и, когда Гриммджо разговаривает с Ичиго, а она находится дома, у нее хорошо выходит перед камерой роль счастливой… Кто она Гриммджо для всех остальных, посторонних или просто не посвященных в их взаимоотношения людей? Кто-то думает, что они женаты. И у нее хорошо выходит роль жены. Да, Гриммджо часто говорят, что супруга у него прелестная. На нее даже засматриваются, ему завидуют. По-доброму. Восхищаясь.
Ей тоже завидуют. Гриммджо всегда следит за собой, он выглядит эффектно, и он умеет производить впечатление.
Возможно, в другой реальности Орихиме обязательно бы полюбила его, а он полюбил ее, если бы только они были в другой реальности.
По сути, они даже не целовались ни разу. Гриммджо сам уехал от прошлого, и ее прихватил с собой. По старой дружбе. Или по схожей проблеме.
Так вышло, что они встретились случайно, в зоомагазине. Орихиме рассматривала мелких грызунов в клетках, Гриммджо покупал кошачьи консервы, и они разговорились.
- Я уезжаю через пару неделю. По работе переводят.
- Куда?
- Далеко.
- Здорово уехать от воспоминаний. Уехать, а не убежать.
Наверное, что-то в ее голосе показалось Гриммджо знакомым. Что-то он узнал, зацепившись за интонации. Иначе бы ему в голову не пришла такая дикая, по-своему абсурдная идея.
- Хочешь со мной?
Орихиме показалось, что она ослышалась.
- Гриммджо-сан?
- Поехали со мной, – повторил он.
И она согласилась.
Конечно, они ничего никому не объясняли, ни перед кем не отчитывались, и им было неважно, как выглядели их отношения со стороны.
Орихиме даже стала забывать. Она надеялась, что чувства, так и не познавшие взаимности, не будут мучать ее долго, в отличии от Гриммджо. Иногда они разговаривали, и ей казалось, что он никак не может отпустить Тоширо. Возможно, Гриммджо не хотел его отпускать. Тоширо незримо всегда оставался рядом с ним, и если его след в душе Гриммджо не видел никто, то его клеймо, цифры на руках Гриммджо чернели, почти упрямо, совсем не поблекнув, доказывая всем и ему самому, что ничего не забыто.
Когда зазвонил телефон, Орихиме удивленно вслушалась в мелодию, стоящую на звонке, прежде чем очнулась, выпутавшись из своих мыслей. Гриммджо никогда не звонил ей в это время, как раз-таки сейчас он был завален работой, а с Ичиго они привыкли разговаривать по скайпу. Высветившийся номер был незнаком Орихиме, и она испытала страх. Непонятный, волнительный.
- Я думал, ты уже не ответишь, – прозвучало в ухо беспечно, как легкий стук, за которым следует оглушительный удар. – Кажется, мне надо объясниться. Не думаю, что это что-то изменит уже, но мне бы не хотелось, чтобы ты продолжала меня ненавидеть. Женщины – они такие злопамятные. Даже самые добрые в итоге всегда невовремя припомнят тебе какую-нибудь старую ошибку, совершенную еще сдуру, чаще – по молодости, но. Как твои дела, Орихиме?
Вечером вернулся Гриммджо. Глаза у Орихиме были опухшие, губы – искусанные, и он давно не видел ее слез, хотя она и не плакала больше, он все равно знал, что это не аллергия.
- Шиба? – Иногда Гриммджо умел говорить одним словом. В него он вкладывал множество оттенков, которые ровными слоями ложились друг на друга.
Орихиме только кивнула.
Она говорила много, сбито, даже больше, чем когда-либо. То, что было стыдно сказать Ичиго, она рассказывала Гриммджо. То, о чем страшно было думать даже наедине с собой, она выдавливала из себя по капле, словно избавляя тело и душу от яда, мучавшего и отравляющего их годами.
И как, оказывается, просто было сказать, что она любила Ичиго, любила и после их расставания; любила, когда Урюу стал помогать Ичиго с решением школьных контрольных работ; любила, когда они решили, что будут жить вместе; все еще любила в Новый год, когда Гриммджо пришел с Тоширо, любила… Когда ушла эта любовь? Орихиме даже не заметила. Наверное, в какой-то момент ее сердце устало. Ее преданная любовь умерла в тишине.
Кайен. Ей только казалось, что он кого-то неуловимо напоминает. На самом деле, он был другой. Он был…
- Я запуталась, – сказала она. Спокойно, без слез, глубоко дыша. – И устала.
Гриммджо притянул Орихиме к себе. Сгреб, обнял, погладил по волосам, отгородил от остального мира. Как папа.
- Мы вернемся в Токио на Новый год. Ичиго звал нас еще летом, а я неделю назад купил билеты, но забыл тебе сказать.
- Гриммджо…
- Пора перестать убегать. Особенно, когда тебя стараются догнать те, кто тебе небезразличен. И кому небезразлична ты.
Орихиме часто заморгала, стараясь, как в детстве, таким простым действием согнать слезы, снова подступившие к глазам.
- Черт, не заставляй меня нести такую херню, я чувствую себя гребаным романтиком, – проворчал Гриммджо, потерев лоб, и Орихиме засмеялась.
Она смеялась, а он старался быть суровым, хмурился, но улыбнулся, когда она успокоилась.
- Спасибо, – сказала Орихиме.
Токио встречает их пасмурным небом, голодным воздухом и старыми воспоминаниями.
- Больше пяти лет прошло с тех пор, как мы уехали, – говорит Орихиме, разглядывая огромные электронные щиты с рекламой, когда они выходят из метро.
Токио стоит, пробки тянутся на десятки километров, и они быстрее добираются до старой квартиры Гриммджо без помощи общественного транспорта.
- В Лондоне было хорошо, но дома мне нравится больше, – говорит Орихиме.
Они кормят лысое чудо и почти сразу же начинают собираться. Время пока еще их не поджимает, но Ичиго просил быть к восьми, поэтому Орихиме не тянет, а Гриммджо сразу же направляется в душ.
Орихиме волнуется. У нее внутри все трепещет, и она не понимает, почему почти традиционный ужин вызывает у нее столько эмоций. Она знает, что увидит Кайена у Ичиго. Она знает, что Кайен не женат. И она почти ничего не успела рассказать ему о себе и Гриммджо. А еще – ей стыдно. Орихиме не хочет оставлять Гриммджо. Ей некому его оставить. Словно Гриммджо – такое же мяукающее чудо, как и его кошка, и пусть они оба весьма самостоятельны, независимы и упрямы… Все равно. Орихиме думает, им нужен кто-то, кто будет присматривать за ними, потому что ее роль в этой игре близится к завершению.
Гриммджо и сам это чувствует. Чувствует, что она уйдет.
Когда они стоят в прихожей, уже одетые, и просто смотрят в зеркало, он говорит ей:
- Походу, моя очередь. – Усмехается привычно, и тянет по слогам: – спа-си-бо.
Конечно, ее не подводит предчувствие. Конечно, все далеко непросто, и Ичиго с Тоширо о чем-то переговариваются, стоя на веранде. Тоширо курит крепкие сигареты. Он первым замечает Гриммджо и Орихиме, весь собирается, а потухшие глаза на мгновение озаряются светом, и Орихиме не успевает прочитать, что было в этом свете. Она не умеет читать Тоширо, потому что она почти его не знает.
Она смотрит на Гриммджо, видит его напряжение, скрытое напускной расслабленностью и шепчет:
- Все будет хорошо.
Но он ее не слышит. Он до сих пор видит в глазах Тоширо намного больше, чем все остальные. Возможно, даже больше, чем ему самому хотелось бы.
В доме пахнет чем-то вкусным. Тут тепло, и мелочи, типа наряженной елки, расставленных по полкам рождественских игрушек и развешенных, продуманно и со вкусом, гирлянд, сохраняется праздничное настроение.
Кайен встречает Орихиме с двумя пакетами. В одном полно шоколадных конфет, в другом – сельдерей.
Он говорит: «С Наступающим», – и сердце Орихиме заходится в бешеном ритме.
Она низко-низко опускает голову, лепечет: «Спасибо», комом вставшее в горле, и чувствует, как щеки заливает румянец, про который она успела позабыть за годы жизни с Гриммджо, когда все было предельно честно, и ее ничего не смущало.
Кажется, Карин удивлена, но ей быстро удается взять себя в руки. Орихиме спрашивает, нравится ли ей роль мамы, и Карин честно отвечает, что да, и ей даже стыдно перед детьми за то, что они с Тоширо не взяли их с собой. И хорошо, что не взяли.
Ичиго всегда любил рисковать, но он признается, что приезд Карин и Тоширо стал для него неожиданностью. Орихиме боится, что напряжение, возникшее с их приходом, почти невесомое, никуда не денется, но Гриммджо быстро удается взять себя в руки, Тоширо тоже, ведь, все-таки, шесть лет прошло. За столом одна тема сменяет другую, а Орихиме все смотрит на Гриммджо, переводит взгляд на Тоширо, и надеется, что больше никто не замечает, какая тоска раскрывается в глазах Тоширо, когда Гриммджо говорит. И как тяжело Гриммджо говорить, когда он ловит взгляды Тоширо, вовсе не пристальные, нет. Они, наверное, понимают друг друга и сейчас. Орихиме фантазирует, собирая грязную посуду со стола, что, возможно, если допустить такую мысль… Гриммджо говорит Тоширо: «Я не забыл». А Тоширо отвечает ему: «Я скучаю». И они отворачиваются, чтобы не смотреть больше, чтобы не заметили, что…
После ужина Ичиго уводит Карин в одну их комнат, располагающихся на втором этаже дома, чтобы обсудить какие-то семейные дела. Урюу показывает Орихиме и Кайену новую машину Ичиго, стоящую в гараже, и как-то в этих разговорах все забывают о Тоширо и Гриммджо.
А они сидят за столом, напротив друг друга, и молчат. Куда-то пропадает весь остальной мир, повсюду расползается удушающая тишина, и Гриммджо больше не отворачивается, как и Тоширо. Они смотрят друг на друга, прямо, открыто, и все понимают.
Прошло шесть лет.
- Мне приятно видеть тебя, – говорит Гриммджо.
Тоширо вздрагивает, отворачивается, закатывая рукава тонкого свитера. Ткань поднимается вверх, обнажая светлую кожу. Гриммджо смотрит на мускулистые руки Тоширо, по-прежнему тонкие и аккуратные, но рельефные; смотрит на их цифры, чей цвет поблекнет, кажется, только после смерти; и ему хочется резко встать, уйти, потому что… Так не должно быть. Столько лет прошло, и так не должно быть.
Гриммджо поднимается из-за стола резко, размашистым шагом он пересекает гостиную, коридор. Он знает, Тоширо следует за ним. Они только обуваются наспех. Тоширо аккуратно прикрывает за ними массивную входную дверь – европейский вариант.
На улице давно стемнело. Снег в саду, нетронутый, переливается, пронизанный светом фонарных столбов.
Тоширо не опустил рукава. Он ежится от холода, выдыхает облачко белого пара. Гриммджо стоит к нему спиной. Он ничего не говорит. Расстегивает пуговицы, сковывающие запястья, медленно сворачивает рукава; и рубашка сминается, расползаются по ткани складки.
Шесть к десяти.
Беспорядочные мысли.
Какие холодные у Тоширо губы… Горькие сигареты.
Гриммджо, щетина, снова не побрился…
Десять к шести.
Я все помню. Волосы – жесткие. Теплое дыхание в шею. Какое безрассудство.
Кажется, снег пошел. Закружились в воздухе узорчатые хлопья.
Орихиме задергивает шторы.
На ее безымянном пальце появилось кольцо. В нем камень искрится совсем как снежинки, которые путаются сейчас в волосах Гриммджо и Тоширо, ведь эти двое…
Урюу говорит, что идет к Ичиго и Карин. Он хочет угостить всех десертом.
Объятия Кайена кажутся Орихиме родными. Такими забытыми.
Да, она умеет отпускать. Все умеют.
Но, порой, отпускать не надо. Некоторые люди не уходят никогда.
- Гриммджо… – Начинает Тоширо.
- Я знаю. – Вместо тысячи слов. – Я тебя тоже.
Конец
@темы: Ичиго, Ангст, Орихиме, Гет, PG13, Ишида, Хицугая, Каракура, Гриммджо, Романс, Слэш, Фанфики
-
-
06.12.2012 в 19:38И почему его никто не комментирует?-
-
07.12.2012 в 05:03Может, лень? ))-
-
07.12.2012 в 14:48в таком случае это какая-то особая, удивительная форма лени...-
-
13.12.2012 в 21:04-
-
14.12.2012 в 01:09ну ничего
Kallistec, спасибо за комментарий! Рада, что вам понравилось. ))))
в духе Кубо-самы)
Ооо, если так, то я собой
ваащегоржусь )