"Оплакивай потери, потому что их много. Но празднуй победы,- потому что их мало." (с)
Автор: RedShinigami
Персонажи: Кьораку/Укитаке
PG13
Примечание: возможно изначально неправильное видение персонажей... но уж такими увиделись), и флафф, флафф махровый.
1.
Краски у природы кончились. Кончились все, кроме серой. Земля снизу вверх беспомощно глядела в серые глаза неба, проливающие серые, холодные осенние слезы. Земля изнывала от промозглого одиночества, что плескалось сейчас в каждой луже, дрожало в каждом порыве ветра, срывающем с деревьев последние пожухлые листья.
читать дальшеДжууширо Укитаке на удивление бодро чувствовал себя этой осенью. Не поднимался жар, не рвал грудь кашель до подступающей к глазам темноты, не висела на плечах тяжелая, отупляющая слабость. У Джууширо болела душа. Прямо посередине груди остро пульсировала какая-то жаркая, болезненная точка, и от этой жгучей боли не было ни лекарства, ни избавления. Как будто где-то меж ребер рождался пылающий шарик кидо и, не находя выхода, выжигал плоть и кровь, оставляя только лишь пепел там, где еще недавно билось сердце.
В комнате Укитаке плавали серые вязкие сумерки, а сам он сидел на постели, подтянув к груди худые коленки и сверлил взглядом стену напротив. Стены он, впрочем, не видел, как и комнаты в целом. Перед глазами неотступно стояло лицо однокурсника, Кьораку Шунсуя, такое живое и яркое, большеглазое открытое лицо, улыбающееся, смеющееся, начисто отрицающее и этот октябрь, и его затяжное серое безмолвие. Карие глаза, которые больше никогда не взглянут на него так – задумчиво и мягко, с легким оттенком грусти в глубине. Джууширо помнил обиду и горечь, плеснувшую в них, когда он сказал Шунсую: «Не с тобой!»
…Его трудно было не заметить. Высокий парень с ленивым изяществом в каждом движении привлекал всеобщее внимание везде, где бы ни появился. Он носил странную прическу,- собранные в традиционный высокий хвост длинные волнистые волосы, но одна прядь на виске, переплетенная разноцветными нитями, вызывающе падала на плечо. Даже форменное косодэ смотрелось на нем экзотическим нарядом, и затканное цветами и птицами яркое хаори плескалось за спиной, как крылья. Вокруг него всегда собиралась толпа, он умел одинаково хорошо рассказать веселую байку – и объяснить трудный абзац в учебной лекции, он умудрялся в каждом увидеть что-то хорошее и без намека на лесть сообщить об этом. Девушки тянулись к Шунсую, как цветы тянутся к солнцу, поворачивая изящные головки на свет, парни наперебой стремились стать его друзьями. Он же не сближался ни с кем,- со всеми одинаково ровный, доброжелательный и спокойный, он словно смотрел на все происходящее со стороны и будто чего-то ждал. Чего-то или кого-то…
Укитаке никогда к нему не подходил, ни за чем не обращался. Он даже глаз не смел поднять на солнце по имени Кьораку Шунсуй и в его присутствии старался либо натянуть на свое тонкое бледное лицо непривычную маску холодности и отчуждения, либо вообще не находиться в одном помещении с ним. Джууширо ревностно хранил свой секрет. Никто не должен был догадаться, даже мысли допустить, что он влюблен. Безнадежно, отчаянно влюблен в своего однокурсника Кьораку Шунсуя. И, занятый этой проблемой, он как-то упустил тот момент, кода Кьораку стал обращать на него особенное внимание, когда в глазах его появилось то самое выражение задумчивой мягкости с налетом мечтательности и грусти, которого не было, когда он смотрел на других. Просто однажды на совместной тренировке Укитаке не рассчитал силы и его накрыл приступ,- жестоко и отвратительно, скрутив кашлем и мешком бросив на пол безвольное, в раз ослабевшее тело. Он помнил темноту в глазах и кровавую кляксу на рукаве, которым пытался прикрыть искаженное болью лицо. А еще помнил теплые сильные руки на плечах и глубокий, низкий голос, повторявший и повторявший его имя, серебряной нитью протянувшийся между Джууширо и черной ямой беспамятства. А когда все закончилось, и он окончательно пришел в себя, то обнаружил, что Шунсуй баюкает его в объятиях, крепко и осторожно прижимая к себе, не обращая внимания на кровь, пятнающую его белоснежную форму там, где Укитаке касался ее уголком губ. Ему было уютно и тепло, и совсем не страшно даже умереть в этих руках сию же секунду. И все это было так неправильно, так трагически неверно! Не так он хотел оказаться с ним рядом. Не этим жалким существом, исходящим собственной кровью и бессилием. Минуту назад белое как мел, лицо Джууширо вдруг вспыхнуло стыдом и гневом, когда он резко отстранил руки Шунсуя и прохрипел: «Отпусти!» Ему хватило сил подняться на ноги и сделать пару шагов, а потом потолок поменялся с полом, и все накрыла спасительная тьма.
Три дня Укитаке провел в тихой белой палате под присмотром целителя и помогавшей ему очень серьезной девочки Уноханы Рецу. Апрельское солнце ласково светило в окно сквозь белые занавески, рядом на тумбочке лежала нераскрытая книга, а в корзинке – нетронутые фрукты. Джууширо спал глубоким сном, когда тихо-тихо приоткрылась дверь и Рецу впустила посетителя. Букет каких-то незнакомых цветов в руках Шунсуя был удивительно уместен,- как будто палату посетил сам веселый бог весны. Ступая мягко и неслышно, он подошел к постели и долго вглядывался в спокойное бледное лицо с тенями от длинных ресниц на щеках и ранней морщинкой между бровями, такими темными на фоне белых волос, рассыпанных по подушке. Потом положил букет на стол и так же неслышно вышел прочь.
С тех пор Кьораку всегда следил за Джууширо глазами,- исподволь, ненавязчиво, осторожно. Он не подсаживался к Укитаке в перерывах между занятиями, не пытался втянуть в разговор,- но, когда они оказывались близко, взгляд его не отпускал молчаливого хрупкого паренька ни на миг. И пускай тот демонстративно не обращал на Шунсуя никакого внимания, лишь вскидывал гордую серебряную голову в независимом жесте, но Кьораку видел его глаза. В них было столько боли и неуверенности, и они так не вязались с выражением спокойного достоинства на красивом нежном лице, что Шунсую все время хотелось, как и тогда, прижать Джууширо к себе и целовать до тех пор, пока вся боль, вся горечь не исчезнут из этих глаз, сменившись ясной, открытой улыбкой. И однажды в конце лета, столкнувшись с Укитаке в тихой аллее окружавшего Академию парка, он не выдержал и заговорил. Это был сбивчивый, неловкий монолог под изумленным взглядом орехово-карих глаз, в котором смешались слова дружбы, любви и бесконечной, бережной нежности. Поток слов накрыл пунцово покрасневшего Джууширо, унося августовским жарким ветром, и он уже был готов, отвечая, сделать шаг навстречу,- но вспомнились вдруг та отчаянная слабость, натужный кашель и капли крови на своей и его одежде,- не к стати вспомнились, но дело свое сделали. Взгляд Укитаке наполнился гневом, презрительно искривились тонкие губы, когда он проговорил, сквозь зубы цедя слова и ужасаясь в душе самому себе: «К меносам, Кьораку Шунсуй! Только не с тобой! Мне не нужна твоя жалость и сам ты не нужен!» И сорвался с места, исчезая со скоростью, близкой к скорости шунпо, оставив растерянного Шунсуя стоять на залитой солнцем песчаной дорожке и унося с собой его взгляд, полный обиды и горечи.
2.
Сигнал на общее построение внезапно прервал поток воспоминаний. Студенты еще не умели пользоваться адскими бабочками, и распорядок жизни в Академии отмеряли сигналы обычного гонга, разные на разные случаи. Про коридору пронесся топот многочисленных ног, в дверь заколотили: «Джуу-тян! Эй, Джуу, выходи!», и на пороге возник Таканори Шинсо, одногруппник и приятель Укитаке. За его спиной мелькали белые косодэ и взволнованные лица сокурсников. Вместе они вылетели в опаловые влажные сумерки и, влившись в толпу студентов, поспешили на центральный плац, где сквозь пелену дождя бронзовым гулом вибрировал огромный гонг. По подразделениям разобрались быстро, и, привычно вытягиваясь стрункой, Джууширо краем глаза отметил мелькнувшее справа не по форме расшитое шелком хаори… А ректор Ямамото уже разъяснял задачу громким холодным голосом, и старосты курсов зачитывали списки на учебное патрулирование в Руконгай.
…Бой был учебный, но Холлоу, очевидно, об этом не догадывались и напирали бесформенной массой оскаленных масок, рогов и когтистых лап. Особой силой они не отличались, и пока еще никого не зацепило, но было понятно, что это всего лишь вопрос времени, и шинигами-куратор создавал одну адскую бабочку за другой с запросами о помощи. Моросящий осенний дождик усиливался, грозя превратиться в настоящий ливень, что отнюдь не способствовало поднятию боевого духа новичков. Второкурсники были порядком напуганы, но держали ряды, отчаянно размахивая мечами или проговаривая формулы кидо. То один, то другой Пустой рассыпался на духовные частицы и растворялся в пасмурном дождливом небе, и можно было надеяться, что ситуация стабилизируется без вмешательства взрослых шинигами, как вдруг небо вскрыла еще одна Гарганта и оттуда выдвинулось нечто совершенно невероятное. Существо было высотой в три или четыре человеческих роста, конусовидное черное тело венчала уродливая голова с бессмысленными дырами глаз и мертвым оскаленным ртом, в котором, пульсируя, дрожал и наливался алый огненный шар.
-М… мменос Гранде!.. – испуганно пролепетал Таканори рядом с Джууширо, который буквально застыл от ужаса, когда увидел, в кого целится чудовище. Прямо напротив Меноса встал в боевую стойку, вскинув меч, Кьораку Шунсуй. С другого конца поля, что-то выкрикивая на бегу, спешил шинигами-куратор. Мир замер на мгновение, а потом события понеслись взбесившимися лошадьми. С криком сорвался с места Таканори Шинсо и рванул на Меноса - мальчишка, черпающий смелость в собственном ужасе и не думающий, что творит. Шунсуй двинул его плечом, выталкивая из зоны поражения серо, но сам убраться оттуда уже не успел, и смертоносный шар накрыл его, огненным ветром взметнув длинные волосы, жадными языками облизывая золотые крылья хаори. Кьораку живым факелом метнулся вперед – и упал как подкошенный, то ли без сознания, то ли… Укитаке не стал додумывать эту страшную мысль, вместо этого порадовавшись, что ливень быстро погасил огонь. Он уже понял, что следующим ударом Менос разнесет тут все к чертовой матери, и никто не успеет на помощь. Джууширо было страшно. Хоть смерть и ходила рядом с ним с самого рождения, никогда не чувствовал он ее так близко, как сейчас, стоя перед гигантским Холлоу, закрывая собой побежденных товарищей. Поднялся ветер. В пасти Меноса снова засветился огненный шар…
Шунсуй открыл глаза. Болело все тело, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Рядом с ним неподвижно лежал тот глупый мальчишка, приятель Укитаке - кажется, жив, слава ками - а где же Джууширо? Где он?
Он не сразу узнал его в напряженной белой фигуре, стоящей между ним и смертью. Мокрый до нитки, казавшийся от этого еще более хрупким и беззащитным, он стоял, распрямив плечи и раскинув руки, и, как в трансе, произносил какие-то слова. Гигантский Пустой, словно загипнотизированный, не отрывал от него черных провалов глаз и не спешил метнуть свое серо.
- Все молнии…- говорил Джууширо, - все молнии, станьте мечом моим! Все волны, станьте щитом моим!
И внезапно Шунсую почудился терпкий, йодистый запах моря и упругий шум волны, а легкий светлый Укитаке показался чайкой, танцующей среди молний - или это две молнии танцевали в его руках, когда он с криком ринулся вперед, туда, где раскачивалось уродливое тело Меноса? Последнее, что видел Кьораку перед тем, как провалиться в беспамятство, был взрыв серо и облако черных хлопьев, на которые рассыпался огромный, казавшийся непобедимым противник.
3.
…Палата была та же, белая и очень чистая, только за окном раскачивались голые остовы потрепанных ночной непогодой деревьев, а пациентов на этот раз было двое. Кьораку Шунсуй, лишившийся в битве своих роскошных волос и весь пятнистый от полузаживших ожогов, снова смотрел на лежащего без сознания Укитаке Джууширо, только теперь он держал его за руку. Холод и напряжение боя, вкупе с самопроизвольной активацией шикая,- все это оказалось слишком для слабого организма, и Укитаке не приходил в себя уже третий день. Кьораку ждал. Он гладил тонкие кисти, оказавшиеся вдруг такими сильными и защитившими его и остальных, отводил со лба густые серебряные пряди, прослеживал нежными прикосновениями линию бровей. Джууширо лежал перед ним, совершенно открытый, и лицо его без привычного выражения презрительного отчуждения было таким невозможно юным и трогательным, что Шунсуй не выдержал и, приподняв Укитаке и прижав к груди, принялся осторожно целовать его глаза, щеки, губы… и вдруг услышал тихий шепот, произнесший его имя.
- Шунсуй.
И еще раз:
-Шунсуй…
Сердце сделало кульбит и вдруг заколотилось где-то в горле, когда Джууширо закинул ему на шею слабые руки и, приоткрыв губы, ответил на поцелуй. Теперь было можно. Он доказал…
Серьезная девочка Унохана Рецу, заглянув в палату, быстро и бесшумно прикрыла дверь перед носом прихромавшего навестить приятеля Таканори Шинсо.
В комнате Кьораку на стене висело большое зеркало. В зеркале отражались они с Джууширо. Его белая кожа матово светилась на темных шелковых простынях, инеем серебрились волосы, кошкой прогибалась спина с изящной татуировкой над крестцом - двумя длиннохвостыми то ли рыбами, то ли морскими драконами – в такт мягким и мощным движениям бедер Шунсуя. Ему нравилось брать любовника сзади и видеть в зеркале, как льнут к его большим смуглым ладоням жемчужные полушария ягодиц. Ему нравилось быть с Укитаке лицом к лицу – и смотреть на его тонкое нежное горло, в котором рождался очередной страстный стон. Ему нравилось… ему нравилось в этом человеке все,- и обманчиво хрупкое, угловатое мальчишеское тело, и темные глаза, то смеющиеся, то печальные, то колючие и гневные, и угольный росчерк бровей на очень бледном лбу. Ему нравилось заниматься с ним любовью,- их тела были словно подогнаны друг под друга, изгиб в изгиб, как две части когда-то разделенного целого; нравилось засыпать с ним рядом и просыпаться - раньше, чтобы смотреть и смотреть на тонкий, вызолоченный рассветным солнцем профиль на соседней подушке. Казалось, он за вечность не постигнет это чудо по имени Укитаке Джууширо,- и Кьораку был этому рад. Вечность определенно обещала быть не скучной.
… Джууширо закричал и выгнулся в его руках, от резкого движения на пол скатилась книга в темно-коричневом переплете. Страницы раскрылись и на циновку выпал засушенный цветок необычной формы. Шунсуй рассеянно задержал на нем затуманенный взгляд, обнимая Укитаке и чувствуя ладонью, как колотится его сердце. Что-то знакомое виделось ему в форме лепестков и листьев…
Джууширо проследил направление его взгляда и улыбнулся.
-Не помнишь? Это из того букета, что ты принес тогда мне в больницу.
- Джуу… так ты …
-Всегда, Шунсуй. С самого начала.
« И до самого конца»,- про себя проговорил Укитаке, проваливаясь в сон.
Персонажи: Кьораку/Укитаке
PG13
Примечание: возможно изначально неправильное видение персонажей... но уж такими увиделись), и флафф, флафф махровый.
1.
Краски у природы кончились. Кончились все, кроме серой. Земля снизу вверх беспомощно глядела в серые глаза неба, проливающие серые, холодные осенние слезы. Земля изнывала от промозглого одиночества, что плескалось сейчас в каждой луже, дрожало в каждом порыве ветра, срывающем с деревьев последние пожухлые листья.
читать дальшеДжууширо Укитаке на удивление бодро чувствовал себя этой осенью. Не поднимался жар, не рвал грудь кашель до подступающей к глазам темноты, не висела на плечах тяжелая, отупляющая слабость. У Джууширо болела душа. Прямо посередине груди остро пульсировала какая-то жаркая, болезненная точка, и от этой жгучей боли не было ни лекарства, ни избавления. Как будто где-то меж ребер рождался пылающий шарик кидо и, не находя выхода, выжигал плоть и кровь, оставляя только лишь пепел там, где еще недавно билось сердце.
В комнате Укитаке плавали серые вязкие сумерки, а сам он сидел на постели, подтянув к груди худые коленки и сверлил взглядом стену напротив. Стены он, впрочем, не видел, как и комнаты в целом. Перед глазами неотступно стояло лицо однокурсника, Кьораку Шунсуя, такое живое и яркое, большеглазое открытое лицо, улыбающееся, смеющееся, начисто отрицающее и этот октябрь, и его затяжное серое безмолвие. Карие глаза, которые больше никогда не взглянут на него так – задумчиво и мягко, с легким оттенком грусти в глубине. Джууширо помнил обиду и горечь, плеснувшую в них, когда он сказал Шунсую: «Не с тобой!»
…Его трудно было не заметить. Высокий парень с ленивым изяществом в каждом движении привлекал всеобщее внимание везде, где бы ни появился. Он носил странную прическу,- собранные в традиционный высокий хвост длинные волнистые волосы, но одна прядь на виске, переплетенная разноцветными нитями, вызывающе падала на плечо. Даже форменное косодэ смотрелось на нем экзотическим нарядом, и затканное цветами и птицами яркое хаори плескалось за спиной, как крылья. Вокруг него всегда собиралась толпа, он умел одинаково хорошо рассказать веселую байку – и объяснить трудный абзац в учебной лекции, он умудрялся в каждом увидеть что-то хорошее и без намека на лесть сообщить об этом. Девушки тянулись к Шунсую, как цветы тянутся к солнцу, поворачивая изящные головки на свет, парни наперебой стремились стать его друзьями. Он же не сближался ни с кем,- со всеми одинаково ровный, доброжелательный и спокойный, он словно смотрел на все происходящее со стороны и будто чего-то ждал. Чего-то или кого-то…
Укитаке никогда к нему не подходил, ни за чем не обращался. Он даже глаз не смел поднять на солнце по имени Кьораку Шунсуй и в его присутствии старался либо натянуть на свое тонкое бледное лицо непривычную маску холодности и отчуждения, либо вообще не находиться в одном помещении с ним. Джууширо ревностно хранил свой секрет. Никто не должен был догадаться, даже мысли допустить, что он влюблен. Безнадежно, отчаянно влюблен в своего однокурсника Кьораку Шунсуя. И, занятый этой проблемой, он как-то упустил тот момент, кода Кьораку стал обращать на него особенное внимание, когда в глазах его появилось то самое выражение задумчивой мягкости с налетом мечтательности и грусти, которого не было, когда он смотрел на других. Просто однажды на совместной тренировке Укитаке не рассчитал силы и его накрыл приступ,- жестоко и отвратительно, скрутив кашлем и мешком бросив на пол безвольное, в раз ослабевшее тело. Он помнил темноту в глазах и кровавую кляксу на рукаве, которым пытался прикрыть искаженное болью лицо. А еще помнил теплые сильные руки на плечах и глубокий, низкий голос, повторявший и повторявший его имя, серебряной нитью протянувшийся между Джууширо и черной ямой беспамятства. А когда все закончилось, и он окончательно пришел в себя, то обнаружил, что Шунсуй баюкает его в объятиях, крепко и осторожно прижимая к себе, не обращая внимания на кровь, пятнающую его белоснежную форму там, где Укитаке касался ее уголком губ. Ему было уютно и тепло, и совсем не страшно даже умереть в этих руках сию же секунду. И все это было так неправильно, так трагически неверно! Не так он хотел оказаться с ним рядом. Не этим жалким существом, исходящим собственной кровью и бессилием. Минуту назад белое как мел, лицо Джууширо вдруг вспыхнуло стыдом и гневом, когда он резко отстранил руки Шунсуя и прохрипел: «Отпусти!» Ему хватило сил подняться на ноги и сделать пару шагов, а потом потолок поменялся с полом, и все накрыла спасительная тьма.
Три дня Укитаке провел в тихой белой палате под присмотром целителя и помогавшей ему очень серьезной девочки Уноханы Рецу. Апрельское солнце ласково светило в окно сквозь белые занавески, рядом на тумбочке лежала нераскрытая книга, а в корзинке – нетронутые фрукты. Джууширо спал глубоким сном, когда тихо-тихо приоткрылась дверь и Рецу впустила посетителя. Букет каких-то незнакомых цветов в руках Шунсуя был удивительно уместен,- как будто палату посетил сам веселый бог весны. Ступая мягко и неслышно, он подошел к постели и долго вглядывался в спокойное бледное лицо с тенями от длинных ресниц на щеках и ранней морщинкой между бровями, такими темными на фоне белых волос, рассыпанных по подушке. Потом положил букет на стол и так же неслышно вышел прочь.
С тех пор Кьораку всегда следил за Джууширо глазами,- исподволь, ненавязчиво, осторожно. Он не подсаживался к Укитаке в перерывах между занятиями, не пытался втянуть в разговор,- но, когда они оказывались близко, взгляд его не отпускал молчаливого хрупкого паренька ни на миг. И пускай тот демонстративно не обращал на Шунсуя никакого внимания, лишь вскидывал гордую серебряную голову в независимом жесте, но Кьораку видел его глаза. В них было столько боли и неуверенности, и они так не вязались с выражением спокойного достоинства на красивом нежном лице, что Шунсую все время хотелось, как и тогда, прижать Джууширо к себе и целовать до тех пор, пока вся боль, вся горечь не исчезнут из этих глаз, сменившись ясной, открытой улыбкой. И однажды в конце лета, столкнувшись с Укитаке в тихой аллее окружавшего Академию парка, он не выдержал и заговорил. Это был сбивчивый, неловкий монолог под изумленным взглядом орехово-карих глаз, в котором смешались слова дружбы, любви и бесконечной, бережной нежности. Поток слов накрыл пунцово покрасневшего Джууширо, унося августовским жарким ветром, и он уже был готов, отвечая, сделать шаг навстречу,- но вспомнились вдруг та отчаянная слабость, натужный кашель и капли крови на своей и его одежде,- не к стати вспомнились, но дело свое сделали. Взгляд Укитаке наполнился гневом, презрительно искривились тонкие губы, когда он проговорил, сквозь зубы цедя слова и ужасаясь в душе самому себе: «К меносам, Кьораку Шунсуй! Только не с тобой! Мне не нужна твоя жалость и сам ты не нужен!» И сорвался с места, исчезая со скоростью, близкой к скорости шунпо, оставив растерянного Шунсуя стоять на залитой солнцем песчаной дорожке и унося с собой его взгляд, полный обиды и горечи.
2.
Сигнал на общее построение внезапно прервал поток воспоминаний. Студенты еще не умели пользоваться адскими бабочками, и распорядок жизни в Академии отмеряли сигналы обычного гонга, разные на разные случаи. Про коридору пронесся топот многочисленных ног, в дверь заколотили: «Джуу-тян! Эй, Джуу, выходи!», и на пороге возник Таканори Шинсо, одногруппник и приятель Укитаке. За его спиной мелькали белые косодэ и взволнованные лица сокурсников. Вместе они вылетели в опаловые влажные сумерки и, влившись в толпу студентов, поспешили на центральный плац, где сквозь пелену дождя бронзовым гулом вибрировал огромный гонг. По подразделениям разобрались быстро, и, привычно вытягиваясь стрункой, Джууширо краем глаза отметил мелькнувшее справа не по форме расшитое шелком хаори… А ректор Ямамото уже разъяснял задачу громким холодным голосом, и старосты курсов зачитывали списки на учебное патрулирование в Руконгай.
…Бой был учебный, но Холлоу, очевидно, об этом не догадывались и напирали бесформенной массой оскаленных масок, рогов и когтистых лап. Особой силой они не отличались, и пока еще никого не зацепило, но было понятно, что это всего лишь вопрос времени, и шинигами-куратор создавал одну адскую бабочку за другой с запросами о помощи. Моросящий осенний дождик усиливался, грозя превратиться в настоящий ливень, что отнюдь не способствовало поднятию боевого духа новичков. Второкурсники были порядком напуганы, но держали ряды, отчаянно размахивая мечами или проговаривая формулы кидо. То один, то другой Пустой рассыпался на духовные частицы и растворялся в пасмурном дождливом небе, и можно было надеяться, что ситуация стабилизируется без вмешательства взрослых шинигами, как вдруг небо вскрыла еще одна Гарганта и оттуда выдвинулось нечто совершенно невероятное. Существо было высотой в три или четыре человеческих роста, конусовидное черное тело венчала уродливая голова с бессмысленными дырами глаз и мертвым оскаленным ртом, в котором, пульсируя, дрожал и наливался алый огненный шар.
-М… мменос Гранде!.. – испуганно пролепетал Таканори рядом с Джууширо, который буквально застыл от ужаса, когда увидел, в кого целится чудовище. Прямо напротив Меноса встал в боевую стойку, вскинув меч, Кьораку Шунсуй. С другого конца поля, что-то выкрикивая на бегу, спешил шинигами-куратор. Мир замер на мгновение, а потом события понеслись взбесившимися лошадьми. С криком сорвался с места Таканори Шинсо и рванул на Меноса - мальчишка, черпающий смелость в собственном ужасе и не думающий, что творит. Шунсуй двинул его плечом, выталкивая из зоны поражения серо, но сам убраться оттуда уже не успел, и смертоносный шар накрыл его, огненным ветром взметнув длинные волосы, жадными языками облизывая золотые крылья хаори. Кьораку живым факелом метнулся вперед – и упал как подкошенный, то ли без сознания, то ли… Укитаке не стал додумывать эту страшную мысль, вместо этого порадовавшись, что ливень быстро погасил огонь. Он уже понял, что следующим ударом Менос разнесет тут все к чертовой матери, и никто не успеет на помощь. Джууширо было страшно. Хоть смерть и ходила рядом с ним с самого рождения, никогда не чувствовал он ее так близко, как сейчас, стоя перед гигантским Холлоу, закрывая собой побежденных товарищей. Поднялся ветер. В пасти Меноса снова засветился огненный шар…
Шунсуй открыл глаза. Болело все тело, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Рядом с ним неподвижно лежал тот глупый мальчишка, приятель Укитаке - кажется, жив, слава ками - а где же Джууширо? Где он?
Он не сразу узнал его в напряженной белой фигуре, стоящей между ним и смертью. Мокрый до нитки, казавшийся от этого еще более хрупким и беззащитным, он стоял, распрямив плечи и раскинув руки, и, как в трансе, произносил какие-то слова. Гигантский Пустой, словно загипнотизированный, не отрывал от него черных провалов глаз и не спешил метнуть свое серо.
- Все молнии…- говорил Джууширо, - все молнии, станьте мечом моим! Все волны, станьте щитом моим!
И внезапно Шунсую почудился терпкий, йодистый запах моря и упругий шум волны, а легкий светлый Укитаке показался чайкой, танцующей среди молний - или это две молнии танцевали в его руках, когда он с криком ринулся вперед, туда, где раскачивалось уродливое тело Меноса? Последнее, что видел Кьораку перед тем, как провалиться в беспамятство, был взрыв серо и облако черных хлопьев, на которые рассыпался огромный, казавшийся непобедимым противник.
3.
…Палата была та же, белая и очень чистая, только за окном раскачивались голые остовы потрепанных ночной непогодой деревьев, а пациентов на этот раз было двое. Кьораку Шунсуй, лишившийся в битве своих роскошных волос и весь пятнистый от полузаживших ожогов, снова смотрел на лежащего без сознания Укитаке Джууширо, только теперь он держал его за руку. Холод и напряжение боя, вкупе с самопроизвольной активацией шикая,- все это оказалось слишком для слабого организма, и Укитаке не приходил в себя уже третий день. Кьораку ждал. Он гладил тонкие кисти, оказавшиеся вдруг такими сильными и защитившими его и остальных, отводил со лба густые серебряные пряди, прослеживал нежными прикосновениями линию бровей. Джууширо лежал перед ним, совершенно открытый, и лицо его без привычного выражения презрительного отчуждения было таким невозможно юным и трогательным, что Шунсуй не выдержал и, приподняв Укитаке и прижав к груди, принялся осторожно целовать его глаза, щеки, губы… и вдруг услышал тихий шепот, произнесший его имя.
- Шунсуй.
И еще раз:
-Шунсуй…
Сердце сделало кульбит и вдруг заколотилось где-то в горле, когда Джууширо закинул ему на шею слабые руки и, приоткрыв губы, ответил на поцелуй. Теперь было можно. Он доказал…
Серьезная девочка Унохана Рецу, заглянув в палату, быстро и бесшумно прикрыла дверь перед носом прихромавшего навестить приятеля Таканори Шинсо.
В комнате Кьораку на стене висело большое зеркало. В зеркале отражались они с Джууширо. Его белая кожа матово светилась на темных шелковых простынях, инеем серебрились волосы, кошкой прогибалась спина с изящной татуировкой над крестцом - двумя длиннохвостыми то ли рыбами, то ли морскими драконами – в такт мягким и мощным движениям бедер Шунсуя. Ему нравилось брать любовника сзади и видеть в зеркале, как льнут к его большим смуглым ладоням жемчужные полушария ягодиц. Ему нравилось быть с Укитаке лицом к лицу – и смотреть на его тонкое нежное горло, в котором рождался очередной страстный стон. Ему нравилось… ему нравилось в этом человеке все,- и обманчиво хрупкое, угловатое мальчишеское тело, и темные глаза, то смеющиеся, то печальные, то колючие и гневные, и угольный росчерк бровей на очень бледном лбу. Ему нравилось заниматься с ним любовью,- их тела были словно подогнаны друг под друга, изгиб в изгиб, как две части когда-то разделенного целого; нравилось засыпать с ним рядом и просыпаться - раньше, чтобы смотреть и смотреть на тонкий, вызолоченный рассветным солнцем профиль на соседней подушке. Казалось, он за вечность не постигнет это чудо по имени Укитаке Джууширо,- и Кьораку был этому рад. Вечность определенно обещала быть не скучной.
… Джууширо закричал и выгнулся в его руках, от резкого движения на пол скатилась книга в темно-коричневом переплете. Страницы раскрылись и на циновку выпал засушенный цветок необычной формы. Шунсуй рассеянно задержал на нем затуманенный взгляд, обнимая Укитаке и чувствуя ладонью, как колотится его сердце. Что-то знакомое виделось ему в форме лепестков и листьев…
Джууширо проследил направление его взгляда и улыбнулся.
-Не помнишь? Это из того букета, что ты принес тогда мне в больницу.
- Джуу… так ты …
-Всегда, Шунсуй. С самого начала.
« И до самого конца»,- про себя проговорил Укитаке, проваливаясь в сон.
@музыка: Scorpions
-
-
30.12.2013 в 00:50-
-
30.12.2013 в 02:04Маленькое "но": судя по тому, что в Маятнике Укитаке и Кераку называют Унохану "сэмпай", она тогда уже не была девочкой, а была офицером 4-го отряда.
-
-
30.12.2013 в 05:42-
-
30.12.2013 в 05:43