солянка

[[ Ice Bird ]]

Что-то я уже давненько сюда ничего не закидывала...

♦ Цубаки|Орихиме
Пре-гет, романс, G. Ткнуло после этого арта © Rusky-Boz

Ох и не повезло же ему с хозяйкой, говорит себе Цубаки каждый раз, как в ответ на её вызов несётся к противнику. Все девушки – как девушки, а она... Робкая, ранимая, но всё равно смотрящая вперёд. И ведь, что необычно – движет ею не смелость или решительность, а банально безрассудство. И ещё: когда она атакует, то почему-то совершенно не думает о себе или других. Ну, о них. О нём.

Когда они тренируются в том огромном пустом ангаре и она промахивается, или бьёт слишком сильно, или не туда, и он, ударившись о препятствие, отлетает в сторону, она вопит так, что закладывает уши, и подбегает к нему, и, протянув руки вперёд, ловит его в пригоршне, поднимая выше и прижимая к груди. Цубаки ругается, вырываясь, и орёт на неё едва ли не громче, чем она только что, а Орихиме, ничуть не заботясь о себе, продолжает обнимать его, кивая каждому гневному возгласу: да, она виновата, что опять не рассчитала, и она такая неуклюжая и, ещё, – «прости, Цубаки-кун».
От этого кроткого «Прости» весь его пыл куда-то улетучивается, оставляя после себя мутный, как потревоженный ил, осадок на самом дне сердца. Цубаки ворчит, кривится, уворачиваясь от её солоноватых щёк: ему странно, и приятно, и неловко, и, чтобы скрыть это, он рычит сквозь зубы, не переставая отчитывать её как провинившуюся перед сенсеем школьницу, на что она только улыбается.
Но, к своей чести, не отступается.
– Единый Разящий Щит. Отрази!
Грохот, брызги камня, причудливая вязь трещин на стене и летящие в лицо осколки.
Уходи, дура, поранишься, – хочет предупредить он, но слова застревают в горле и вместо крика с губ слетает злое шипение. Потому что она не уклоняется – просто стоит и смотрит.
«Это невыносимо», – думает он, когда уходит вниз, обгоняя куски штукатурки и острые грани стёкол – чтобы вынырнуть у неё под ухом, дёрнув за ворот формы и прокричав яростное «Женщина!», и только тогда Иноуэ выходит из ступора, пригибается, и Цубаки словно в замедленной съёмке видит, как пролетают в нескольких сантиметрах от её лица осколки.
Успел.
– Ой! Прости, Цубаки-кун! – виновато восклицает она, порываясь поймать – или хотя бы коснуться, но он только отлетает прочь.
– Ещё раз!
Аяме, Байгон, Хинагику, Лили, Сэньо смотрят на неё с восхищением, и только он разрывается между желанием прикрыть рукой глаза или стукнуть её посильнее.
Орихиме встаёт, ведёт плечом вверх и вбок, стряхивая пыль и бетонную крошку, втаптывая её в землю, и только гулкое эхо взрыва ещё аукается где-то в тёмных углах ангара. В серых глазах – твёрдость.
Даже если у неё дрожат руки и подкашиваются колеи. Даже если на теле не осталось ни одного живого места, – хотя это чушь, конечно – он ей такого не позволит, но... Пусть.
Орихиме. Его прекрасная, слабая, сильная, яркая, чуткая, верящая в добро... принцесса.
– Я готова, Цубаки-кун.
И тишина в ответ.
– Единый...

Она слишком мягкая для него, – думает он. И ещё: она не может по-настоящему бить в того, кто ей небезразличен.
Но в противном случае она будет неспособна защитить себя, а этого Цубаки допустить уже не может. Если она не уверена – он поможет ей поверить в свои силы и в них. В него. В себя. Поэтому всё повторяется и будет повторяться до тех пор, пока она не победит.

Она пытается сопротивляться, даже когда противник многократно превосходит её – вставая раз за разом, глядя вперёд – отчаянно, но не ломаясь. Будто это не её только что отшвырнули через лужайку, будто это не у неё в волосах застряли комья земли и травы и будто не на её коленке-плече-шее багровеет свежий кровоподтёк. Ничего страшного, она же не умерла, правда? Это лишь царапины.
Она справится. Она – справится.

Цубаки никогда не признается себе, но он благодарен ей за это. За то, что не сдаётся. Какая бы она ни была – она не сдаётся.
Ведь в этом они похожи.

♦ Хицугая/Халибелл. Случайно встретить в Генсее
552 слов, почти-джен, постканон, АУ

Апрель светится весенним солнцем, играет бликами на окнах и крышах и слепит глаза до слёз. Тоуширо хмурится, мотает головой и раздражённо проводит ребром ладони по векам, стирая соль без следа. Поэтому он не сразу обращает внимание на идущую ему навстречу женщину. А когда замечает, просто отойти в сторону уже не выходит.
Его увидели. И, несомненно, узнали.
А вот он – ещё нет. Хицугая поднимает руку к глазам "козырьком" и, щурясь, смотрит вперёд, туда, где высокий точёный силуэт сливается с льющимся с неба золотом.
Женщина уверенно движется вперёд, не пытаясь обойти или разминуться, и идёт прямо к нему. Каким-то шестым чувством капитан осознаёт, что она совершенно определённо знает его.
Тоуширо не мог бы объяснить, почему он так уверен в её с ним знакомстве – с другого конца улицы ему не видно даже её лица, он просто чувствует это.
Лишь когда расстояние между ними сокращается до пары-тройки десятков метров, он узнаёт её. Тиа Халлибелл. И почему-то не может удержаться от глубокого вздоха – значит, выжила.
Хотя, с чего бы она не должна была выжить? Ведь тогда, в небе над ложной Каракурой, он бил не в полную силу. Оставляя лазейку ей и надежду – себе. Шанс выбраться.

Халлибелл замечает его издалека, но считает лишним уклоняться от встречи. Она идёт ровно, не замедляясь, словно и не видит, сколько смятения в глазах цвета морской волны.

Он смотрит на неё, почти не отрываясь. Кажется, он должен был бы удивиться, встретив её в Мире Живых, но вместо удивления он ощущает лишь чувство удовлетворения. Как будто все эти месяцы он только и делал, что ждал. Этой встречи.

Тоуширо хмурится так, что белые брови сливаются в линию, и глядит исподлобья, считая свои и её шаги и метры до их пересечения. Пять, четыре, три, два, один...
Халлибелл не останавливается, не поворачивает головы, не произносит ни слова. Просто проходит мимо.
Просто мгновение, за которое их взгляды встретились, прежде чем вновь уткнуться на дорогу перед собой.
Просто мгновение, за которое оба поняли всё.
Просто несколько миллисекунд тишины, для которой слова излишни.
Маленький капитан прикрывает веки и трогается с места. Он никогда не признается себе, что за секунду до того, как они прошли возле друг друга, он замедлил шаг – чтобы посмотреть на неё чуть дольше, чем если бы так же, как и она, прошёл мимо.
Её волосы по-прежнему цвета ярких солнечных лучей. Её глаза по-прежнему цвета сочной майской травы.
И она всё так же холодна, как и тогда.

Тоуширо не любит солнце – оно слишком яркое, слишком жёлтое и слишком напоминает ему о близости лета, когда наступает зной, от которого не спасает даже лёд. Оно слишком живое. А ещё оно напоминает ему о женщине, которую он когда-то победил.
И ещё оно – полная противоположность Халлибелл.

Тоуширо не любит солнце, но ищет тепла.
Тоуширо ищет тепла у женщины-арранкара, Тиа Халлибелл, которая живёт в Генсее и которую он однажды встретил там. И которая не может дать ему ничего, кроме холода внутри себя. Но он всё равно продолжает приходить в Мир Живых, надеясь на новую встречу.
В конце концов, они оба остались живы. Что это, если не знак?
Даже несмотря на то, что он никогда не верил в судьбу и прочее, Хицугая ощущает, что хотел бы узнать её.
Он думает, что ей больше подошла бы стихия льда, нежели воды. Он думает, что ей, возможно, тоже жарко – даже сейчас, весной.

Зато теперь он знает, что ему нужно. Осталось выяснить, нужно ли это ей.
Их общее – зимнее солнце.

♦ Ренджи/Рукия. “Сохрани моё сердце, если не боишься моей боли”
Драббл, ангст, PG

Теперь Ренджи наблюдает за ней издалека. Он – лишний. Он – друг, не больше. В отличие от.
– А нашу Рукию повысили до лейтенанта! Вот Куросаки-то удивится! – слышит он мимоходом, и слова осколками впиваются в сердце.
Рукия... Ичиго...
Что ж, давно пора, но... почему-то у Ренджи не получается радоваться так, как должно. Он ощущает только грусть и ещё то чувство, которое появляется, когда теряешь того, на кого ты не имеешь права.
Ренджи знает, как она смотрит на него и как – на Ичиго. Он знает, что никогда не увидит в её глазах того, что предназначается Ичиго. Так же как этого не видит и сам Куросаки.
Абарай видел, каково Рукии было эти долгие-долгие, невыносимо одинокие полтора года. Знает, что она чувствовала, когда Урахара позвал её назад. И только Ренджи было позволено видеть тогда её слёзы. Но – без возможности обнять иначе, не по-дружески. Он помнит ту боль, какую испытал сам, ещё когда Рукия стала Кучики. И он слишком хорошо знает, как быстро можно разрушить всё одним лишь неверным прикосновением или вовремя не сказанным словом.

Рукия смеётся, и в её глазах сияет счастье. Её сердце, чистое и трепещущее, бьётся чаще, когда она думает об Ичиго. Ренджи слишком хорошо знает, сколько раз в день с её губ слетает сказанное шёпотом не его имя. Он давно уже сбился со счёта.

На несколько дней перед её приходом в Каракуру напряжение нарастает до предела и он теряет голову. Смятение, и так усугублённое предстоящей встречей, достигает своего пика, стоит им оказаться в одной комнате вдвоём.
Когда девушка в очередной раз произносит "Ичиго", он дёргается вперёд, хватая её за руку.
– Рукия!
Она вскидывает на него взгляд – сначала непонимающий, растерянный. Слова, готовые вырваться наружу, замирают в горле, стоит ей увидеть то самое, невысказанное, затерявшееся в самой глубине чужих зрачков.
– Рукия... – выдыхает Ренджи, поняв, что она видит его насквозь. И что слова не нужны; они лишние и чересчур неряшливые для этого момента. И что так он только всё испортит.
Она тоже помнит.
– Ренджи. – просто говорит она, и в её голосе столько искренности и нежности, что он почти видит, как входит в его тело острый тонкий осколок льда. Осколок, посланный её же рукой. – Ренджи.
– Сохрани моё сердце, если не боишься моей боли, – отрывисто бросает он и, не в силах более терпеть резь внутри себя, срывается прочь. Он чувствует, что застрявший в его сердце кусок льда останется там навсегда. И не растает, нет – только не с ним. Он упустил свой шанс ещё тогда, когда она впервые переступила порог поместья Кучики.

– Ичиго!

Ренджи наблюдает издалека. Он – лишний. Он – друг, не больше. В отличие от.

♦ Урахара/Йоруичи, по арту. "За сто лет ничего не изменилось"
Романс, 870 слов, АУ, глубокий постканон, в котором Ичиго – Король Духов. Местами пафос-мод, на заднем плане вполне определённый намёк на Ренджи/Рукия

Even though we know its forever changing
Even though we know we lie and wait
Even though we know the hidden danger
I hope its not too late
Morcheeba – Even Though

Облака всё так же плыли по небу, ветер всё так же трепал листву, и Пустые всё так же приходили в Мир Живых на охоту, пока торговец и кошка лежали на деревянном настиле мостков, ухватившиеся за краткий миг июльской безмятежности и утонувшие в нём, как в первый раз.
– Новое лето, новые лица, новые должности... За сто лет так ничего не изменилось.
Для тех, кто умеет читать между строк, его слова звучали иначе.
Всё по-старому, изучено, знакомо до невозможности.
– А ты что хотел? – Йоруичи перевернулась на живот, опустила лапу в воду, лениво разгоняя греющихся у поверхности рыбок. – Ещё одно Хоугиоку?
– Йоруичи-сан, если я Вам сейчас скажу, чего я хотел, вы или рассмеётесь, или влепите мне куда-нибудь...
– Я тебе и так влеплю... За то, что ты опять повесил на меня своих, с позволения сказать, "учеников". Ничего не умеют, а гонора-то сколько!
– Ичиго тоже ничего не умел... когда-то.
– Он и сейчас не умеет. Только и может, что вопить «Бан-кай» и мечом размахивать. И от девушек всё так же шарахается.
– От девушек?.. Или Вы опять испробовали на нём один из своих любимых приёмов?
– Ну так а надо же ему когда-нибудь взрослеть? Вон, уже без пяти минут Король Духов, а от вида обнажённого тела до сих пор в обморок падает!
– Мне кажется, от вида Вашего обнажённого тела кто угодно бы в обморок упал... – вполголоса пробормотал шляпник, и, не глядя, подскочил и откатился в сторону. Там, где он только что лежал, на тёмной древесине светлели пять продольных борозд от когтей.
По-прежнему острых, но уже кое-где трескающихся. Он знает это, потому что мажет их по вечерам лечебной мазью.

Мир вечен, неумолимо лишь время.
Урахара никогда не скажет этого вслух, но он знает, насколько в чёрном мехе его спутницы стало больше серебристых волосков, и что её некогда янтарные глаза теперь излучают куда больше мудрости и сытого спокойствия, чем когда нога риока впервые коснулась земли у белых стен Сейрейтея. Да что там – и на его лице заметно прибавилось морщин, пусть даже они почти незаметны.

Ветер донёс приглушённый расстоянием взрыв и всплеск столкнувшихся реяцу. Лежащие на завалинке без труда узнали всех троих: Ичиго, Ренджи и Рукию.
– Они всё никак не угомонятся?
– А ты что хотел? Мы не меняемся. И они тоже.
– Они больше не дети.
– Скажи им это в следующий раз, как будешь разнимать, – фыркнула Йоруичи. – Не дети, а пол-города разнести – как нефиг делать.
– Да и вам тоже... как нефиг делать.
– «Да и нам тоже», ты хотел сказать? Не забывай, мы всё такие же.
– Разве что постарели, Йоруичи-сан.
– Киске-ее...
– Хм?
– Посмотри на меня и только попробуй ещё раз сказать, что мы постарели! Мы стали старше.
– На сто лет.
– Пфф, подумаешь, сто!
– И то правда... Йоруичи-сан, а сколько Вам лет?
– Женщинам подобные вопросы не задают, – отвернулась кошка.
– А вы женщина? – сделал «круглые глаза» Киске.
– Прекрати дурачиться. Вот кто после этого поверит, что ты успел побывать в составе Готей-13, возглавлял Исследовательский Институт, был изгнан в Генсей, изобрёл и потерял Хоугиоку, чтобы затем вернуть его через участие в Зимней войне, и вообще всячески строил козни кому ни попадя? Да никто.
– Ага, – с самым невинным видом отозвался Урахара. – А всё-таки?
– А тебе?
– Пожалуй, вот об этом я скромно умолчу... Ай! Йоруичи-сан, не царапайтесь!..
– Терпи, ты же мужчина!
Солнце нырнуло в облака, и на мостки упала длинная сонная тень. Она принесла с собой ставшую неуютной после тёплых лучей прохладу, и Йоруичи, недовольно покинув полюбившееся ей место у воды, перешла ближе к торговцу. Легла на живот, вытянув передние лапы с тонкими иголками-коготками ему на грудь, позволяя запустить в мех пальцы и гладить её против шерсти, хотя в другой раз укусила бы за это.
– Я вот подумал...
– Мррр?
– Кто мы такие, Йоруичи сан? Мы смотрим в будущее, живя прошлым. Мы – пережиток настоящего.
В его голосе не было и капли смеха, и это резало так... по-живому.
– Нет, прошлое – это мы сами. Но ты погляди... – кивок в сторону, – на них. В них – наше будущее. В Рукии, в Ренджи, в их детях, в детях и сёстрах Ичиго... А Ичиго так уже и вовсе строит его сам, по кирпичику избавляясь от древних законов, устанавливая свои. В чём-то он прав, в чём-то – нет, но время дано нам, чтобы понять, и он научится, как учились мы сами.

Облака всё так же плыли по небу, ветер всё так же трепал листву, и Пустые всё так же приходили в Мир Живых на охоту, пока торговец и женщина лежали на деревянном настиле, скрытые от чужих глаз плотным коконом из реяцу, и, закрыв глаза и слушая голос друг друга, видели то, чему были свидетелями. Жизнь, безудержная и неумолимая, сейчас текла рядом подобно воде под ними, и самое близкое слово, которое можно было бы подобрать всему – это безмятежность.
Может быть, когда-нибудь и они тоже догонят её, чтобы остановиться, бросить свой нескончаемый бег в хороводе Миров. Чтобы лежать так же, как они лежали сейчас, но без ожидания, что скоро придётся встать и уйти, и что можно взять и остаться. Не думая, что будет дальше, или что справятся ли без них.
Слушая настоящее, заглядывая в будущее и помня прошлое, они уже знали: эти – справятся.
Иначе бы не быть им собой.
Иначе не быть им Куросаки Ичиго, Кучики Рукией и Абараи Ренджи.

@темы: Урахара, Йоруичи, Ренджи, Рукия, АУ, Орихиме, Джен, Драбблы, Хицугая, PG, Романс, Фанфики